Я вяло понял, что он действительно может остаться с голым черепом.
Я пошевелился. Пополз. Добрался до Гаррода. Поймал его за запястье и удержал.
– Не надо, – мягко сказал я.
Губы раздвинулась. Он смотрел на меня светлыми, льдистыми глазами.
– Что я сделал, – прошептал он. – Что я сделал в этом мире.
– Не надо, – снова сказал я.
– Что я сделал в этом мире!
Я кивнул.
– Я знаю. Ты думаешь, на мне меньше вины, чем на тебе? Я чище от крови, чем ты? – я отпустил его запястье и показал свою ладонь. – Пятен крови нет, – сказал я, – но я пролил ее больше, чем полагается человеку за жизнь.
Он не отпускал косы, но уже не дергал их.
– Говорящий с лошадьми, – прошептал он. – Я – Говорящий с лошадьми. Это настоящий дар, особая магия здесь, на Севере, а я был не лучше проститутки, которая продает себя всем, у кого хватает денег. Я шлюха, шлюха, занимающаяся кражей и обманом, готовая на все, лишь бы подзаработать, – его глаза сосредоточились на моем лице. – Я недостоин такого дара. Я опорочил его.
Я слабо вздохнул.
– Танцор меча, Говорящий с лошадьми… думаешь это имеет значение? Ни один из нас не безгрешен.
Гаррод слепо смотрел на меня, затерявшись в своих мыслях, а потом резко встал, подошел к Дел и опустился перед ней на колени.
– Я убивал только защищаясь. Я никогда не нападал первым. На моих руках нет крови невинных людей. Я не убил ни женщину, ни ребенка. Я забирал у Аджани одних лошадей и продавал ему других. Я брал у него краденные деньги, получал свою долю и считал себя умником. Но я – Говорящий с лошадьми. Не убийца. Не налетчик. Я не из банды Аджани.
Его косы свисали до ковра. Он ждал ответа.
Дел подняла на него взгляд.
– Имеет значение, что я думаю?
Гаррод склонил голову.
Дел едва заметно улыбнулась.
– Тебе это нужно так же, как и мне, – она очень мягко коснулась его головы. Не знаю, что еще она ему сказала, потому что Дел заговорила на Северном, но поднялся Гаррод успокоенным и быстро вышел из пещеры.
Я все еще был слаб, слишком слаб, чтобы стоять. Как и предупреждали Кантеада, песня грез была болезненной, но не физически, а эмоционально, а такая боль переносится тяжелее всего, хотя мужчины редко сталкиваются с ней. Эмоции – мир женщин.
Я сидел сгорбившись на ковре и смотрел на Дел. Собравшись с силами, мне удалось медленно добраться до нее и опереться спиной о стену. Сидеть рядом с ней в тишине, ничего не предлагая и не принимая. Достаточно просто быть вместе.
Дел пошевелилась, приподняла край одеяла и протянула угол мне. Я взял и придвинулся к ней так, что мы соприкоснулись плечами и бедрами. В тишине мы делили неистовство наших песен и слова нам были не нужны.
Дел наклонила голову и опустила ее на мое плечо. Вес был незначительным, но доверие в движении огромным. Я понял, насколько она открылась мне и готов был идти навстречу.
– Я думала, что будет Аджани. Думала, что снова увижу их смерти, – тихо сказала она.
Я нахмурился: я тоже был уверен, что перед ней пройдет день, который сделал из девочки танцора меча.
– Что тогда, баска?
– Как я убила ан-кайдина.
Так, значит эти шрамы были глубже. Гораздо глубже, чем я думал.
– Эта песня… – начал я.
– Это было легко, – прервала меня Дел. – Я думала, будет тяжело. Я думала, что это должно быть тяжело… а было легко, Тигр.
Подумав, я кивнул.
– Механика смерти не так сложна, если тебя этому хорошо обучили, а ты занималась серьезно. Так что я думаю…
Голова Дел чуть пошевелилась на моем плече.
– Я не имею в виду механику смерти, я говорю о самой смерти, когда я забрала жизнь ан-кайдина, когда я взяла его в мой меч, – она помолчала. – Когда Бореал стала моей, действительно моей, какой должна быть яватма… Кровожадная яватма…
Я почти не видел ее лица, его скрывала путаница волос, но все, что происходило с Дел, я чувствовал по голосу.
– Баска…
Она снова прервала меня. Она сбросила с нас обоих одеяло и тяжело встала на колени. Быстрый взгляд в мою сторону приказал мне не шевелиться. Я застыл и Дел вытащила меч.
Вырвавшись из ножен, в пещере он зазвучал. Он пел как Кантеада. И в этот момент я понял, что весь мир сделан из музыки: песня жизни, песня смерти, песня грез. Воплощение цикла.
– Певец меча, – сказал я.
Дел дернулась, сжимая рукоять, и повернула голову и мою сторону.
– Певец меча, – повторил я. – Для танца нужна песня.
Делила заулыбалась.
– Вот что ты делаешь, правильно? – продолжил я. – Поешь. Своему мечу. Своим противникам. Своим богам. Чтобы заплатить дань миру, – я медленно кивнул. – Я помню слова старика, того Северянина в Харкихале, который продал нам теплую одежду, – я снова кивнул. – Это было как пожелание хорошо петь.
Дел тяжело вздохнула.
– Танец нельзя танцевать в тишине.
– И ты вызываешь к жизни меч.
– Песня помогает вызывать, – согласилась она, – хотя нужна не только она… нужно знать настоящее имя… Но без песни не обойтись.
– Но тогда песня должна быть особой, как и имя? Личная песня? Такая, чтобы ее не знал никто другой, – я нахмурился. – Но в этом нет смысла, баска. Если кто-то услышит твое пение, песня уже не будет тайной.
Дел отвернулась, по-прежнему сжимая меч и стоя на коленях. Помедлив, она опустилась на ковер и положила яватму на бедра. Одна рука на рукояти, другая на клинке, с бесконечной нежностью касаясь металла.
– Ты создаешь новую, – сказала она, – каждый раз. Ты касаешься себя – того, что ты есть, чем был, чем можешь стать – и делаешь из этого песню. Она часть тебя, как твоя рука на рукояти, но выходит из глубин твоей души,
– за грязью, кровью и спутанными волосами безупречное лицо было серьезным.
– Ты запеваешь самого себя в меч, и меч становится тобой.
– Тогда зачем возиться и поить его кровью? – не унимался я. – Зачем заниматься ерундой и вливать в него жизнь достойного противника? – я нахмурился. – А что случится, если враг не достоин? Что случится, если ты убьешь кого-то до того, как успеешь подготовиться?
– Меч требует крови, – невозмутимо объяснила Дел. – Первая кровь – часть ритуала. Это обряд посвящения, – она нежно коснулась клинка. – Мальчик становится мужчиной, девочка женщиной, меч яватмой. До той поры он не полон.
– Но ты убила не врага. Ты убила друга.
Она только вздрогнула, но через секунду я заметил кровь на ее пальцах. Капли стекали в руны.
– Я убила его по необходимости, – сказала она. – Я убила уважаемого мною ан-кайдина и взяла его в меч.
– Ты не жалеешь, что сделала это?
Ее рука плотнее сжала рукоять. Четко проступили мускулы.
– Временами я ненавижу этот меч. Временами я ненавижу себя.
– Ты жалеешь о том, что сделала?
Дел посмотрела мне в глаза.
– Нет, – сказала она, – не жалею. Это меня и пугает.
На рассвете мы стояли перед кольцом локи: Дел, я, Гаррод и жители Границы. Над нами сгущался туман, скрывающий край каньона. Влага липла к одежде, пропитывала волосы. У меня замерзли даже нос и уши.
Массоу вырвался от матери и побежал к Дел.
– Прости! – кричал он. – Прости!
Дел вздрогнула и отшатнулась. Я видел, каких усилий ей стоило не оттолкнуть его.
– Прости! – кричал мальчик, прижимаясь к запястью Дел. – Это был не я, я клянусь… не я… не я! – всхлипывания заглушили остальные слова, превратив их в бессвязный лепет.
Значит они все знали. Все помнили. Киприана покраснела и старалась не смотреть на меня. Адара не чувствовала себя такой униженной, но и ей тяжело было встречаться со мной глазами. Она нервно теребила юбки.
Я осмотрел каньон. Все Кантеада снова спрятались, оставив мастера песни как посредника, но я помнил их этой ночью. Помнил их со свечами и камнями для охраны, появившихся из темноты, чтобы освободить жителей Границы и заключить локи в кольцо, которое я уже не разрушу.
Такая изящная вещь, кольцо, такое хрупкое. Гладкие круглые камни, аккуратно выложенные в круг в центре каньона недалеко от пещеры мастера песни. В нем находились локи. Даэва, Шеду, Ракшаса. Демоны из детских снов.
– Нам пора уходить, – сказал я. – Мы не должны здесь задерживаться. Это место мира, а мы портим Кантеада песню.
Я почувствовал на себе взгляд Дел. Признаюсь, я удивился своим словам не меньше ее, но ведь я сказал правду.
– А как же мы? – мягко спросила Адара. – Я знаю, вы должны идти, но что нам делать? Здесь ведь мы остаться не можем.
Гаррод стоял позади умытой Дел, на лице которой остались синяки и кровоподтеки. Он опустил веки, спрятав бледные глаза, потом моргнул и посмотрел на жителей Границы.
– Я отведу вас, – сказал он.
Киприана отвлеклась от нас и изумленно посмотрела на Гаррода.
Массоу не отходил от Дел.
– А ты не можешь взять нас с собой? – спросил он.
Я видел как тяжело было Дел, она никак не могла забыть локи-Массоу. Ей пришлось приложить усилие, чтобы не шарахнуться от мальчика и говорить ровно.
– Нет, – сказала она, легко касаясь взъерошенных светлых волос. – Нет. Я должна идти. Мне нужно закончить важное дело.
Адара смотрела на Гаррода. В ее зеленых глазах были и надежда, и смущение. Только тут я вспомнил, что Северянин совсем чужой для них, он появился, когда в их телах уже были локи.
Говорящий с лошадьми взглянул на меня.
– Я возьму на себя эту ответственность.
Я поднял брови.
– А ты сможешь?
Губа со шрамом немного изогнулась.
– После песни грез – да. Я думаю, мне еще не поздно исправиться.
Адара расправила свои юбки.
– Мы идем в Кисири.
Гаррод слабо улыбнулся, кинув взгляд на Киприану.
– Кисири далеко, но Высокогорья – мой дом. Я проведу вас безопасными дорогами.
Киприана смотрела на Гаррода.
– У нас нет лошадей.
Бусинки в косах зазвенели, когда Говорящий с лошадьми засмеялся.
– Предоставьте это мне. Я знаю, как достать лошадей.
– Мошенничеством? – поинтересовался я. – Кантеада не ездят верхом. Здесь красть лошадей негде.
Льдистые глаза прищурились и сочли недостойным со мною связываться.
– Прошлой ночью мастер песни сказал, что недалеко отсюда есть поселение. Я собираюсь купить лошадей, Южанин, на деньги, которые ты одолжишь мне.
– Одолжу?
– Или дашь, – мягко сказала Адара. – Ты обещал купить лошадь и повозку вместо тех, что мы потеряли.
– Да, – подтвердила Дел. – Обещал.
Я кинул на нее хмурый взгляд, порылся в кошельке, отсчитал деньги и отдал их Гарроду.
Адара протянула руку.
– Деньги будут у меня.
Лицо у Говорящего с лошадьми было такое, словно он проглотил что-то кислое. Он неохотно отдал монеты Адаре. Она завязала их в тунику, а Дел одобрительно кивнула:
– Доверяй деньги женщине. Женщины ими лучше распоряжаются.
– Я пойду к жеребцу, – объявил я, услышав знакомое ржание.
Думаю, он мне обрадовался. И уж конечно ему было приятно ткнуться носом в мою шею и размазать по мне слюну. Я выругался, отпихнул его нос, вытащил колышек из земли. Повернулся и увидел Киприану.
Щеки ее покраснели. Она обхватила себя руками и смотрела в землю, собираясь заговорить, но никак не решаясь.
Жеребец потянулся к ней своим вездесущим носом. Коснулся ее лица. Понюхал и фыркнул на нее.
Вряд ли Киприана испытывала удовольствие, когда стирала предплечьем слюну с лица. Я отпихнул жеребца и вдруг понял, что было неправильно.
Нет. Что было правильно.
– Все это время, – сказал я изумленно, – все это время он чувствовал неладное. Помнишь?
Она взглянула на меня, не успев как следует протереть лицо.
– Он укусил Массоу, – вспоминал я. – Он беспокоился когда ты была рядом. Жеребец нервничал, даже Гаррод говорил мне об этом. Он просто ничего не мог объяснить.
Словно подтверждая мои слова, жеребец как бы ненароком подобрался к Киприане. Девочка сначала шарахнулась, но взяла себя в руки и шагнула к гнедому. Румянец заливал ее щеки.
Я игриво шлепнул жеребца по носу.
– Все нормально, – успокоил я ее. – Я не виню тебя… Ты не имеешь к этому никакого отношения.
– Но…. все, что я говорила, – девочка едва выговаривала слова. – То, что я говорила и делала…
– Это была не ты, – повторил я. – Не ты, не твоя мать, не Массоу.
– Но… ты мне нравился, правда, – в ее голосе звучало удивление и меня это немного раздражало. – А потом я вела себя как дура, говорила и делала такое… пыталась заставить тебя… захотеть меня, – краска залила ее шею, лицо от стыда покрылось потом и заблестело. – Я вела себя как потаскуха из кантины Харкихала, продающая себя за деньги…
– Ты вела себя как женщина, которой нужен мужчина, – грубовато сообщил я. – Киприана, ты молода, но ты взрослеешь. Тебе нечего стыдиться. Скоро придет день, – я вдруг подумал о Гарроде, – может даже скорее, чем ты думаешь, когда мужчина ответит на твою благосклонность, – я вспомнил ее мать, – после того, как ты выйдешь замуж.
Киприана робко улыбнулась.
– То же самое говорит моя мама.
– Тогда может стоит к ней прислушаться. У нее есть опыт, – я повернулся и медленно пошел назад, к Дел. – Не вини себя, Киприана. В искренних чувствах ничего плохого нет, о них можно говорить вслух.
Она застенчиво приподняла одну бровь.
– А ты говоришь о них Дел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53