Хозяин Степи — переодетая женщина! Это звучало как отменный бред, этого просто не могло быть и все же…
Обмакнув кисточку в тушь, Батар прищурился и прямо поверх чуть намеченного шлема провел линию волос. Если бы у Энеруги было полсотни девичьих косичек, это выглядело бы так. А если бы у него была коса замужней степнячки?.. А как пойдет ему, нет не ему, а ей, прическа «Лестница к луне» или «Небесная башня»?.. И усы надобно убрать…
Он мазнул мелом по совершенно неуместным на девичьем лице усам и улыбнулся. О, брадобрей Энеруги должен был уметь делать что-то помимо удаления волос с лица, ежели не хотел остаться безработным!
— Над чем ты смеешься, косторез? Если ты закончил работу, можешь быть свободен, — впервые за весь день обратился Хурманчак к Батару.
— Позволено ли будет мне обратиться к Хозяину Степи с просьбой?
— Обратись.
— Не сочтет ли Хозяин Степи дерзостью нижайшую мою просьбу снять ненадолго шлем?
— Сочтет, — медленно сказал Энеруги, однако рука его не закончила движения и зажатая в ней палочка так и не коснулась маленького серебряного гонга, предназначенного для вызова тех, кому назначена была аудиенция. — Покажи, что ты успел нарисовать. Неужели ты до сих пор не сумел сделать ни одного удачного рисунка? Мне говорили, что ты хороший мастер.
«Эге! — подумал Батар, с некоторым опозданием сообразив, что совершил открытие, делать которое ни в коем случае не следовало. — Если ум слеп, что пользы в зрячести глаз? Похоже, не только я внимательно приглядывался к Энеруги и кое-что понял, но и он, точнее, она догадалась, что тайна ее перестала быть для меня тайной!»
— Прошу не судить строго, — с показным смирением промолвил он, делая вид, будто собирается подобрать рассыпавшиеся по ковру рисунки. Склянка с тушью выскользнула из его рук и черная жидкость залила в беспорядке раскиданные по листу наброски; где Энеруги Хурманчак был изображен с женскими прическами и без усов.
— О! Как ты неловок! — Хозяин Степи нахмурился, и в следующее мгновение в зеленовато-серых глазах его — ее! — мелькнуло понимание. — Умные прячут язык, как тигр когти! Ну что ж, я предсказывал, что этим все кончится, так оно и получилось.
Старательно изображая, что не понимает, о чем идет речь, Батар аккуратно собрал рисунки и, покосившись на двух замерших у дверей безмолвных стражей, сделав три шага вперед, с поклоном протянул стопку набросков Хурманчаку.
Поднявшись с кресла, переодетая девушка несколько мгновений смотрела в глаза косторезу, а потом произнесла с кривой усмешкой:
— Я охотно взглянул бы на те рисунки, которые ты столь неосторожно залил тушью. А эти… Эти ты покажешь Имаэро. Ступай. Или нет, погоди…
— Имаэро сказал, что Хозяин Степи скажет мне, какие изображения он желает видеть на монетах помимо своего профиля, — промолвил Батар, заметив колебания девушки.
— Передашь ему, что у меня не нашлось времени потолковать с тобой об этом, — велела Энеруги, высокомерно вскидывая голову. — Принесешь мне барельеф вместе с эскизами монет, как только они будут готовы, лениво оглядываясь на заходящихся лаем огромных мохнатых псов, овцы, тряся жирными курдюками, неспешно двинулись прочь от ручья, и пастух-упанх продолжал прерванный было рассказ:
— Нангу майганов пришлось принести клятву верности и целовать стремя Хозяина Степи, но сделал он это для отвода глаз. Ты знаешь, какой у Хурманчака порядок? Две трети воинов племени распределяет он по своим тысячам, и потом возвращаются они, семьи свои навестить, в разное время, как тысяча их из набега придет. Ратурай сообразил, что этак от племени у него скоро ничего не останется, и договорился со своими людьми, что те, кого по тысячам распределят, на третью ночь к становищу вернутся. То ли на север хотел податься, то ли у саккаремцев приюта просить — Великий Дух его знает! Да только ничего у него из этой затеи не вышло. Может, кто из своих предал, а может, следили за ними крепко — не он один такой умный выискался, — но только на третью ночь «беспощадные» окружили становище майганов и всех пробиравшихся к нему воинов повыловили. Каждому десятому сломали, как водится, хребет, а остальных вернули в те тысячи, куда они определены были.
— Грустная история, — пробормотал Эврих, поглядывая на скакавшую бок о бок с ним Тайтэки.
— Веселого мало, да ведь майганы не первые, не они и последними будут, — равнодушно отозвался пастух. — С лубокарами то же самое несколько лет назад сталось. Энеруги Хурманчака обмануть непросто, и с теми, кто клятву верности нарушает, он долго не церемонится.
— А с Ратураем он как поступил? Нангов-то ведь простыми воинами в тысячи свои Энеруги не посылает? — поинтересовалась Алиар.
— Тебе-то, рябая, что за дело до нанга майганов? Сама из Фухэя небось? Не сват он тебе, не брат… — Пастух поправил сползший на глаза меховой колпак и зычно крикнул на приумолкших, начавших забывать о своих обязанностях псов: — Ях-х-х! Гони их, толсто-ясопых! Ях-х-х! Ишь, разжирели! Плачут по вам, вислозадые, котлы медные, ножи точеные! Ях-х-х!
— Не знаешь, стало быть, как Хурманчак с нангом майганов поступил? — не унималась Алиар.
— Как-как! — прокаркал упанх недовольно. — Известно как: к коням привязал и порвал на части! Остальных мужчин тоже по тысячам разослал, взамен убитых; недовольных, как овец, прирезал, а огрызки племени в Матибу-Тагал погнал. Точно уж и не знаю: дороги ихними костями мостить или на мясо… — Пастух оскалил желтые зубы в мрачной усмешке. — Одно могу сказать: кончилось племя майганов. И ежели так дело дальше пойдет, то и всем нам скоро конец настанет! Вы думаете, мы овечек этих куда гоним? К становищу своему? Как бы не так — сотнику Каванаю на Тушканий холм. А чем там мои нынче питаются, что на зуб кладут и чем тело от наготы и холода прикрывают — ума не приложу!
— Я-ас-но… — протянул Эврих. Чем дальше продвигались они на юг, тем чаще встречались им люди Энеруги Хурманчака: озлобленные, недовольные, тревожащиеся за судьбу своих близких и в то же время запуганные и бесконечно покорные железной воле Хозяина Степи. От них-то аррант и услышал, что за упоминание о Вратах в Верхний мир, расположенных юго-западнее Матибу-Тагала, Энеруги Хурман-чаком ведено вырывать язык, а около самих Врат поставлен кордон, который хватает всех, кто вблизи окажется, и отправляет либо в штурмовые сотни, либо на невольничьи рынки. Чего-то подобного следовало ожидать — доступ к Вратам перекрывал некогда и Гурцат Кровавый. Однако, пораскинув мозгами и припомнив шутку о том, что рядом с колодцем от жажды не умрешь, Эврих пришел к выводу, что, несмотря ни на какие кордоны, желающие войти во Врата изыскивают все же для этого какие-то возможности, и после осторожных расспросов и вызывающе смелых песен, за которые, услышь их соглядатаи Хурманчака, вырвали бы ему не только язык, но и еще кое-какие жизненно важные органы, убедился в правильности своих предположений. Обойти кордон невозможно, но за определенную мзду — богатому везде дом — дозорные пропускают беглецов к Вратам, не пройдя которые часть людей возвращается и под большим секретом рассказывает об этом своим самым близким родичам и друзьям.
После разговора с пастухом-упанхом к занимавшему Эвриха вопросу: хватит ли хранящихся в его кошеле серебряных монет для подкупа охраняющей Врата стражи, добавился еще один: как ему быть с женщинами, которым, кроме как к несуществующему ныне племени майганов, податься было некуда? По тому, как отмалчивались встреченные ими степняки, услышав вопрос о соплеменниках Тайтэки, можно было и раньше предположить, что те чем-то не угодили Хозяину Степи, и все же аррант надеялся на лучшее, ибо слишком хорошо понимал, какая участь ожидает бездомных женщин в Вечной Степи. Теперь же, прикидывая так и этак, не видел он для них иного пути, как следовать вместе с ним к Вратам и искать убежища в Верхнем мире, где им по крайней мере не будет грозить смерть или рабство.
Распрощавшись с пастухами И отъехав от них достаточно далеко, аррант поделился своими соображениями на этот счет с приунывшими спутницами, но вразумительного ответа на вопрос об их дальнейших планах не получил. Да, собственно говоря, и не рассчитывал он услышать ничего определенного. Женщинам необходимо было время, дабы свыкнуться с мыслью, что надежды их на покровительство Ратурая рухнули и, хотят они того или нет, жить им надобно начинать сызнова.
Для самого Эвриха было очевидно, что в положении их делать это лучше в Верхнем мире, однако уговаривать и уж тем более навязывать это решение спутницам он не собирался. Во-первых, потому что искренне верил — они сами, хорошо поразмыслив, придут к нему. Во-вторых, не раз будучи свидетелем того, как людей проклинали за самые разумные и добрые советы, просто дабы отвести душу и сорвать плохое настроение, предпочитал он соображения свои высказывать, только когда его спросят, а в данном случае и так уже нарушил собственные правила. Поступал он так, впрочем, нередко, за что и не уставал всячески себя корить. И наконец, в-третьих, не мог Эврих до сих пор занять определенную позицию в споре силионских мудрецов о том, печалиться или радоваться надобно тому, что бегут люди из Нижнего мира в Верхний?
С позиции беглецов спорить было не о чем: от хорошей жизни из отчего края не побегут. Рассуждая же непредвзято, места в Верхнем мире хватит всем и чем больше вокруг хороших людей, тем лучше, однако с каждым ушедшим из Нижнего мира хорошим человеком мир этот будет делаться чуточку хуже, и значит, еще тяжелее станет жить в нем оставшимся. Последнее соображение приводило Эвриха к выводу, что ежели спутницы его сами изъявят желание идти к Вратам, то побуждаемы будут к тому объективными причинами, а ежели он станет уговаривать их, то окажет скверную услугу всем остальным жителям Нижнего мира, чего делать, разумеется, не следует…
— Не верю я этому пастуху! — прервала плавное течение мыслей арранта Кари. — После того как он рассказал про Огненное Волшебство, которым будто бы привел Хурманчак Ратурая к присяге на верность, ни единому его слову не верю!
— Напрасно. Мы уже столько раз слышали о разрушении стен приморских городов, что у меня ни малейшего сомнения в достоверности этих рассказов не возникает, — ответил Эврих. Взгляд его упал на низкие кожаные сапоги, и он с удовольствием пошевелил паль цами ног, ощущая, как тепло и уютно ему в обновке, подаренной пастухами-фастами пять-шесть дней назад. До чего же дружелюбный народ эти степняки, умеют добром на добро отвечать! Если бы не заваренная Хур-манчаком каша, одно бы удовольствие было по Вечной Степи ехать. Особенно когда дождя нет…
— Насчет проломов в городских стенах спорить не буду — может, и наколдовал этот Зачахар какую-нибудь пакость! — упорствовала Кари. — А в то, что простые воины Хурманчаковы закидали майганов шарами, изрыгающими огонь и сеющими смерть, — вовеки не поверю! Не было никогда у степняков такого оружия, а колдун, если смертоносные шары и делает, обычным воинам раздавать не будет — на них никакого чародейства не напасешься!
— Много ты в чародействе понимаешь! — беззлобно подначила подругу Алиар.
— Уж столько-то понимаю! Коли колдун такой могучий да всесильный, Хурманчаку и войска никакого иметь не надо. Взмахнет Зачахар рукой — и все перед ним на колени падут, головы покорно склонят, — продолжала девушка гнуть свое, поглядывая на Алиар исподлобья.
Отношения между подругами становились с каждым днем все напряженнее, и причину этого Эврих понять не мог. Он укоризненно взглянул на Кари, потом на Алиар, но упоминание об изрыгающих огонь смертоносных шарах увлекло его мысли в ином направлении.
После знакомства с Тразием Пэтом и Агеробарбом он доподлинно знал, что магам доступно многое такое, о чем обычные люди и помыслить не могут. Путешествие с Волкодавом по стране итигулов убедило его в том, что порой и боги недвусмысленно возвещают смертным свою волю. Чудесное спасение во время резни на «Морской деве» и странствие в чреве кита-отшельника — сегваны-то, поди, отделались легким испугом и «Крылатый змей», надо думать, достиг уже острова Печальной Березы — наводили арранта на мысль, что вмешивался кто-то из Небожителей и в его судьбу. Все это, однако, еще не означало, что любое непонятное явление следует списывать на волю богов и вмешательство магов,
Если, к примеру, вспомнить небьющуюся посуду, которую наловчился делать галирадский стекловар Остей при помощи Тилорна, или блестящие, словно из серебра сработанные, не боящиеся влаги доспехи мастера Крапивы, к изготовлению которых тоже приложил руку великий ученый с далекой звезды, то получалось, что Зачахарово Огненное Волшебство очень даже могло иметь вполне разумное объяснение. Во всяком случае, смертоносные шары, с появлением которых у шайки Хурманчака и началось его стремительное возвышение, больше походили на нечто изготовленное человеческими руками, чем на сверхъестественные молнии Агеробар-бова посоха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Обмакнув кисточку в тушь, Батар прищурился и прямо поверх чуть намеченного шлема провел линию волос. Если бы у Энеруги было полсотни девичьих косичек, это выглядело бы так. А если бы у него была коса замужней степнячки?.. А как пойдет ему, нет не ему, а ей, прическа «Лестница к луне» или «Небесная башня»?.. И усы надобно убрать…
Он мазнул мелом по совершенно неуместным на девичьем лице усам и улыбнулся. О, брадобрей Энеруги должен был уметь делать что-то помимо удаления волос с лица, ежели не хотел остаться безработным!
— Над чем ты смеешься, косторез? Если ты закончил работу, можешь быть свободен, — впервые за весь день обратился Хурманчак к Батару.
— Позволено ли будет мне обратиться к Хозяину Степи с просьбой?
— Обратись.
— Не сочтет ли Хозяин Степи дерзостью нижайшую мою просьбу снять ненадолго шлем?
— Сочтет, — медленно сказал Энеруги, однако рука его не закончила движения и зажатая в ней палочка так и не коснулась маленького серебряного гонга, предназначенного для вызова тех, кому назначена была аудиенция. — Покажи, что ты успел нарисовать. Неужели ты до сих пор не сумел сделать ни одного удачного рисунка? Мне говорили, что ты хороший мастер.
«Эге! — подумал Батар, с некоторым опозданием сообразив, что совершил открытие, делать которое ни в коем случае не следовало. — Если ум слеп, что пользы в зрячести глаз? Похоже, не только я внимательно приглядывался к Энеруги и кое-что понял, но и он, точнее, она догадалась, что тайна ее перестала быть для меня тайной!»
— Прошу не судить строго, — с показным смирением промолвил он, делая вид, будто собирается подобрать рассыпавшиеся по ковру рисунки. Склянка с тушью выскользнула из его рук и черная жидкость залила в беспорядке раскиданные по листу наброски; где Энеруги Хурманчак был изображен с женскими прическами и без усов.
— О! Как ты неловок! — Хозяин Степи нахмурился, и в следующее мгновение в зеленовато-серых глазах его — ее! — мелькнуло понимание. — Умные прячут язык, как тигр когти! Ну что ж, я предсказывал, что этим все кончится, так оно и получилось.
Старательно изображая, что не понимает, о чем идет речь, Батар аккуратно собрал рисунки и, покосившись на двух замерших у дверей безмолвных стражей, сделав три шага вперед, с поклоном протянул стопку набросков Хурманчаку.
Поднявшись с кресла, переодетая девушка несколько мгновений смотрела в глаза косторезу, а потом произнесла с кривой усмешкой:
— Я охотно взглянул бы на те рисунки, которые ты столь неосторожно залил тушью. А эти… Эти ты покажешь Имаэро. Ступай. Или нет, погоди…
— Имаэро сказал, что Хозяин Степи скажет мне, какие изображения он желает видеть на монетах помимо своего профиля, — промолвил Батар, заметив колебания девушки.
— Передашь ему, что у меня не нашлось времени потолковать с тобой об этом, — велела Энеруги, высокомерно вскидывая голову. — Принесешь мне барельеф вместе с эскизами монет, как только они будут готовы, лениво оглядываясь на заходящихся лаем огромных мохнатых псов, овцы, тряся жирными курдюками, неспешно двинулись прочь от ручья, и пастух-упанх продолжал прерванный было рассказ:
— Нангу майганов пришлось принести клятву верности и целовать стремя Хозяина Степи, но сделал он это для отвода глаз. Ты знаешь, какой у Хурманчака порядок? Две трети воинов племени распределяет он по своим тысячам, и потом возвращаются они, семьи свои навестить, в разное время, как тысяча их из набега придет. Ратурай сообразил, что этак от племени у него скоро ничего не останется, и договорился со своими людьми, что те, кого по тысячам распределят, на третью ночь к становищу вернутся. То ли на север хотел податься, то ли у саккаремцев приюта просить — Великий Дух его знает! Да только ничего у него из этой затеи не вышло. Может, кто из своих предал, а может, следили за ними крепко — не он один такой умный выискался, — но только на третью ночь «беспощадные» окружили становище майганов и всех пробиравшихся к нему воинов повыловили. Каждому десятому сломали, как водится, хребет, а остальных вернули в те тысячи, куда они определены были.
— Грустная история, — пробормотал Эврих, поглядывая на скакавшую бок о бок с ним Тайтэки.
— Веселого мало, да ведь майганы не первые, не они и последними будут, — равнодушно отозвался пастух. — С лубокарами то же самое несколько лет назад сталось. Энеруги Хурманчака обмануть непросто, и с теми, кто клятву верности нарушает, он долго не церемонится.
— А с Ратураем он как поступил? Нангов-то ведь простыми воинами в тысячи свои Энеруги не посылает? — поинтересовалась Алиар.
— Тебе-то, рябая, что за дело до нанга майганов? Сама из Фухэя небось? Не сват он тебе, не брат… — Пастух поправил сползший на глаза меховой колпак и зычно крикнул на приумолкших, начавших забывать о своих обязанностях псов: — Ях-х-х! Гони их, толсто-ясопых! Ях-х-х! Ишь, разжирели! Плачут по вам, вислозадые, котлы медные, ножи точеные! Ях-х-х!
— Не знаешь, стало быть, как Хурманчак с нангом майганов поступил? — не унималась Алиар.
— Как-как! — прокаркал упанх недовольно. — Известно как: к коням привязал и порвал на части! Остальных мужчин тоже по тысячам разослал, взамен убитых; недовольных, как овец, прирезал, а огрызки племени в Матибу-Тагал погнал. Точно уж и не знаю: дороги ихними костями мостить или на мясо… — Пастух оскалил желтые зубы в мрачной усмешке. — Одно могу сказать: кончилось племя майганов. И ежели так дело дальше пойдет, то и всем нам скоро конец настанет! Вы думаете, мы овечек этих куда гоним? К становищу своему? Как бы не так — сотнику Каванаю на Тушканий холм. А чем там мои нынче питаются, что на зуб кладут и чем тело от наготы и холода прикрывают — ума не приложу!
— Я-ас-но… — протянул Эврих. Чем дальше продвигались они на юг, тем чаще встречались им люди Энеруги Хурманчака: озлобленные, недовольные, тревожащиеся за судьбу своих близких и в то же время запуганные и бесконечно покорные железной воле Хозяина Степи. От них-то аррант и услышал, что за упоминание о Вратах в Верхний мир, расположенных юго-западнее Матибу-Тагала, Энеруги Хурман-чаком ведено вырывать язык, а около самих Врат поставлен кордон, который хватает всех, кто вблизи окажется, и отправляет либо в штурмовые сотни, либо на невольничьи рынки. Чего-то подобного следовало ожидать — доступ к Вратам перекрывал некогда и Гурцат Кровавый. Однако, пораскинув мозгами и припомнив шутку о том, что рядом с колодцем от жажды не умрешь, Эврих пришел к выводу, что, несмотря ни на какие кордоны, желающие войти во Врата изыскивают все же для этого какие-то возможности, и после осторожных расспросов и вызывающе смелых песен, за которые, услышь их соглядатаи Хурманчака, вырвали бы ему не только язык, но и еще кое-какие жизненно важные органы, убедился в правильности своих предположений. Обойти кордон невозможно, но за определенную мзду — богатому везде дом — дозорные пропускают беглецов к Вратам, не пройдя которые часть людей возвращается и под большим секретом рассказывает об этом своим самым близким родичам и друзьям.
После разговора с пастухом-упанхом к занимавшему Эвриха вопросу: хватит ли хранящихся в его кошеле серебряных монет для подкупа охраняющей Врата стражи, добавился еще один: как ему быть с женщинами, которым, кроме как к несуществующему ныне племени майганов, податься было некуда? По тому, как отмалчивались встреченные ими степняки, услышав вопрос о соплеменниках Тайтэки, можно было и раньше предположить, что те чем-то не угодили Хозяину Степи, и все же аррант надеялся на лучшее, ибо слишком хорошо понимал, какая участь ожидает бездомных женщин в Вечной Степи. Теперь же, прикидывая так и этак, не видел он для них иного пути, как следовать вместе с ним к Вратам и искать убежища в Верхнем мире, где им по крайней мере не будет грозить смерть или рабство.
Распрощавшись с пастухами И отъехав от них достаточно далеко, аррант поделился своими соображениями на этот счет с приунывшими спутницами, но вразумительного ответа на вопрос об их дальнейших планах не получил. Да, собственно говоря, и не рассчитывал он услышать ничего определенного. Женщинам необходимо было время, дабы свыкнуться с мыслью, что надежды их на покровительство Ратурая рухнули и, хотят они того или нет, жить им надобно начинать сызнова.
Для самого Эвриха было очевидно, что в положении их делать это лучше в Верхнем мире, однако уговаривать и уж тем более навязывать это решение спутницам он не собирался. Во-первых, потому что искренне верил — они сами, хорошо поразмыслив, придут к нему. Во-вторых, не раз будучи свидетелем того, как людей проклинали за самые разумные и добрые советы, просто дабы отвести душу и сорвать плохое настроение, предпочитал он соображения свои высказывать, только когда его спросят, а в данном случае и так уже нарушил собственные правила. Поступал он так, впрочем, нередко, за что и не уставал всячески себя корить. И наконец, в-третьих, не мог Эврих до сих пор занять определенную позицию в споре силионских мудрецов о том, печалиться или радоваться надобно тому, что бегут люди из Нижнего мира в Верхний?
С позиции беглецов спорить было не о чем: от хорошей жизни из отчего края не побегут. Рассуждая же непредвзято, места в Верхнем мире хватит всем и чем больше вокруг хороших людей, тем лучше, однако с каждым ушедшим из Нижнего мира хорошим человеком мир этот будет делаться чуточку хуже, и значит, еще тяжелее станет жить в нем оставшимся. Последнее соображение приводило Эвриха к выводу, что ежели спутницы его сами изъявят желание идти к Вратам, то побуждаемы будут к тому объективными причинами, а ежели он станет уговаривать их, то окажет скверную услугу всем остальным жителям Нижнего мира, чего делать, разумеется, не следует…
— Не верю я этому пастуху! — прервала плавное течение мыслей арранта Кари. — После того как он рассказал про Огненное Волшебство, которым будто бы привел Хурманчак Ратурая к присяге на верность, ни единому его слову не верю!
— Напрасно. Мы уже столько раз слышали о разрушении стен приморских городов, что у меня ни малейшего сомнения в достоверности этих рассказов не возникает, — ответил Эврих. Взгляд его упал на низкие кожаные сапоги, и он с удовольствием пошевелил паль цами ног, ощущая, как тепло и уютно ему в обновке, подаренной пастухами-фастами пять-шесть дней назад. До чего же дружелюбный народ эти степняки, умеют добром на добро отвечать! Если бы не заваренная Хур-манчаком каша, одно бы удовольствие было по Вечной Степи ехать. Особенно когда дождя нет…
— Насчет проломов в городских стенах спорить не буду — может, и наколдовал этот Зачахар какую-нибудь пакость! — упорствовала Кари. — А в то, что простые воины Хурманчаковы закидали майганов шарами, изрыгающими огонь и сеющими смерть, — вовеки не поверю! Не было никогда у степняков такого оружия, а колдун, если смертоносные шары и делает, обычным воинам раздавать не будет — на них никакого чародейства не напасешься!
— Много ты в чародействе понимаешь! — беззлобно подначила подругу Алиар.
— Уж столько-то понимаю! Коли колдун такой могучий да всесильный, Хурманчаку и войска никакого иметь не надо. Взмахнет Зачахар рукой — и все перед ним на колени падут, головы покорно склонят, — продолжала девушка гнуть свое, поглядывая на Алиар исподлобья.
Отношения между подругами становились с каждым днем все напряженнее, и причину этого Эврих понять не мог. Он укоризненно взглянул на Кари, потом на Алиар, но упоминание об изрыгающих огонь смертоносных шарах увлекло его мысли в ином направлении.
После знакомства с Тразием Пэтом и Агеробарбом он доподлинно знал, что магам доступно многое такое, о чем обычные люди и помыслить не могут. Путешествие с Волкодавом по стране итигулов убедило его в том, что порой и боги недвусмысленно возвещают смертным свою волю. Чудесное спасение во время резни на «Морской деве» и странствие в чреве кита-отшельника — сегваны-то, поди, отделались легким испугом и «Крылатый змей», надо думать, достиг уже острова Печальной Березы — наводили арранта на мысль, что вмешивался кто-то из Небожителей и в его судьбу. Все это, однако, еще не означало, что любое непонятное явление следует списывать на волю богов и вмешательство магов,
Если, к примеру, вспомнить небьющуюся посуду, которую наловчился делать галирадский стекловар Остей при помощи Тилорна, или блестящие, словно из серебра сработанные, не боящиеся влаги доспехи мастера Крапивы, к изготовлению которых тоже приложил руку великий ученый с далекой звезды, то получалось, что Зачахарово Огненное Волшебство очень даже могло иметь вполне разумное объяснение. Во всяком случае, смертоносные шары, с появлением которых у шайки Хурманчака и началось его стремительное возвышение, больше походили на нечто изготовленное человеческими руками, чем на сверхъестественные молнии Агеробар-бова посоха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65