– Напоминает какой-то мистический боевичок с тертым лейблом «Made n Hollywood», – заметил Афанасьев.
– Да, только это все было на самом деле. Понятно, что условия обитания сразу стали невыносимыми. Когда планета населена шестью миллиардами ну совершенно неотесанных дикарей, сами понимаете, культурному человеку или инферналу проживать среди них затруднительно. Но выход был найден. Как известно, минус на минус дает плюс. Чтобы вернуться к исходной точке, то есть сделать все, как было, следовало разыскать еще семь Ключей Всевластия – Ключей Разрушения и Зла. Среди них были письменные ггринадлежности Ленина, сутана великого инквизитора Торквемады, кувшин для омовения рук Понтия Пилата… Впечатляет, правда?
– Да, – уронил Женя.
Бес Сребреник завороженно молчал: наверно, .даже этому прожженному цинику и неврастенику было интересно послушать такие невероятные и, главное, правдивые вещи.
– И мы стали снова мотаться по мирам, разыскивая и коллекционируя эти очередные семь Ключей. Собрали. Все это было предъявлено Лориеру и, кажется, ему не понравилось, потому что он был развоплощен и практически уничтожен. Нет, он где-то и сейчас присутствует в нашем мире и ожидает реванша. Знаете, как в известном четверостишии про ученых:
Был этот мир глубокой тьмой окутан.
«Да будет свет!» – и вот явился Ньютон.
Но сатана недолго ждал реванша:
Пришел Эйнштейн, и стало все как раньше, – бодро закончил декламацию Астарот Вельзевулович. – Надеюсь только, что в нашем случае реванша ему так и не дождаться.
– А что же сталось с этими магическими существами, с этими дионами?
– Они здесь, – коротко ответил Добродеев. – Здесь, на Земле. Но они лишились своих магических способностей, только и всего. Стали почти как люди. После того как мир вернулся в свое исходное состояние, с непосредственными участниками всех этих событий произошли изменения. У людей, то есть у вас, Евгений, Ковалева и прочих, стерлась память обо всех этих событиях. Ведь мы вернулись в исходную дату, следовательно, НИЧЕГО НЕ БЫЛО. А с другой стороны – все было. Дионы изменились еще сильнее. Одни просто стали как люди, утратив все экстраординарные магические способности своего племени – перемещаться в пространстве и времени, обретать невидимость, читать мысли и сканировать мозг, да мало ли!.. Некоторые из них изменились даже внешне.
– А как они выглядели?
– Да примерно как люди, только средний рост мужчины – около двух метров, а у женщины где-то метр восемьдесят. Крупные особи, в общем. А теперь… Теперь, после утраты и запрета магии, дионы живут среди нас неузнанными. К примеру, жена вашего друга Николая Алексеевича Ковалева – Галя.
– Что – она?..
– Раньше звалась Галлена, женщина из мира двойной звезды, с планеты Аль Дионна. Кстати, она – дочь Лориера.
– То есть… – Афанасьев лихорадочно соображал, – то есть Колян женат на дочери… в-в-в… дьявола, Люцифера?
– Ну, дьявол – это всего лишь отлаженная персонифицированная мифологема, удобная для людского восприятия, – заявил Добродеев, удивительно напомнив в эту минуту Сильвию фон Каучук, когда она начинала сыпать своими кошмарными физическими терминами. – Лориер другой. А в Галлене, супруге вашего друга Николая, мало осталось от дионки. Еще меньше дионского в другом уроженце не нашего мира. Правда, в деле с Ключами он и выглядел по-другому, и звался иначе. Да и характер у него был, прямо скажем, совсем иной… Тогда его звали Эллер, он был сыном знаменитого скандинавского бога Тора, и у него была скверная привычка кидаться наследственным папашиным молотом куда ни попадя… Теперь он очень смирный. Поиски Ключей выпили всю его силу. Изменили внешность, почти стерли память… Впрочем, при этом он научился думать, соизмерять, даже сострадать. А раньше он и не чувствовал боли. Теперь ты знаешь его под именем Ковбасюка, чучельника.
– Ковбасюк?! – выговорил Афанасьев. – Да что ты такое говоришь, чтобы я тебе верил? – вырвалось у него. – Боги… Лориер… Ключи Всевластия… инопланетные существа… запрет магии! Неужели все это было на самом деле? Или…
– А зачем, если уж мы перешли на «ты», мне следует врать тебе? – спросил Добродеев. – Сам подумай. По-моему, Евгений, это ты спросил, почему я упорно не желаю выводить тебя из состава миссии. А все очень просто. Просто у тебя уже ЕСТЬ опыт таких путешествий во времени, пусть все воспоминания начисто стерты. Такое не проходит бесследно.
– А почему в таком случае ты не забыл ничего? – подозрительно спросил Афанасьев.
– Потому что инферналы никогда ничего не забывают, – глухо ответил Добродеев. – Это наш дар и наше несчастье. Что бы вы делали, люди, если бы мы не помнили все, решительно все?
Афанасьеву вдруг стало весело при виде помрачневшего лица Добродеева. Он сказал:
– Ну, есть такая хорошая пословица: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Наверно, сочинили ее не без участия вашего племени, уважаемый Астарот Вельзевулович.
– Существует также продолжение этой пословицы, о котором почему-то редко вспоминают. Полный вариант звучит так: «Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет – оба». Но будем считать, что это лирическое отступление. Одним словом, можешь мне верить, можешь не верить, дело твое. Сути это не меняет. Теперь по тому вопросу, который хотел поднять я. Нужно пополнить состав миссии. Двое в убыль – соответственно двое в прибыль.
– И чьи же кандидатуры вы хотите предложить? – спросил Афанасьев.
– Все очень просто. Первая – Сильвия, второй – ты, третий – Петр Алексеевич за номером два. Четвертым я хотел бы видеть Ковалева.
– Кого?! – воскликнул Афанасьев.
– Николая Ковалева, твоего друга, который вместе с нами участвовал во всех этих делах с Ключами Всевластия и сыграл, между прочим, не последнюю роль.
– Боюсь, что Колян откажется, – сказал Евгений. – Какой смысл ему срываться с насиженного места и бросаться в непонятную авантюру. Такое было возможно, скажем, пятнадцать или двадцать лет назад, когда он был совсем молод, но теперь, когда он солидный банкир, уважаемый человек… Нет, едва ли он согласится. Да и потом – ему нужна цель. А тут какая цель? У меня есть цель – вытащить Ковбасюка и Буббера, которые влипли в том числе и по моей вине. А у него? Что за цель будет у него?
Помогать подменить живого и настоящего царя Петра Великого какой-то… полумумией, ходячим пугалом совершенно без мозгов… без царя в голове, – вспомнил образное выражение Евгений.
– Ну почему же так? Цель всегда может найтись. Это государственное дело. В конце концов, сознавая всю пагубность поставленной задачи для нашей истории, – понизил голос Добродеев, – вовсе и необязательно заменять царя, достаточно лишь убедить этого дурака Нэви, его жену и тупоголового генерала Бишопа в том, что такая замена произведена. А участие в сверхсекретном государственном проекте могло бы принести Ковалеву массу преимуществ. К примеру, льготы в налогообложении и возможности для сверхвыгодного вложения капиталов. Я знаю, что говорю. Так что вы поговорите с Ковалевым, он вас послушает, я-то уж знаю.
– Гм, – протянул Афанасьев.
– Да и лично вам это должно быть выгодно, – добавил лукавый инфернал, прищурившись, – вон, до сих пор ездите на допотопной машине 2005 года выпуска. Дело ли?..
Евгений что-то неуверенно промычал.
– Значит, мы договорились? – улыбнулся Добродеев.
Тут в дверь постучали.
– Договорились? – еще раз произнес государственный советник. – Кстати, если Ковалев не будет вам верить, вы скажите, что хоть экстраординарные способности дионов в его жене угасли безвозвратно, в последующем поколении они могут проявиться во всей красе. Проще говоря, у детей Николая Алексеевича могут иметься такие способности, которые начисто отсутствуют у обычных людей. Это может послужить определенным доказательством. Понимаете меня?
Афанасьев кивнул. Только после этого Астарот Вельзевулович, не повышая голоса, сказал:
– Войдите.
Появилась Сильвия. Вид у нее был утомленный и недовольный, под глазами залегли глубокие тени. Она бросила на стол Астарота Вельзевуловича пачку каких-то растрепанных документов и сказала:
– Вот, пожалуйста, только что проверяла. Не знаю, как мы раньше не могли этого учесть… наверно, просто не накопили достаточной фактической базы, чтобы предвидеть именно такой побочный эффект.
Добродеев оглядел раскинувшиеся перед ним веером листы бумаги, осторожно взял один, перевернул и, глянув, сказал:
– Да я все равно ничего в этом не понимаю. Или вы предлагаете мне влезть в дебри теоретической физики? Так там даже такой черт, как я, ногу сломит. Вы этого хотите?
– Хорошо, – произнесла Сильвия Кампанелла Лу Синь фон Каучук. – Я сама расскажу. Вкратце.
– Только вкратце и без этой вашей… гм… терминологии.
– Договорились, гидрид-ангидрид, – по-меншиковски откликнулась Сильвия. – Терминология… Так вот, я рассчитала, что показатель, который мы условно назвали темпоральным коэффициентом возвращения, равен приблизительно трем целым одиннадцати сотым. Что характерно темпоральный коэффициент очень близок числу «пи», и возможно, что конфигурация имманентных коррелятов…
– Сильвия!!! – взвыли мужчины. – Что означает вся эта ахинея?
– Темпоральный коэффициент возвращения – это величина, при помощи которой определяют отклонение… Тьфу! Буду объяснять на пальцах! – воскликнула она, увидев отчаянное выражение на лицах Афанасьева и советника Добродеева. – Ну вот смотрите. Наше первое путешествие в Россию тысяча шестьсот девяносто третьего года, назовем его Перемещение-один, составило смещение во времени, равное тремстам двадцати семи годам. Это ясно?
– Ага, – откликнулся Евгений, – две тысячи двадцать минус тысяча шестьсот девяносто три равно триста двадцать семь.
– Умница дочка, – сказала Сильвия насмешливо. – Так вот, эта величина, триста двадцать семь лет, и взаимодействует с темпоральным коэффициентом. Проще говоря, темпоральный коэффициент – это процент погрешности…. м-м-м… по-моему, проще некуда? 327 лет делим на 100 процентов и умножаем на три целых одиннадцать сотых, – Сильвия Кампанелла молниеносно проделала в уме вычисления и тут же выдала приблизительный результат: – Примерно десять лет. Если точнее, то десять лет и один месяц.
– И что все это означает, позвольте узнать? – осведомился Астарот Вельзевулович Добродеев, который уже начал подозревать, что над ним издеваются.
– Позволю. Это означает, что при повторном перемещении, назовем его Перемещение-два, в тот же временной пласт мы не сможем попасть точно в тысяча шестьсот девяносто третий год. Погрешность составит плюс-минус десять лет. Это означает всего-навсего, что при попытке вернуться в год девяносто третий мы угодим, по выбору, либо в тысяча шестьсот девяносто третий, либо в тысяча семьсот третий!
Настала гробовая тишина. Афанасьев уронил со стола какой-то прибор, но на это никто не обратил внимания. Наконец заговорил Добродеев:
– То есть попасть туда, где вы оставили Буббера и Ковбасюка, невозможно?
– Никак.
Афанасьев хлопнул себя по голове и проговорил:
– Подождите, уважаемая Сильвия… А если отправиться в тысяча семьсот третий год, то, быть может, с учетом этого вашего коэффициента в десять лет нас и вынесет обратно в тысяча шестьсот девяносто третий?
– Вы мыслите арифметическими понятиями, – высокомерно отозвалась фон Каучук, – а здесь они совершенно неприемлемы и попросту неверны. Это в нашем быту дважды два равно четыре, а в единой теории поля, на основе которой Николай Малахов спроектировал машину времени, дважды два может равняться и пяти, и нулю, и бесконечности.
Бес Сребреник внутри Евгения тихо завыл. Войдя в раж, уважаемая Сильвия Кампанелла Лу Синь фон Каучук снова стала сыпать умопомрачительными терминами типа «квазиэнтропийный репагу-люм», «аберрация состояния», «супрефектная аннигиляция»… потом Афанасьев заткнул уши и не слушал. Добродеев же стоически выдержал экзекуцию и после того, как Сильвия закончила, повернулся к Афанасьеву и с масленой улыбкой на круглом лице спросил:
– Может, у вас, товарищ, есть вопросы к докладчику?
Афанасьев облегченно засмеялся. Сильвия сказала обиженно:
– И вовсе нет ничего смешного. Это означает, что мы можем увидеть Ковбасюка и Буббера в лучшем случае через десять лет их существования в том, петровском мире. Если, конечно, они столько проживут там…
4
Николай Алексеевич Ковалев выразительно покрутил пальцем у виска и, сделав страшное лицо, налил водки присутствующим мужчинам, а дамам вина. Присутствовали Ковалев, Афанасьев и их жены, а по огромной московской квартире банкира Ковалева бегали трое детей: двое ковалевских и афанасьевский Ванька.
– Интересные ты про нас вещи рассказываешь, Женек, – произнес Николай. – По показаниям этого твоего черта Добродеева, моя жена – инопланетянка, что ли, к тому же дочь Люцифера?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42