Неужели не понимают глупые сердобольные женщины: подобные советы только давать легко, а следовать им — все равно что наизнанку вывернуться или заново родиться, такое одним гусеницам с бабочками под силу. — Ежели бы я легкой доли искал, так не кость бы слоновую, а людей резал. Да ведь у Хозяина Степи таких тысячи, на что ему еще один убийца сдался?
Энеруги сделала вид, что не услышала сказанного Батаром. Разумеется, восхитительно выполненные эскизы ширм интересовали ее неизмеримо больше, чем бурчание неблагодарного, дурно воспитанного костореза.
Вчитываясь в принесенные чиновником бумаги, Энеруги честно старалась выкинуть из головы мысли о дерзком скульпторе, но тщетны были ее попытки вникнуть в суть прочитанного. Буквы расплывались перед глазами, разбегались, как потревоженные тараканы, строчки сливались, и покой и умиротворение, которые она испытывала в присутствии Батара, сменила тревога и давно уже ставшее привычным предчувствие близкой беды.
Сумерки за витражным окном сгустились, пламя масляных светильников отбрасывало на стены зловещие алые блики, отчего причудливый рисунок яшмовых панелей сделался похожим на расплывающиеся кровяные пятна. Обманывать себя далее не имело смысла: Батар зашел слишком далеко и его надо было либо выслать из Матибу-Тагала,на что Имаэро едва ли согласится после досадного происшествия с рабыней, либо… Энеруги облизнула пересохшие губы, представила, как кривой нож наемного убийцы вспарывает живот скульптора, и зажмурилась, бормоча молитвы Промыслителю, Великому Духу и Богам Покровителям: Микасу, Басу и Ицуватену.
При этом девушка прекрасно понимала, что, если сама она не придумает какого-нибудь выхода, усилия всех Небожителей не спасут наивного костореза, на лице которого только слепой не прочтет испытываемые им чувства. Ой-е, не будь она Хозяином Степи, чувства эти польстили бы ей! Да что уж кривить душой, они и так согревали ее, как солнечные лучи, но пять лет разницы и положение, которое она занимала, были той преградой, преодолеть которую не могли никакие чувства. Его неумелые полупризнания в любви заставили ее сердце биться быстрее и все же ни на мгновение не позволили забыть, что могут стоить ему жизни.
И не только ему, так как наям, купцам и чиновникам она нужна лишь до той поры, пока более или менее успешно выдает себя за Энеруги Хурманчака. Однако стоит ей оступиться, сфальшивить, и даже представить страшно, что сделают с ней нынешние соратники и подчиненные. Любовь мечтательного мальчика заставила ее забыть, на какую вершину вознесена она судьбой, и это уже достаточная причина, чтобы он навсегда ушел из жизни Хозяина Степи. Ибо титул этот — не пустой звук, и от того, сумеет ли она и дальше изображать из себя Энеруги Хурманчака, зависит судьба тысяч и тысяч людей, как бы ни пытался кое-кто из посвященных в ее тайну видеть в ней ширму, за которой действуют сторонники Имаэро. Так в самом деле было, когда она только заняла место своего брата, но не теперь. Слишком много прошло времени и утекло крови с тех пор, как она даже мысленно перестала называть себя Тинкитань и научилась видеть мир глазами Энеруги Хурманчака…
По единодушному мнению жителей Умукаты, близнецам, родившимся в год Перевернутой Чаши у Данка-на и Тамраз, была уготована счастливая, беспечальная жизнь. Богатый купец не чаял души в своей рабыне — степнячке из племени тетяшей — и назвал Тамраз женой еще прежде, чем беременность ее была замечена соседями. Он так радовался рождению близнецов, что устроил по этому случаю роскошное пиршество, на которое — случай в Умукате небывалый — пригласил родичей Тамраз и нанга племени тетяшей, щедро одарив их и выхлопотав для них в городском совете позволение приезжать в гости, когда им заблагорассудится.
Близнецы росли в роскоши, под присмотром самых мудрых наставников, которых только можно было нанять в Умукате и Мельсине. Тетяши от случая к случаю навещали Тамраз, Данкан ходил на своих судах торговать в Саккарем, Халисун и даже в Аррантиаду, оставляя обширное свое хозяйство под присмотром младшего брата — Имаэро. Тинкитань, не будучи ни красавицей, ни дурнушкой, о внешности своей почти не задумывалась, поскольку, благодаря чудесным нарядам, выглядела привлекательнее всех своих подруг. Энеруги верховодил среди живших по соседству мальчишек — сверстники обожали его за щедрость и веселые проделки, снискавшие ему славу смельчака, готового, забавы ради, рисковать как своей собственной, так и чужими головами.
Данкану, а в его отсутствие Тамраз и Имаэро приходилось порой прилагать немалые усилия, дабы уберечь Энеруги от жестокого наказания. Чего стоил, например, кошачий концерт в храме Пресветлого Рыбака, куда малолетние шутники притащили две дюжины бродячих котов, предварительно полив пол перед алтарем настоем кошачьей мяты! Другие забавы Энеруги были еще менее безобидны, взять хотя бы охоту на акул, в результате которой один из его приятелей лишился кисти руки, а другой стал обладателем самого тонкого в Умукате, голоса.
С годами, впрочем, родичи придумали замечательный способ избавлять сограждан от Энеруговых проказ, отправляя его время от времени погостить к родителям Тамраз. О том, чем развлекался он со сверстниками-степняками, Данкан и его жена имели довольно смутное представление, зато, как выяснилось впоследствии, хорошо знал Имаэро, близко сошедшийся с Хавиром — нангом тетяшей.
Словом, жизнь близнецов протекала вполне счастливо, пока вернувшиеся из Мельсины корабельщики не принесли известие о том, что Данкан был обвинен в злоумышлении против шада Менучера, схвачен и казнен в числе других заговорщиков, а два корабля его объявлены собственностью Саккарема. Был ли Данкан связан с заговорщиками, нет ли, но со смертью купца дело его начало приходить в упадок с катастрофической быстротой. Всплыли на свет заемные бумаги, по словам Тамраз поддельные. Явились требовать возмещения убытков по-дельщики Данкана, предъявив список своих товаров, находившихся якобы на присвоенных шадом Саккарема кораблях. Кредиторы, ссужавшие деньгами погибшего купца, пожелали тотчас же получить одолженные ему суммы обратно. Друзья Данкана, число которых, как водится, резко сократилось, едва по Умукате поползли слухи о постигшем его семейство ударе, бросились в городской совет, но единственное, чего им удалось добиться, было постановление о неприкосновенности имущества вдовы и младшего брата покойного до окончания тяжбы.
Тамраз почернела лицом от горя и заявила, что жизнь ее кончена. Тинкитань, свадьба которой считалась делом решенным, получив от жениха короткую записку, извещавшую, что тот уезжает на неопределенное время в фухэй, умылась слезами и отправилась на улицу ткачих, дабы после окончания тяжбы не дать семье умереть с голоду. Энеруги, в чаянии справедливости, посетил дом одного из друзей отца, был бит бамбуковыми палками до полусмерти и брошен умирать неподалеку от выгребной ямы. Присутствие духа и рассудительность сумел сохранить только Имаэро, хотя поняли это кредиторы и заимодавцы далеко не сразу.
Согласно распущенным по городу слухам, Имаэро, запершись в спальне, пять суток кряду умолял Про-мыслителя вернуть ему горячо любимого брата, тогда как на самом деле провел все это время в седле, вдали от стен Умукаты. Утром шестого дня, осунувшийся и постаревший лет на десять, он вышел на двор, дабы приветствовать группу тетяшей, весьма вовремя надумавших проведать свою соплеменницу. А еще через день выяснилось, что «Лучезарная Тань» — третий корабль Данкана — отправилась вверх по течению Урзани, принадлежавшие ему опечатанные и тщательно охраняемые городскими стражниками склады пусты, равно как и дом, из которого исчезли не только гостившие в нем тетяши, но и постоянные его обитатели, сумевшие прихватить с собой наиболее ценные предметы обстановки.
Каким образом удалось вывезти из Умукаты все это добро, которое нечего было и думать разместить на «Лучезарной Тань», осталось для горожан неразрешимой загадкой. О бегстве Имаэро и семейства, вверенного его попечению старшим братом, поговорили, поспорили и, по прошествии полугода, забыли. Забыли все, за исключением трех-четырех купцов, на чьи склады были тайно перенесены среди ночи принадлежащие Данкану товары, за которые было честь честью заплачено звонкой монетой. Нечто подобное, разумеется, заимодавцы и предполагали, однако предпринятые ими розыски ни к чему не привели и догадливость их осталась невознагражденной. Но вот чего даже самые прозорливые из них предположить не могли, так это того, что достойные друзья Данкана и впредь продолжали получать от Имаэро всевозможные товары и скот, добытые им, естественно, уже без помощи старшего брата.
Умершая вскорости от тоски по мужу Тамраз так и не узнала, чем развлекался Энеруги, гостя у тетяшей, и потому Тинкитань могла только предполагать, как бы она отнеслась к известию, что сын ее время от времени промышляет грабежом и разбоем. Имаэро оно, во всяком случае, ничуть не смутило. Хитроумный дядюшка, оказывается, давно уже знал о набегах молодых тетяшей на соседние племена степняков и даже помогал Хавиру сбывать в Умукате похищенный скот и прочее добро. Мучимый заботой о процветании семейства, Имаэро, дождавшись, когда Энеруги оправится от жестоких побоев, намекнул ему, что только жалкие мыши таскают по зернышку, а тиграм пристало выбирать добычу сообразно их храбрости и величине когтей и клыков. Некоторое количество обнаруженных на борту «Лучезарной Тань» мечей, панцирей и мощных дальнобойных луков произвели на приятелей Энеруги столь сильное впечатление, что они охотно согласились «пощипать» ильчибов. А потом чигуроганов…
Добыча юнцов понудила воинов-тетяшей по-новому взглянуть на их «детские шалости», и когда нанг понял, что власть уплывает из его рук в измазанные кровью ладони Энеруги и попытался этому воспротивиться, было уже поздно. Никто особенно не горевал об убитом шальной стрелой Хавире, так же как и о других погибших во время очередного набега тетяшах. Ибо со всей Вечной Степи, из приморских городов и даже из Сак-карема, где казнил без разбору правых и виноватых подозрительный шад, стал стекаться под туг Хурманча-ка оружный люд, прослышавший об удачливости молодого нанга. Впрочем, нангом себя Энеруги величал недолго — приблудный Цуйган, коего ввиду старости, немощности и ненадобности хотели было скормить собакам, наряду с прочими данными им дельными советами убедил Хурманчака в необходимости нового звучного титула. Так, с легкой руки Цуйгана, предложившего впоследствии разделить разросшуюся орду на десятки, сотни и тысячи, как заведено в Саккаремском войске, Энеруги стал именоваться Хозяином Степи.
А потом неведомо откуда явился Зачахар, умевший изготовлять страшное огненное зелье, и Энеруги действительно сделался Хозяином Степи. И гордые нанги некогда свободных племен целовали стремя его коня, верные сподвижники становились из сотников тысячниками, а затем наями, и наступил наконец момент войти в Умукату, чтобы отдать старые долги. Город пал, долги были отданы с лихвой.
Суда с богатой добычей потянулись вверх по Урза-ни, туда, где стояла на якоре, среди развалин Меси-нагары, «Лучезарная Тань». Они шли и шли, новый город, возникший на древних руинах, рос и рос. И уже выбран был жених, и многочисленные служанки закончили шить свадебные наряды для Тинкитань, и Матибу-Тагал ожидал лишь прибытия Энеруги, чтобы с великими почестями выдать его сестру замуж, когда с невзрачного суденышка на укрепленную бревнами деревянную набережную спрыгнул Имаэро с серым от усталости и бессонницы лицом. В этот-то хорошо памятный Тинкитань день и перевернулась, перекрутилась ее жизнь во второй раз.
Спустя некоторое время после появления Имаэро в Матибу-Тагале народу было объявленоi что жениха Тинкитань укусила гюрза и сраженная горем невеста удалилась в обитель Праведных Дев, дабы до конца своих дней скорбеть о любимом.
Скорбеть ей и правда полагалось, причем не только о красивом и смелом женихе, отравленном по приказу Имаэро, но и об убитом в какой-то глупой стычке брате, место которого девушка, после недолгих препирательств, заняла. Справедливости ради следует отметить, что жениха она не любила и выбран он был для нее наями по каким-то не вполне понятным ей тогда соображениям. Что же до Энеруги, то его, по глубокому сестриному убеждению, давно уже пора было прикончить, ибо жестокость Хозяина Степи превосходила даже его безграничную отвагу.
Тинкитань должна была скорбеть, и внешне это получалось у нее безупречно: внезапная смерть любимого ная, добровольный уход в затворницы единственной вe сестры — лже-Энеруги был безутешен и потому редко появлялся на людях. Однако в глубине души девушка ликовала, надеясь исправить хотя бы часть того ужасного зла, которое принес в этот мир ее брат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Энеруги сделала вид, что не услышала сказанного Батаром. Разумеется, восхитительно выполненные эскизы ширм интересовали ее неизмеримо больше, чем бурчание неблагодарного, дурно воспитанного костореза.
Вчитываясь в принесенные чиновником бумаги, Энеруги честно старалась выкинуть из головы мысли о дерзком скульпторе, но тщетны были ее попытки вникнуть в суть прочитанного. Буквы расплывались перед глазами, разбегались, как потревоженные тараканы, строчки сливались, и покой и умиротворение, которые она испытывала в присутствии Батара, сменила тревога и давно уже ставшее привычным предчувствие близкой беды.
Сумерки за витражным окном сгустились, пламя масляных светильников отбрасывало на стены зловещие алые блики, отчего причудливый рисунок яшмовых панелей сделался похожим на расплывающиеся кровяные пятна. Обманывать себя далее не имело смысла: Батар зашел слишком далеко и его надо было либо выслать из Матибу-Тагала,на что Имаэро едва ли согласится после досадного происшествия с рабыней, либо… Энеруги облизнула пересохшие губы, представила, как кривой нож наемного убийцы вспарывает живот скульптора, и зажмурилась, бормоча молитвы Промыслителю, Великому Духу и Богам Покровителям: Микасу, Басу и Ицуватену.
При этом девушка прекрасно понимала, что, если сама она не придумает какого-нибудь выхода, усилия всех Небожителей не спасут наивного костореза, на лице которого только слепой не прочтет испытываемые им чувства. Ой-е, не будь она Хозяином Степи, чувства эти польстили бы ей! Да что уж кривить душой, они и так согревали ее, как солнечные лучи, но пять лет разницы и положение, которое она занимала, были той преградой, преодолеть которую не могли никакие чувства. Его неумелые полупризнания в любви заставили ее сердце биться быстрее и все же ни на мгновение не позволили забыть, что могут стоить ему жизни.
И не только ему, так как наям, купцам и чиновникам она нужна лишь до той поры, пока более или менее успешно выдает себя за Энеруги Хурманчака. Однако стоит ей оступиться, сфальшивить, и даже представить страшно, что сделают с ней нынешние соратники и подчиненные. Любовь мечтательного мальчика заставила ее забыть, на какую вершину вознесена она судьбой, и это уже достаточная причина, чтобы он навсегда ушел из жизни Хозяина Степи. Ибо титул этот — не пустой звук, и от того, сумеет ли она и дальше изображать из себя Энеруги Хурманчака, зависит судьба тысяч и тысяч людей, как бы ни пытался кое-кто из посвященных в ее тайну видеть в ней ширму, за которой действуют сторонники Имаэро. Так в самом деле было, когда она только заняла место своего брата, но не теперь. Слишком много прошло времени и утекло крови с тех пор, как она даже мысленно перестала называть себя Тинкитань и научилась видеть мир глазами Энеруги Хурманчака…
По единодушному мнению жителей Умукаты, близнецам, родившимся в год Перевернутой Чаши у Данка-на и Тамраз, была уготована счастливая, беспечальная жизнь. Богатый купец не чаял души в своей рабыне — степнячке из племени тетяшей — и назвал Тамраз женой еще прежде, чем беременность ее была замечена соседями. Он так радовался рождению близнецов, что устроил по этому случаю роскошное пиршество, на которое — случай в Умукате небывалый — пригласил родичей Тамраз и нанга племени тетяшей, щедро одарив их и выхлопотав для них в городском совете позволение приезжать в гости, когда им заблагорассудится.
Близнецы росли в роскоши, под присмотром самых мудрых наставников, которых только можно было нанять в Умукате и Мельсине. Тетяши от случая к случаю навещали Тамраз, Данкан ходил на своих судах торговать в Саккарем, Халисун и даже в Аррантиаду, оставляя обширное свое хозяйство под присмотром младшего брата — Имаэро. Тинкитань, не будучи ни красавицей, ни дурнушкой, о внешности своей почти не задумывалась, поскольку, благодаря чудесным нарядам, выглядела привлекательнее всех своих подруг. Энеруги верховодил среди живших по соседству мальчишек — сверстники обожали его за щедрость и веселые проделки, снискавшие ему славу смельчака, готового, забавы ради, рисковать как своей собственной, так и чужими головами.
Данкану, а в его отсутствие Тамраз и Имаэро приходилось порой прилагать немалые усилия, дабы уберечь Энеруги от жестокого наказания. Чего стоил, например, кошачий концерт в храме Пресветлого Рыбака, куда малолетние шутники притащили две дюжины бродячих котов, предварительно полив пол перед алтарем настоем кошачьей мяты! Другие забавы Энеруги были еще менее безобидны, взять хотя бы охоту на акул, в результате которой один из его приятелей лишился кисти руки, а другой стал обладателем самого тонкого в Умукате, голоса.
С годами, впрочем, родичи придумали замечательный способ избавлять сограждан от Энеруговых проказ, отправляя его время от времени погостить к родителям Тамраз. О том, чем развлекался он со сверстниками-степняками, Данкан и его жена имели довольно смутное представление, зато, как выяснилось впоследствии, хорошо знал Имаэро, близко сошедшийся с Хавиром — нангом тетяшей.
Словом, жизнь близнецов протекала вполне счастливо, пока вернувшиеся из Мельсины корабельщики не принесли известие о том, что Данкан был обвинен в злоумышлении против шада Менучера, схвачен и казнен в числе других заговорщиков, а два корабля его объявлены собственностью Саккарема. Был ли Данкан связан с заговорщиками, нет ли, но со смертью купца дело его начало приходить в упадок с катастрофической быстротой. Всплыли на свет заемные бумаги, по словам Тамраз поддельные. Явились требовать возмещения убытков по-дельщики Данкана, предъявив список своих товаров, находившихся якобы на присвоенных шадом Саккарема кораблях. Кредиторы, ссужавшие деньгами погибшего купца, пожелали тотчас же получить одолженные ему суммы обратно. Друзья Данкана, число которых, как водится, резко сократилось, едва по Умукате поползли слухи о постигшем его семейство ударе, бросились в городской совет, но единственное, чего им удалось добиться, было постановление о неприкосновенности имущества вдовы и младшего брата покойного до окончания тяжбы.
Тамраз почернела лицом от горя и заявила, что жизнь ее кончена. Тинкитань, свадьба которой считалась делом решенным, получив от жениха короткую записку, извещавшую, что тот уезжает на неопределенное время в фухэй, умылась слезами и отправилась на улицу ткачих, дабы после окончания тяжбы не дать семье умереть с голоду. Энеруги, в чаянии справедливости, посетил дом одного из друзей отца, был бит бамбуковыми палками до полусмерти и брошен умирать неподалеку от выгребной ямы. Присутствие духа и рассудительность сумел сохранить только Имаэро, хотя поняли это кредиторы и заимодавцы далеко не сразу.
Согласно распущенным по городу слухам, Имаэро, запершись в спальне, пять суток кряду умолял Про-мыслителя вернуть ему горячо любимого брата, тогда как на самом деле провел все это время в седле, вдали от стен Умукаты. Утром шестого дня, осунувшийся и постаревший лет на десять, он вышел на двор, дабы приветствовать группу тетяшей, весьма вовремя надумавших проведать свою соплеменницу. А еще через день выяснилось, что «Лучезарная Тань» — третий корабль Данкана — отправилась вверх по течению Урзани, принадлежавшие ему опечатанные и тщательно охраняемые городскими стражниками склады пусты, равно как и дом, из которого исчезли не только гостившие в нем тетяши, но и постоянные его обитатели, сумевшие прихватить с собой наиболее ценные предметы обстановки.
Каким образом удалось вывезти из Умукаты все это добро, которое нечего было и думать разместить на «Лучезарной Тань», осталось для горожан неразрешимой загадкой. О бегстве Имаэро и семейства, вверенного его попечению старшим братом, поговорили, поспорили и, по прошествии полугода, забыли. Забыли все, за исключением трех-четырех купцов, на чьи склады были тайно перенесены среди ночи принадлежащие Данкану товары, за которые было честь честью заплачено звонкой монетой. Нечто подобное, разумеется, заимодавцы и предполагали, однако предпринятые ими розыски ни к чему не привели и догадливость их осталась невознагражденной. Но вот чего даже самые прозорливые из них предположить не могли, так это того, что достойные друзья Данкана и впредь продолжали получать от Имаэро всевозможные товары и скот, добытые им, естественно, уже без помощи старшего брата.
Умершая вскорости от тоски по мужу Тамраз так и не узнала, чем развлекался Энеруги, гостя у тетяшей, и потому Тинкитань могла только предполагать, как бы она отнеслась к известию, что сын ее время от времени промышляет грабежом и разбоем. Имаэро оно, во всяком случае, ничуть не смутило. Хитроумный дядюшка, оказывается, давно уже знал о набегах молодых тетяшей на соседние племена степняков и даже помогал Хавиру сбывать в Умукате похищенный скот и прочее добро. Мучимый заботой о процветании семейства, Имаэро, дождавшись, когда Энеруги оправится от жестоких побоев, намекнул ему, что только жалкие мыши таскают по зернышку, а тиграм пристало выбирать добычу сообразно их храбрости и величине когтей и клыков. Некоторое количество обнаруженных на борту «Лучезарной Тань» мечей, панцирей и мощных дальнобойных луков произвели на приятелей Энеруги столь сильное впечатление, что они охотно согласились «пощипать» ильчибов. А потом чигуроганов…
Добыча юнцов понудила воинов-тетяшей по-новому взглянуть на их «детские шалости», и когда нанг понял, что власть уплывает из его рук в измазанные кровью ладони Энеруги и попытался этому воспротивиться, было уже поздно. Никто особенно не горевал об убитом шальной стрелой Хавире, так же как и о других погибших во время очередного набега тетяшах. Ибо со всей Вечной Степи, из приморских городов и даже из Сак-карема, где казнил без разбору правых и виноватых подозрительный шад, стал стекаться под туг Хурманча-ка оружный люд, прослышавший об удачливости молодого нанга. Впрочем, нангом себя Энеруги величал недолго — приблудный Цуйган, коего ввиду старости, немощности и ненадобности хотели было скормить собакам, наряду с прочими данными им дельными советами убедил Хурманчака в необходимости нового звучного титула. Так, с легкой руки Цуйгана, предложившего впоследствии разделить разросшуюся орду на десятки, сотни и тысячи, как заведено в Саккаремском войске, Энеруги стал именоваться Хозяином Степи.
А потом неведомо откуда явился Зачахар, умевший изготовлять страшное огненное зелье, и Энеруги действительно сделался Хозяином Степи. И гордые нанги некогда свободных племен целовали стремя его коня, верные сподвижники становились из сотников тысячниками, а затем наями, и наступил наконец момент войти в Умукату, чтобы отдать старые долги. Город пал, долги были отданы с лихвой.
Суда с богатой добычей потянулись вверх по Урза-ни, туда, где стояла на якоре, среди развалин Меси-нагары, «Лучезарная Тань». Они шли и шли, новый город, возникший на древних руинах, рос и рос. И уже выбран был жених, и многочисленные служанки закончили шить свадебные наряды для Тинкитань, и Матибу-Тагал ожидал лишь прибытия Энеруги, чтобы с великими почестями выдать его сестру замуж, когда с невзрачного суденышка на укрепленную бревнами деревянную набережную спрыгнул Имаэро с серым от усталости и бессонницы лицом. В этот-то хорошо памятный Тинкитань день и перевернулась, перекрутилась ее жизнь во второй раз.
Спустя некоторое время после появления Имаэро в Матибу-Тагале народу было объявленоi что жениха Тинкитань укусила гюрза и сраженная горем невеста удалилась в обитель Праведных Дев, дабы до конца своих дней скорбеть о любимом.
Скорбеть ей и правда полагалось, причем не только о красивом и смелом женихе, отравленном по приказу Имаэро, но и об убитом в какой-то глупой стычке брате, место которого девушка, после недолгих препирательств, заняла. Справедливости ради следует отметить, что жениха она не любила и выбран он был для нее наями по каким-то не вполне понятным ей тогда соображениям. Что же до Энеруги, то его, по глубокому сестриному убеждению, давно уже пора было прикончить, ибо жестокость Хозяина Степи превосходила даже его безграничную отвагу.
Тинкитань должна была скорбеть, и внешне это получалось у нее безупречно: внезапная смерть любимого ная, добровольный уход в затворницы единственной вe сестры — лже-Энеруги был безутешен и потому редко появлялся на людях. Однако в глубине души девушка ликовала, надеясь исправить хотя бы часть того ужасного зла, которое принес в этот мир ее брат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65