.. но все же убийство. Как может такой человек, как ты, жить с убийцей? То, что я была шлюхой, уже достаточно плохо, но...
— Никогда не говори о себе так. Ты не убийца. И поверь мне, Тан, я ни за что тебя не осуждаю. Да, ты лишила человека жизни, и сам по себе этот факт меня не радует, но я вижу в этом лишь необходимую самозащиту. Если бы ты не...
— Знаю. Дело в том, что у меня тоже есть свои принципы, диктуемые верой. Я последовательница Ипарратер, выше всего ставящей неприкосновенность человеческой жизни. Нарушив этот принцип, я лишилась права на ее покровительство.
— Если эта богиня заслуженно славится своим милосердием, то нет, не лишилась. Ей должно быть ведомо, что ты действовала по необходимости, а по не дурному умыслу. — Он задумчиво вздохнул. — Люди полагают, будто отказ от насилия — это легкий выбор. Но я ведь понимаю, что некоторые мои действия поставили под угрозу человеческие жизни, а иные и повлекли за собой гибель людей. Любому из нас остается лишь верить, что такого рода жертвы не напрасны, ибо принесены они во имя великого дела. Так что оснований чувствовать себя виноватой у тебя ничуть не больше, чем у меня.
— Звучит успокаивающе. Хотя, мне кажется, твое суждение обусловлено тем, что ты ко мне неравнодушен.
— Может быть. Но полагаю, дело все-таки не в этом. Я пришел к выводу, что жизнь представляет собой серию нравственных компромиссов. В отношении тебя это так же справедливо, как и в отношении всякого другого. Ты не должна ощущать бремя вины.
— А сказал бы ты то же самое Серре Ардакрис?
— Серре? Да. Думаю, да. А почему ты спрашиваешь?
— Как я понимаю, она сделала убийство своей профессией.
— Ты слишком сурова. Уверен, она считает, что поступает правильно. Конечно, я не могу одобрить то, чем занималась она до бегства в Беальфу, но не могу не испытывать к ней благодарности за оказанную нам помощь.
— Я тоже, пойми меня правильно. Просто... порой мне кажется, что ей тоже нелегко. Как будто она несет на плечах какой-то тяжелый груз.
— Ты знаешь что-нибудь о ее прошлом?
— Только то, что она убивала людей.
— Она командовала подразделением особого назначения, в состав которого против ее воли включили отпрыска одной из самых влиятельных семей Гэт Тампура. Этот мальчишка, который вообразил себя воином, погиб из-за собственной глупости, но власти решили свалить вину на нее.
— Понимаю, это должно было ее ожесточить.
— Но на ее долю выпало и другое, более тяжкое испытание. Как рассказал мне Карр, его люди выяснили: несколько лет назад она лишилась дочери. Похоже, из-за порошка одержимости.
— Тогда понятно, почему она так угрюма. Это действительно великое горе. Как мне ее жалко...
— Заметь, Сопротивление притягивает самых разных людей. Самые причудливые и замысловатые жизненные истории здесь вовсе не редкость.
— Да, люди попадаются интересные. Взять хотя бы юного ученика чародея.
— Куча?
— Да. — Женщина улыбнулась. — Для своих лет он повидал много горя, однако сохранил чистыми и сердце, и душу. По-моему, он славный парнишка.
— А Кэлдасон?
Ее улыбка растаяла.
— А, этот... В прежней жизни мне довелось повидать много черствых и суровых мужчин. Мужчин, которые никогда не относились к женщинам не то что с любовью, а просто с теплотой. От худших из них исходило ощущение опасности, но такого, как Кэлдасон, я не встречала никогда. Он меня пугает.
— Странно, что я слышу такое от тебя.
— Почему? Потому что мы с ним соплеменники?
— Ну...
— Не раз люди останавливали меня на улице и интересовались квалочианцами, о которых я в жизни ничего не слышала. Они считают, что мы все знаем друг друга. Конечно, все мы связаны кровью и общей историей, но из этого не следует, будто нас непременно связывает еще и взаимная любовь. Взять, например, тебя — ты что, поддерживаешь сердечные отношения со всеми прочими певцами?
Кинзел невольно улыбнулся.
— Нет, я бы так не сказал.
— Так вот, о Кэлдасоне. Говорят, у него бывают приступы безумия — эти вспышки ярости, желания причинять боль, драться... Тогда он представляет опасность не только для себя, но и для других. Одержимый.
— Квалочианцы — раса воинов.
— Это было очень давно, насколько мне известно. И вообще, Кинзел, он слишком странный. Прожил столько лет, а выглядит совсем не старым. И глаза у него... Знаешь, что мне кажется?
— Что?
— Я думаю, его обуревает желание дать другим то, что недоступно ему самому, — смерть.
— Но тебе-то его бояться незачем. Он ведь на нашей стороне.
— Такие люди, как Кэлдасон, всегда находятся на одной-единственной стороне — своей собственной.
Она пожала плечами.
— Впрочем, возможно все дело в том, что я была проституткой: это приучает смотреть на людей цинично.
— Выброси это из головы, а? В конце концов, это первая ночь, которую мы проводим вместе в нашем собственном доме.
Кинзел нагнулся и достал из-под стола деревянную шкатулку — абсолютно гладкая, она не имела ни замка, ни петель, на крышке красовалось изображение сердца. Он поставил шкатулку перед Таналвах.
— Что это?
Мой подарок. Давай, открывай ее.
— Как?
— Видишь сердце?
Женщина протянула руку и легонько коснулась крышки кончиками пальцев. Шкатулка (если ей это, конечно, не почудилось) издала вздох, и по ней побежали тончайшие трещинки. Сегменты дерева раскрылись, словно лепестки цветка, обнаруживая внутри ослепительно-белый свет.
Таналвах замерла от восторга. Кинзел наблюдал за ней, радуясь ее восхищению.
Свечение смягчилось, раскрывшиеся «лепестки» теперь образовали не зубчатый круг, а идеально круглый плоский диск, как бы шляпку гриба, для которого основание шкатулки служило крепкой ножкой. В центре диска взметнулся дымок, бирюзовое облачко закружилось, превращаясь в вертящийся конус, а потом вспыхнуло и исчезло. Вместо него на плоскости появились две человеческие фигурки, мужская и женская, каждая высотой с ладонь. Они были облачены в струящиеся одеяния из тончайшего шелка. Зазвучала музыка: воспаряющие трели и нежные голоса накладывались на неспешный четкий ритм. Крохотный мужчина поклонился, его дама ответила реверансом. Взявшись за руки, они начали танец.
— Какая красота! — прошептала Таналвах. Глаза ее сияли.
Крохотные танцоры скользили и кружились по диску, взметая свои воздушные одеяния, ярко вспыхивали драгоценные украшения на партнерше.
— Ой! — воскликнула Таналвах, узнав наконец фигурки. — Да это же мы с тобой!
— Точно, только он танцует гораздо лучше меня.
— Тогда придется это исправить, — рассмеялась она и потянула его за руку, побуждая встать.
— Нет, нет, — протестовал он. — Я танцую из рук вон плохо.
— О, да ты краснеешь!
— Танцуй ты так плохо, как я, то и сама бы покраснела на моем месте.
Женщина, однако, обняла его, и они закружились рядом со столом, старясь подражать своим миниатюрным копиям. Влюбленная пара отдалась ритму, и музыка сама управляла их движениями. Казалось, это продолжалось очень долго, но сладкое забытье разрушило испуганное восклицание.
Дети проснулись! — вскликнула Таналвах.
Детский голосок послышался снова — слов нельзя было разобрать, но в тоне явно угадывался страх, навеянный, скорее всего, ночным кошмаром.
— Я схожу к ним, — предложил Кинзел.
— Да?
— Схожу, оставайся здесь.
Обменявшись нежными взглядами, они поцеловались и разъединили объятия. Таналвах села, продолжив любоваться иллюзией, а Кинзел вышел из комнаты.
Тега и Лиррин поместили наверху, их кровати располагались напротив друг друга. Сейчас девочка сидела, испуганно озираясь.
— Что случилось?
— Мне приснился плохой сон, — пояснила Лиррин, потирая глаза кулачками.
— Все в порядке, — успокоил он ее, опустившись на колени рядом с ней. — Сон, это ведь не по-настоящему.
— Правда?
— Честное слово. Сны — это всего лишь маленькие представления, которые разыгрываются в наших головках, пока мы спим. Они могут пугать, но обидеть по-настоящему — нет.
— А я тоже не могу заснуть, — подал голос Тег.
— Почему?
— Потому что ей приснился страшный сон, — заявил мальчик, укоризненно показав пальцем на сестренку.
— Ладно, успокойтесь, — сказал им Кинзел. — Мы с Таналвах здесь и больше не дадим этим снам вас пугать.
— А как? — спросила Лиррин с детской рассудительностью .
— Ну... я знаю песню, которая отгоняет плохие сны. Мне ее пела мама, когда я был таким, как вы. Тег, хочешь послушать?
Мальчик сонно кивнул.
Руканис запел колыбельную, обволакивая их мягким теплом слов и мелодии. Вскоре веки детей потяжелели.
За окном город по-прежнему сиял ночными огнями.
23
Всякий взглянувший на эту парочку со стороны принял бы их за брата с сестрой, посланных с каким-то поручением.
Маленькая, лет девяти или десяти, девочка с русыми косичками, в цветастом фартучке и черных туфельках с пряжками крепко держалась за руку долговязого паренька, почти юноши, чем очень смущала его — вполне естественное состояние для взрослеющего подростка.
— Как насчет того? — громко спросила девочка, указав через дорогу на болтавшегося перед входом в таверну мужчину.
— Наставник, прошу, пожалуйста, тише, — вполголоса проговорил Куч. — На нас обратят внимание.
— Вздор! — фыркнул Феникс — Люди занимаются своими делами, и им плевать на каких-то там сопляков и соплячек. Делай, что тебе велено. Тот малый, у кабака — да или нет?
Куч присмотрелся к человеку и принял решение.
— Да.
— Хорошо!
Феникс щелкнул пальцами, и фантом исчез, оставив после себя лишь облачко гаснущих искр. Проходивший мимо мужчина рассеянно отмахнулся от них, как если бы разгонял пыль.
— Будь начеку, парень. Будь начеку! — рявкнул Феникс.
Мужчина замер на месте и с интересом уставился на ребятишек. «Девочка» встретила его взгляд с вызовом.
— Ну, что уставился? Иди, куда шел. Прохожий, опустив глаза, поспешно удалился.
Куч покраснел.
Они пошли дальше, внимательно присматриваясь ко всем встречным. Наконец юноша воскликнул:
— Вон тот!
— Нет! Всего лишь дешевая подделка. Ищи только те фантомы, которые сотворил я.
— Смотри, старик на скамейке. Он же ненастоящий.
— Это даже я вижу, — буркнул Феникс — Вспомни, что я говорил. Каковы две основные заповеди искателя?
— Зри и сомневайся.
— Вот именно. Продолжай.
Улицы, как всегда, были полны народу. Феникс вышагивал рядом с Кучем, стуча туфельками и болтая косичками. Юноше от такого соседства явно было не по себе.
— Чем ты недоволен? — не выдержал волшебник. — Сам же просил, чтобы я вел себя естественно, вот я и держусь так, чтобы походить на девчонку. А ты делай свое дело. Наблюдай.
Куч вздохнул.
Мгновение спустя что-то остановило на себе его взгляд. Сначала он даже махнул рукой, словно отгоняя наваждение, но потом пробормотал: «Ух, ты!» и указал рукой на пассажирский фургон.
— Молодец! — похвалил Феникс. Фургон, лошади, сбруя, возница, его напарник и множество пассажиров сначала потеряли плотность, сделавшись туманными, а потом прозрачными. На миг перед глазами мелькнули скелеты лошадей и людей — иллюзия выстраивалась весьма тщательно, — а потом все обратилось в тлеющие пылинки и порывом ветра унеслось прочь. Если это и вызвало на дороге заминку, то небольшую: участники уличного движения к таким вещам привыкли.
— Видел, да? — спросил Феникс — Я имею в виду не только фургон, с ним все ясно, но мою подпись, вплетенную в чары?
— Да, наставник. Это было как... что-то вроде водяных знаков на бумаге.
Кивнув, Феникс позволил себе слегка улыбнуться, сморщив веснушчатый девичий носик.
— Ты делаешь успехи, мой мальчик, — похвалил он, но тут же строгим тоном добавил: — Продолжай, не зевай. Я сотворил много иллюзий.
— Но мы же должны присутствовать на встрече!
— Мы успеем вовремя, если ты не будешь бездельничать. Я создал много иллюзий, которые должны встретиться нам по дороге, так что зри и сомневайся. Зри и сомневайся!
Быстрым шагом парочка двинулась дальше. Куч указывал Фениксу на фантомы, а тот либо кивал, либо бранился. Для прохожих они были просто братом с сестрой, пререкавшихся о чем-то, как часто бывает между детьми. Правда, позади них с необычной частотой исчезали фантомы, но едва ли кто-то связывал одно с другим.
По приближении к убежищу Карра они повели себя осторожнее и внутрь вошли, лишь удостоверившись, что за ними не следят. Потребовалась целая система паролей, доказывавших, что они те, за кого себя выдают.
В коридоре перед дверью, ведущей в подвал, пришлось задержаться, чтобы Феникс принял свой настоящий облик.
Внизу, в подземном зале, их уже поджидали Кэлдасон, Серра, Карр и Куинн Дислейрио.
— Рад вас видеть, — сказал Карр, — теперь мы можем начать. Садитесь. — Жестом он пригласил всех за самый большой стол.
— Как я понимаю, от подслушивания мы защищены.
— Я сам об этом позаботился, — заверил его Феникс.
— Отряд Рита вчера прекрасно справился с заданием, — сообщил Карр, — благодаря чему наша казна основательно пополнилась. К сожалению, это стоило нам трех убитых и пятерых раненых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Никогда не говори о себе так. Ты не убийца. И поверь мне, Тан, я ни за что тебя не осуждаю. Да, ты лишила человека жизни, и сам по себе этот факт меня не радует, но я вижу в этом лишь необходимую самозащиту. Если бы ты не...
— Знаю. Дело в том, что у меня тоже есть свои принципы, диктуемые верой. Я последовательница Ипарратер, выше всего ставящей неприкосновенность человеческой жизни. Нарушив этот принцип, я лишилась права на ее покровительство.
— Если эта богиня заслуженно славится своим милосердием, то нет, не лишилась. Ей должно быть ведомо, что ты действовала по необходимости, а по не дурному умыслу. — Он задумчиво вздохнул. — Люди полагают, будто отказ от насилия — это легкий выбор. Но я ведь понимаю, что некоторые мои действия поставили под угрозу человеческие жизни, а иные и повлекли за собой гибель людей. Любому из нас остается лишь верить, что такого рода жертвы не напрасны, ибо принесены они во имя великого дела. Так что оснований чувствовать себя виноватой у тебя ничуть не больше, чем у меня.
— Звучит успокаивающе. Хотя, мне кажется, твое суждение обусловлено тем, что ты ко мне неравнодушен.
— Может быть. Но полагаю, дело все-таки не в этом. Я пришел к выводу, что жизнь представляет собой серию нравственных компромиссов. В отношении тебя это так же справедливо, как и в отношении всякого другого. Ты не должна ощущать бремя вины.
— А сказал бы ты то же самое Серре Ардакрис?
— Серре? Да. Думаю, да. А почему ты спрашиваешь?
— Как я понимаю, она сделала убийство своей профессией.
— Ты слишком сурова. Уверен, она считает, что поступает правильно. Конечно, я не могу одобрить то, чем занималась она до бегства в Беальфу, но не могу не испытывать к ней благодарности за оказанную нам помощь.
— Я тоже, пойми меня правильно. Просто... порой мне кажется, что ей тоже нелегко. Как будто она несет на плечах какой-то тяжелый груз.
— Ты знаешь что-нибудь о ее прошлом?
— Только то, что она убивала людей.
— Она командовала подразделением особого назначения, в состав которого против ее воли включили отпрыска одной из самых влиятельных семей Гэт Тампура. Этот мальчишка, который вообразил себя воином, погиб из-за собственной глупости, но власти решили свалить вину на нее.
— Понимаю, это должно было ее ожесточить.
— Но на ее долю выпало и другое, более тяжкое испытание. Как рассказал мне Карр, его люди выяснили: несколько лет назад она лишилась дочери. Похоже, из-за порошка одержимости.
— Тогда понятно, почему она так угрюма. Это действительно великое горе. Как мне ее жалко...
— Заметь, Сопротивление притягивает самых разных людей. Самые причудливые и замысловатые жизненные истории здесь вовсе не редкость.
— Да, люди попадаются интересные. Взять хотя бы юного ученика чародея.
— Куча?
— Да. — Женщина улыбнулась. — Для своих лет он повидал много горя, однако сохранил чистыми и сердце, и душу. По-моему, он славный парнишка.
— А Кэлдасон?
Ее улыбка растаяла.
— А, этот... В прежней жизни мне довелось повидать много черствых и суровых мужчин. Мужчин, которые никогда не относились к женщинам не то что с любовью, а просто с теплотой. От худших из них исходило ощущение опасности, но такого, как Кэлдасон, я не встречала никогда. Он меня пугает.
— Странно, что я слышу такое от тебя.
— Почему? Потому что мы с ним соплеменники?
— Ну...
— Не раз люди останавливали меня на улице и интересовались квалочианцами, о которых я в жизни ничего не слышала. Они считают, что мы все знаем друг друга. Конечно, все мы связаны кровью и общей историей, но из этого не следует, будто нас непременно связывает еще и взаимная любовь. Взять, например, тебя — ты что, поддерживаешь сердечные отношения со всеми прочими певцами?
Кинзел невольно улыбнулся.
— Нет, я бы так не сказал.
— Так вот, о Кэлдасоне. Говорят, у него бывают приступы безумия — эти вспышки ярости, желания причинять боль, драться... Тогда он представляет опасность не только для себя, но и для других. Одержимый.
— Квалочианцы — раса воинов.
— Это было очень давно, насколько мне известно. И вообще, Кинзел, он слишком странный. Прожил столько лет, а выглядит совсем не старым. И глаза у него... Знаешь, что мне кажется?
— Что?
— Я думаю, его обуревает желание дать другим то, что недоступно ему самому, — смерть.
— Но тебе-то его бояться незачем. Он ведь на нашей стороне.
— Такие люди, как Кэлдасон, всегда находятся на одной-единственной стороне — своей собственной.
Она пожала плечами.
— Впрочем, возможно все дело в том, что я была проституткой: это приучает смотреть на людей цинично.
— Выброси это из головы, а? В конце концов, это первая ночь, которую мы проводим вместе в нашем собственном доме.
Кинзел нагнулся и достал из-под стола деревянную шкатулку — абсолютно гладкая, она не имела ни замка, ни петель, на крышке красовалось изображение сердца. Он поставил шкатулку перед Таналвах.
— Что это?
Мой подарок. Давай, открывай ее.
— Как?
— Видишь сердце?
Женщина протянула руку и легонько коснулась крышки кончиками пальцев. Шкатулка (если ей это, конечно, не почудилось) издала вздох, и по ней побежали тончайшие трещинки. Сегменты дерева раскрылись, словно лепестки цветка, обнаруживая внутри ослепительно-белый свет.
Таналвах замерла от восторга. Кинзел наблюдал за ней, радуясь ее восхищению.
Свечение смягчилось, раскрывшиеся «лепестки» теперь образовали не зубчатый круг, а идеально круглый плоский диск, как бы шляпку гриба, для которого основание шкатулки служило крепкой ножкой. В центре диска взметнулся дымок, бирюзовое облачко закружилось, превращаясь в вертящийся конус, а потом вспыхнуло и исчезло. Вместо него на плоскости появились две человеческие фигурки, мужская и женская, каждая высотой с ладонь. Они были облачены в струящиеся одеяния из тончайшего шелка. Зазвучала музыка: воспаряющие трели и нежные голоса накладывались на неспешный четкий ритм. Крохотный мужчина поклонился, его дама ответила реверансом. Взявшись за руки, они начали танец.
— Какая красота! — прошептала Таналвах. Глаза ее сияли.
Крохотные танцоры скользили и кружились по диску, взметая свои воздушные одеяния, ярко вспыхивали драгоценные украшения на партнерше.
— Ой! — воскликнула Таналвах, узнав наконец фигурки. — Да это же мы с тобой!
— Точно, только он танцует гораздо лучше меня.
— Тогда придется это исправить, — рассмеялась она и потянула его за руку, побуждая встать.
— Нет, нет, — протестовал он. — Я танцую из рук вон плохо.
— О, да ты краснеешь!
— Танцуй ты так плохо, как я, то и сама бы покраснела на моем месте.
Женщина, однако, обняла его, и они закружились рядом со столом, старясь подражать своим миниатюрным копиям. Влюбленная пара отдалась ритму, и музыка сама управляла их движениями. Казалось, это продолжалось очень долго, но сладкое забытье разрушило испуганное восклицание.
Дети проснулись! — вскликнула Таналвах.
Детский голосок послышался снова — слов нельзя было разобрать, но в тоне явно угадывался страх, навеянный, скорее всего, ночным кошмаром.
— Я схожу к ним, — предложил Кинзел.
— Да?
— Схожу, оставайся здесь.
Обменявшись нежными взглядами, они поцеловались и разъединили объятия. Таналвах села, продолжив любоваться иллюзией, а Кинзел вышел из комнаты.
Тега и Лиррин поместили наверху, их кровати располагались напротив друг друга. Сейчас девочка сидела, испуганно озираясь.
— Что случилось?
— Мне приснился плохой сон, — пояснила Лиррин, потирая глаза кулачками.
— Все в порядке, — успокоил он ее, опустившись на колени рядом с ней. — Сон, это ведь не по-настоящему.
— Правда?
— Честное слово. Сны — это всего лишь маленькие представления, которые разыгрываются в наших головках, пока мы спим. Они могут пугать, но обидеть по-настоящему — нет.
— А я тоже не могу заснуть, — подал голос Тег.
— Почему?
— Потому что ей приснился страшный сон, — заявил мальчик, укоризненно показав пальцем на сестренку.
— Ладно, успокойтесь, — сказал им Кинзел. — Мы с Таналвах здесь и больше не дадим этим снам вас пугать.
— А как? — спросила Лиррин с детской рассудительностью .
— Ну... я знаю песню, которая отгоняет плохие сны. Мне ее пела мама, когда я был таким, как вы. Тег, хочешь послушать?
Мальчик сонно кивнул.
Руканис запел колыбельную, обволакивая их мягким теплом слов и мелодии. Вскоре веки детей потяжелели.
За окном город по-прежнему сиял ночными огнями.
23
Всякий взглянувший на эту парочку со стороны принял бы их за брата с сестрой, посланных с каким-то поручением.
Маленькая, лет девяти или десяти, девочка с русыми косичками, в цветастом фартучке и черных туфельках с пряжками крепко держалась за руку долговязого паренька, почти юноши, чем очень смущала его — вполне естественное состояние для взрослеющего подростка.
— Как насчет того? — громко спросила девочка, указав через дорогу на болтавшегося перед входом в таверну мужчину.
— Наставник, прошу, пожалуйста, тише, — вполголоса проговорил Куч. — На нас обратят внимание.
— Вздор! — фыркнул Феникс — Люди занимаются своими делами, и им плевать на каких-то там сопляков и соплячек. Делай, что тебе велено. Тот малый, у кабака — да или нет?
Куч присмотрелся к человеку и принял решение.
— Да.
— Хорошо!
Феникс щелкнул пальцами, и фантом исчез, оставив после себя лишь облачко гаснущих искр. Проходивший мимо мужчина рассеянно отмахнулся от них, как если бы разгонял пыль.
— Будь начеку, парень. Будь начеку! — рявкнул Феникс.
Мужчина замер на месте и с интересом уставился на ребятишек. «Девочка» встретила его взгляд с вызовом.
— Ну, что уставился? Иди, куда шел. Прохожий, опустив глаза, поспешно удалился.
Куч покраснел.
Они пошли дальше, внимательно присматриваясь ко всем встречным. Наконец юноша воскликнул:
— Вон тот!
— Нет! Всего лишь дешевая подделка. Ищи только те фантомы, которые сотворил я.
— Смотри, старик на скамейке. Он же ненастоящий.
— Это даже я вижу, — буркнул Феникс — Вспомни, что я говорил. Каковы две основные заповеди искателя?
— Зри и сомневайся.
— Вот именно. Продолжай.
Улицы, как всегда, были полны народу. Феникс вышагивал рядом с Кучем, стуча туфельками и болтая косичками. Юноше от такого соседства явно было не по себе.
— Чем ты недоволен? — не выдержал волшебник. — Сам же просил, чтобы я вел себя естественно, вот я и держусь так, чтобы походить на девчонку. А ты делай свое дело. Наблюдай.
Куч вздохнул.
Мгновение спустя что-то остановило на себе его взгляд. Сначала он даже махнул рукой, словно отгоняя наваждение, но потом пробормотал: «Ух, ты!» и указал рукой на пассажирский фургон.
— Молодец! — похвалил Феникс. Фургон, лошади, сбруя, возница, его напарник и множество пассажиров сначала потеряли плотность, сделавшись туманными, а потом прозрачными. На миг перед глазами мелькнули скелеты лошадей и людей — иллюзия выстраивалась весьма тщательно, — а потом все обратилось в тлеющие пылинки и порывом ветра унеслось прочь. Если это и вызвало на дороге заминку, то небольшую: участники уличного движения к таким вещам привыкли.
— Видел, да? — спросил Феникс — Я имею в виду не только фургон, с ним все ясно, но мою подпись, вплетенную в чары?
— Да, наставник. Это было как... что-то вроде водяных знаков на бумаге.
Кивнув, Феникс позволил себе слегка улыбнуться, сморщив веснушчатый девичий носик.
— Ты делаешь успехи, мой мальчик, — похвалил он, но тут же строгим тоном добавил: — Продолжай, не зевай. Я сотворил много иллюзий.
— Но мы же должны присутствовать на встрече!
— Мы успеем вовремя, если ты не будешь бездельничать. Я создал много иллюзий, которые должны встретиться нам по дороге, так что зри и сомневайся. Зри и сомневайся!
Быстрым шагом парочка двинулась дальше. Куч указывал Фениксу на фантомы, а тот либо кивал, либо бранился. Для прохожих они были просто братом с сестрой, пререкавшихся о чем-то, как часто бывает между детьми. Правда, позади них с необычной частотой исчезали фантомы, но едва ли кто-то связывал одно с другим.
По приближении к убежищу Карра они повели себя осторожнее и внутрь вошли, лишь удостоверившись, что за ними не следят. Потребовалась целая система паролей, доказывавших, что они те, за кого себя выдают.
В коридоре перед дверью, ведущей в подвал, пришлось задержаться, чтобы Феникс принял свой настоящий облик.
Внизу, в подземном зале, их уже поджидали Кэлдасон, Серра, Карр и Куинн Дислейрио.
— Рад вас видеть, — сказал Карр, — теперь мы можем начать. Садитесь. — Жестом он пригласил всех за самый большой стол.
— Как я понимаю, от подслушивания мы защищены.
— Я сам об этом позаботился, — заверил его Феникс.
— Отряд Рита вчера прекрасно справился с заданием, — сообщил Карр, — благодаря чему наша казна основательно пополнилась. К сожалению, это стоило нам трех убитых и пятерых раненых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52