Его техническая мысль была развита существенно меньше, нежели у его государя, и потому он ограничился восклицанием, в котором просквозило полувосхищение, замешанное на сомнениях:
– Серьезная штуковина, аммиак твою в бензол!
Сильвия подняла руку, и панель на боку машины бесшумно отошла в сторону, и показалась длинная металлическая игла, тускло отсвечивающая серебром. Слабый туман, поблескивающий редкими желтыми искрами, обвивал узкое длинное тело иглы.
– Что это? – тихо спросил Ковбасюк, возникнув за плечом Сильвии. – Неужели… – Тихо! – прошипела та. – Да, это агрегат для забора генетического материала, одна из главных составляющих прибора клонирования.
«Ага, – подал неслышимый для всех, кроме Афанасьева и Ковбасюка, голос бес Сребреник, – все понятно. Если Петр Алексеевич уколется об эту иглу или вообще как-то ее зацепит, хитрая машинка получит образец его ДНК. А дальше, э-хе-хе!.. дело техники, а за ней, как вы сами понимаете, не заржавеет! Ух, ядрешки-матрешки! Как бы это сказал многоуважаемый Александр Данилович: гидропирит твою в глицерин!»
– А что это за машина? – наконец спросил Петр.
– Машина голландской конструкции для фейерверков, кои так почитаются при всех наиболее передовых дворах Европы, – не моргнув глазом соврала коварная руководительница миссии.
– Ух ты! – восхитился самодержец. – Это где ж так ковалось? Так молотом не прокуешь! Тонкая работа! Ну, братцы, – выговорил он медленно, – ну, братцы! Видал чудеса, но чтоб так… Видал у немцев в Кукуйской слободе много диковин: в доме Монса Иоганна, тамошнего виноторговца, видал ящик музыкальный, на крышке коего по дюжине кавалеров и дам, фигурки тонкой резьбы, заводят танец, когда заводят сей ящик. Как будто и сам двигается, как вот твой кораблик, – царь указал пальцем на Буббера, – но истина в том, что там – хитрые законы механики, так говорят немцы. Видел я премудрую зрительную трубку, через которую можно видеть окрестности в большом увеличении. Глянешь – вроде букашка движется, а через зрительную трубку оком раскинешь, ан нет: не букашка, а целый мужик едет на возу, в армяке, борода нечесана… да и много можно увидеть через ту зрительную трубку. Но такого!.. – Петр развел руками. – Такого видывать не приходилось. Как называется сия хитрая машина, для огненных забав, сиречь фейерверков, назначенная?
Надо сказать, что даже красноречивая Сильвия сразу не нашлась, что ответить, да и Евгений Афанасьев, как человек, который обычно за словом в карман не лез, проявил себя в этом смысле не с лучшей стороны. Выручил обычно молчаливый Ковбасюк. Он сказал, довольно ловко подделавшись под местную манеру изъясняться:
– Государь, сия машина запатентована аглицким ученым, и если мы будем раскрывать ее название без его дозволения, то будет большое неудовольствие и зело неприятно. Но если ты, государь, оценишь ее, то аглицкий ученый, быть может, станет торговать с Москвой для пущего развития ремесел и искусств. Петр хитро глянул на Ковбасюка и отозвался: – Аи, плутуешь! Ну да ладно. Подивили вы меня, к давно никто не удивлял! Ну что же! Ты, – он показал на Сильвию Кампанеллу Лу Синь фон Каучук, – будешь отправлена в Посольский приказ, дабы вести переговоры с иноземцами о делах торговых и военных. Ты, – он глянул на Пита Буббера, который усиленно щурился на русского царя, – отправишься в Прешпург, будешь обучать моих потешных военным ремеслам и кораблестроению. Тебе же, – сказал он Ковбасюку, – отправиться надлежит в зверинец князя-кесаря Ромодановского Федора Юрьевича, дабы учинить там науку зверям, кои могут быть полезны для наших дел и потех.
После этого он перевел взгляд на Афанасьева и что-то хотел добавить. В тот же момент его ладонь коснулась машины времени, и Петр, коротко вскрикнув, отдернул руку. На его ладони виднелась небольшая ранка, оплывавшая кровью. Сильвия выступила вперед и решительно заявила:
– Государь, я же предупреждала, что эта машина неведома тебе и твоим подданным, так что следует обращаться с ней со всей осторожностью, дабы не приключилось неприятностей. Петр махнул рукой:
– Да какая это неприятность? Так, пшик, ерунда. Вот на прошлой неделе один псарь напоролся на кол, насквозь прошило его тем колом, и ничего – выжил, что там трепать о какой-то царапине, которую даже слободская баба не заметила бы! А машина ваша дивна! Нельзя ли посмотреть, как устроена она?
– Боюсь, что это никак невозможно, – решительно вмешался Афанасьев, похолодев от одной мысли, что Петр может приказать влезть внутрь с помощью традиционных в России подручных средств, как-то лом или кувалда. Бесспорно, распотрошить систему было возможно, но последствия ее не ограничились бы тем, что вся миссия «Демократиза-тор-2020» во главе с хитроумной Сильвией фон Каучук не смогла бы попасть назад, в исходный 2020 год после Рождества Христова. Отнюдь нет!.. Потрошение машины высвободило бы такие силы, которые подняли на воздух всю Москву с городками и прилегающими слободами и деревеньками. Последствия исторического плана, вне всякого сомнения, были бы чудовищными.
Петр повернулся к нему:
– Это почему же?
– А очень просто, – с отчаянной решимостью ответил Афанасьев, припоминая, что то, что он сейчас скажет, уже звучало в одном известном (но никак не Петру) романе: – Конечно, эта машина очень любопытна, но если ты, государь, вздумаешь ее осматривать и проверять, что у нее внутри, все это может кончиться печально… Как если бы ты, государь, захотел посмотреть, что внутри у меня, и велел бы вот, скажем, Александру Даниловичу узнать мое устройство. Боюсь, что в таком случае это кончилось бы для меня очень грустно. И ему снова показалось, что Петр как клещами Охватит его за ухо и притянет к ответу, говоря, что такие доводы царю уже приводили. Ну да, вспомнил, откуда это!..
К счастью, Петр никак не мог читать сочинений Алексея Николаевича Толстого о своей собственной персоне. Он повернул голову, по-собачьи склонив ее к плечу, и только тут Евгений окончательно убедился, что царь находится под весьма устойчивым влиянием Ивашки Хмельницкого. Петр потянул носом, развернулся и пошел к выходу. Впрочем, уже очутившись в дверном проеме, он дернул плечом и бросил:
– Завтра пошлю за вами, никуда не съезжайте от Боборыкина. Мое последнее слово!..
Через минуту голоса царя и бесшабашной свиты послышались уже снаружи, кто-то крикнул: «Гей, пошли, ледащие!» – а потом звонкий голос Алексашки Меншикова добавил, раскатившись на все близлежащие окрестности темной, глухой, пустынной по ночному времени московской улицы:
– Хрррррр, да-а-а-авай, гидрокарбонат хлора, дурень!
3
– Н-да, – протянул Афанасьев после того, как вопли веселой свиты стихли вдали, а сверху послышался сдавленный стон боярина Кузьмы Егоровича
Боборыкина: «Господи, отведи злобы и напасти от раба твоего!..» – Веселый царь. А что это вы там делаете, уважаемая Сильвия?
Та подняла глаза. Вид у нее был весьма довольный. Пит Буббер прямо-таки по-петровски склонял голову то к одному, то к другому плечу и коротко раздувал ноздри, глядя на удовлетворенное лицо руководительницы миссии. Наконец он присоединился к Афанасьеву:
– Нет, в самом деле, а что вы там такое делаете?
– А что, разве не видно? – отозвалась та, совершая какие-то хитрые манипуляции с одним из хитрых приборов системы. – Отправляю образец ДНК Петра, только что полученного непосредственно здесь, на анализ, обработку и клонирование полноценной особи, соответствующей образцу генотипа.
Воцарилось молчание. Потом Афанасьев кашлянул. Но первым задал свой вопрос бывший таксидермист Ковбасюк. Он сказал:
– Простите… вы хотите сказать, что, когда царь Петр поранил обо что-то руку и пошла кровь… это «что-то» оказалось…
– Совершенно верно, – невозмутимо ответила Сильвия, – он порезал руку о проекционную иглу лисбогенетического квадриллятора, проще говоря, аппарата, берущего материалы для последующего клонирования сообразно взятому образцу ДНК.
Афанасьев даже зажмурился, настолько он не ожидал услышать это. Хотя прекрасно отдавал отчет в том, ЗАЧЕМ они сюда прибыли. Просто у него пока что не уложилось в голове, что это будет прямо вот так сразу.
– Да, – повторила Сильвия, – нам необычайно повезло, и я не понимаю кислого выражения ваших лиц, уважаемые мужчины. По-моему, вы с самого начала знали, зачем мы сюда направлены, а теперь строите из себя невинных агнцев, что ли? Кажется, Астарот Вельзевулович достаточно разборчив, чтобы не останавливать свой выбор на первых встречных.
– То есть вы хотите сказать, – проговорил Евгений, – что в нашем распоряжении есть все, чтобы клонировать второго царя Петра и при известном везении или стечении обстоятельств заменить им ПЕРВОГО?!
– Рада, что вы верно оцениваете ситуацию, Евгений Владимирович, – холодно ответила та.
Афанасьев растерянно посмотрел на своих сотоварищей. Буббер улыбался с преувеличенной развязностью, но было видно, что он сам несколько огорошен всем происшедшим, включая сюда же проверку царем Петром их навыков и умений. Ковбасюк неопределенно улыбался, поводя левым плечом. Афанасьев спросил:
– И что же, Сильвия Лу-Синевна… сколько потребуется времени, чтобы получить… гм… двойника нынешнего царя Московии?
– По моим расчетам, все должно занять около трех суток, плюс-минус десять часов, – ответила фон Каучук.
– Трое суток… а что же дальше? В будущем?..
Никто не стал отвечать Евгению. Сложно ответить, что будет в будущем, даже если находишься в далеком и таком неясном, таком парадоксальном Прошлом своей собственной страны.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
«Слово и дело!»
1
На следующий день во двор дома боярина Боборыкина въехал возок, запряженный парой гнедых, и несколько конных всадников с саблями наголо в зеленых, немецкого покроя кафтанах и треугольных шляпах. Передний, спешившись, гаркнул во все горло:
– По повелению царрррря!.. Лица, именуемые Петр Буббер, Сильвия фон Каучук, немецкого звания и рода, Евгений Владимиров Афанасьев и еще тот, кто прозывается Ковбасюк, зело со зверями дружный и согласный, – живо за мной к государю! Видеть желает означенных сих лиц!
Показалась заспанная физиономия боярина Боборыкина. Кузьма Егорыч, путаясь в длинной, почти до пят, мятой ночной рубахе и одной рукой невольно придерживая бороду, спросил:
– А… мне?., это…
– И тебе, Кузьма Егоров Боборыкин, тоже велено явиться в Прешпург, а мне велено вас сопровождать.
– А кто ж ты таков?.. – нерешительно начал боярин, но был немедленно перебит на полуслове раскатами молодецкого баса:
– Государрррь ждет!
После этих грозных слов боярину ничего не оставалось, как покорно подчиниться, втиснуться в свою спальню и натянуть на себя платье, которое, как полагал сам боярин, приличествует надевать на прием к особам царской крови. То, что Кузьма Егорович находился во власти позорного заблуждения, выяснилось уже в ближайшее время и настолько наглядно, что боярин, верно, запомнил это на всю свою (не слишком, верно, затянувшуюся) жизнь. Но это для истории уже не важно, так что об этом более не будем.
Сильвию фон Каучук, хитрого Пита Буббера по прозвищу Крепкий, а также Афанасьева и Ковбасюка погрузили в возок и повезли то ли в Преображенское, то ли в Прешпург – пред очи царя.
Как оказалось, путь держали именно в Прешпург.
По пути Афанасьев спросил:
– А что там с клоном царя?
Сильвия строго взглянула на него и ответила:
– Процесс пошел, как говорил известный реформатор новейшей истории Михаил Горбачев. Пока что формируются основные признаки особи.
При слове «особь» Афанасьев содрогнулся и почему-то вспомнил своего давешнего начальника Серафима Ивановича Сорокина, которого его злобная супруга, Лариса Лаврентьевна, тоже в порядке семейной критики именовала «особью», а также иными терминами, не для печати. Даже страшно представить, думал Евгений, ЧТО может формироваться там, в нижней горнице боярского дома Боборыкиных.
Прешпург оказался не бог весть какой крепостью– невысокие стены, укрепленные сваями, на углах – башни с бойницами, крепость обнесена рвом, в котором не задержался бы и пятилетний ребенок. Сплетенные из гибкого ивняка фашины и мешки с песком ловко прикрывали ряды бронзовых пушек, единорогов и короткоствольных, надменно задравших стволы мортир. Над воротами, через которые следовало въезжать в крепость, виднелась главная башня, на которой играли куранты на колоколах.
Возок с туристами-миссионерами из демократического будущего, сопровождаемый всадниками, споро въехал в Прешпург. Со стен, кривляясь, извиваясь в бойницах и похотливо обнимая станы пушек, свесилось несколько асоциальных типов в немецком и голландском платье. Они кричали что-то вроде: «Халът, смирррна! Форвертс! Фф-ф-ф, глюпая сволошшь! Нихт клопфен!» Все были безобразно пьяны.
Посреди крепости стояло довольно неуклюжее громоздкое строение – так называемая столовая изба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Серьезная штуковина, аммиак твою в бензол!
Сильвия подняла руку, и панель на боку машины бесшумно отошла в сторону, и показалась длинная металлическая игла, тускло отсвечивающая серебром. Слабый туман, поблескивающий редкими желтыми искрами, обвивал узкое длинное тело иглы.
– Что это? – тихо спросил Ковбасюк, возникнув за плечом Сильвии. – Неужели… – Тихо! – прошипела та. – Да, это агрегат для забора генетического материала, одна из главных составляющих прибора клонирования.
«Ага, – подал неслышимый для всех, кроме Афанасьева и Ковбасюка, голос бес Сребреник, – все понятно. Если Петр Алексеевич уколется об эту иглу или вообще как-то ее зацепит, хитрая машинка получит образец его ДНК. А дальше, э-хе-хе!.. дело техники, а за ней, как вы сами понимаете, не заржавеет! Ух, ядрешки-матрешки! Как бы это сказал многоуважаемый Александр Данилович: гидропирит твою в глицерин!»
– А что это за машина? – наконец спросил Петр.
– Машина голландской конструкции для фейерверков, кои так почитаются при всех наиболее передовых дворах Европы, – не моргнув глазом соврала коварная руководительница миссии.
– Ух ты! – восхитился самодержец. – Это где ж так ковалось? Так молотом не прокуешь! Тонкая работа! Ну, братцы, – выговорил он медленно, – ну, братцы! Видал чудеса, но чтоб так… Видал у немцев в Кукуйской слободе много диковин: в доме Монса Иоганна, тамошнего виноторговца, видал ящик музыкальный, на крышке коего по дюжине кавалеров и дам, фигурки тонкой резьбы, заводят танец, когда заводят сей ящик. Как будто и сам двигается, как вот твой кораблик, – царь указал пальцем на Буббера, – но истина в том, что там – хитрые законы механики, так говорят немцы. Видел я премудрую зрительную трубку, через которую можно видеть окрестности в большом увеличении. Глянешь – вроде букашка движется, а через зрительную трубку оком раскинешь, ан нет: не букашка, а целый мужик едет на возу, в армяке, борода нечесана… да и много можно увидеть через ту зрительную трубку. Но такого!.. – Петр развел руками. – Такого видывать не приходилось. Как называется сия хитрая машина, для огненных забав, сиречь фейерверков, назначенная?
Надо сказать, что даже красноречивая Сильвия сразу не нашлась, что ответить, да и Евгений Афанасьев, как человек, который обычно за словом в карман не лез, проявил себя в этом смысле не с лучшей стороны. Выручил обычно молчаливый Ковбасюк. Он сказал, довольно ловко подделавшись под местную манеру изъясняться:
– Государь, сия машина запатентована аглицким ученым, и если мы будем раскрывать ее название без его дозволения, то будет большое неудовольствие и зело неприятно. Но если ты, государь, оценишь ее, то аглицкий ученый, быть может, станет торговать с Москвой для пущего развития ремесел и искусств. Петр хитро глянул на Ковбасюка и отозвался: – Аи, плутуешь! Ну да ладно. Подивили вы меня, к давно никто не удивлял! Ну что же! Ты, – он показал на Сильвию Кампанеллу Лу Синь фон Каучук, – будешь отправлена в Посольский приказ, дабы вести переговоры с иноземцами о делах торговых и военных. Ты, – он глянул на Пита Буббера, который усиленно щурился на русского царя, – отправишься в Прешпург, будешь обучать моих потешных военным ремеслам и кораблестроению. Тебе же, – сказал он Ковбасюку, – отправиться надлежит в зверинец князя-кесаря Ромодановского Федора Юрьевича, дабы учинить там науку зверям, кои могут быть полезны для наших дел и потех.
После этого он перевел взгляд на Афанасьева и что-то хотел добавить. В тот же момент его ладонь коснулась машины времени, и Петр, коротко вскрикнув, отдернул руку. На его ладони виднелась небольшая ранка, оплывавшая кровью. Сильвия выступила вперед и решительно заявила:
– Государь, я же предупреждала, что эта машина неведома тебе и твоим подданным, так что следует обращаться с ней со всей осторожностью, дабы не приключилось неприятностей. Петр махнул рукой:
– Да какая это неприятность? Так, пшик, ерунда. Вот на прошлой неделе один псарь напоролся на кол, насквозь прошило его тем колом, и ничего – выжил, что там трепать о какой-то царапине, которую даже слободская баба не заметила бы! А машина ваша дивна! Нельзя ли посмотреть, как устроена она?
– Боюсь, что это никак невозможно, – решительно вмешался Афанасьев, похолодев от одной мысли, что Петр может приказать влезть внутрь с помощью традиционных в России подручных средств, как-то лом или кувалда. Бесспорно, распотрошить систему было возможно, но последствия ее не ограничились бы тем, что вся миссия «Демократиза-тор-2020» во главе с хитроумной Сильвией фон Каучук не смогла бы попасть назад, в исходный 2020 год после Рождества Христова. Отнюдь нет!.. Потрошение машины высвободило бы такие силы, которые подняли на воздух всю Москву с городками и прилегающими слободами и деревеньками. Последствия исторического плана, вне всякого сомнения, были бы чудовищными.
Петр повернулся к нему:
– Это почему же?
– А очень просто, – с отчаянной решимостью ответил Афанасьев, припоминая, что то, что он сейчас скажет, уже звучало в одном известном (но никак не Петру) романе: – Конечно, эта машина очень любопытна, но если ты, государь, вздумаешь ее осматривать и проверять, что у нее внутри, все это может кончиться печально… Как если бы ты, государь, захотел посмотреть, что внутри у меня, и велел бы вот, скажем, Александру Даниловичу узнать мое устройство. Боюсь, что в таком случае это кончилось бы для меня очень грустно. И ему снова показалось, что Петр как клещами Охватит его за ухо и притянет к ответу, говоря, что такие доводы царю уже приводили. Ну да, вспомнил, откуда это!..
К счастью, Петр никак не мог читать сочинений Алексея Николаевича Толстого о своей собственной персоне. Он повернул голову, по-собачьи склонив ее к плечу, и только тут Евгений окончательно убедился, что царь находится под весьма устойчивым влиянием Ивашки Хмельницкого. Петр потянул носом, развернулся и пошел к выходу. Впрочем, уже очутившись в дверном проеме, он дернул плечом и бросил:
– Завтра пошлю за вами, никуда не съезжайте от Боборыкина. Мое последнее слово!..
Через минуту голоса царя и бесшабашной свиты послышались уже снаружи, кто-то крикнул: «Гей, пошли, ледащие!» – а потом звонкий голос Алексашки Меншикова добавил, раскатившись на все близлежащие окрестности темной, глухой, пустынной по ночному времени московской улицы:
– Хрррррр, да-а-а-авай, гидрокарбонат хлора, дурень!
3
– Н-да, – протянул Афанасьев после того, как вопли веселой свиты стихли вдали, а сверху послышался сдавленный стон боярина Кузьмы Егоровича
Боборыкина: «Господи, отведи злобы и напасти от раба твоего!..» – Веселый царь. А что это вы там делаете, уважаемая Сильвия?
Та подняла глаза. Вид у нее был весьма довольный. Пит Буббер прямо-таки по-петровски склонял голову то к одному, то к другому плечу и коротко раздувал ноздри, глядя на удовлетворенное лицо руководительницы миссии. Наконец он присоединился к Афанасьеву:
– Нет, в самом деле, а что вы там такое делаете?
– А что, разве не видно? – отозвалась та, совершая какие-то хитрые манипуляции с одним из хитрых приборов системы. – Отправляю образец ДНК Петра, только что полученного непосредственно здесь, на анализ, обработку и клонирование полноценной особи, соответствующей образцу генотипа.
Воцарилось молчание. Потом Афанасьев кашлянул. Но первым задал свой вопрос бывший таксидермист Ковбасюк. Он сказал:
– Простите… вы хотите сказать, что, когда царь Петр поранил обо что-то руку и пошла кровь… это «что-то» оказалось…
– Совершенно верно, – невозмутимо ответила Сильвия, – он порезал руку о проекционную иглу лисбогенетического квадриллятора, проще говоря, аппарата, берущего материалы для последующего клонирования сообразно взятому образцу ДНК.
Афанасьев даже зажмурился, настолько он не ожидал услышать это. Хотя прекрасно отдавал отчет в том, ЗАЧЕМ они сюда прибыли. Просто у него пока что не уложилось в голове, что это будет прямо вот так сразу.
– Да, – повторила Сильвия, – нам необычайно повезло, и я не понимаю кислого выражения ваших лиц, уважаемые мужчины. По-моему, вы с самого начала знали, зачем мы сюда направлены, а теперь строите из себя невинных агнцев, что ли? Кажется, Астарот Вельзевулович достаточно разборчив, чтобы не останавливать свой выбор на первых встречных.
– То есть вы хотите сказать, – проговорил Евгений, – что в нашем распоряжении есть все, чтобы клонировать второго царя Петра и при известном везении или стечении обстоятельств заменить им ПЕРВОГО?!
– Рада, что вы верно оцениваете ситуацию, Евгений Владимирович, – холодно ответила та.
Афанасьев растерянно посмотрел на своих сотоварищей. Буббер улыбался с преувеличенной развязностью, но было видно, что он сам несколько огорошен всем происшедшим, включая сюда же проверку царем Петром их навыков и умений. Ковбасюк неопределенно улыбался, поводя левым плечом. Афанасьев спросил:
– И что же, Сильвия Лу-Синевна… сколько потребуется времени, чтобы получить… гм… двойника нынешнего царя Московии?
– По моим расчетам, все должно занять около трех суток, плюс-минус десять часов, – ответила фон Каучук.
– Трое суток… а что же дальше? В будущем?..
Никто не стал отвечать Евгению. Сложно ответить, что будет в будущем, даже если находишься в далеком и таком неясном, таком парадоксальном Прошлом своей собственной страны.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
«Слово и дело!»
1
На следующий день во двор дома боярина Боборыкина въехал возок, запряженный парой гнедых, и несколько конных всадников с саблями наголо в зеленых, немецкого покроя кафтанах и треугольных шляпах. Передний, спешившись, гаркнул во все горло:
– По повелению царрррря!.. Лица, именуемые Петр Буббер, Сильвия фон Каучук, немецкого звания и рода, Евгений Владимиров Афанасьев и еще тот, кто прозывается Ковбасюк, зело со зверями дружный и согласный, – живо за мной к государю! Видеть желает означенных сих лиц!
Показалась заспанная физиономия боярина Боборыкина. Кузьма Егорыч, путаясь в длинной, почти до пят, мятой ночной рубахе и одной рукой невольно придерживая бороду, спросил:
– А… мне?., это…
– И тебе, Кузьма Егоров Боборыкин, тоже велено явиться в Прешпург, а мне велено вас сопровождать.
– А кто ж ты таков?.. – нерешительно начал боярин, но был немедленно перебит на полуслове раскатами молодецкого баса:
– Государрррь ждет!
После этих грозных слов боярину ничего не оставалось, как покорно подчиниться, втиснуться в свою спальню и натянуть на себя платье, которое, как полагал сам боярин, приличествует надевать на прием к особам царской крови. То, что Кузьма Егорович находился во власти позорного заблуждения, выяснилось уже в ближайшее время и настолько наглядно, что боярин, верно, запомнил это на всю свою (не слишком, верно, затянувшуюся) жизнь. Но это для истории уже не важно, так что об этом более не будем.
Сильвию фон Каучук, хитрого Пита Буббера по прозвищу Крепкий, а также Афанасьева и Ковбасюка погрузили в возок и повезли то ли в Преображенское, то ли в Прешпург – пред очи царя.
Как оказалось, путь держали именно в Прешпург.
По пути Афанасьев спросил:
– А что там с клоном царя?
Сильвия строго взглянула на него и ответила:
– Процесс пошел, как говорил известный реформатор новейшей истории Михаил Горбачев. Пока что формируются основные признаки особи.
При слове «особь» Афанасьев содрогнулся и почему-то вспомнил своего давешнего начальника Серафима Ивановича Сорокина, которого его злобная супруга, Лариса Лаврентьевна, тоже в порядке семейной критики именовала «особью», а также иными терминами, не для печати. Даже страшно представить, думал Евгений, ЧТО может формироваться там, в нижней горнице боярского дома Боборыкиных.
Прешпург оказался не бог весть какой крепостью– невысокие стены, укрепленные сваями, на углах – башни с бойницами, крепость обнесена рвом, в котором не задержался бы и пятилетний ребенок. Сплетенные из гибкого ивняка фашины и мешки с песком ловко прикрывали ряды бронзовых пушек, единорогов и короткоствольных, надменно задравших стволы мортир. Над воротами, через которые следовало въезжать в крепость, виднелась главная башня, на которой играли куранты на колоколах.
Возок с туристами-миссионерами из демократического будущего, сопровождаемый всадниками, споро въехал в Прешпург. Со стен, кривляясь, извиваясь в бойницах и похотливо обнимая станы пушек, свесилось несколько асоциальных типов в немецком и голландском платье. Они кричали что-то вроде: «Халът, смирррна! Форвертс! Фф-ф-ф, глюпая сволошшь! Нихт клопфен!» Все были безобразно пьяны.
Посреди крепости стояло довольно неуклюжее громоздкое строение – так называемая столовая изба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42