Он лечился водой и сном до тех пор, пока не ощутил ужасающий, совершенно непереносимый голод, вселивший в него уверенность, что дела идут на лад. Ежели у недужного проснулся аппетит, значит, жить будет, решил Эврих и, доковыляв до мелководья, принялся отрывать от валунов двустворчатые ракушки-береговуш-ки. В вареном виде они представляли великолепную закуску и употреблялись в пищу всеми народами и племенами, живущими на берегах как южных, так и северных морей. Когда выбора нет, их можно есть и в сыром виде, что Эврих и сделал, после чего вновь выбрался на берег и заснул мертвым сном.
Проснувшись от холода, он впервые подумал, что дождю пора бы уже прекратиться. После непродолжительных поисков ему удалось отыскать сухое местечко между двумя наклонившимися навстречу друг к другу базальтовыми глыбами, но даже здесь холод давал о себе знать, а для того, чтобы воплотить в жизнь мечту О весело потрескивающем, ласковом костре, у него было все еще слишком мало сил.
Итак, он спал, пожирал огромное количество сырых моллюсков, снова спал и вновь отправлялся за ракушками, громко разговаривая сам с собой. Он, видимо, был на грани помешательства, но потом от холода, голода или по каким-то иным причинам в голове у него начало проясняться. И чем четче становились его мысли, тем менее завидным казалось нынешнее положение. Сон на холодном влажном песке превратился в сплошное мучение, а живот при виде скользких, воняющих водорослями моллюсков начинал протестующе урчать и болезненно сжиматься. Пока дождь не прекратится и на небе не покажутся солнце или звезды, Эврих не мог определить, куда занес его кит, и потому надумал двигаться по берегу моря в том направлении, где предположительно находился юг. Отыскав, брошенные было за ненадобностью лохмотья, он изготовил из них некое подобие набедренной повязки. Перерыв в очередной раз сумку, убедился, что кроме пенала с «маяком» Тилорна, раскисшими, слипшимися рукописями и мешочком с серебряными монетами в ней ничего нет, и отправился в путь, искренне жалея об оставленном в чреве кита обломке кинжала.
Он шел то по песчаным, то по галечным пляжам, временами углубляясь в прибрежные рощи в поисках орехов, грибов, съедобных кореньев, ягод и каких-нибудь лечебных трав, но не мог отыскать ничего полезного и, что угнетало его значительно больше, нигде не находил никаких признаков человеческого жилья. Разглядев как-то с прибрежных холмов сквозь частую сеть дождя небольшое озерцо, аррант устремился к нему и набрел на заброшенный сад, в котором набрал кислых яблок и красных и мелких, но вполне съедобных слив После тщательных поисков обнаружил неподалеку от сада столь же запущенный огород, где разжился морковью и редиской, но от самого дома не осталось даже следа, и Эврих еще два дня шел по пустынному побережью, теряясь в догадках по поводу того, куда же забросила его судьба на этот раз.
И чем дольше размышлял он на эту тему, тем пасмурнее становилось у него на душе — судя по прибрежной растительности и безлюдью, попасть его угораздило на западную оконечность Восточного материка. Если это действительно так, то людей ему предстоит встретить очень и очень не скоро и ни малейшего удовольствия , от общения с ними он не получит. Ибо от берега моря до подножия Самоцветных гор простирается на юг аж. до саккаремской границы Вечная Степь, и живет в ней тьма кочевых племен, слухи о дикости и жестокости которых дошли даже до Верхней Аррантиады.
Так и этак рассматривая шутку, которую сыграл с ним кит-отшельник, Эврих не впал в беспросветное уныние и по прошествии некоторого времени даже начал находить в ней нечто забавное. Причин для этого, если вдуматься, было предостаточно. Во-первых, он выжил в чреве кита, что само по себе достойно изумления — не так-то просто, оказывается, его угробить. Во-вторых, прежде ему не попадались рукописи о Вечной Степи, и если он выживет, то главы, посвященные этим местам, бесспорно сделают его «Дополнения» уникальными. В-третьих, волдыри на руках и ногах благополучно сошли, ожоги и зуд больше не беспокоили, новая кожа выглядит ничуть не хуже старой, а на месте выпавших волос, быть может, еще появятся другие. Но даже если этого не произойдет, лучше лишиться волос, чем головы, к чему он был весьма близок. В общем, памятуя, что уныние сначала парализует дух, а потом разрушает тело, Эврих, поискав, сумел найти множество доказательств тому, что участи его может позавидовать любой обитатель Нижнего и Верхнего миров. А еще чуть позже память услужливо подсказала, что где-то на юге Вечной Степи имеются Врата в Верхний мир, о чем мельком упоминалось в книгах, читанных им в библиотеке блистательного Силиона.
При мысли о Вратах, аррант, как всегда, ощутил легкое недомогание: с какой стороны на него ни взгляни — не был он праведником и не переставал удивляться, чего ради позволяют ему боги беспрепятственно шастать из мира в мир? И если, даже миновав очередные Врата, чувствовал он себя великим жуликом, бессовестно прикидывавшимся не тем, кем был на самом деле, то что уж говорить о внутренней дрожи, охватывавшей его в преддверии перехода? А ведь эти Врата станут для него четвертыми! Мысль о том, что положена будет грязненькая душа его, отягощенная многими прегрешениями, на сверкающие весы, никоим образом не способствовала поднятию духа, а ежели еще вспомнить истории о том, что при переходе через новые, четвертые по счету, Врата человек может быть закинут куда угодно или вовсе бесследно исчезнуть из обоих миров… Последнее соображение, впрочем, беспокоило Эвриха меньше всего, поскольку выбора у него все равно не было. К тому же путь обещал быть нелегким, и ему с трудом верилось в возможность достичь когда-либо хотя бы и четвертых по счету Врат, затерянных где-то в самом сердце Вечной Степи…
Удача, однако, продолжала сопутствовать ему, в чем он убедился, выйдя к устью широкой безымянной реки. Такие места издавна заселялись людьми, и аррант полагал, что серебряные монеты тинвиленской чеканки обеспечат его теплой непромокаемой одеждой и горячей пищей. Серебро всюду останется серебром, и если среди здешнего люда найдутся купцы, — а где им еще и быть, как не в городе или поселке, стоящих при впадении полноводной реки в море? — то, верно, они не откажутся снабдить его всем необходимым. Как знать, не пошлют ли ему боги встречу с земляком и не слишком ли рано он начал готовиться к путешествию через Вечную Степь?..
Преисполнившись радужных надежд, Эврих поднялся на несколько полетов стрелы вверх по течению реки, но левый берег ее оказался так же безлюден, как и морское побережье. Заросший густой травой, он, полого спускаясь к воде, оканчивался узким каменистым пляжем и, казалось, прямо-таки создан Всевышним для заселения рыбаками и ремесленниками. Месту этому приличествовало изобиловать торговцами, переправляющими заморские товары в глубь страны, в обмен на продукты, изготовленные здешними земледельцами, скотоводами и ремесленниками. Берег должен кишеть ими, как шкура бездомного пса паразитами, ан нет!
Эврих потер заросший золотистой щетиной подбородок и постарался уверить себя, что поселок находится на правом берегу, разглядеть который сквозь серую пелену дождя не было ни малейшей возможности.
— Делать нечего, придется переплывать реку, — без особого энтузиазма пробормотал аррант, пытаясь припомнить, что же ему доводилось читать о водяных гадах, водящихся в здешних краях. Однако упоминавшим о Вечной Степи авторам самим в ней бывать не доводилось, а пересказанные ими слухи и легенды мало отличались от тех, что бытуют у самых разных племен и народов. Ничего кроме обычных баек о девах-водяницах, говорящих тритонах, достигавших роста взрослого мужчины, и гигантских раковинах-людоедках на ум не шло, и Эврих, поубористее уложив сумку, в которой и так плескалась дождевая водица — в самую пору головастиков разводить, — вступил в мутную, желто-бурую реку. Поджал пальцы босых ног, представив, как вцепляется в них клешней какая-нибудь оголодавшая гадина, и решительно зашагал на глубину, отметив про себя, что течение здесь сильное и надобно забирать правее, дабы не унесло его в море.
Но, как ни старался Эврих выгребать вправо, забирая вверх по течению, его, сильно исхудавшего, измученного холодом и непрекращающимся дождем, привыкнуть к которому жителю солнечной Аррантиады было совсем не просто, все же изрядно снесло к морю, и он вынужден был приложить поистине героические усилия, чтобы достигнуть правого берега, оказавшегося крутым и каменистым. Бурая вода бурлила у громадных черных глыб, норовя затянуть под них усталого пловца. Несколько раз его кружили полные всевозможного сора водовороты, а сучковатый топляк, удивительно похожий на кровожадное чудище, напугал чуть не до смерти и заставил глотнуть мутной воды. В конце концов полузахлебнувшийся аррант отказался от попыток вылезти из реки в столь негостеприимном месте и позволил течению волочь себя вдоль берега, надеясь отыскать мало-мальски не загроможденный камнями участок. Это было рискованное решение, и Эврих уже пришел к печальному выводу, что на сей раз он перехитрил сам себя, когда перед ним открылся широченный каменный откос, не взобраться на который мог только ленивый. В кровь обдирая руки и ноги об обломки приросших к черной скале раковин, он выполз из стремительного потока, встал на четвереньки и, к величайшей своей радости, увидел вмурованное в камень, позеленевшее от времени, тяжелое бронзовое кольцо.
— Ну вот! — торжествующе провозгласил аррант, с трудом переводя дыхание. — Есть, значит, тут люди! Не может такое удобное место пустовать!
С кряхтением разогнувшись, он заковылял на негнущихся ногах подальше от воды и, вскарабкавшись на вершину скалы, в изумлении остановился. В полусотне шагов от того места, где он выбрался на берег, в хмурое, сочащееся мелким дождем небо вздымалась высоченная башня квадратного сечения, сложенная из ноздреватых, изъеденных непогодой массивных блоков серого камня.
— Старинный маяк! Построен аррантами во время Великой экспансии! — с трепетом в голосе возвестил Эврих и, уже догадываясь, что надеждам на теплый кров и горячий обед сбыться не суждено, огляделся по сторонам.
Остовы стен трех или четырех длинных каменных зданий, едва поднимавшиеся из непроходимой завали ржавых трав и побуревших колючек, — вот и все, что осталось от форта аррантов, высадившихся некогда на этой земле ради умножения собственных богатств и славы своей несравненной родины. В минувшие дни соплеменники Эвриха не строили крепостей, полагая, что взаимовыгодная торговля — лучшая гарантия их безопасности. И так оно и было до тех пор, пока не появлялся какой-нибудь Гурцат Кровавый, воины которого не задумываясь сворачивали головы и обычным наседкам и тем, что несли золотые яйца. Обычно арранты не возвращались на старые пепелища. Мир достаточно велик, чтобы цепляться за тот или иной заморский порт, и уж во всяком случае золото, вырученное от торговли коврами, слонами или соболями, не стоит благородной крови их соплеменников. Рассуждая подобным образом арранты все реже и реже покидали пределы своей цветущей отчизны, а те, кому почему-либо не сиделось дома, разбредались по Верхнему миру, где, даже далеко за пределами Аррантиады, поселкам их, выраставшим вокруг поставленных над морем маяков, не грозили мечи и топоры новоявленных повелителей вселенной.
Нижний мир быстро забыл Великую экспансию ар-рантов. Первую в истории человечества и, быть может,' последнюю мирную экспансию, и лишь квадратные башни заброшенных за ненадобностью местными жителями маяков продолжали вздыматься в небо нерушимыми памятниками первопроходцам. Причем нерушимость их отнюдь не была преувеличением, в чем Эврих имел возможность неоднократно увериться собственными глазами. Вот и эта, достигавшая сотни локтей в высоту башня, несмотря на то что все окружавшие ее постройки давно развалились, почти не пострадала от времени и рук здешних варваров. Вытесанные из местного камня блоки были так хорошо пригнаны друг к другу, что хоть сейчас поднимайся по крутой винтовой лестнице наверх и зажигай маячный огонь. Пожалуй, именно так он и поступит, если найдет пищу для костра, решил Эврих после недолгих колебаний — лучшего укрытия от дождя ему до наступления темноты все равно не сыскать.
Поверхность Бэругур пенилась и вскипала, как вода в поставленном на огонь котелке, и Тайтэки то и дело покусывала большой палец правой руки, бормоча заклятия от злых духов. Ей чудилось, что из мутной, взбаламученной недавними дождями воды вот-вот вынырнет какое-нибудь жуткое страшилище и увлечет хлипкую лодку на дно реки. Как и большинство степнячек, она не умела плавать и испытывала суеверный ужас перед могучей рекой.
Временами молодая женщина порывалась разбудить скорчившихся на дне лодки Алиар и Кари, но в последний момент жалость брала верх и останавливала ее — проведшие ночь в седле, женщины едва успели смежить глаза в доме Тамгана и нуждались в отдыхе больше, чем она в ободрении и утешении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65