Да и вряд ли они захотят напасть открыто, рискуя снова встретить отпор. У них в ходу другие методы.
— У них?
— У наших правителей.
— Правителей?
У Куча округлились глаза. Незнакомец кивнул.
— Кто ты? — спросил юноша.
— Меня зовут Далиан Карр. Куч невольно выпрямился.
— Патриций Карр?
— Ты хорошо информирован.
— О тебе наслышаны все.
— Но как члена Совета старейшин занесло в такую дыру?
Кэлдасон, стоя у окна и зажав в кулак уголок шторы, обозревал тропу. Задав вопрос, он отпустил штору и повернулся к остальным.
— У тебя есть преимущество, — указал Карр. — Ты теперь знаешь мое имя, тогда как я...
— Это Рит Кэлдасон, — похвастался своей осведомленностью Рич. — Он вне закона.
— Парень, — окликнул его квалочианец, — ты оказался посвященным в мои дела по чистой случайности, и я бы очень просил тебя впредь держать язык за зубами.
Смущенно понурясь под ледяным взглядом Кэлдасона, багровый от стыда, Куч принялся сбивчиво лопотать извинения, в конце концов осекся и умолк.
Воцарилась напряженная тишина.
— Ты, должно быть, Куч Пиратон, — прервал молчание Карр, пожалев парнишку.
— Откуда тебе это известно? — уставился на него Куч.
— Грентон Домекс был моим старым другом. Он частенько рассказывал о тебе. Я ведь пришел сюда, не зная, что он умер.
— Ладно. — Кэлдасон поднял руки в знак того, что сдается. — Вижу, нам так и так придется тебя выслушать. Об одном прошу, не затягивай.
Этот неожиданно добродушный тон, впрочем объяснимый переменчивым характером Рита, несколько успокоил ученика чародея, чувствовавшего себя после полученного выговора не в своей тарелке.
— А зачем ты пришел к моему наставнику? — поинтересовался он.
— И почему без охраны? — осведомился, в свою очередь, Кэлдасон.
— Когда я двинулся в путь, меня сопровождала целая фаланга, причем это были отменные бойцы. Увы, нападения врагов следовали одно за другим, так что в итоге я остался один. Вот почему в последний раз это была небольшая шайка.
— Но ты все же проделал свой путь до конца? Почему? — спросил Рит.
— По той же причине, что и ты. У меня не было выбора.
Квалочианец промолчал.
— Если говорить о том, что меня сюда привело... Много лет назад люди с общими интересами, включая Грентона и меня, объединились в сообщество, ставившее своей целью превращение Беальфы в истинно свободное государство. Мы хотели не видимости, а подлинного суверенитета и намеревались сбросить угнетателей с наших спин.
— Прекрасные слова! — произнес Кэлдасон, причем таким тоном, что понять, восхищается он или насмехается, было невозможно.
Карр оставил эту реплику без внимания.
— Мы были молоды и, наверное, слишком романтичны, но это не делало наш гнев менее праведным. Каждый из нас избрал тот путь к достижению цели, который казался ему наилучшим. Моей стезей стала политика с ее заговорами и интригами. Другие стали военными, купцами, некоторые даже разбойниками. Из числа отдавших предпочтения опасным занятиям многих уже нет в живых. Ну а твой наставник, Куч, всегда был человеком независимым, всегда имевшим свое мнение. О таких говорят: «квадратная затычка в круглой дыре». Да, каждый из нас пошел своим путем, и будь я проклят, если знаю, чей выбор оказался вернее.
Глаза его на миг затуманились, но он тут же тряхнул головой и продолжил:
— Так вот, явиться сюда меня заставило известие о том, что план, который Домекс замыслил и воплощением которого в жизнь долгое время руководил, близок к осуществлению.
— Ты должен был прибыть сюда лично? — спросил Кэлдасон.
— Мало кому можно доверить такие сведения. Кроме того, мне хотелось встретиться со старым другом: мы так давно не виделись.
— А что за план?
— Прошу прощения, но это не мой личный секрет.
— Тогда зачем было вообще о нем упоминать?
— Ты спас мне жизнь. Это предполагает некую меру доверия.
Квалочианец пожал плечами. Куч между тем притих и снова приуныл.
— Что с тобой? — участливо обратился к нему Рит.
— Обидно: я провел рядом с наставником столько лет и, оказывается, ничего о нем не знал. Конечно, особой любви к властям он не выказывал никогда, но мне и в голову не приходило заподозрить его в чем-то... большем. Почему он ничего мне не рассказывал?
— Ради твоей же безопасности, — ответил Карр. — То, о чем ты не знаешь, не может представлять для тебя угрозы. Поверь, Домекс был бескорыстным борцом. Потому его и убили, каким бы ни был формальный повод. Ты можешь гордиться своим учителем, Куч.
Юноша, сглотнув комок в горле, кивнул.
— Так, выходит, власти добиваются твоей смерти из-за этого плана?
— Может быть. Я не слишком верю в то, что они совершенно не осведомлены на сей счет. Увы, в кругах тех, кто объявляет себя противниками властей, немало предателей и шпионов.
— А тот фантом, в образе птицы... Он был послан, чтобы предупредить тебя о нападении?
— Да, друзьями из Валдарра. Жаль, что он прибыл слишком поздно. К сожалению, измена, судя по всему, свила гнездо в самом узком кругу, среди тех, кому мы привыкли доверять. Ну, а это покушение представляет собой попытку властей избавиться от меня, свалив вину на обычных грабителей.
— На тебя покушались и раньше?
— Не один раз, — ответил Карр с таким видом, будто данное обстоятельство служило предметом его гордости.
— А зачем им утруждаться, убивая одного из своих? — спросил Кэлдасон.
Патриций воззрился на него, прищурившись.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Твои распри с другими сановниками есть не более как ссора внутри правящей клики.
Карр рассмеялся.
— У тебя предвзятый взгляд на власть. Политика является способом, который я избрал для борьбы с государством. Лучший ли это способ, утверждать не берусь, но мои суждения и действия вызывают в верхах озлобление.
— А помогли эти твои «суждения и действия» накормить голодных? Помешали ли они сильным измываться над слабыми?
— Ты прав, мне ли не знать, что политика есть разновидность мошенничества. Я практикую это черное искусство всю жизнь, что, конечно же, не возможно без приспособленчества. Порой приходится закрывать глаза на откровенные злодеяния.
— Для такого, как ты, это на редкость честное признание. Зачем же ты посвятил себя этому, как сам говоришь, «черному» делу?
— Потому что верил, будто, воздействуя на власть изнутри, можно установить более справедливый режим правления, и если не свергнуть иноземный диктат, то хотя бы его ослабить. За это меня и невзлюбили.
— Как же, слышал. Тебя называют бунтарем, смутьяном, возмутителем спокойствия...
— А тебя, как я слышал, называют безжалостным убийцей.
— Смотря кто называет...
— Вот именно.
— Но разве слово «смутьян» ругательное, если оно обозначает борца против тирании? — заметил Куч.
Карр улыбнулся.
— Хорошо сказано.
— Это слова моего наставника, — признался юноша с легким смущением.
— Ну что ж, значит, ты усвоил его уроки. Это делает тебе честь.
— А этот твой великий секретный план тоже относится к политическим играм? — поинтересовался Кэлдасон.
— Политика играет в нем определенную роль.
— А что еще, кроме политики?
— Общественный протест.
— Это уже смахивает на лозунги Сопротивления.
— Я сторонник оппозиции, — возразил Карр, глядя квалочианцу в глаза. — У Сопротивления иной путь.
— Всем известно, что и те и другие заодно.
— Как я уже говорил, наши правители клевещут на несогласных с ними, объявляя всех своих противников террористами.
— Ага, значит, по-твоему, Сопротивление — это шайка террористов.
— А ты как считаешь?
— По-моему, нет, — ответил Рит и, бросив язвительный взгляд на Куча, добавил: — Но что с меня взять, я ведь вне закона.
— К чему ты клонишь, Кэлдасон?
— Да к тому, что любой план противодействия нынешней власти может способствовать реальному изменению ситуации лишь при условии участия в нем людей Сопротивления.
— Повторяю, оппозиция многолика. Есть миролюбивые обличители и проповедники, не согласные с режимом, но ограничивающиеся словесной критикой, есть сторонники более радикальных действий, исповедующие принципы народовластия. Даже «Братство праведного клинка» больше не дремлет. Ты слышал об этом?
— А кто они такие? — спросил Куч.
— Это древний военный орден, устав которого основан на патриотизме, — пояснил Карр. — Братство может похвастаться некоторыми из лучших меченосцев страны и по праву считается хранителем традиций доблести, некогда широко распространенных в нашем народе. «Праведные клинки» заявляют о себе всякий раз, когда возникает угроза независимости государства.
— Заявить-то они, может, и заявят, но вряд ли при нынешнем положении дел в Беальфе смогут что-либо изменить, — проворчал Кэлдасон.
— Может быть, ты и прав. Но тебе не кажется, что им удалось бы больше, имей они возможность рассчитывать на поддержку каждого из нас? Во всяком случае, они могут хоть попытаться сделать что-то полезное.
— Думать, будто кучка людей со старомодными представлениями о рыцарстве способна изменить ситуацию в этой стране, — непростительная наивность для опытного политика.
— Политика сложна, не нужно мазать всех нас только черным или белым. Противники существующего порядка не пренебрегают любой поддержкой, полагая, что даже блошиный укус, ослабляющий нынешнюю власть, служит на пользу общему делу.
— Это правильные слова по поводу всей вашей деятельности.
— Пусть так. Но блохи, когда их много, способны закусать даже быка.
— Разве что в твоих мечтах. — Карр вздохнул.
— Похоже, идея противостояния нынешней власти тебя ничуть не воодушевляет. Что даже странно, учитывая судьбу квалочианцев.
При упоминании о своих соплеменниках Рит ощутимо напрягся.
— Твой народ подвергся массовому истреблению, и если у кого есть основания для вражды по отношению к правящим кругам, так это у твоих уцелевших сородичей.
Куч ожидал резкой реакции, но оказался прав только отчасти.
— Участь квалочианцев ни для кого не секрет, однако, я не заметил, чтобы многие подняли дубинки в нашу защиту. С какой стати нам поддерживать тебя?
— Потому что противник у нас один. Кроме того, некоторые из нас поднимали если не дубинку, то вопрос о судьбе квалочианцев. Включая меня.
— Ну, это в корне меняет дело. Не так ли?
— Я понимаю твою иронию, но...
— Неужели? — Кэлдасон мрачно усмехнулся. — А скажи, у тебя на глазах убивали твоих сородичей, насиловали женщин, поджигали селения? Было ли так, что вражда и ненависть обращались против тебя только из-за твоего рождения?
— Из-за рождения?.. Нет.
— Вот видишь! Да, ты подвергаешь свою жизнь опасности, но это результат твоего собственного выбора. Ты мог бы остаться лояльным по отношению к власти, не выступать против нее, и никто бы тебя не трогал.
— Это было бы несовместимо с моими принципами! — Карр разозлился.
— Я уважаю людей, у которых есть принципы. Тем не менее, у тебя выбор имелся, а у меня, его не было. Я изгой по рождению, причем, что в одной империи, что в другой — дело обстоит одинаково. Раньше наша страна находилась под пятой одной державы, теперь ее сменила другая, но для нас ничего не изменилось. Мир таков, каков он есть.
— В этом-то мы и расходимся. Я считаю, что люди могут изменить сложившееся положение.
— Между Гэт Тампуром и Ринтарахом нет никакой разницы.
— А я и не говорю о смене одной гегемонии на другую или незначительном изменении существующего порядка вещей. Возможно совсем иное развитие событий.
— Слабая надежда, патриций.
— Возможно. Но в нашей истории слишком долго ничего не менялось. Наше правосудие слепо, как только речь идет о преступлениях подданных империи, юношей Беальфы отправляют в дальние края проливать кровь за интересы Гэт Тампура, правители давно утратили связь со своим народом, налоги достигли такого уровня, что это превратилось в узаконенный грабеж...
— Все это хорошо известно, — буркнул Кэлдасон. — Мы не на публичном собрании.
— Я только хотел сказать, что дальше так продолжаться не может. — Карра несколько задела бесцеремонность квалочианца.
— Это еще почему? Обе империи сейчас сильнее, чем когда бы то ни было. Даже если бы нам удалось избавиться от покровительства одной, освободившееся место тотчас займет другая.
— В отношении недавнего прошлого это утверждение верно, но в настоящее время ситуация несколько изменилась.
— Ты шутишь? — не поверил Куч.
— Я серьезен как никогда, — возразил Карр. — Да, со стороны могущество Гэт Тампура и Рин-тараха может показаться незыблемым, а в действительности обе державы ослабли в бесконечной борьбе, вытягивающей все соки из населения, и все для того, чтобы поддержать иллюзию величия и силы. Прогнивший изнутри ствол дуба кажется могучим, пока его не повалит порыв ветра, а лед кажется наиболее прочным как раз накануне оттепели.
— Сказать, что империи слабеют, нетрудно, — заметил Кэлдасон, — но где доказательства?
— Разумеется, точных данных у меня нет, но я могу сослаться на инстинкт опытного политика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— У них?
— У наших правителей.
— Правителей?
У Куча округлились глаза. Незнакомец кивнул.
— Кто ты? — спросил юноша.
— Меня зовут Далиан Карр. Куч невольно выпрямился.
— Патриций Карр?
— Ты хорошо информирован.
— О тебе наслышаны все.
— Но как члена Совета старейшин занесло в такую дыру?
Кэлдасон, стоя у окна и зажав в кулак уголок шторы, обозревал тропу. Задав вопрос, он отпустил штору и повернулся к остальным.
— У тебя есть преимущество, — указал Карр. — Ты теперь знаешь мое имя, тогда как я...
— Это Рит Кэлдасон, — похвастался своей осведомленностью Рич. — Он вне закона.
— Парень, — окликнул его квалочианец, — ты оказался посвященным в мои дела по чистой случайности, и я бы очень просил тебя впредь держать язык за зубами.
Смущенно понурясь под ледяным взглядом Кэлдасона, багровый от стыда, Куч принялся сбивчиво лопотать извинения, в конце концов осекся и умолк.
Воцарилась напряженная тишина.
— Ты, должно быть, Куч Пиратон, — прервал молчание Карр, пожалев парнишку.
— Откуда тебе это известно? — уставился на него Куч.
— Грентон Домекс был моим старым другом. Он частенько рассказывал о тебе. Я ведь пришел сюда, не зная, что он умер.
— Ладно. — Кэлдасон поднял руки в знак того, что сдается. — Вижу, нам так и так придется тебя выслушать. Об одном прошу, не затягивай.
Этот неожиданно добродушный тон, впрочем объяснимый переменчивым характером Рита, несколько успокоил ученика чародея, чувствовавшего себя после полученного выговора не в своей тарелке.
— А зачем ты пришел к моему наставнику? — поинтересовался он.
— И почему без охраны? — осведомился, в свою очередь, Кэлдасон.
— Когда я двинулся в путь, меня сопровождала целая фаланга, причем это были отменные бойцы. Увы, нападения врагов следовали одно за другим, так что в итоге я остался один. Вот почему в последний раз это была небольшая шайка.
— Но ты все же проделал свой путь до конца? Почему? — спросил Рит.
— По той же причине, что и ты. У меня не было выбора.
Квалочианец промолчал.
— Если говорить о том, что меня сюда привело... Много лет назад люди с общими интересами, включая Грентона и меня, объединились в сообщество, ставившее своей целью превращение Беальфы в истинно свободное государство. Мы хотели не видимости, а подлинного суверенитета и намеревались сбросить угнетателей с наших спин.
— Прекрасные слова! — произнес Кэлдасон, причем таким тоном, что понять, восхищается он или насмехается, было невозможно.
Карр оставил эту реплику без внимания.
— Мы были молоды и, наверное, слишком романтичны, но это не делало наш гнев менее праведным. Каждый из нас избрал тот путь к достижению цели, который казался ему наилучшим. Моей стезей стала политика с ее заговорами и интригами. Другие стали военными, купцами, некоторые даже разбойниками. Из числа отдавших предпочтения опасным занятиям многих уже нет в живых. Ну а твой наставник, Куч, всегда был человеком независимым, всегда имевшим свое мнение. О таких говорят: «квадратная затычка в круглой дыре». Да, каждый из нас пошел своим путем, и будь я проклят, если знаю, чей выбор оказался вернее.
Глаза его на миг затуманились, но он тут же тряхнул головой и продолжил:
— Так вот, явиться сюда меня заставило известие о том, что план, который Домекс замыслил и воплощением которого в жизнь долгое время руководил, близок к осуществлению.
— Ты должен был прибыть сюда лично? — спросил Кэлдасон.
— Мало кому можно доверить такие сведения. Кроме того, мне хотелось встретиться со старым другом: мы так давно не виделись.
— А что за план?
— Прошу прощения, но это не мой личный секрет.
— Тогда зачем было вообще о нем упоминать?
— Ты спас мне жизнь. Это предполагает некую меру доверия.
Квалочианец пожал плечами. Куч между тем притих и снова приуныл.
— Что с тобой? — участливо обратился к нему Рит.
— Обидно: я провел рядом с наставником столько лет и, оказывается, ничего о нем не знал. Конечно, особой любви к властям он не выказывал никогда, но мне и в голову не приходило заподозрить его в чем-то... большем. Почему он ничего мне не рассказывал?
— Ради твоей же безопасности, — ответил Карр. — То, о чем ты не знаешь, не может представлять для тебя угрозы. Поверь, Домекс был бескорыстным борцом. Потому его и убили, каким бы ни был формальный повод. Ты можешь гордиться своим учителем, Куч.
Юноша, сглотнув комок в горле, кивнул.
— Так, выходит, власти добиваются твоей смерти из-за этого плана?
— Может быть. Я не слишком верю в то, что они совершенно не осведомлены на сей счет. Увы, в кругах тех, кто объявляет себя противниками властей, немало предателей и шпионов.
— А тот фантом, в образе птицы... Он был послан, чтобы предупредить тебя о нападении?
— Да, друзьями из Валдарра. Жаль, что он прибыл слишком поздно. К сожалению, измена, судя по всему, свила гнездо в самом узком кругу, среди тех, кому мы привыкли доверять. Ну, а это покушение представляет собой попытку властей избавиться от меня, свалив вину на обычных грабителей.
— На тебя покушались и раньше?
— Не один раз, — ответил Карр с таким видом, будто данное обстоятельство служило предметом его гордости.
— А зачем им утруждаться, убивая одного из своих? — спросил Кэлдасон.
Патриций воззрился на него, прищурившись.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Твои распри с другими сановниками есть не более как ссора внутри правящей клики.
Карр рассмеялся.
— У тебя предвзятый взгляд на власть. Политика является способом, который я избрал для борьбы с государством. Лучший ли это способ, утверждать не берусь, но мои суждения и действия вызывают в верхах озлобление.
— А помогли эти твои «суждения и действия» накормить голодных? Помешали ли они сильным измываться над слабыми?
— Ты прав, мне ли не знать, что политика есть разновидность мошенничества. Я практикую это черное искусство всю жизнь, что, конечно же, не возможно без приспособленчества. Порой приходится закрывать глаза на откровенные злодеяния.
— Для такого, как ты, это на редкость честное признание. Зачем же ты посвятил себя этому, как сам говоришь, «черному» делу?
— Потому что верил, будто, воздействуя на власть изнутри, можно установить более справедливый режим правления, и если не свергнуть иноземный диктат, то хотя бы его ослабить. За это меня и невзлюбили.
— Как же, слышал. Тебя называют бунтарем, смутьяном, возмутителем спокойствия...
— А тебя, как я слышал, называют безжалостным убийцей.
— Смотря кто называет...
— Вот именно.
— Но разве слово «смутьян» ругательное, если оно обозначает борца против тирании? — заметил Куч.
Карр улыбнулся.
— Хорошо сказано.
— Это слова моего наставника, — признался юноша с легким смущением.
— Ну что ж, значит, ты усвоил его уроки. Это делает тебе честь.
— А этот твой великий секретный план тоже относится к политическим играм? — поинтересовался Кэлдасон.
— Политика играет в нем определенную роль.
— А что еще, кроме политики?
— Общественный протест.
— Это уже смахивает на лозунги Сопротивления.
— Я сторонник оппозиции, — возразил Карр, глядя квалочианцу в глаза. — У Сопротивления иной путь.
— Всем известно, что и те и другие заодно.
— Как я уже говорил, наши правители клевещут на несогласных с ними, объявляя всех своих противников террористами.
— Ага, значит, по-твоему, Сопротивление — это шайка террористов.
— А ты как считаешь?
— По-моему, нет, — ответил Рит и, бросив язвительный взгляд на Куча, добавил: — Но что с меня взять, я ведь вне закона.
— К чему ты клонишь, Кэлдасон?
— Да к тому, что любой план противодействия нынешней власти может способствовать реальному изменению ситуации лишь при условии участия в нем людей Сопротивления.
— Повторяю, оппозиция многолика. Есть миролюбивые обличители и проповедники, не согласные с режимом, но ограничивающиеся словесной критикой, есть сторонники более радикальных действий, исповедующие принципы народовластия. Даже «Братство праведного клинка» больше не дремлет. Ты слышал об этом?
— А кто они такие? — спросил Куч.
— Это древний военный орден, устав которого основан на патриотизме, — пояснил Карр. — Братство может похвастаться некоторыми из лучших меченосцев страны и по праву считается хранителем традиций доблести, некогда широко распространенных в нашем народе. «Праведные клинки» заявляют о себе всякий раз, когда возникает угроза независимости государства.
— Заявить-то они, может, и заявят, но вряд ли при нынешнем положении дел в Беальфе смогут что-либо изменить, — проворчал Кэлдасон.
— Может быть, ты и прав. Но тебе не кажется, что им удалось бы больше, имей они возможность рассчитывать на поддержку каждого из нас? Во всяком случае, они могут хоть попытаться сделать что-то полезное.
— Думать, будто кучка людей со старомодными представлениями о рыцарстве способна изменить ситуацию в этой стране, — непростительная наивность для опытного политика.
— Политика сложна, не нужно мазать всех нас только черным или белым. Противники существующего порядка не пренебрегают любой поддержкой, полагая, что даже блошиный укус, ослабляющий нынешнюю власть, служит на пользу общему делу.
— Это правильные слова по поводу всей вашей деятельности.
— Пусть так. Но блохи, когда их много, способны закусать даже быка.
— Разве что в твоих мечтах. — Карр вздохнул.
— Похоже, идея противостояния нынешней власти тебя ничуть не воодушевляет. Что даже странно, учитывая судьбу квалочианцев.
При упоминании о своих соплеменниках Рит ощутимо напрягся.
— Твой народ подвергся массовому истреблению, и если у кого есть основания для вражды по отношению к правящим кругам, так это у твоих уцелевших сородичей.
Куч ожидал резкой реакции, но оказался прав только отчасти.
— Участь квалочианцев ни для кого не секрет, однако, я не заметил, чтобы многие подняли дубинки в нашу защиту. С какой стати нам поддерживать тебя?
— Потому что противник у нас один. Кроме того, некоторые из нас поднимали если не дубинку, то вопрос о судьбе квалочианцев. Включая меня.
— Ну, это в корне меняет дело. Не так ли?
— Я понимаю твою иронию, но...
— Неужели? — Кэлдасон мрачно усмехнулся. — А скажи, у тебя на глазах убивали твоих сородичей, насиловали женщин, поджигали селения? Было ли так, что вражда и ненависть обращались против тебя только из-за твоего рождения?
— Из-за рождения?.. Нет.
— Вот видишь! Да, ты подвергаешь свою жизнь опасности, но это результат твоего собственного выбора. Ты мог бы остаться лояльным по отношению к власти, не выступать против нее, и никто бы тебя не трогал.
— Это было бы несовместимо с моими принципами! — Карр разозлился.
— Я уважаю людей, у которых есть принципы. Тем не менее, у тебя выбор имелся, а у меня, его не было. Я изгой по рождению, причем, что в одной империи, что в другой — дело обстоит одинаково. Раньше наша страна находилась под пятой одной державы, теперь ее сменила другая, но для нас ничего не изменилось. Мир таков, каков он есть.
— В этом-то мы и расходимся. Я считаю, что люди могут изменить сложившееся положение.
— Между Гэт Тампуром и Ринтарахом нет никакой разницы.
— А я и не говорю о смене одной гегемонии на другую или незначительном изменении существующего порядка вещей. Возможно совсем иное развитие событий.
— Слабая надежда, патриций.
— Возможно. Но в нашей истории слишком долго ничего не менялось. Наше правосудие слепо, как только речь идет о преступлениях подданных империи, юношей Беальфы отправляют в дальние края проливать кровь за интересы Гэт Тампура, правители давно утратили связь со своим народом, налоги достигли такого уровня, что это превратилось в узаконенный грабеж...
— Все это хорошо известно, — буркнул Кэлдасон. — Мы не на публичном собрании.
— Я только хотел сказать, что дальше так продолжаться не может. — Карра несколько задела бесцеремонность квалочианца.
— Это еще почему? Обе империи сейчас сильнее, чем когда бы то ни было. Даже если бы нам удалось избавиться от покровительства одной, освободившееся место тотчас займет другая.
— В отношении недавнего прошлого это утверждение верно, но в настоящее время ситуация несколько изменилась.
— Ты шутишь? — не поверил Куч.
— Я серьезен как никогда, — возразил Карр. — Да, со стороны могущество Гэт Тампура и Рин-тараха может показаться незыблемым, а в действительности обе державы ослабли в бесконечной борьбе, вытягивающей все соки из населения, и все для того, чтобы поддержать иллюзию величия и силы. Прогнивший изнутри ствол дуба кажется могучим, пока его не повалит порыв ветра, а лед кажется наиболее прочным как раз накануне оттепели.
— Сказать, что империи слабеют, нетрудно, — заметил Кэлдасон, — но где доказательства?
— Разумеется, точных данных у меня нет, но я могу сослаться на инстинкт опытного политика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52