В третьем сосуде была заключена гарпия, средой обитания которой служила сумрачная сталактитовая пещера. Чудовище, ростом не длиннее большого пальца Кэлдасона, висело, как летучая мышь, вниз головой, махая кожистыми крыльями и злобно, сверкая красными глазками. В четвертом, наполненном водой сосуде красовался дворец из розовых кораллов, вокруг башен которого плавала красавица-русалка с серебристым хвостом и длинными распущенными волосами. Над уголками ее чувственных губ поднимались воздушные пузырьки.
— Признайся, — самодовольно промолвил Куч, — это производит впечатление. Знаешь, сколько могут стоить гомункулусы подобного качества на рынке?
— Ты сам их сделал?
— Ну... не совсем. Но помогал.
— Не спорю, работа хорошая. Но, пойми меня правильно, это нельзя назвать сильной магией.
— Вообще-то да, — неохотно признался паренек и досадливо сморщил нос — Но дело не в самих гомункулусах, а в том, что я собираюсь сделать вот с этим...
Он указал на дракона, после чего взял с захламленной полки два плоских рыжевато-коричневых камня, каждый из которых удобно умещался в ладони. Полированную поверхность камней покрывали рунические письмена.
— Сейчас ты увидишь настоящее колдовство, — заявил Куч. — С помощью своего мастерства я превращу дракона в нечто иное. Это требует большой сосредоточенности, так что, будь добр, не отвлекай меня.
Кэлдасон хмыкнул, приподнял бровь, однако в ожидании прислонился к стене и сложил на груди руки.
Куч поднес камни к сосуду с противоположных сторон, один против другого, прикрыл на миг глаза и принялся монотонно, нараспев, читать заклинание на каком-то древнем языке. Дракон смотрел на него из сосуда.
На обоих рунных камнях появились светящиеся точки: они пульсировали, множились и сливались воедино. Дракон зарычал и забил раздвоенным хвостом. Куч продолжал бормотать нечто невнятное, причем лицо его исказилось от напряжения, а на лбу выступила испарина.
Свечение становилось все сильнее, а затем оба камня одновременно выплеснули навстречу один другому поток медленно двигавшихся сгустков энергии, которые, соединившись, образовали горизонтальную огненную черту. Она искрилась и потрескивала. Дракон замер.
Секунду спустя огненная линия выпустила пару усиков, мигом настигших оцепеневшего дракона. Сплошная линия разорвалась, и теперь поток энергии, исходящей от камней, протекал через эти усики и через тело гомункулуса, словно промывая его изнутри.
— Вот оно! — дрожащим голосом выкрикнул Куч. — Превращение!
Сосуд содрогнулся, внутри произошел взрыв, и внутренняя поверхность стекла покрылась зеленоватой слизью, смешанной с чешуйками и обломками костей.
— Ой! Горячо! — воскликнул Куч, выронив камни. — Жгутся!
Подпрыгивая, он яростно дул на ладони и тряс ими.
— Похоже, тебе стоит еще поработать над этим трюком, — тактично высказался квалочианец.
— Ничего не понимаю, — буркнул юноша, продолжая дуть на обожженные ладони и морщась от боли. — Надо сделать другую попытку.
— Не трудись, Я все рано не слишком-то увлекаюсь магией.
— Неужели? — спросил Куч с удивлением, похоже, заставившим его позабыть о собственной неудаче. — А как же насчет всех даруемых ею благ?
— Скажем так: большая их часть не для меня.
— Ты имеешь в виду, что не можешь себе этого позволить.
— Можно понимать это и так. Лицо паренька сделалось серьезным.
— Знаешь, я действительно не возьму в толк, что у меня пошло не так. Позволь мне, — он покосился на второй сосуд, — сделать еще одну попытку.
— Пробуй сколько угодно. Но без меня.
— Слушай, всего один раз. Я сумею убедить тебя, что...
— Нет! Вообще не понимаю, зачем я здесь застрял. Мне давно надо было уйти, — не без раз--39- дражения бросил Кэлдасон и, прежде чем юноша успел что-то сказать, вышел из комнаты. Куч нагнал его уже на лестнице.
— Послушай, я признаю, что дело обернулось не так, как я рассчитывал, но это не значит, будто...
— Послушай, дело не в твоих удачах или неудачах, а в том, что я должен...
Неожиданно Кэлдасон покачнулся. Кучу показалось, что тот едва не упал, но что-то в облике странника удержало юношу от того, чтобы поддержать его.
— Что с тобой?
— Ничего, все в порядке.
— Давай, я смешаю для тебя бодрящее снадобье.
— Не надо, — прохрипел мужчина, он тяжело дышал, обхватив голову руками.
— Да что с тобой такое?
— Это просто порция... реальности.
— Не понимаю.
Но квалочианец не стал вдаваться в объяснения, а пошатываясь побрел к оставленным на полу мечам, наклонился, подобрал их и неожиданно спросил:
— Есть у тебя надежное местечко?
— Надежное?
— Ну да, с крепкой дверью и запором.
— А зачем...
— Есть или нет? — рявкнул Кэлдасон. Парнишка вздрогнул и почесал в затылке.
— Ничего подходящего, кроме разве что старой норы демона.
— Ты знаешь, где она? Это здесь?
— Ну. У моего хозяина порой возникала в ней какая-то надобность.
— Отведи меня туда. Сейчас же.
Испуганно съежившись, Куч направился к подвальной двери. Кэлдасон, все еще держа мечи в обеих руках, неуверенно преодолел сырые каменные ступеньки и оказался перед «норой демона» — сводчатой нишей в дальней стенке подвала, перекрывавшейся железной решеткой. За решеткой виднелись вделанные в камень оковы.
Квалочианец поднял один из мечей.
— Эй, не надо! — взмолился Куч. — Не запирай меня здесь. Я никому про тебя не расскажу.
— При чем здесь ты? Запрешь меня.
— Что?
— Держи! — Он протянул юноше мечи. — И это тоже. — За мечами последовало несколько метательных ножей. — Спрячь все.
Опершись о плечо паренька, Рит стянул сапоги, потом расстегнул пряжку ремня. С каждым мгновением его движения становились все менее скоординированными и точными. Дыхание сделалось прерывистым, на лбу выступил пот.
— В чем дело? — спросил Куч. — Приближается опасность? Нам нужно спрятаться?
— Что нам нужно, так это научиться доверять друг другу. А теперь слушай внимательно. Ни при каких обстоятельствах не выпускай меня оттуда, пока... впрочем, когда придет время, ты поймешь это сам. Но не отпирай решетки, пока у тебя останутся хоть малейшие сомнения.
— Но это какой-то бред!
— Просто сделай, что я говорю. Пожалуйста.
Куч машинально кивнул.
— Это ключи от оков?
Кэлдасон жестом указал на свисавшую с крюка связку.
— Да.
— Тогда закуй меня в цепи.
— Тебя? В цепи?
— Давай быстрее! У нас нет времени. Дрожащими руками Куч сковал мужчине лодыжки и запястья.
— Что бы я ни стал говорить или делать, — снова повторил квалочианец, — ни за что не отпирай дверь. Ни за что, если дорожишь своей жизнью. А теперь уходи.
Ничего не понимая, юнец попятился, выбрался из ниши, закрыл тяжелую решетку, повернул ключ в замке и сквозь стальные прутья с растущим изумлением стал наблюдать за происходившим внутри.
3
Его люди верили, что честь имеет какое-то значение, пока не нагрянула измена — в безлунной ночи верхом на тысяче скакунов.
Налетчиков, явившихся с единственной целью — сеять смерть, — встретили лишь жалкие изгороди, открытые ворота да малочисленный, к тому же захваченный врасплох караул. Тревогу подняли слишком поздно: враги, охваченные злобной радостью, принялись убивать всех, кто попадал им под руку.
Но его люди были истинными воинами, и пусть они не успели организовать оборону, пусть враг превосходил их числом настолько, что о победе над ним не приходилось и мечтать... Что ж, у них оставалась возможность умереть с оружием в руках.
Он сражался наравне с ними, тщетно пытаясь организовать оборону и защитить слабых.
В суматохе отчаяния, среди огня и смерти он увидел женщину, пытавшуюся своим телом прикрыть ребенка от разящего меча. Ему удалось пробиться к ним, и враг пал, прежде чем успел нанести удар. Женщина, таща малыша за руку, пустилась бежать, но спустя несколько мгновений беглецы нашли свою смерть под копытами лошади другого всадника. Помешать ему он был бессилен.
Мертвые тела, в подавляющем большинстве тела его людей, устилали землю, а на лагерь, волна за волной, накатывались все новые вражеские отряды.
Взгляд его обратился к центру лагеря, к святилищу, традиционно служившему укрытием в пору раздоров. Вот и сейчас многие, в первую очередь старики, дети и калеки, спешили туда. Там могли находиться и члены его семьи — он решил, что должен остаться с ними до конца.
Но когда он, запыхавшийся, в крови и копоти, разящим клинком прорубивший себе дорогу к круглому, крытому соломой строению, оказался там, его встретил давно начавшийся пожар. Люди с воплями выскакивали наружу и катались по земле, пытаясь сбить пламя. Перед входом валялись тела жертв кровавой бойни — его погибшие друзья и родные, те, кого он называл братьями и сестрами по праву клятвы на крови. Никакая сила не могла вернуть их к жизни, значит, ему надлежало найти других, уцелевших, и отмстить.
Когда огонь переметнулся на конский загон, налетчики, не собиравшиеся губить лошадей, которые могли им пригодиться, накинули арканы на жерди и с треском повалили изгородь. Перепуганные кони галопом понеслись по разгромленному лагерю, умножая сумятицу. Решив использовать этот хаос как прикрытие для побега, он бросился к частично уже объятым огнем хижинам, проскользнул между ними и метнулся к изгороди, в надежде успеть проскочить открытое пространство за забором и укрыться в подлеске.
Увы, этой надежде не суждено было осуществиться.
Отряд всадников — их одежда не оставляла сомнений в том, кто они такие, — преградил ему путь, и тогда он обрушился на них со всей яростью отчаяния. Двое погибли в первое же мгновение: один был задушен удавкой, другой пронзен клинком. Он оказался в центре стального вихря. Несчетные удары оставляли на его теле множество ран, однако и воин не забывал вести свой счет. Еще один враг пал с развороченной грудью, другой последовал за ним с располосованным животом.
Его безумная ярость сотворила чудо. Из атаковавших его врагов уцелели лишь двое, причем один из них был ранен. Но и сам он потерял много крови и сил, чтобы можно было надеяться спастись бегством. Взор затуманился, удар, пришедшийся по плечу, заставил упасть на колени. Меч выскользнул из онемевших пальцев.
На миг ему показалось, будто у дверей ближней хижины маячит окутанная облаком черного дыма старческая фигура. Он поднял глаза, взглянул в лицо убийцы, ощущая медленно протекающий меж ними океан времени, а потом почувствовал, как его тело пронзает холодная сталь.
* * *
Выплеснутая в лицо холодная вода привела его в чувство. Он задыхался, глаза были широко раскрыты, а при попытке пошевелиться оказалось, что его руки и ноги скованы цепями.
— Успокойся.
Кэлдасон заморгал, пытаясь разглядеть стоявшую рядом с ним на коленях человеческую фигуру.
— Успокойся, — повторил Куч. — Сдается мне, все уже кончилось.
С трудом приняв сидячее положение, квалочианец огляделся по сторонам и обнаружил, что находится в тесной норе демона на шероховатом сыром каменном полу.
— Давно я здесь? — прохрипел он, утирая кровь с губ тыльной стороной ладони.
— С утра сидишь, а теперь уже поздний вечер, — сообщил паренек, отставив в сторону ведро.
— Ущерб какой-нибудь причинил?
— Только себе, — промолвил юноша, глядя на покрытое синяками лицо, ободранные ладони, сбитые костяшки, растрепанные волосы и темные круги под все еще диковатыми глазами. — Видок у тебя, признаться, хуже некуда.
— Я разговаривал?
— Я бы назвал это иначе: орал и буйствовал. Или, можно сказать, бредил, причем на незнакомом мне языке. Так что если у тебя есть опасение насчет каких-нибудь секретов, то можешь не бояться. Ты их не выдал.
— Секретов особых у меня не густо... но все равно, спасибо.
— Знаешь, я в жизни не видел, чтобы человек так буйствовал. Не считая, конечно, бесноватых или одержимых.
— Ни к тем, ни к другим я отношения не имею.
— Понятно — тут было нечто иное. Ты об этом хотел потолковать с моим учителем?
— Отчасти.
— Хорошенькое дело, «отчасти»! Ты хоть знаешь, что едва не вырвал вмурованные в стену кольца... Страшно вспомнить, что ты тут вытворял! И у тебя, значит, имеются и другие, столь же серьезные проблемы?
— Скажем так, есть обстоятельства, несколько осложняющие мое существование.
Поняв, что больше он ничего не добьется, Куч сменил тему.
— За тобой ходит слава свирепого и безжалостного бойца. Это из-за таких... приступов?
Слово было не совсем подходящим, но лучшего юноша не нашел.
— Да, порой на меня накатывает. Ты сам видел, в такие моменты я за себя не отвечаю.
— А как ты...
— Куч, мне больно. Я промок, проголодался, у меня пересохло в глотке. — Он протянул к нему закованные запястья. — Освободи меня от этих железяк.
Юнец, однако, смотрел на него с опаской.
— Не бойся, приступ миновал, и тебе больше ничто не угрожает. Я чувствую, когда это приближается, и если опасность возникнет снова, сам попрошу вернуть меня сюда.
Несмотря на эти слова, паренек продолжал колебаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52