Но с Нитэки он не посмеет обращаться дурно! Боги Покровители не допустят, его соплеменники не осмелятся…
— Твои собственные люди убоятся гнева Великого Духа…
— Ах вот ты о чем! — Тамган убрал сапог с головы пленницы и расхохотался скрипучим, лающим смехом. — Кокуры получили благословение шамана на этот набег. Два года я обрабатывал их, и теперь они не убоятся ничего. Припомни, как вели они себя в становище твоего мужа, и оставь несбыточные надежды. Великий Дух помогает сильным, так было и так будет. Все остальное придумали лукавые трусы, дабы обезопасить свою жизнь и добро.
— Не верю тебе! — процедила Тайтэки, с ужасом чувствуя, что нанг не врет — его раскрашенные воины действительно были беспощадны. Она вспомнила труп Дзакки, увиденный ею, когда нукеры Тамгана волокли ее из шатра, и содрогнулась. Если уж они подняли руку на шамана…
— Зря не веришь, — кривым ножом нанг перерезал ремни на ногах женщины и рывком поднял ее с войлока. Тайтэки качнулась, но Тамган, не дав ей упасть, потащил пленницу на другую половину шатра. Бросил у горящего очага и громко крикнул: — Эй, кто там! Позовите ко мне Хайкана!
— Чего тебе нужно от меня? — вопросила Тайтэки, поджимая под себя ноги и упираясь в пол связанными за спиной руками. — Ты же знаешь — я ненавижу тебя!
— Я желаю, чтобы ты согревала мне ложе длинными зимними ночами. Ты доказала, что чрево твое плодоносно, и значит, сможешь подарить мне сыновей. — Тамган уселся напротив пленницы, плеснул в чашу архи и начал прихлебывать ее маленькими глоточками.
— У кокуров не нашлось дев, готовых разделить с тобой ложе? Неужто из-за меня стоило нарушать мир между племенами?
— Стоило. Среди моих соплеменниц нету подобных тебе. Ради тебя я готов развязать войну с сотней племен.
Тайтэки опустила глаза, против воли чувствуя себя польщенной словами нанга. Оказывается, не только герои улигэров способны затевать войны, чтобы заполучить приглянувшуюся им девицу. Кто бы мог подумать, что Тамган так сильно любит ее…
Нанг кокуров прикрыл глаза. Когда дочь Нибунэ предпочла ему Фукукана, он убедил себя, что безумно влюблен в нее. Он думал, что… Впрочем, вспоминать об этом не имело смысла, ибо обида вытеснила из его сердца любовь. Потом начали забываться и оскорбления, нанесенные ему Тайтэки на Кургане Предков, а стремление отомстить сменил трезвый расчет. Чтобы пережить эту зиму на берегу Бэругур, ему нужна была помощь Канахара, но за нее надобно платить и проще всего было рассчитаться с кунсом и его комесами лошадьми, овцами и женщинами соседей. О Тайтэки он давно уже перестал думать. Ой-е, ему совершенно все равно, кто будет ублажать его в постели, однако девчонка хороша собой, к тому же не зря в Вечной Степи говорят: сапоги нравятся свои — разношенные, а лошади и жены — чужие. Он возвысится в глазах соплеменников, если сумеет приручить жену Фукукана, а уверить глупую бабу, будто набег на хамбасов затеян им из любви к ней, ничего не стоит. Можно, конечно, просто припугнуть Тайтэки, расписав, какая ужасная судьба ожидает ее дочь, если она не сумеет удовлетворить его, именно так он и собирался поступить, но разумно ли запугивать там, где достаточно будет пары ласковых слов? Плод, сам падающий в руки, как известно, несравнимо слаще того, который приходится сбивать палкой…
— Помнится, я предупреждал тебя, что ты будешь моей, и, как видишь, так оно и вышло. Моя любовь…
Полог шатра заколыхался, и Тамган, оборвав признания на полуслове, спросил:
— Хайкан? Входи, гость дорогой. Я призвал тебя, чтобы ты поведал этой женщине о вещем сне, посланном тебе Великим Духом. — Нанг вытащил из-за пояса нож и перебросил его через очаг к ногам Тайтэки.
— С радостью повинуюсь, Тамган-нанг. Всем и каждому хотел бы я рассказать о чудесном сне, ибо узнать волю Великого Духа, значит, стать хозяином своей судьбы… — Хайкан говорил не торопясь, обкатанными убедительными фразами, нисколько не огорчаясь тому, что Тайтэки, крутясь и изворачиваясь, дабы перерезать ремни, стягивающие ее руки за спиной о брошенный Там-ганом нож, слушает его не слишком внимательно. Не беспокоил шамана и отсутствующий вид нанга, внимание которого было поглощено молодой женщиной. Не переставая говорить, он тоже с интересом наблюдал за тем, как натягивается халат на ее высокой груди, как плотно облегает ткань тугие бедра, как обнажаются при неловких движениях узкие стопы, точеные щиколотки и крепкие икры.
«Лису губит шкура, женщину — красота», — с горечью думала Тайтэки, почти физически ощущая на себе жадный взгляд нанга, от которого краска заливала ее щеки и шею. Она попалась в капкан, и неумолимый этот мужчина, без сомнения, сумеет получить от нее все что пожелает. Ни Фукукан, ни кокуры, ни этот молоденький шаман не придут ей на помощь. Ее годовалая дочь в руках Тамгана, и тот не задумываясь скормит ее свиньям, чтобы добиться покорности той, ради кого он попрал обычаи предков. Так стоит ли упрямиться? Не лучше ли добровольно отдать себя сумасшедшему нангу и испытать страсть этого хмурого, готового на любые преступления человека? Выбор не велик. Так или иначе, он возьмет ее, вопрос лишь в том, будет ли она изнасилована, как строптивая рабыня, после чего Нитэки придется дорого расплачиваться за упрямство матери, или…
Ремень наконец лопнул, и молодая женщина, скинув путы, принялась усердно растирать онемевшие руки.
— Для Вечной Степи настали новые времена, и кто не приспособится к ним, заплатит за это жизнью… — продолжал вещать Хайкан, глядя на видневшиеся под разошедшимся воротом плечи Тайтэки. Поймав его взгляд, она подняла руку, чтобы застегнуть халат, но не сводивший с нее глаз Тамган негромко приказал:
— Не делай этого.
— Да как ты смеешь!.. — начала было Тайтэки гневно и замолчала, окончательно осознав, что выбора у нее нет. В Вечной Степи и впрямь многое изменилось, если Тамган мог посулить бросить ее дочь на съедение муравьям и Великий Дух не испепелил его на месте.
— Благодарю тебя, Хайкан, я вижу, слова твои проникли в душу этой женщины, — нанг протянул шаману чашу с архой и, когда тот осушил ее, кивнул Тайтэки: — Проводи дорогого гостя до порога.
Пленница негодующе сверкнула глазами, поджала губы и, грациозно поднявшись с войлока, последовала за шаманом к выходу из шатра.
Глядя в спину удаляющегося Хайкана, Тайтэки ощутила, что сейчас самый подходящий и, быть может, последний момент, когда она, кинувшись со всех ног в ночной мрак, способна еще избежать домогательств Тамгана. Однако мысль о дочери и сознание .того, что только чудо способно вывести ее из становища кокуров, удержали женщину от решительного шага. И тут нанг кокуров холодным голосом произнес:
— Вернись, не забывай о муравейнике. Тайтэки попятилась от входа в шатер и обернулась.
— Подойди ко мне, — велел нанг, и молодая женщина, почувствовав неожиданное облегчение от того, что теперь ей не надо ничего решать и выбор, если таковой и был у нее, уже сделан, шагнула к Тамгану.
— Ближе.
Лениво, словно нехотя, нанг протянул руку, и она ощутила мозолистые пальцы на своем горле. Он гладил ее неторопливо и уверенно: подержал в ладони подбородок, коснулся нижней губы, снова вернулся к горлу, скользнул по нему концами пальцев. Горячая ладонь легла между ключицами, и Тайтэки с ужасом ощутила, как зарождается в ней желание, сердце начинает стучать быстрее и громче, колени слабеют, а по спине ползут капли жаркого пота.
— Расстегни халат.
Она протестующе замотала головой, но руки сами собой принялись расстегивать костяные пуговки. Сухие и жесткие ладони нанга легли на плечи Тайтэки, она потупила глаза и чуть слышно выдохнула:
— Нет! Пожалуйста, не надо… Халат вместе с рубашкой упали к ее ногам, и Тамган, кривя неулыбчивый рот, скомандовал:
— А теперь проверь, не ошиблась ли ты, назвав меня мерином.
Пленница вновь замотала головой, желая, чтобы все это поскорее кончилось, и в то же время понимая, что, как бы она ни упиралась, ей придется исполнить все приказания нанга, потому что отступать теперь было бы глупо и смешно. Драться и кричать на потеху расположившихся за стенами шатра нукеров Тамгана следовало раньше…
Нанг надвинулся на обнаженную женщину, рука поймала толстую косу, вцепилась в затылок.
— Ну? Делай, что я сказал, моя стройноногая лань! И если тебе так уж нужно оправдание, считай, что делаешь это ради своей дочери.
Он заставил ее откинуть голову и впился губами в горло, потом в грудь… Тайтэки застонала, изгибаясь и переступая с ноги на ногу, чтобы не упасть. Левая рука нанга пробежала по животу, коснулась внутренней стороны бедер и вторглась в святая святых ее тела.
— Не-ет… Не… А-а-а! — Молодая женщина выгнулась подобно натянутому до предела луку и, чувствуя, что ноги отказываются ее держать, обхватила Тамгана руками за шею.
Даже в шутку ей не следовало называть его мерином, ибо он ни в чем не уступал Фукукану. Более того, к сорока годам Тамган постиг нехитрую истину, гласящую, что, ежели мужчина хочет завоевать женщину — ему следует больше думать о ней, чем о себе. Совершенно справедливо полагая, что подобного рода жертва по прошествии времени с лихвой окупится, он заставил Тайтэки рыдать и кричать от наслаждения весь остаток ночи, и к утру она готова была признать, что сами Боги Покровители отдали ее в умелые руки нанга кокуров. К сожалению, Фукукан не ведал об этом ни сном ни духом и неведению этому еще суждено было в урочный час принести свои плоды.
Щурясь на восходящее солнце, Эврих поудобнее устроил связанные руки на коленях и некоторое время наблюдал за сегванами, дружно работающими веслами. Несмотря на самые верные приметы, северо-восточный ветер не стихал, и, как Демитар ни мудрствовал, в конце концов ему все же пришлось свернуть бесполезный парус. «Косатка» второй день шла на веслах, мореходы ворчали и, конечно, винили во всем аррантского колдуна. Эврих даже не пытался возражать. На острове Спасения, когда он попробовал убедить сегванов в своей непричастности к чародейству, ему изрядно намяли бока, и теперь у него не возникало никакого желания искушать судьбу. Хотя маленькую победу он все же одержал, отказавшись браться за весло. Помогать своим тюремщикам он не согласился бы даже под страхом смерти. Сегваны вынуждены были отступить и, естественно, относиться к нему после этого стали еще хуже.
— А жаль, — пробормотал Эврих, испытывая к обидчикам своим, как это часто с ним случалось, именно жалость. Гневаться, сердиться или ненавидеть их он решительно не мог, потому что суеверие этих здоровенных отважных парней было чем-то сродни детской боязни темноты, и винить во всем происшедшем ему следовало только себя самого. Во-первых, за то, что дал спутникам повод заподозрить его в причастности к ведовству, а во-вторых, за то, что не сумел доказать злобный умысел Демитара, возведшего на него поклеп по наущению Хономера. В том, что капитан обвинил его, стремясь угодить Избранному Ученику Богов-Близнецов, Эврих не сомневался, однако исправить что-либо он сейчас все равно не мог и, вместо того чтобы предаваться бесплодным сожалениям, вернулся к сочинению баллады о последнем плавании Ас-тамера. Прикрыл глаза и начал старательно вспоминать, что же он почувствовал при виде каменного утеса, прозванного мореходами Всадником…
…Нас шквал подхватил и по морю понес,
И вот перед нами воздвигся утес.
Из туч и из волн — восклицательный знак,
Страшится которого каждый моряк.
Как всадник, что поднял коня на дыбы,
Как призрак возмездья, как символ беды —
Он вырос. И нам не спастись, не свернуть!
Мы встретимся: грудью ударимся в грудь…
Увы, нам судьбу выбирать не дано,
И рады взлететь мы, но ляжем на дно…
Всегда не хватает разбега на пядь,
Чтоб нам научиться как птицы летать.
И каменный Всадник — законный удел
Того, кто как птицы летать захотел.
…А даль так манила: чиста и светла,
Еще бы немного — и вот два крыла
С серебряным звоном плеснут за спиной…
Все ближе и ближе зловещий прибой.
Прощайте, простите!.. И все же грудь в грудь
Столкнуться — получше, чем просто уснуть!
Хрустят корабельные ребра… Другой
Пускай два крыла ощутит за спиной…
Эврих открыл глаза. Вышло нечто совсем не похожее на то, что он задумывал. Нечто вроде бы и не относящееся к плаванию Астамера, и в то же время…
— Колдун, ты опять что-то бормочешь? Придется, видно, тебе рот завязать, раз уж ты добром уняться не хочешь! — пригрозил Аларбих.
— Он, клянусь бородой Храмна, он встречный ветер наговаривает! — поддержал подозрительного сег-вана кто-то из товарищей и тут же сам себя оборвал: — Ого! Гляньте-ка, кит! Что б меня Хегг проглотил, вот так встреча!
Мореходы, один за другим поднимая весла, начали оборачиваться, вглядываясь в указанном направлении.
— И верно, кит! Ну и громадина! Вот бы такого загарпунить!
— Загарпунить не долго, а что потом с этакой махиной делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Твои собственные люди убоятся гнева Великого Духа…
— Ах вот ты о чем! — Тамган убрал сапог с головы пленницы и расхохотался скрипучим, лающим смехом. — Кокуры получили благословение шамана на этот набег. Два года я обрабатывал их, и теперь они не убоятся ничего. Припомни, как вели они себя в становище твоего мужа, и оставь несбыточные надежды. Великий Дух помогает сильным, так было и так будет. Все остальное придумали лукавые трусы, дабы обезопасить свою жизнь и добро.
— Не верю тебе! — процедила Тайтэки, с ужасом чувствуя, что нанг не врет — его раскрашенные воины действительно были беспощадны. Она вспомнила труп Дзакки, увиденный ею, когда нукеры Тамгана волокли ее из шатра, и содрогнулась. Если уж они подняли руку на шамана…
— Зря не веришь, — кривым ножом нанг перерезал ремни на ногах женщины и рывком поднял ее с войлока. Тайтэки качнулась, но Тамган, не дав ей упасть, потащил пленницу на другую половину шатра. Бросил у горящего очага и громко крикнул: — Эй, кто там! Позовите ко мне Хайкана!
— Чего тебе нужно от меня? — вопросила Тайтэки, поджимая под себя ноги и упираясь в пол связанными за спиной руками. — Ты же знаешь — я ненавижу тебя!
— Я желаю, чтобы ты согревала мне ложе длинными зимними ночами. Ты доказала, что чрево твое плодоносно, и значит, сможешь подарить мне сыновей. — Тамган уселся напротив пленницы, плеснул в чашу архи и начал прихлебывать ее маленькими глоточками.
— У кокуров не нашлось дев, готовых разделить с тобой ложе? Неужто из-за меня стоило нарушать мир между племенами?
— Стоило. Среди моих соплеменниц нету подобных тебе. Ради тебя я готов развязать войну с сотней племен.
Тайтэки опустила глаза, против воли чувствуя себя польщенной словами нанга. Оказывается, не только герои улигэров способны затевать войны, чтобы заполучить приглянувшуюся им девицу. Кто бы мог подумать, что Тамган так сильно любит ее…
Нанг кокуров прикрыл глаза. Когда дочь Нибунэ предпочла ему Фукукана, он убедил себя, что безумно влюблен в нее. Он думал, что… Впрочем, вспоминать об этом не имело смысла, ибо обида вытеснила из его сердца любовь. Потом начали забываться и оскорбления, нанесенные ему Тайтэки на Кургане Предков, а стремление отомстить сменил трезвый расчет. Чтобы пережить эту зиму на берегу Бэругур, ему нужна была помощь Канахара, но за нее надобно платить и проще всего было рассчитаться с кунсом и его комесами лошадьми, овцами и женщинами соседей. О Тайтэки он давно уже перестал думать. Ой-е, ему совершенно все равно, кто будет ублажать его в постели, однако девчонка хороша собой, к тому же не зря в Вечной Степи говорят: сапоги нравятся свои — разношенные, а лошади и жены — чужие. Он возвысится в глазах соплеменников, если сумеет приручить жену Фукукана, а уверить глупую бабу, будто набег на хамбасов затеян им из любви к ней, ничего не стоит. Можно, конечно, просто припугнуть Тайтэки, расписав, какая ужасная судьба ожидает ее дочь, если она не сумеет удовлетворить его, именно так он и собирался поступить, но разумно ли запугивать там, где достаточно будет пары ласковых слов? Плод, сам падающий в руки, как известно, несравнимо слаще того, который приходится сбивать палкой…
— Помнится, я предупреждал тебя, что ты будешь моей, и, как видишь, так оно и вышло. Моя любовь…
Полог шатра заколыхался, и Тамган, оборвав признания на полуслове, спросил:
— Хайкан? Входи, гость дорогой. Я призвал тебя, чтобы ты поведал этой женщине о вещем сне, посланном тебе Великим Духом. — Нанг вытащил из-за пояса нож и перебросил его через очаг к ногам Тайтэки.
— С радостью повинуюсь, Тамган-нанг. Всем и каждому хотел бы я рассказать о чудесном сне, ибо узнать волю Великого Духа, значит, стать хозяином своей судьбы… — Хайкан говорил не торопясь, обкатанными убедительными фразами, нисколько не огорчаясь тому, что Тайтэки, крутясь и изворачиваясь, дабы перерезать ремни, стягивающие ее руки за спиной о брошенный Там-ганом нож, слушает его не слишком внимательно. Не беспокоил шамана и отсутствующий вид нанга, внимание которого было поглощено молодой женщиной. Не переставая говорить, он тоже с интересом наблюдал за тем, как натягивается халат на ее высокой груди, как плотно облегает ткань тугие бедра, как обнажаются при неловких движениях узкие стопы, точеные щиколотки и крепкие икры.
«Лису губит шкура, женщину — красота», — с горечью думала Тайтэки, почти физически ощущая на себе жадный взгляд нанга, от которого краска заливала ее щеки и шею. Она попалась в капкан, и неумолимый этот мужчина, без сомнения, сумеет получить от нее все что пожелает. Ни Фукукан, ни кокуры, ни этот молоденький шаман не придут ей на помощь. Ее годовалая дочь в руках Тамгана, и тот не задумываясь скормит ее свиньям, чтобы добиться покорности той, ради кого он попрал обычаи предков. Так стоит ли упрямиться? Не лучше ли добровольно отдать себя сумасшедшему нангу и испытать страсть этого хмурого, готового на любые преступления человека? Выбор не велик. Так или иначе, он возьмет ее, вопрос лишь в том, будет ли она изнасилована, как строптивая рабыня, после чего Нитэки придется дорого расплачиваться за упрямство матери, или…
Ремень наконец лопнул, и молодая женщина, скинув путы, принялась усердно растирать онемевшие руки.
— Для Вечной Степи настали новые времена, и кто не приспособится к ним, заплатит за это жизнью… — продолжал вещать Хайкан, глядя на видневшиеся под разошедшимся воротом плечи Тайтэки. Поймав его взгляд, она подняла руку, чтобы застегнуть халат, но не сводивший с нее глаз Тамган негромко приказал:
— Не делай этого.
— Да как ты смеешь!.. — начала было Тайтэки гневно и замолчала, окончательно осознав, что выбора у нее нет. В Вечной Степи и впрямь многое изменилось, если Тамган мог посулить бросить ее дочь на съедение муравьям и Великий Дух не испепелил его на месте.
— Благодарю тебя, Хайкан, я вижу, слова твои проникли в душу этой женщины, — нанг протянул шаману чашу с архой и, когда тот осушил ее, кивнул Тайтэки: — Проводи дорогого гостя до порога.
Пленница негодующе сверкнула глазами, поджала губы и, грациозно поднявшись с войлока, последовала за шаманом к выходу из шатра.
Глядя в спину удаляющегося Хайкана, Тайтэки ощутила, что сейчас самый подходящий и, быть может, последний момент, когда она, кинувшись со всех ног в ночной мрак, способна еще избежать домогательств Тамгана. Однако мысль о дочери и сознание .того, что только чудо способно вывести ее из становища кокуров, удержали женщину от решительного шага. И тут нанг кокуров холодным голосом произнес:
— Вернись, не забывай о муравейнике. Тайтэки попятилась от входа в шатер и обернулась.
— Подойди ко мне, — велел нанг, и молодая женщина, почувствовав неожиданное облегчение от того, что теперь ей не надо ничего решать и выбор, если таковой и был у нее, уже сделан, шагнула к Тамгану.
— Ближе.
Лениво, словно нехотя, нанг протянул руку, и она ощутила мозолистые пальцы на своем горле. Он гладил ее неторопливо и уверенно: подержал в ладони подбородок, коснулся нижней губы, снова вернулся к горлу, скользнул по нему концами пальцев. Горячая ладонь легла между ключицами, и Тайтэки с ужасом ощутила, как зарождается в ней желание, сердце начинает стучать быстрее и громче, колени слабеют, а по спине ползут капли жаркого пота.
— Расстегни халат.
Она протестующе замотала головой, но руки сами собой принялись расстегивать костяные пуговки. Сухие и жесткие ладони нанга легли на плечи Тайтэки, она потупила глаза и чуть слышно выдохнула:
— Нет! Пожалуйста, не надо… Халат вместе с рубашкой упали к ее ногам, и Тамган, кривя неулыбчивый рот, скомандовал:
— А теперь проверь, не ошиблась ли ты, назвав меня мерином.
Пленница вновь замотала головой, желая, чтобы все это поскорее кончилось, и в то же время понимая, что, как бы она ни упиралась, ей придется исполнить все приказания нанга, потому что отступать теперь было бы глупо и смешно. Драться и кричать на потеху расположившихся за стенами шатра нукеров Тамгана следовало раньше…
Нанг надвинулся на обнаженную женщину, рука поймала толстую косу, вцепилась в затылок.
— Ну? Делай, что я сказал, моя стройноногая лань! И если тебе так уж нужно оправдание, считай, что делаешь это ради своей дочери.
Он заставил ее откинуть голову и впился губами в горло, потом в грудь… Тайтэки застонала, изгибаясь и переступая с ноги на ногу, чтобы не упасть. Левая рука нанга пробежала по животу, коснулась внутренней стороны бедер и вторглась в святая святых ее тела.
— Не-ет… Не… А-а-а! — Молодая женщина выгнулась подобно натянутому до предела луку и, чувствуя, что ноги отказываются ее держать, обхватила Тамгана руками за шею.
Даже в шутку ей не следовало называть его мерином, ибо он ни в чем не уступал Фукукану. Более того, к сорока годам Тамган постиг нехитрую истину, гласящую, что, ежели мужчина хочет завоевать женщину — ему следует больше думать о ней, чем о себе. Совершенно справедливо полагая, что подобного рода жертва по прошествии времени с лихвой окупится, он заставил Тайтэки рыдать и кричать от наслаждения весь остаток ночи, и к утру она готова была признать, что сами Боги Покровители отдали ее в умелые руки нанга кокуров. К сожалению, Фукукан не ведал об этом ни сном ни духом и неведению этому еще суждено было в урочный час принести свои плоды.
Щурясь на восходящее солнце, Эврих поудобнее устроил связанные руки на коленях и некоторое время наблюдал за сегванами, дружно работающими веслами. Несмотря на самые верные приметы, северо-восточный ветер не стихал, и, как Демитар ни мудрствовал, в конце концов ему все же пришлось свернуть бесполезный парус. «Косатка» второй день шла на веслах, мореходы ворчали и, конечно, винили во всем аррантского колдуна. Эврих даже не пытался возражать. На острове Спасения, когда он попробовал убедить сегванов в своей непричастности к чародейству, ему изрядно намяли бока, и теперь у него не возникало никакого желания искушать судьбу. Хотя маленькую победу он все же одержал, отказавшись браться за весло. Помогать своим тюремщикам он не согласился бы даже под страхом смерти. Сегваны вынуждены были отступить и, естественно, относиться к нему после этого стали еще хуже.
— А жаль, — пробормотал Эврих, испытывая к обидчикам своим, как это часто с ним случалось, именно жалость. Гневаться, сердиться или ненавидеть их он решительно не мог, потому что суеверие этих здоровенных отважных парней было чем-то сродни детской боязни темноты, и винить во всем происшедшем ему следовало только себя самого. Во-первых, за то, что дал спутникам повод заподозрить его в причастности к ведовству, а во-вторых, за то, что не сумел доказать злобный умысел Демитара, возведшего на него поклеп по наущению Хономера. В том, что капитан обвинил его, стремясь угодить Избранному Ученику Богов-Близнецов, Эврих не сомневался, однако исправить что-либо он сейчас все равно не мог и, вместо того чтобы предаваться бесплодным сожалениям, вернулся к сочинению баллады о последнем плавании Ас-тамера. Прикрыл глаза и начал старательно вспоминать, что же он почувствовал при виде каменного утеса, прозванного мореходами Всадником…
…Нас шквал подхватил и по морю понес,
И вот перед нами воздвигся утес.
Из туч и из волн — восклицательный знак,
Страшится которого каждый моряк.
Как всадник, что поднял коня на дыбы,
Как призрак возмездья, как символ беды —
Он вырос. И нам не спастись, не свернуть!
Мы встретимся: грудью ударимся в грудь…
Увы, нам судьбу выбирать не дано,
И рады взлететь мы, но ляжем на дно…
Всегда не хватает разбега на пядь,
Чтоб нам научиться как птицы летать.
И каменный Всадник — законный удел
Того, кто как птицы летать захотел.
…А даль так манила: чиста и светла,
Еще бы немного — и вот два крыла
С серебряным звоном плеснут за спиной…
Все ближе и ближе зловещий прибой.
Прощайте, простите!.. И все же грудь в грудь
Столкнуться — получше, чем просто уснуть!
Хрустят корабельные ребра… Другой
Пускай два крыла ощутит за спиной…
Эврих открыл глаза. Вышло нечто совсем не похожее на то, что он задумывал. Нечто вроде бы и не относящееся к плаванию Астамера, и в то же время…
— Колдун, ты опять что-то бормочешь? Придется, видно, тебе рот завязать, раз уж ты добром уняться не хочешь! — пригрозил Аларбих.
— Он, клянусь бородой Храмна, он встречный ветер наговаривает! — поддержал подозрительного сег-вана кто-то из товарищей и тут же сам себя оборвал: — Ого! Гляньте-ка, кит! Что б меня Хегг проглотил, вот так встреча!
Мореходы, один за другим поднимая весла, начали оборачиваться, вглядываясь в указанном направлении.
— И верно, кит! Ну и громадина! Вот бы такого загарпунить!
— Загарпунить не долго, а что потом с этакой махиной делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65