Не называй этого типа моим отцом — даже в шутку. Думаешь, для меня большая радость ходить к нему в гости, да?
— Ну, ты хотя бы вечерами отсюда выбираешься.
— Лучше бы, наоборот, я никуда не выбиралась! Что угодно, лишь бы только не слышать без конца: «Мерцалочка то, Мерцалочка се...» Не говоря уже о его противных ласках. Уж казалось, мог бы привыкнуть к мысли о том, что теперь я — из плоти и крови. Говорю тебе: всякий раз одно и то же, стоит только прийти в его фургон. Свадьба, свадьба, свадьба — больше он ни о чем разговаривать не желает. Сначала выражает восторги, потом начинает говорить о своих страхах. Потом принимается сокрушаться о прошлом. Ой, сколько я уже наслушалась про этого злосчастного джинна! А потом он заливается слезами и бросается ко мне на грудь. — Ката вздохнула. — Поначалу мне это было противно. А сейчас просто невероятно скучно.
— Ну ладно, считай, ты меня убедила. Здесь тебе лучше.
— И потом, не забывай: там еще визирь есть. Этот не скучный. Он страшный.
— Ви... визирь? — вымолвил Раджал.
— Хм. Знаешь, может быть, все дело во мне, но мне кажется, что он с меня буквально глаз не сводит и смотрит так... странно. Будто видит меня насквозь, честное слово. Калиф меня обнимет, а я отведу глаза и вижу: визирь на меня таращится.
Снова последовала пауза. Затем Раджал негромко проговорил:
— Я и сам стараюсь его сторониться. Визиря, в смысле. Это ведь он приказал, чтобы меня... ну, ты знаешь, о чем я говорю. Если ты не хочешь, чтобы он разгадал твой маскарад, я этого тоже не хочу. А у меня он не такой надежный, как у тебя.
— Что сказать? Порой я гадаю, насколько надежно мое теперешнее обличье.
— Ката, это глупо. Несколько раз что-то такое было заметно, но... волшебство никогда не бывает совершенно, правда?
— О? И кто же тебе так сказал?
— Великая Мать вроде бы. А может быть, Мила.
Раджал шмыгнул носом и умолк.
Ката повернула голову, посмотрела на Амеду, которая сладко спала, свернувшись на полу, словно собака.
— Не понимаю, как она может так крепко спать.
— Она счастлива. Разве ты не замечаешь, что рядом с тобой она счастлива?
— Не начинай! Прошу тебя, не надо! Как я хочу снова стать прежней!
— Если на то пошло, — заметил Раджал, — то я тоже.
— Не знаю... По-моему, тебе твой наряд к лицу.
— И ты говоришь «не начинай»? Это ты не начинай!
Они с трудом сдерживали смех. Ката посмотрела вверх и прошептала:
— Нет сил здесь торчать. Скоро рассвет. Давай прогуляемся.
Раджал проворчал:
— Ты же помнишь, что вышло в прошлый раз. Крышу на три дня на засов заперли. Я думал, что употею до смерти!
— Неплохо было тебе и попотеть, между прочим. А то ты начал толстеть.
— Толстеть? — с притворным возмущением переспросил Раджал. — Может, Амеду разбудить?
— О нет, только не это! Уж лучше я хоть немного отдохну от ее влюбленных взглядов!
— Она ничего не может с собой поделать, — сказал Раджал. — Ну, ты представь: если бы я выглядел, как Джем. Ты, поди, тоже смотрела бы на меня влюбленными глазами, а?
— Понимаю. Но только будить ее все-таки не надо, ладно?
Поддельная принцесса осторожно взобралась на резной столик, стоявший посередине кибитки. С ловкостью тигрицы она подтянулась и выбралась на крышу. Снизу, из-под днища кибитки доносился негромкий храп спящего часового. Пожалуй, не стоило устраивать переодевание стражников. Их строгая дисциплина уже порядком хромала. С улыбкой Ката протянула руку и помогла Раджалу выбраться наверх.
— Если нас в этот раз поймают, — прошипел Раджал, — нам больше не поверят.
— Ну и что? Мы ведь уже почти у цели, верно?
— Ты про Священный Город? Ты же говорила, что не знаешь, далеко ли до него!
Ката прижала палец к губам. Низко пригнувшись, она прошла по крыше кибитки, ловко, бесшумно перепрыгнула на соседнюю. Раджал боязливо и неохотно последовал за девушкой. Царила ночная прохлада, которая с рассветом должна была быстро пойти на убыль.
Они спрыгнули на песок и устремились к барханам.
Сколько же времени прошло?
Боб вздрогнул и очнулся. Казалось, было позже, намного позже, хотя, вполне возможно, после того, как он впал в забытье, прошли считанные мгновения. Его замутило. Сердце билось медленно и громко. Боб уставился на луну, поежился, свернулся клубком.
А потом он услышал голоса.
— Так ты ощущаешь, что она где-то здесь?
— Она близко, близко. Верь мне, уабин, и не сомневайся во мне. Ночь еще не закончится, когда ты получишь свою невесту. У меня нет кристалла, который заключает в себе мое могущество, и без него я не так силен в этом мире смертных. Но найти девушку, которая источает волшебство, — разве это мне не под силу?
— Хо! А я слыхал, что ты давно разыскиваешь как раз такую девушку!
— Глупец! Как ты смеешь говорить о том, в чем ничего не понимаешь!
— Я? Я не понимаю в том, как мужчина желает женщину? А я так думаю, что в этом даже очень хорошо понимаю.
— Молчи, говорят тебе! Разве ты не знаешь, что я — не человек, что я лишь являюсь в обличье человека? Так пойми же, что и та, которую я разыскиваю, — не просто женщина в том грубом и чувственном смысле, который ты вкладываешь в это слово.
— Хо! Ну, так и та, что должна стать моей невестой, тоже не просто женщина.
— Это верно, уабин. Так может быть, тогда ты чувствуешь испытываемую мною боль?
— Воистину, о Золотой. Разве я посмел бы обидеть бога?
Двое переговаривались негромко, почти шепотом, но шли по пустыне не таясь. Поначалу Боб не обратил на них особого внимания, а они, не заметив его, прошли мимо. Но затем пылкость их разговора заставила его насторожиться. Он лежал и слушал медленное биение собственного сердца. Потом, повернув голову, увидел, как над черными барханами занимается таинственное сияние. Боб, морщась от боли, перевернулся на живот и пополз по песку.
Выглянув из-за бархана, Боб увидел двоих незнакомцев. Один из них все еще был в тех, обагренных кровью, золоченых одеждах, которые надел в день церемонии обручения. Второй же сверкал золотом и светился сам по себе.
— О, Золотой, — проговорил уабин. — Ты еще не видишь ее?
— Говорю тебе: она близко. Могущество мое ограничено, но если сосредоточусь на ней, только на ней... да! О да! Она, похоже, переодета, но глаза бога видят ее.
Сверкнуло лезвие сабли.
— Скорее! Пойдем и заберем ее!
Послышался глухой смех.
— Не спеши, уабин. Ее надежно охраняют. Тут нельзя пускать в ход примитивное оружие. Наш удар будет направлен на ее разум, на ее сердце. Только так мы притянем к себе ту, которую разыскиваем. Ведь ты хочешь, чтобы она досталась тебе целая и невредимая, верно? Подождем до рассвета, когда я почувствую, что ее сопротивление станет самым слабым.
Уабин неохотно убрал кривую саблю в ножны.
— Подумать только! Чтобы я был так унижен! Я, человек, который покорял города, должен прятаться за барханами, как вор!
— Ты готов отказаться от моей помощи? Уабин, у меня много сил ушло на то, чтобы спасти тебе жизнь. Я уже не тот, что был прежде, но вомни: ты потерял свое племя, свое войско, свою славу. Без меня ты бы сейчас был изгоем, преступником, лишенным друзей, у тебя не осталось бы никакой надежды достичь того, чего так жаждет твое сердце. Но я не желаю унижать тебя, уабин. — Улыбка озарила золотой лик. — Я вновь повторю то, что говорил прежде: тебе — земля, а мне — луна и звезды. Говорил ли я тебе о том, что твои испытания — это мои испытания? Где бы мы были без этой девушки? И теперь более не думай об этом. Думай только о победе, которую скоро одержишь. Как только ты сожмешь в объятиях свою невесту, я волшебным образом перенесу вас к Пламени, и там поддельное сокровище сгорит, а истинное обнажится.
А теперь вспомни о том, что я дал тебе зеркало. Посмотри мне в глаза, и ты обретешь силу, в которой нуждаешься, и могущественную защиту.
Уабин встал рядом с богом — близко, словно влюбленный. А когда отвернулся, его глаза светились золотым светом.
— Нам пора бы вернуться!
— Радж, да будет тебе! Неужели ты не хочешь увидеть рассвет?
— Я потому и говорю, что надо вернуться. Стражники проснутся и увидят, что нас нет.
Ката вздохнула.
— И что? Не побьют же нас, правда?
— Принцессу, конечно, не побьют! А меня?
— Ты — девушка, не забывай об этом! В этом есть кое-какие преимущества.
— Их немало, не сомневаюсь. Я даже знаю это.
— Ты что же, стал девушкой?
— Да нет, я бы не стал так говорить.
Отделенные от стоянки барханами, Ката и Раджал шагали, словно сестры, взявшись за руки. Звенели их украшения, подолы платьев шуршали по песку. Луна мало-помалу бледнела. Небо на горизонте стало лиловым. Ката ощутила ответное сияние в своем сердце, и странное счастливое тепло растеклось по ее телу. У нее возникло такое чувство, что все будет хорошо. Ката смотрела на небо, ожидая цветов крови и золота, которые скоро должны были залить похожие на волны песчаные холмы.
Сердце Раджала все чувствовало иначе. В его сердце возникла боль. И пустота. Его рука легла на грудь — туда, где прежде он носил кристалл. Он негромко спросил:
— Ты чувствуешь ее? То есть чувствуешь, что она здесь?
— Принцесса? Я ощущаю ее присутствие. Но я знаю, что я — это я, а не она. Все так, как будто... как будто я стала вместилищем для какой-то диковины, для какого-то сокровища, для чего-то такого, что я должна сохранить, держать взаперти до тех пор, пока не пробьет час извлечь это. То ли перстень, то ли драгоценный камень. Да-да, драгоценный камень.
Раджал невесело кивнул. За несколько лун, проведенных рядом с Катой в пути, он хорошо узнал Кату. Она рассказывала ему о своем детстве, о знакомстве с Джемом, о тех днях, которые они провели вместе, о том ужасе, какой она пережила, разлучившись с ним. Раджал слушал ее рассказы зачарованно, с завистью, но когда Ката просила Раджала поведать ей его историю, он говорил с осторожностью. Он довольно словоохотливо рассказал ей о ваганском фургоне, о своей сестре Миле, о Великой Матери Ксал и о Дзади. Но о многом, об очень многом он рассказать не мог. Он думал о страстях, которые владели его сердцем с самого детства, и его горло сжималось от отчаяния. Он вспоминал о том, что случилось во Дворце с Благоуханными Ступенями, и ему становилось невероятно стыдно. Никто — ни Ката, ни тем более Джем — не должен был узнать правду. Никто на свете. О визире Хасеме Раджал вспоминал с содроганием и отвращением, но стоило ему вспомнить о нем — и он ощущал, как пробуждается желание. И тогда отвращение, испытываемое Раджалом, становилось еще глубже, потому что он сам себе становился противен. Порой посреди ночи, лежа в кибитке, его рука ложилась на грудь, где прежде он носил Кристалл Короса, и тогда в бессильной ярости Раджал думал: «Я наказан. Я наказан по заслугам».
Но порой ему казалось, что наказания только начинаются.
Раджал и Ката уселись на песок, по-прежнему держась за руки, и смотрели в ту сторону, где занималась заря. Ката вдруг проговорила:
— Но про визиря — это же неправда?
Раджал отозвался надтреснутым голосом:
— Что? Что про визиря?
Ката с любопытством спросила:
— Радж? С тобой все в порядке? Я про визиря говорю в том смысле, что он что-то подозревает, о чем-то догадывается. Я просто подумала... нет, это, наверное, не так. Он бы уже проговорился, что-нибудь сделал такое... Радж? Что-то не так, да?
Раджал мотнул головой.
— Нет, нет. Я просто задумался, вот и все. А думал я... про Амеду. Да, про Амеду. Ведь это из-за нее начались все беды.
Негодяйка! Маленькая подлая воровка!
Ката осторожно проговорила:
— Но теперь-то тебе Амеда нравится?
— Она смелая девчонка. Но я бы не сказал, что она мне нравится.
— Она надоедлива, это верно.
Раджал фыркнул.
— Она была воровкой.
— Воровкой! — не удержалась от смеха Ката. — Я была... кое-кем похуже. А ты разве ничего предосудительного не делал, Радж?
Раджал пожал плечами.
— У меня была... не такая яркая жизнь, как у тебя, Ката.
Она сжала его руку.
— Я тебе не очень-то верю. Но все равно люблю тебя.
Раджал ахнул.
— Ты... любишь меня?
— Джем любит тебя. И я должна любить тебя, правда?
Ката наклонилась, дружески поцеловала Раджала и улыбнулась. Он пристально смотрел ей в глаза, а через мгновение бросился в ее объятия, горько рыдая.
— Ката, о Ката, я так несчастлив!
Кровь и золото пролились на барханы, но теперь Ката не смотрела на солнце. Она не восклицала, радуясь красоте рассвета. Она не ощущала никаких странных предчувствий. Она не видела человека с золотыми глазами, который стоял на вершине бархана и пристально смотрел на них. Сейчас для девушки существовал только Раджал, бедный, несчастный, страдающий Раджал. Ката изумленно гладила его голову и плечи, и он казался ей одним из испуганных зверьков — белок, малиновок или ящерок, которые давным-давно прибегали и прилетали к ней в Диколесье. Но их печали были просты, и она ясно видела эти печали. Но понять Раджала Ката была не в силах, не в силах была и помочь ему. Что же могло с ним случиться? Что? Ката обняла друга и стала ласково качать, как малого ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Ну, ты хотя бы вечерами отсюда выбираешься.
— Лучше бы, наоборот, я никуда не выбиралась! Что угодно, лишь бы только не слышать без конца: «Мерцалочка то, Мерцалочка се...» Не говоря уже о его противных ласках. Уж казалось, мог бы привыкнуть к мысли о том, что теперь я — из плоти и крови. Говорю тебе: всякий раз одно и то же, стоит только прийти в его фургон. Свадьба, свадьба, свадьба — больше он ни о чем разговаривать не желает. Сначала выражает восторги, потом начинает говорить о своих страхах. Потом принимается сокрушаться о прошлом. Ой, сколько я уже наслушалась про этого злосчастного джинна! А потом он заливается слезами и бросается ко мне на грудь. — Ката вздохнула. — Поначалу мне это было противно. А сейчас просто невероятно скучно.
— Ну ладно, считай, ты меня убедила. Здесь тебе лучше.
— И потом, не забывай: там еще визирь есть. Этот не скучный. Он страшный.
— Ви... визирь? — вымолвил Раджал.
— Хм. Знаешь, может быть, все дело во мне, но мне кажется, что он с меня буквально глаз не сводит и смотрит так... странно. Будто видит меня насквозь, честное слово. Калиф меня обнимет, а я отведу глаза и вижу: визирь на меня таращится.
Снова последовала пауза. Затем Раджал негромко проговорил:
— Я и сам стараюсь его сторониться. Визиря, в смысле. Это ведь он приказал, чтобы меня... ну, ты знаешь, о чем я говорю. Если ты не хочешь, чтобы он разгадал твой маскарад, я этого тоже не хочу. А у меня он не такой надежный, как у тебя.
— Что сказать? Порой я гадаю, насколько надежно мое теперешнее обличье.
— Ката, это глупо. Несколько раз что-то такое было заметно, но... волшебство никогда не бывает совершенно, правда?
— О? И кто же тебе так сказал?
— Великая Мать вроде бы. А может быть, Мила.
Раджал шмыгнул носом и умолк.
Ката повернула голову, посмотрела на Амеду, которая сладко спала, свернувшись на полу, словно собака.
— Не понимаю, как она может так крепко спать.
— Она счастлива. Разве ты не замечаешь, что рядом с тобой она счастлива?
— Не начинай! Прошу тебя, не надо! Как я хочу снова стать прежней!
— Если на то пошло, — заметил Раджал, — то я тоже.
— Не знаю... По-моему, тебе твой наряд к лицу.
— И ты говоришь «не начинай»? Это ты не начинай!
Они с трудом сдерживали смех. Ката посмотрела вверх и прошептала:
— Нет сил здесь торчать. Скоро рассвет. Давай прогуляемся.
Раджал проворчал:
— Ты же помнишь, что вышло в прошлый раз. Крышу на три дня на засов заперли. Я думал, что употею до смерти!
— Неплохо было тебе и попотеть, между прочим. А то ты начал толстеть.
— Толстеть? — с притворным возмущением переспросил Раджал. — Может, Амеду разбудить?
— О нет, только не это! Уж лучше я хоть немного отдохну от ее влюбленных взглядов!
— Она ничего не может с собой поделать, — сказал Раджал. — Ну, ты представь: если бы я выглядел, как Джем. Ты, поди, тоже смотрела бы на меня влюбленными глазами, а?
— Понимаю. Но только будить ее все-таки не надо, ладно?
Поддельная принцесса осторожно взобралась на резной столик, стоявший посередине кибитки. С ловкостью тигрицы она подтянулась и выбралась на крышу. Снизу, из-под днища кибитки доносился негромкий храп спящего часового. Пожалуй, не стоило устраивать переодевание стражников. Их строгая дисциплина уже порядком хромала. С улыбкой Ката протянула руку и помогла Раджалу выбраться наверх.
— Если нас в этот раз поймают, — прошипел Раджал, — нам больше не поверят.
— Ну и что? Мы ведь уже почти у цели, верно?
— Ты про Священный Город? Ты же говорила, что не знаешь, далеко ли до него!
Ката прижала палец к губам. Низко пригнувшись, она прошла по крыше кибитки, ловко, бесшумно перепрыгнула на соседнюю. Раджал боязливо и неохотно последовал за девушкой. Царила ночная прохлада, которая с рассветом должна была быстро пойти на убыль.
Они спрыгнули на песок и устремились к барханам.
Сколько же времени прошло?
Боб вздрогнул и очнулся. Казалось, было позже, намного позже, хотя, вполне возможно, после того, как он впал в забытье, прошли считанные мгновения. Его замутило. Сердце билось медленно и громко. Боб уставился на луну, поежился, свернулся клубком.
А потом он услышал голоса.
— Так ты ощущаешь, что она где-то здесь?
— Она близко, близко. Верь мне, уабин, и не сомневайся во мне. Ночь еще не закончится, когда ты получишь свою невесту. У меня нет кристалла, который заключает в себе мое могущество, и без него я не так силен в этом мире смертных. Но найти девушку, которая источает волшебство, — разве это мне не под силу?
— Хо! А я слыхал, что ты давно разыскиваешь как раз такую девушку!
— Глупец! Как ты смеешь говорить о том, в чем ничего не понимаешь!
— Я? Я не понимаю в том, как мужчина желает женщину? А я так думаю, что в этом даже очень хорошо понимаю.
— Молчи, говорят тебе! Разве ты не знаешь, что я — не человек, что я лишь являюсь в обличье человека? Так пойми же, что и та, которую я разыскиваю, — не просто женщина в том грубом и чувственном смысле, который ты вкладываешь в это слово.
— Хо! Ну, так и та, что должна стать моей невестой, тоже не просто женщина.
— Это верно, уабин. Так может быть, тогда ты чувствуешь испытываемую мною боль?
— Воистину, о Золотой. Разве я посмел бы обидеть бога?
Двое переговаривались негромко, почти шепотом, но шли по пустыне не таясь. Поначалу Боб не обратил на них особого внимания, а они, не заметив его, прошли мимо. Но затем пылкость их разговора заставила его насторожиться. Он лежал и слушал медленное биение собственного сердца. Потом, повернув голову, увидел, как над черными барханами занимается таинственное сияние. Боб, морщась от боли, перевернулся на живот и пополз по песку.
Выглянув из-за бархана, Боб увидел двоих незнакомцев. Один из них все еще был в тех, обагренных кровью, золоченых одеждах, которые надел в день церемонии обручения. Второй же сверкал золотом и светился сам по себе.
— О, Золотой, — проговорил уабин. — Ты еще не видишь ее?
— Говорю тебе: она близко. Могущество мое ограничено, но если сосредоточусь на ней, только на ней... да! О да! Она, похоже, переодета, но глаза бога видят ее.
Сверкнуло лезвие сабли.
— Скорее! Пойдем и заберем ее!
Послышался глухой смех.
— Не спеши, уабин. Ее надежно охраняют. Тут нельзя пускать в ход примитивное оружие. Наш удар будет направлен на ее разум, на ее сердце. Только так мы притянем к себе ту, которую разыскиваем. Ведь ты хочешь, чтобы она досталась тебе целая и невредимая, верно? Подождем до рассвета, когда я почувствую, что ее сопротивление станет самым слабым.
Уабин неохотно убрал кривую саблю в ножны.
— Подумать только! Чтобы я был так унижен! Я, человек, который покорял города, должен прятаться за барханами, как вор!
— Ты готов отказаться от моей помощи? Уабин, у меня много сил ушло на то, чтобы спасти тебе жизнь. Я уже не тот, что был прежде, но вомни: ты потерял свое племя, свое войско, свою славу. Без меня ты бы сейчас был изгоем, преступником, лишенным друзей, у тебя не осталось бы никакой надежды достичь того, чего так жаждет твое сердце. Но я не желаю унижать тебя, уабин. — Улыбка озарила золотой лик. — Я вновь повторю то, что говорил прежде: тебе — земля, а мне — луна и звезды. Говорил ли я тебе о том, что твои испытания — это мои испытания? Где бы мы были без этой девушки? И теперь более не думай об этом. Думай только о победе, которую скоро одержишь. Как только ты сожмешь в объятиях свою невесту, я волшебным образом перенесу вас к Пламени, и там поддельное сокровище сгорит, а истинное обнажится.
А теперь вспомни о том, что я дал тебе зеркало. Посмотри мне в глаза, и ты обретешь силу, в которой нуждаешься, и могущественную защиту.
Уабин встал рядом с богом — близко, словно влюбленный. А когда отвернулся, его глаза светились золотым светом.
— Нам пора бы вернуться!
— Радж, да будет тебе! Неужели ты не хочешь увидеть рассвет?
— Я потому и говорю, что надо вернуться. Стражники проснутся и увидят, что нас нет.
Ката вздохнула.
— И что? Не побьют же нас, правда?
— Принцессу, конечно, не побьют! А меня?
— Ты — девушка, не забывай об этом! В этом есть кое-какие преимущества.
— Их немало, не сомневаюсь. Я даже знаю это.
— Ты что же, стал девушкой?
— Да нет, я бы не стал так говорить.
Отделенные от стоянки барханами, Ката и Раджал шагали, словно сестры, взявшись за руки. Звенели их украшения, подолы платьев шуршали по песку. Луна мало-помалу бледнела. Небо на горизонте стало лиловым. Ката ощутила ответное сияние в своем сердце, и странное счастливое тепло растеклось по ее телу. У нее возникло такое чувство, что все будет хорошо. Ката смотрела на небо, ожидая цветов крови и золота, которые скоро должны были залить похожие на волны песчаные холмы.
Сердце Раджала все чувствовало иначе. В его сердце возникла боль. И пустота. Его рука легла на грудь — туда, где прежде он носил кристалл. Он негромко спросил:
— Ты чувствуешь ее? То есть чувствуешь, что она здесь?
— Принцесса? Я ощущаю ее присутствие. Но я знаю, что я — это я, а не она. Все так, как будто... как будто я стала вместилищем для какой-то диковины, для какого-то сокровища, для чего-то такого, что я должна сохранить, держать взаперти до тех пор, пока не пробьет час извлечь это. То ли перстень, то ли драгоценный камень. Да-да, драгоценный камень.
Раджал невесело кивнул. За несколько лун, проведенных рядом с Катой в пути, он хорошо узнал Кату. Она рассказывала ему о своем детстве, о знакомстве с Джемом, о тех днях, которые они провели вместе, о том ужасе, какой она пережила, разлучившись с ним. Раджал слушал ее рассказы зачарованно, с завистью, но когда Ката просила Раджала поведать ей его историю, он говорил с осторожностью. Он довольно словоохотливо рассказал ей о ваганском фургоне, о своей сестре Миле, о Великой Матери Ксал и о Дзади. Но о многом, об очень многом он рассказать не мог. Он думал о страстях, которые владели его сердцем с самого детства, и его горло сжималось от отчаяния. Он вспоминал о том, что случилось во Дворце с Благоуханными Ступенями, и ему становилось невероятно стыдно. Никто — ни Ката, ни тем более Джем — не должен был узнать правду. Никто на свете. О визире Хасеме Раджал вспоминал с содроганием и отвращением, но стоило ему вспомнить о нем — и он ощущал, как пробуждается желание. И тогда отвращение, испытываемое Раджалом, становилось еще глубже, потому что он сам себе становился противен. Порой посреди ночи, лежа в кибитке, его рука ложилась на грудь, где прежде он носил Кристалл Короса, и тогда в бессильной ярости Раджал думал: «Я наказан. Я наказан по заслугам».
Но порой ему казалось, что наказания только начинаются.
Раджал и Ката уселись на песок, по-прежнему держась за руки, и смотрели в ту сторону, где занималась заря. Ката вдруг проговорила:
— Но про визиря — это же неправда?
Раджал отозвался надтреснутым голосом:
— Что? Что про визиря?
Ката с любопытством спросила:
— Радж? С тобой все в порядке? Я про визиря говорю в том смысле, что он что-то подозревает, о чем-то догадывается. Я просто подумала... нет, это, наверное, не так. Он бы уже проговорился, что-нибудь сделал такое... Радж? Что-то не так, да?
Раджал мотнул головой.
— Нет, нет. Я просто задумался, вот и все. А думал я... про Амеду. Да, про Амеду. Ведь это из-за нее начались все беды.
Негодяйка! Маленькая подлая воровка!
Ката осторожно проговорила:
— Но теперь-то тебе Амеда нравится?
— Она смелая девчонка. Но я бы не сказал, что она мне нравится.
— Она надоедлива, это верно.
Раджал фыркнул.
— Она была воровкой.
— Воровкой! — не удержалась от смеха Ката. — Я была... кое-кем похуже. А ты разве ничего предосудительного не делал, Радж?
Раджал пожал плечами.
— У меня была... не такая яркая жизнь, как у тебя, Ката.
Она сжала его руку.
— Я тебе не очень-то верю. Но все равно люблю тебя.
Раджал ахнул.
— Ты... любишь меня?
— Джем любит тебя. И я должна любить тебя, правда?
Ката наклонилась, дружески поцеловала Раджала и улыбнулась. Он пристально смотрел ей в глаза, а через мгновение бросился в ее объятия, горько рыдая.
— Ката, о Ката, я так несчастлив!
Кровь и золото пролились на барханы, но теперь Ката не смотрела на солнце. Она не восклицала, радуясь красоте рассвета. Она не ощущала никаких странных предчувствий. Она не видела человека с золотыми глазами, который стоял на вершине бархана и пристально смотрел на них. Сейчас для девушки существовал только Раджал, бедный, несчастный, страдающий Раджал. Ката изумленно гладила его голову и плечи, и он казался ей одним из испуганных зверьков — белок, малиновок или ящерок, которые давным-давно прибегали и прилетали к ней в Диколесье. Но их печали были просты, и она ясно видела эти печали. Но понять Раджала Ката была не в силах, не в силах была и помочь ему. Что же могло с ним случиться? Что? Ката обняла друга и стала ласково качать, как малого ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95