Ему останется только ждать, когда сквозь подпространство прилетит долгожданный куш.
Но сначала Непейвода… Это гнусное скопище кусачих существ. Мимикрист знал, что Двунадесятый Дом сидит на капитанском мостике. Погруженный в мучительные размышления, он уже который час оттуда не вылазит.
Цивилизация термопсисов страдала тяжелой формой аскетизма, который отражался и на убранстве помещений тральщика. Голые стены и уродливо-функциональные приборы тральщика – тому свидетельство.
Непейвода вытек из полетного комбинезона и облепил пульт управления кораблем. «Мураши» копошились на его титанитовых панелях, непрерывно дотрагиваясь усиками, жвалами и лапками до соседей. Каждому хотелось «пообщаться» со всеми остальными.
Люк рубки открылся, и через порог шагнул Платон. Дом собрал из части клеточек человеческую голову. Она выросла на плоской клавиатуре тахионного передатчика и была похожа на ананас, лежащий на серебряном подносе.
– Ну что, приятель? – спросила голова. – Скоро будем дома?
Археолог скривил губы в странной улыбке и молча двинулся к муравейнику. Шел он неуверенно, слегка пошатываясь, и лицо у него было серое, дрябловатое.
– Ты что, перебрал? – снова задал вопрос Двунадесятый Дом. – Прими таблетку. Зачем зря страдать?..
Платон опять не ответил ему. Только покивал головой. Археолог сунул левую руку в оттопыренный карман комбинезона, и муравейник вдруг понял: сейчас он выстрелит. Ч-черт! Непейвода дал мощнейший нервный импульс клеточкам, мгновенно подчинив их своей воле, и выстрелился навстречу напарнику.
Дом не намеревался его убивать. Он хотел сбить Платона с ног, обезоружить, а потом уж разбираться, что к чему. Голова муравейника и часть прилегающих к ней клеточек, свернувшись в тугой шар, летели от пульта, целя в грудь Рассольникову.
Тот не успел отскочить – был слишком вял и заторможен. Не успел Платон и встретить опасность смертельной струей, хотя пульверизатор с антимуравьиной жидкостью уже был у него в левой руке.
Археолог попытался вскинуть правую руку, но опоздал. Луч бластера краем задел летевший в Рассольникова живой снаряд. Пятьсот «мурашей» испеклись на лету, и муравьиный шар ударил ему по ребрам и сшиб с ног. Остальная часть Непейводы собралась в некое подобие четырехлапого кошачьего тела и скакнула с пульта следом за авангардом.
Живой снаряд вцепился Платону в руки, чтобы не дать снова воспользоваться оружием. Однако археолог сумел-таки выстрелить. Лазерный луч встретил в воздухе летящее тело «кошки» и прожег в нем дыру. Пробил экран тахионного передатчика и стал плавить титанитовую броню корабельной обшивки. На мостике взревела сирена тревоги, по «сосудам», пронизывающим обшивку, стал нагнетаться герметизатор.
«Кошка» лопнула и осыпала Платона красно-бурым дождем. Тысячи клеточек, составлявших голову муравейника, яростно кусали археолога. Если от боли он выпустит оружие, исход схватки будет решен. Но Платон каким-то образом выдерживал нестерпимую боль и продолжал бороться.
Искусанные пальцы левой руки, сжимавшие смертоносный баллончик, превратились в багровые сардельки. Они уже не могли нажать на красную кнопку на головке баллона. Облепленная мурашами правая рука продолжала палить в божий свет, выжигая вензеля на потолке и стенах рубки. Преодолевая сопротивление наспех слепленной из клеточек муравьиной руки, рука Платона двигалась к баллончику, до которого оставался десяток сантиметров. Стоит ей дотянуться и пустить его в ход, с муравейником будет покончено через пару секунд.
В пылу борьбы, от бешеного напряжения контроль за телом ослаб, и лицо археолога начало меняться, утрачивая знакомые черты. И вот уже Непейвода облеплял Кребдюшина Капоте, который чуть было его не обманул, приняв облик археолога. Притворяться другими – врожденное умение мимикристов.
Однако это не мешало руке полукровки тянуться к баллончику. Дом не мог ее остановить. Россыпь «мурашей» слабее Кребдюшина, который превратил свою правую руку в мощный рычаг. Едва Непейвода начнет собираться в боеспособное фальштело, полукровка высвободит руку-бластер и сожжет львиную долю клеточек, безвозвратно уничтожив его личность.
Сгустки герметизатора выползали из переборки, образуя пенистый вал вокруг уже залепленной пробоины. «Оболтус» не останавливал процесс и вообще не вмешивался в происходящее. Он давным-давно обязан был помочь Непейводе, но равнодушно взирал на происходящее. Муравейник не мог этого понять, но сейчас ему было не до раздумий.
Схватка продолжалась. Через две секунды Кребдюшин на жмет рычажок. Рычажок. Рычажок…
Что такое удар по голове огнетушителем? Круглым, красным, с толстой, широкой ручкой и коротким металлическим раструбом. Это нокаут. Как минимум. А можно и череп проломить. Платон бил без размаха – боялся раздавить «мурашей». Так что мимикрист получил всего лишь сотрясение мозга.
Двунадесятый Дом покипел, побурлил, сполз с груди поверженного мимикриста, быстро перетек к командирскому пульту связи и влился в сваленный на полу комбинезон. Археолог пощупал Кребдюшину пульс, сел на пол рядышком и вытер со лба пот.
– Ах-ха, – выдохнул Платон с облегчением.
И тут на мостике мигнул и погас свет, и разом выключились все экраны. Обрушившаяся на напарников темнота показалась археологу абсолютной – как будто ему на голову кто-то набросил черный мешок. Дураку понятно: с тральщиком дело не ладно.
– Оболтус! – закричал Платон. – Оболтус! Отвечай!
* * *
В ответ тишина.
– Я пойду в трюм, – сказал Рассольников, поднялся на ноги и сразу наткнулся на пульт. – О, черт!
– Пошли вместе, – произнес муравейник. – Я вижу в темноте.
Непейвода действительно обладал инфракрасным зрением и, в отличие от археолога, хорошо ориентировался на корабле. Платон шел, держась за его плечо, как слепой – за поводыря.
Из трюма, где находилось тело «Оболтуса», не доносилось ни звука. Едва напарники, вручную крутя колесо, открыли люк, в нос им шибануло запахом распада. К горлу археолога подступило.
– Го-о-тов…– ошеломленно протянул Дом.
Системы управления тральщика были подключены к центральной нервной системе «Оболтуса». После его смерти умер и «Поскребыш-112» – кроме нескольких автономных устройств аварийного назначения.
– Здесь есть реанимация?!-воскликнул Платон, зажимая нос.
– Поздно. Активную биомассу очень трудно убить, но если распад пошел, он необратим.
С грохотом напарники запечатали люк, словно похоронив самого большого покойника, которого знал Рассольников. Запечатали, надеясь отрезать трупную вонь. И поплелись обратно, на мостик.
Археологу не верилось, что все замерло, окоченело в еще недавно таком живом, страдающем, полном желаний, вожделеющем существе. Быть может, гораздо более живом, чем они, его бывшие обитатели.
На мостике Непейвода кинулся к умершему пульту тральщика, попытался активизировать его, переведя корабельные системы на ручное управление. Зажглось тусклое аварийное освещение, сделав мостик совершенно иным – теперь это было мрачное помещение, полное темных углов. Впрочем, оно казалось более уютным, чем ослепительно пустое, нечеловеческое местопребывание термопсисов.
Двунадесятый Дом один за другим тестировал процессоры «Поскребыша-И 2». Отказало почти все. Электроника, накоротко замкнутая на корабельный мозг «Оболтуса», сгорела вместе с ним. Работала только система пожаротушения, противометеоритная защита, автономный регенератор воздуха и аварийная связь.
Нахохлившись, Платон сидел на полу, следя за действиями напарника. Подножка в двух шагах от победы – и вот они опять летят кувырком, чтобы разбиться в лепешку. В этой экспедиции над ними довлеет злой рок.
Археолог тронул носком Кребдюшина, смирно лежавшего у его ног. Если бы всех противников можно было так разложить на полу…
– Аварийный передатчик в порядке, – сообщил Непейвода. – Можно дать узконаправленный сигнал «SOS» на ФФФукуараби и ждать прилета корабля. Кислорода нам хватит, и есть месячный запас пищи и воды… Я не хочу принимать решение единолично. Пусть все проголосуют.
– Разве у нас есть выбор? – отозвался Платон.
– Похоже на то, – мрачным тоном ответил муравейник. – Месяц жизни или десять дней, если сюда придет наш корвет.
– Так вы нас приговорили…– протянул археолог. Он был ошарашен, хотя давно мог бы догадаться о такой перспективе, памятуя о встрече, которую оказали напарникам на ФФФукуараби. – Что ж ты раньше молчал?
– Не хотел портить тебе настроение. Сбивать рабочий настрой…– горько усмехнулся Двунадесятый Дом. – Я договорился с «Оболтусом». Он должен был вывезти вас четверых. А теперь…– Непейвода стукнул кулаком по ослепшему пульту.
Платон только покачал головой. В этой истории с золотым горшком его предавали снова и снова. Пора бы уже привыкнуть, сделать выводы и больше не верить никому и ничему. Но ведь так жить будет тошно…
– Давай допросим этого урода, – сменил он тему. – Вдруг узнаем что-нибудь интересное.
– Может, ты и прав…
Муравейник вел допрос с пристрастием. Он не обладал практическими навыками этой грязной работы, но зато теоретически был подкован. Первым делом– прежде, чем привести Кребдюшина в чувство, – Непейвода сделал ему укол. Отныне тело, за исключением гортани, челюстей, губ и языка, перестанет подчиняться полукровке, хотя его сознание будет ясным.
* * *
Двунадесятый Дом миллиметр за миллиметром просканировап тело Кребдюшина. Оно оказалось напичкано биологическими устройствами. Предосторожность была ненапрасной. Затем Непейвода от души отхлестал полукровку по щекам, так что голова его моталась из стороны в сторону – это лучший способ вернуть человекообразного в сознание.
– Кто заплатил за генетические операции? – был первый вопрос Двунадесятого Дома. – У тебя никогда не было столько денег.
– Мне сделали их бесплатно, потому что…– мимикрист замолк, облизнул пересохшие губы.
Муравейник решил: Кребдюшин еще не придумал, как соврать, и сказал:
– Помни одно, дружок: хоть ты и не можешь шевелить руками-ногами, боль чувствуешь, как и прежде. А я знаю тысячу способов разговорить молчуна. Нас обучили допрашивать ксенов – от эмбрионов до мертвецов.
– Не запугивай – я и так все расскажу. Все равно выхода нет.
– Удивительно покладистый мерзавец. Образцово-показательный, – с деланным восхищением произнес Непейвода. – Может, ему орден дать? – Интонация у него была нехорошая. Страшноватая интонация.
– За операции заплатили термопсисы. Я даже не знаю, сколько они стоили, – заспешил полукровка – и уже не закрывал рта целый час.
Кребдюшин Капоте был полукровкой и потому оказался чужим и мимикристам, и людям– его не принимали обе разумные расы. В результате он возненавидел тех и других и при каждом удобном случае старался отомстить своим обидчикам. Его не заботило, что непосредственные жертвы понятия не имели о его, Кребдюшина, существовании. Если ты человек или мимикрист– значит, достоен мучительной смерти, пыток или, на худой конец, облегчения кошелька.
В первую встречу с Рассольниковым полукровка залез в экспедиционную кассу, был бит и смылся, угнав единственный глайдер. Так что археологам пришлось пешком выходить к людям через выжженную пустыню, волоча на себе несколько тонн сокровищ.
Кребдюшин привык действовать в одиночку, полагаться только на себя самого. Он не гнушался никакой, даже самой поганой работы и никогда не чувствовал себя отомщенным – сжигающий его огонь ненависти был неутолим. Но полукровка обладал одним немаловажным качеством– он был очень терпелив и, прежде чем нанести удар, мог выжидать месяцами.
Кребдюшин не вел счет своим жертвам, но их число наверняка перевалило за сотню. Случались периоды в его уже довольно долгом существовании, когда он вел законопослушный образ жизни и казался вполне благонамеренным сапиенсом. Но потом подворачивался удобный случай, и полукровка начинал действовать.
Кребдюшин никогда заранее не планировал акций возмездия, не вынашивал планов мести – он любил экспромты. Вот если кто случайно подвернется ему под руку – пощады не проси. Полукровка не знал слова «жалость», его смешили рассуждения о морали и этике. Он считал их выдумками бессильных мудрецов, занимающихся на старости лет оправданием собственной трусости.
Вся история с его участием в экспедиции на планету Тиугальба была шита белыми нитками. Случайная встреча на «Эль-Гарде», удачное стечение обстоятельств, древние карты, удивительным образом попавшие в цепкие руки черного археолога… Будь Рассольников менее доверчив, он наверняка заподозрил бы неладное. Будь Непейвода меньше зациклен на поисках царственных личинок, он, несомненно, раскусил бы полукровку. Увы…
Кребдюшин тотчас согласился на предложение термопсисов – еще бы! Он мог неплохо заработать, прищемив хвост давнему сопернику, более удачливому и потому ненавистному черному археологу по кличке Атлантида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49