Мой отец желает уберечь нас, но могущественный дар струится по моим жилам, он призывает меня, и я не могу противиться этой ужасной истине! Я наделен даром прорицания! Но я никогда не буду принадлежать тебе!
Калиф страшно разгневался и набросился на моего отца.
— Злобный старик! — вскричал он. — Ты дерзнул солгать своему покровителю, который наделил тебя, жалкого бедняка, такими богатствами и милостями! Стража! Казнить изменника! Казнить его на месте!
Стражники немедленно привели приговор владыки в исполнение и жестоко изрубили нашего беспомощного отца на куски. Калифом тут же овладело страшное отчаяние, ибо он понял, что его замыслам не суждено сбыться. Ему и в голову не приходило, что прорицатель способен солгать. Но если это было так, то разве смог бы он доверять Троим Прорицателям, даже если бы нас обучили этому ремеслу, как он того желал?
5
О том, что случилось потом, долго рассказывать не придется. Калиф не был злым человеком, хотя его безудержное стремление к власти и исковеркало его душу. Ведь поначалу его благодарность отцу была безмерна, и потому, увидев его смерть — смерть своего верного и преданного друга, — Абдул Самад сильно опечалился.
Вскоре мы с братьями снова предстали перед владыкой. Он сказал, что готов покаяться перед нами за то зло, которое он нам причинил, и спросил, чего бы мы пожелали, дабы, исполнив наши желания, он искупил свою вину. Вот так и получилось, что у нас появилась возможность осуществить свои мечты — хотя и совсем не так, как мы того хотели.
Мой брат Симонид жестоко страдал из-за того, что пробудившийся в нем дар стал причиной гибели отца. Он попросил лишь о том, чтобы калиф послал его в Каль-Терон, в Школу Имамов, где бы он посвятил себя простой и скромной жизни набожного аскета. На самом деле будущая жизнь Симонида сложилась далеко не так просто, как он того желал. Позволю себе напомнить тебе о том, принц, что калиф был двоюродным братом султана. Оказавшись в Школе Имамов с рекомендательным письмом от такой высокопоставленной особы, Симонид изначально был обречен на особые привилегии, и на него сразу же возложили большие надежды. Верно, калиф в своем письме ни словом не обмолвился о необыкновенном даровании юноши, и все же моему старшему брату предстояла блестящая карьера на службе султану. Думаю, с тех пор он более никогда не взывал к своему пророческому дару, но частенько я гадал, сколько раз у него бывало такое искушение и сколько раз грядущее само приоткрывалось перед ним. Я уверен в том, что до конца его дней у него еще появится повод нарушить ту клятву, которую он в слепоте своей некогда дал при дворе калифа Куатани.
Моего брата Эвитама подобные мысли не мучили. Как я уже говорил, он мечтал только о том, чтобы выслужиться при дворе, и думал исключительно о богатстве и милостях, которыми был окружен наш покойный отец. Эвитам убеждал себя в том, что он сумеет избежать глупых ошибок отца, и потому стал умолять калифа о том, чтобы его послали учиться в Великую Гильдию Прорицателей. Нас с Симонидом эта просьба брата повергла в замешательство. Думаю, из-за этого и мать наша скорее сошла в могилу. Казалось бы, калифу стоило отвергнуть эти мольбы, однако он настолько привык к тому, что во всем полагался на придворного прорицателя, что решил, что не сумеет обойтись без такого человека и впредь.
Вот так и вышло, что в конце концов Эвитам стал обучаться тому искусству, которым владел наш покойный отец, и через некоторое время вернулся из Гильдии со звездой на лбу и грубыми шрамами между тремя прядями бороды. Увы, его дар обманывал его, если он представлял, что теперь его жизнь при дворе калифа станет легкой и беззаботной. На самом же деле Эвитам ухитрился нажить злейших врагов и принес страшные страдания и себе, и другим людям. Боюсь, теперь мой бедный глупый брат уже мертв. Однако почему-то у меня есть сильнейшее предчувствие, что он еще восстанет из могилы, дабы исправить множество совершенных им жестоких ошибок.
Что сказать об Альморане, младшем из троих братьев? Я не желал иметь ничего общего с искусством прорицания. Со временем у меня развился другой дар — конечно же, я имею в виду свои способности к торговле, которые в итоге позволили мне со временем нажить большое состояние, отойти от дел и поселиться в этом чудесном жилище, которое я именую Домом Истины. Печалюсь я лишь о том, что мои братья не здесь, не со мной и не могут предаться великой радости, ибо этот дворец я воздвиг, стараясь, чтобы он целиком и полностью походил на дворец нашей детской мечты, окруженный роскошными садами. Но насколько прекраснее была бы моя жизнь — так я думаю порой, — если бы мои братья оказались теперь рядом со мной, в объятиях нашей мечты!
* * *
Джем очнулся. Но нет, он же не спал, правда? Его просто вогнал в дремоту негромкий монотонный голос Альморана. И все же почему-то у Джема возникло такое чувство, что рассказ остался незавершенным, как ни длинен он был. Вероятно, Альморан упустил какие-то подробности. Джем пытался придумать вопрос — словно ему непременно нужно было узнать эти подробности, но почему-то в голову не приходила связная мысль о том, что именно его интересует. И вопрос, и желание его задать вскоре испарились без следа.
Он взглянул за окно, в сад, и увидел Дона Белу, которая медленно, задумчиво прохаживалась по дорожке под ивами. Какой далекой она казалась, какой нереальной! У Джема было такое впечатление, что ее место здесь, что девушка принадлежит к этому странному миру — словно бы она совсем не та, которую он совсем недавно спас... или ему только казалось, что это случилось совсем недавно.
Альморан улыбнулся.
— Однако я стар и чересчур болтлив. Бедный принц, ты, наверное, проголодался. Да-да, ты голоден и к тому же пока не совсем здоров! Думаю, принцесса также себя неважно чувствует.
— Принцесса? — озадаченно переспросил Джем, не спуская глаз с девушки, гуляющей в саду.
Альморан только улыбнулся в ответ.
— Пойдем. Не пора ли нам присоединиться к множеству моих друзей?
Глава 32
КАЗНЬ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ
— Перец!
— Специи!
— Оливки!
— Масло!
Запруженный народом базар оглашался криками торговцев. Крики взмывали над заваленными всевозможными товарами прилавками, многократным эхом разлетались по прохладным аркадам, по узким проулкам.
— Хина!
— Янтарь!
— Шафран!
— Сахар!
По всему югу, где солнце всегда стояло высоко, не было базара более знаменитого, чем базар в Куатани. Со всего огромного города и из местностей за его пределами, от пристаней, где с плеском бились друг о дружку рыбацкие лодки, от мастерских в глухих переулках и из садов, которыми поросли окрестные холмы, приходили сюда женщины в черных чадрах, мужчины в запыленных белых одеждах, торговцы, чьи головы венчали высокие тюрбаны. Каждый день на этой просторной площади собирались толпы народа.
Рыночную площадь обрамляла смотровая галерея, которая была связана сетью переходов с Дворцом с Благоуханными Ступенями. Здесь, под сводами прохладных стрельчатых арок благородные господа могли наблюдать за всем, что происходило на базаре, оставаясь вдали от всяческих простонародных вульгарностей.
Визирь Хасем шел по галерее вместе с гостями.
— Удивительное зрелище, не правда ли?
— Визирь, тридцать солнцеворотов назад оно было для меня удивительным. Теперь же могу лишь сказать, что оно еще более восхитительно.
Визирь усмехнулся.
— Эмпстер-лорд, я все время забываю о том, что ты уже бывал в Куатани прежде. Прими мои смиренные извинения.
— Почтенный визирь, тебе не стоит извиняться передо мной. Когда человек так долго живет на свете, разве не приятно ему порой забыть об этом? Однако давайте остановимся здесь. Мой приятель притомился и отстал от нас.
Галерея быстро наполнялась придворными, и капитан Порло, пробираясь между ними, успел подрастерять свой обычный апломб.
Его щеки побагровели, глаза налились кровью. На плече его подпрыгивала обезьянка Буби, голова у которой была замотана белой повязкой.
Визирь тепло пожал руку капитана.
— Надеюсь, благородный адмирал, ты простил нас за вчерашнюю шутку? Ничто так не услаждает взор и слух Великого Владыки, как маленькие розыгрыши, а разыграть сразу троих — ты ведь согласишься со мной — намного веселее, чем кого-то одного. И конечно же, мы никому не желали зла.
— Только одна господина Раджа, — пробормотал капитан.
— Воистину, — кивнул лорд Эмпстер, — кто бы мог предположить, что он окажется таким злобным изменником? Визирь, мы в неоплатном долгу перед вами за то, что вы указали нам на нашу ошибку.
Визирь разулыбался и был готов ласково погладить Буби, но сразу передумал: обезьянка свирепо зашипела.
— Ты уверен бывай, что эти парни — изменники? — ошеломленно спросил капитан.
— Никакого сомнения. Никакого сомнения.
Последние фразы принадлежали лорду Эмпстеру. Налитые кровью глаза капитана выпучились от изумления, но его работодатель только улыбнулся и, подойдя к парапету, слегка наклонился вперед. Набивая трубку табаком, агондонский вельможа лениво наблюдал за карнавалом красок, развернувшимся внизу, под лучами послеполуденного солнца. Его взгляд рассеянно пробегал по разложенным на прилавках серьгам и артишокам, плодам манго и связкам четок, крюкам, на которых были подвешены копченые угри, грудам сваренной в меду саранчи.
Посередине площади находился Круг Казни. Он выглядел устрашающе просто: диск из грубо оструганных досок, в котором был вырезан люк, и вертикально поставленная дыба в форме колеса. На колесе должны были распять жертву.
— Крутится, — сообщил гостям визирь. — Это недавнее усовершенствование.
— Колесо? — осведомился лорд Эмпстер, закуривая трубку.
— И помост тоже. Но конечно, смертельные ножевые раны наносятся тогда, когда приговоренный, распятый на колесе, повернут к ложе калифа.
— Это понятно.
— Но мы уже поняли, что затем казненного следует еще немного повертеть. Иначе простолюдины передавят друг друга — так им охота поглазеть. Не говоря уже о том, что происходит, когда толпа стремится завладеть отсеченным... органом.
— Органом? Я правильно вас понял?
— Неужели ты забыл, Эмпстер-лорд? Заполучить половой орган казненного считается особенной удачей. Но конечно, — смеясь, добавил калиф, — после того, как его помнут сотни рук, от него зачастую ничего не остается.
— А его никогда не бросают на галерею? Вельможи, полагаю, обошлись бы с ним милостивее.
— Нам вполне достаточно наблюдать за тем, что происходит внизу. Но сегодня, смею предположить, нам предстоят особые удовольствия. Я бы сказал — нечто новенькое. Или точнее — сюрприз.
Лорд Эмпстер заинтересованно выгнул одну бровь.
Визирь Хасем был готов удовлетворить любопытство гостя, но тут его кто-то окликнул, и визирь обернулся — похоже, даже с некоторым облегчением.
— А-а-а! Вот и ваши эджландские друзья.
— Позвольте поприветствовать вас, лорд Эмпстер, — дружелюбно проговорил Полти, — надеюсь, вы хорошо почивали?
Вельможа столь же дружелюбно ответил на приветствие.
— Но... что-то я не вижу вашего приятеля... господина... гм-м-м... Бергроува?
— Жак просто не в настроении. Прихворнул.
— Его выворачивало всю ночь, — уточнил Боб.
Капитан Порло подозрительно осматривал новоприбывших. Прошлой ночью мнимые венайцы в своих синих масках являли собой безумное и странное зрелище. А теперь, при свете дня, их истинные лица — красивое, холеное у Полти и веснушчатое, бледное у Боба — выглядели еще более странными на фоне роскошных дворцовых одеяний.
Визирь Хасем склонил голову.
— Надеюсь, вы извините меня, друзья мои? Казнь вот-вот начнется, и я должен вернуться к моему господину и повелителю.
Но когда визирь уже развернулся, чтобы уйти, Полти схватил его за руку и увлек в глубину галереи.
— Хасем, это правда?
— Пламенноволосый, о какой правде ты говоришь?
Полти зашипел, как змея:
— Бастард — узник-эджландец... Он бежал?
— Есть... скажем так... маленькие сложности.
— Ты тупоголовый осел, Хасем!
Визирь отстранился, горделиво вздернул подбородок.
— Дерзкий эджландец! Я вынужден напомнить тебе, что ты гостишь в моей стране!
— Да, я гость, Хасем, но еще я — торговец. Тебе еще нужно то оружие, что обещано мной, или нет? Ты отлично знаешь, что нужно мне: мальчишка-эджландец.
— Я не притворяюсь, будто не понимаю тебя, Пламенноволосый. Мальчишек у нас хватает, если тебе нужен мальчишка...
— Не зли меня!
— У меня и в мыслях этого не было, — ответил визирь и бросил резкий взгляд на руку Полти, все еще сжимавшую его руку. — Эджландец, если наш уговор тебя не устраивает, осмелюсь предложить немедленно разорвать его.
Это была чистой воды бравада, и Полти это отлично понимал. Разве Хасем отказался бы так легко от торговли с Эджландией, не говоря уже о благоприятных для Куатани отношениях с режимом синемундирников? Вряд ли, но визирь был обидчив, и его следовало успокоить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Калиф страшно разгневался и набросился на моего отца.
— Злобный старик! — вскричал он. — Ты дерзнул солгать своему покровителю, который наделил тебя, жалкого бедняка, такими богатствами и милостями! Стража! Казнить изменника! Казнить его на месте!
Стражники немедленно привели приговор владыки в исполнение и жестоко изрубили нашего беспомощного отца на куски. Калифом тут же овладело страшное отчаяние, ибо он понял, что его замыслам не суждено сбыться. Ему и в голову не приходило, что прорицатель способен солгать. Но если это было так, то разве смог бы он доверять Троим Прорицателям, даже если бы нас обучили этому ремеслу, как он того желал?
5
О том, что случилось потом, долго рассказывать не придется. Калиф не был злым человеком, хотя его безудержное стремление к власти и исковеркало его душу. Ведь поначалу его благодарность отцу была безмерна, и потому, увидев его смерть — смерть своего верного и преданного друга, — Абдул Самад сильно опечалился.
Вскоре мы с братьями снова предстали перед владыкой. Он сказал, что готов покаяться перед нами за то зло, которое он нам причинил, и спросил, чего бы мы пожелали, дабы, исполнив наши желания, он искупил свою вину. Вот так и получилось, что у нас появилась возможность осуществить свои мечты — хотя и совсем не так, как мы того хотели.
Мой брат Симонид жестоко страдал из-за того, что пробудившийся в нем дар стал причиной гибели отца. Он попросил лишь о том, чтобы калиф послал его в Каль-Терон, в Школу Имамов, где бы он посвятил себя простой и скромной жизни набожного аскета. На самом деле будущая жизнь Симонида сложилась далеко не так просто, как он того желал. Позволю себе напомнить тебе о том, принц, что калиф был двоюродным братом султана. Оказавшись в Школе Имамов с рекомендательным письмом от такой высокопоставленной особы, Симонид изначально был обречен на особые привилегии, и на него сразу же возложили большие надежды. Верно, калиф в своем письме ни словом не обмолвился о необыкновенном даровании юноши, и все же моему старшему брату предстояла блестящая карьера на службе султану. Думаю, с тех пор он более никогда не взывал к своему пророческому дару, но частенько я гадал, сколько раз у него бывало такое искушение и сколько раз грядущее само приоткрывалось перед ним. Я уверен в том, что до конца его дней у него еще появится повод нарушить ту клятву, которую он в слепоте своей некогда дал при дворе калифа Куатани.
Моего брата Эвитама подобные мысли не мучили. Как я уже говорил, он мечтал только о том, чтобы выслужиться при дворе, и думал исключительно о богатстве и милостях, которыми был окружен наш покойный отец. Эвитам убеждал себя в том, что он сумеет избежать глупых ошибок отца, и потому стал умолять калифа о том, чтобы его послали учиться в Великую Гильдию Прорицателей. Нас с Симонидом эта просьба брата повергла в замешательство. Думаю, из-за этого и мать наша скорее сошла в могилу. Казалось бы, калифу стоило отвергнуть эти мольбы, однако он настолько привык к тому, что во всем полагался на придворного прорицателя, что решил, что не сумеет обойтись без такого человека и впредь.
Вот так и вышло, что в конце концов Эвитам стал обучаться тому искусству, которым владел наш покойный отец, и через некоторое время вернулся из Гильдии со звездой на лбу и грубыми шрамами между тремя прядями бороды. Увы, его дар обманывал его, если он представлял, что теперь его жизнь при дворе калифа станет легкой и беззаботной. На самом же деле Эвитам ухитрился нажить злейших врагов и принес страшные страдания и себе, и другим людям. Боюсь, теперь мой бедный глупый брат уже мертв. Однако почему-то у меня есть сильнейшее предчувствие, что он еще восстанет из могилы, дабы исправить множество совершенных им жестоких ошибок.
Что сказать об Альморане, младшем из троих братьев? Я не желал иметь ничего общего с искусством прорицания. Со временем у меня развился другой дар — конечно же, я имею в виду свои способности к торговле, которые в итоге позволили мне со временем нажить большое состояние, отойти от дел и поселиться в этом чудесном жилище, которое я именую Домом Истины. Печалюсь я лишь о том, что мои братья не здесь, не со мной и не могут предаться великой радости, ибо этот дворец я воздвиг, стараясь, чтобы он целиком и полностью походил на дворец нашей детской мечты, окруженный роскошными садами. Но насколько прекраснее была бы моя жизнь — так я думаю порой, — если бы мои братья оказались теперь рядом со мной, в объятиях нашей мечты!
* * *
Джем очнулся. Но нет, он же не спал, правда? Его просто вогнал в дремоту негромкий монотонный голос Альморана. И все же почему-то у Джема возникло такое чувство, что рассказ остался незавершенным, как ни длинен он был. Вероятно, Альморан упустил какие-то подробности. Джем пытался придумать вопрос — словно ему непременно нужно было узнать эти подробности, но почему-то в голову не приходила связная мысль о том, что именно его интересует. И вопрос, и желание его задать вскоре испарились без следа.
Он взглянул за окно, в сад, и увидел Дона Белу, которая медленно, задумчиво прохаживалась по дорожке под ивами. Какой далекой она казалась, какой нереальной! У Джема было такое впечатление, что ее место здесь, что девушка принадлежит к этому странному миру — словно бы она совсем не та, которую он совсем недавно спас... или ему только казалось, что это случилось совсем недавно.
Альморан улыбнулся.
— Однако я стар и чересчур болтлив. Бедный принц, ты, наверное, проголодался. Да-да, ты голоден и к тому же пока не совсем здоров! Думаю, принцесса также себя неважно чувствует.
— Принцесса? — озадаченно переспросил Джем, не спуская глаз с девушки, гуляющей в саду.
Альморан только улыбнулся в ответ.
— Пойдем. Не пора ли нам присоединиться к множеству моих друзей?
Глава 32
КАЗНЬ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ
— Перец!
— Специи!
— Оливки!
— Масло!
Запруженный народом базар оглашался криками торговцев. Крики взмывали над заваленными всевозможными товарами прилавками, многократным эхом разлетались по прохладным аркадам, по узким проулкам.
— Хина!
— Янтарь!
— Шафран!
— Сахар!
По всему югу, где солнце всегда стояло высоко, не было базара более знаменитого, чем базар в Куатани. Со всего огромного города и из местностей за его пределами, от пристаней, где с плеском бились друг о дружку рыбацкие лодки, от мастерских в глухих переулках и из садов, которыми поросли окрестные холмы, приходили сюда женщины в черных чадрах, мужчины в запыленных белых одеждах, торговцы, чьи головы венчали высокие тюрбаны. Каждый день на этой просторной площади собирались толпы народа.
Рыночную площадь обрамляла смотровая галерея, которая была связана сетью переходов с Дворцом с Благоуханными Ступенями. Здесь, под сводами прохладных стрельчатых арок благородные господа могли наблюдать за всем, что происходило на базаре, оставаясь вдали от всяческих простонародных вульгарностей.
Визирь Хасем шел по галерее вместе с гостями.
— Удивительное зрелище, не правда ли?
— Визирь, тридцать солнцеворотов назад оно было для меня удивительным. Теперь же могу лишь сказать, что оно еще более восхитительно.
Визирь усмехнулся.
— Эмпстер-лорд, я все время забываю о том, что ты уже бывал в Куатани прежде. Прими мои смиренные извинения.
— Почтенный визирь, тебе не стоит извиняться передо мной. Когда человек так долго живет на свете, разве не приятно ему порой забыть об этом? Однако давайте остановимся здесь. Мой приятель притомился и отстал от нас.
Галерея быстро наполнялась придворными, и капитан Порло, пробираясь между ними, успел подрастерять свой обычный апломб.
Его щеки побагровели, глаза налились кровью. На плече его подпрыгивала обезьянка Буби, голова у которой была замотана белой повязкой.
Визирь тепло пожал руку капитана.
— Надеюсь, благородный адмирал, ты простил нас за вчерашнюю шутку? Ничто так не услаждает взор и слух Великого Владыки, как маленькие розыгрыши, а разыграть сразу троих — ты ведь согласишься со мной — намного веселее, чем кого-то одного. И конечно же, мы никому не желали зла.
— Только одна господина Раджа, — пробормотал капитан.
— Воистину, — кивнул лорд Эмпстер, — кто бы мог предположить, что он окажется таким злобным изменником? Визирь, мы в неоплатном долгу перед вами за то, что вы указали нам на нашу ошибку.
Визирь разулыбался и был готов ласково погладить Буби, но сразу передумал: обезьянка свирепо зашипела.
— Ты уверен бывай, что эти парни — изменники? — ошеломленно спросил капитан.
— Никакого сомнения. Никакого сомнения.
Последние фразы принадлежали лорду Эмпстеру. Налитые кровью глаза капитана выпучились от изумления, но его работодатель только улыбнулся и, подойдя к парапету, слегка наклонился вперед. Набивая трубку табаком, агондонский вельможа лениво наблюдал за карнавалом красок, развернувшимся внизу, под лучами послеполуденного солнца. Его взгляд рассеянно пробегал по разложенным на прилавках серьгам и артишокам, плодам манго и связкам четок, крюкам, на которых были подвешены копченые угри, грудам сваренной в меду саранчи.
Посередине площади находился Круг Казни. Он выглядел устрашающе просто: диск из грубо оструганных досок, в котором был вырезан люк, и вертикально поставленная дыба в форме колеса. На колесе должны были распять жертву.
— Крутится, — сообщил гостям визирь. — Это недавнее усовершенствование.
— Колесо? — осведомился лорд Эмпстер, закуривая трубку.
— И помост тоже. Но конечно, смертельные ножевые раны наносятся тогда, когда приговоренный, распятый на колесе, повернут к ложе калифа.
— Это понятно.
— Но мы уже поняли, что затем казненного следует еще немного повертеть. Иначе простолюдины передавят друг друга — так им охота поглазеть. Не говоря уже о том, что происходит, когда толпа стремится завладеть отсеченным... органом.
— Органом? Я правильно вас понял?
— Неужели ты забыл, Эмпстер-лорд? Заполучить половой орган казненного считается особенной удачей. Но конечно, — смеясь, добавил калиф, — после того, как его помнут сотни рук, от него зачастую ничего не остается.
— А его никогда не бросают на галерею? Вельможи, полагаю, обошлись бы с ним милостивее.
— Нам вполне достаточно наблюдать за тем, что происходит внизу. Но сегодня, смею предположить, нам предстоят особые удовольствия. Я бы сказал — нечто новенькое. Или точнее — сюрприз.
Лорд Эмпстер заинтересованно выгнул одну бровь.
Визирь Хасем был готов удовлетворить любопытство гостя, но тут его кто-то окликнул, и визирь обернулся — похоже, даже с некоторым облегчением.
— А-а-а! Вот и ваши эджландские друзья.
— Позвольте поприветствовать вас, лорд Эмпстер, — дружелюбно проговорил Полти, — надеюсь, вы хорошо почивали?
Вельможа столь же дружелюбно ответил на приветствие.
— Но... что-то я не вижу вашего приятеля... господина... гм-м-м... Бергроува?
— Жак просто не в настроении. Прихворнул.
— Его выворачивало всю ночь, — уточнил Боб.
Капитан Порло подозрительно осматривал новоприбывших. Прошлой ночью мнимые венайцы в своих синих масках являли собой безумное и странное зрелище. А теперь, при свете дня, их истинные лица — красивое, холеное у Полти и веснушчатое, бледное у Боба — выглядели еще более странными на фоне роскошных дворцовых одеяний.
Визирь Хасем склонил голову.
— Надеюсь, вы извините меня, друзья мои? Казнь вот-вот начнется, и я должен вернуться к моему господину и повелителю.
Но когда визирь уже развернулся, чтобы уйти, Полти схватил его за руку и увлек в глубину галереи.
— Хасем, это правда?
— Пламенноволосый, о какой правде ты говоришь?
Полти зашипел, как змея:
— Бастард — узник-эджландец... Он бежал?
— Есть... скажем так... маленькие сложности.
— Ты тупоголовый осел, Хасем!
Визирь отстранился, горделиво вздернул подбородок.
— Дерзкий эджландец! Я вынужден напомнить тебе, что ты гостишь в моей стране!
— Да, я гость, Хасем, но еще я — торговец. Тебе еще нужно то оружие, что обещано мной, или нет? Ты отлично знаешь, что нужно мне: мальчишка-эджландец.
— Я не притворяюсь, будто не понимаю тебя, Пламенноволосый. Мальчишек у нас хватает, если тебе нужен мальчишка...
— Не зли меня!
— У меня и в мыслях этого не было, — ответил визирь и бросил резкий взгляд на руку Полти, все еще сжимавшую его руку. — Эджландец, если наш уговор тебя не устраивает, осмелюсь предложить немедленно разорвать его.
Это была чистой воды бравада, и Полти это отлично понимал. Разве Хасем отказался бы так легко от торговли с Эджландией, не говоря уже о благоприятных для Куатани отношениях с режимом синемундирников? Вряд ли, но визирь был обидчив, и его следовало успокоить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95