Я обернулся к морлоку.
— Да у тебя снова оба глаза, — вполголоса пробормотал я.
Тот пожал плечами:
— А зачем мне теперь протез? Я же воссоздан заново — как и ты.
Я невольно тронул рукой себя — и ощутил прочные ребра и довольно упругие мышцы своего возобновленного тела. И все же это был я. Ведь даже самые мальчишеские воспоминания у меня сохранились, так же, как и все о наших приключениях. И все же я был уже не тем человеком — разобранным в Оптимальной истории, на грани миров и по-новому собранным здесь.
— Нево, — вздрогнул я. — Ты помнишь?.. Это необыкновенное звездное небо и…
— Такого не забудешь. А ты, что — не уверен в своих воспоминаниях?
— Знаешь, — замялся я, — Это как-то неестественно, после такого великолепия, оказаться в столь банальной, пусть и родной, обстановке. Тем более, под нудным английским дождем.
— Оптимальная История, — пробормотал он, разводя руками по сторонам, — более реальна, чем все эти миражи.
Я встряхнул мензуркой: она была плотно закупорена резиновой аптечной пробкой. Странно: я совершенно не мог понять, откуда она взялась, среди деталей машины — и как туда попала.
— Но это, — показал я ему бутылочку — реально?
И, не дожидаясь ответа, стал подниматься на крыльцо.
Почувствовав, как морлок замялся за спиной, я оглянулся.
— Может, я лучше подожду на улице? — раздался голос из темноты.
Я кивнул, вспомнив, как все это, буквально до детали произошло в прошлый раз. И дернул дверной звонок.
Нево ждал меня у машины.
— Все, — махнул я рукой. — Дело сделано.
Первые лучи зари уже просочились сквозь хмурое небо.
— И что теперь? — посмотрел я на тщедушную фигурку морлока.
— И что теперь? — повторил он вопрос — впервые за все время нашего общения.
Вместо ответа я стал переворачивать машину. По-моему, мы и так поняли друг друга.
Машина была совершенно цела. Даже погнутый полоз был как новый.
Позади донеслось пыхтение помогавшего мне морлока. — Вообще-то теперь вы можете вернуться к себе, в свой 1891-й, — сказал он, переходя на «вы». — Ведь мы снова вернулись в первоначальную Историю, незатронутую перемещениями. Ваше будущее уже не затронет прошлого. И вам осталось для полного счастья…
— Что? — сказал я, оглядываясь на него. — Что мне нужно для полного счастья — откуда ты знаешь, морлок?
Машина чуть не выпала из наших рук — он попятился.
— Что знаешь, ты, морлок, о «полном счастье»? О цели жизни? Об исполнении желаний?
Там, в 1891-м у меня остался единственный друг. С которым я обещал встретиться немедленно по возвращении. Но теперь я понимаю, что никогда этого не сделаю. Тем более что ему ничего не нужно рассказывать — он знает все и так о первом моем путешествии. Так что все обратилось на круги своя кроме одного. Я не вернулся к себе. И никогда не вернусь.
— Но почему?
— Потому что нахожу это бесполезным. В моей жизни уже нет места для меня. Тем более, после всего, что произошло. — Я понял, — кивнул морлок. — Ты стал странником в собственном времени.
Я усмехнулся:
— Странником? А ты?
— Мое время уже никогда не вернется, — грустно покачал он головой.
— Да, — вздохнул я, сразу прощая ему все. — Каково это — знать, что за бортом твоей жизни остались тысячи вселенных. Наверное, я становлюсь чудовищем. Друзьям уже никогда меня не понять. Да и я для них навсегда пропал во времени. А между тем, сколько еще будущностей остались не закрыты. Сколько миров остались за бортом, со своими незавершенными историями, страдающими и сражающими в них людях…
Морлок пробормотал что-то неотчетливое.
Я вскарабкался в седло и посмотрел на него оттуда.
— Не желаешь со мной?
— Спасибо, — покачал он головой.
«Решил остаться здесь ручной ученой обезьянкой?» — подумал я, но воздержался от этих жестоких слов.
— И куда же ты?
Он посмотрел на меня. Дождь затихал, и от него уже не надо было прятать лицо. Лишь легкий туман сочился с неба, наполняя его глаза почти невесомой влагой.
В этот момент передо мной пронеслось все, что случилось там, на пороге.
— …Иду, иду, — послышалось из-за дверей. Ключ завозился в замочной скважине, и дверь со скрипом отворилась.
Прямо на меня высунулась свеча в медном шандале, а за ней показалось заспанное лицо. Лицу было лет двадцать пять, его украшал ночной колпак и помятая ночная сорочка, а также всклокоченные волосы над широким лбом.
— Вообще-то, — промямлил он, — уже три ночи, да будет вам известно…
«Мне все известно», — хотел сказать я, но, как и тогда, в первую встречу с самим собой. Но слова, которые должны были слететь с языка, вылетели из памяти. Я снова перед ним: к таким встречам, наверное, невозможно привыкнуть. Передо мной стоял еще один двойник, скажем даже так — временной предок Моисея. Этот был моложе.
Он подозрительно изучал меня.
— Какого черта вам надо? Вы что не читали на дверях надпись: «Вход агентам воспрещен в любое время дня и ночи».
— Кгм, — осторожно сказал я. — Дело не в том…
— А в чем тогда? — повысил он голос. И грозно взмахнув подсвечником, собрался захлопнуть дверь перед моим носом, но тут что-то промелькнуло в его лице — как будто он узнал меня, или мое лицо показалось ему странно знакомым.
— Так в чем дело? — сказал он облокачиваясь на косяк и упирая руку в бок.
Я неловко извлек и протянул ему мензурку с платтнеритом, которую прятал за спиной.
— Вот.
— Что это? — недоуменно уставился он.
— Это… вам.
— Зачем оно мне?
— Ну-у… как бы это объяснить…
— Да уж, объясните, будьте так любезны. Нам своего мусора хватает. Лоб его, собравшийся в складки, был освещен бледно-зеленым сиянием, исходившим из пузырька.
— Сажем, так, это проба.
— Проба чего?
«Вот тупица», — пронеслось у меня в голове. «Упрямый, как сто ослов». Неужели я был таким когда-то?"
Однако, сдержавшись, я ответил, в очередной раз спокойно, не дав себе воли двинуть ему чем-нибудь по лицу — тем более, у него был тяжелый подсвечник, а зная проворство молодого Моисея, от него можно было ожидать любых сюрпризов.
— Скажем так — я этого не знаю сам, — солгал я. — Думаю, вам удастся выяснить.
— Хм… — Он озадаченно (и с некоторым любопытством) посмотрел на странно светящуюся массу. Но он все еще колебался. Пребывал в нерешительности, которая однако, уже взяла верх над раздражением.
— И что я должен выяснить?
Меня опять стали выводить из себя эти глупые вопросы.
— Да берите же, вам говорят… Проведете эксперименты…
— Какие эксперименты?
— Любые!!!
Он смотрел на меня с нескрываемой враждебностью.
— Что-то мне не нравится ваш тон. Что за гадость вы мне подсовываете?
Я почесал взмокшие волосы. Мне они уже казались мокрыми от пота, а не от дождя.
«Этот молодой гений выведет меня из себя», — подумал я. «Надо кончать с ним как можно скорее».
— Вот что я вам скажу: это новый минерал, свойства которого еще не изучены. И вы сами сможете в этом убедиться.
Он насупился еще больше. Очевидно, его подозрения удвоились. Тогда я нагнулся и поставил пузырек перед ним на пороге. Точнее, на ступеньке, потому что на порог меня даже не пустили.
— Пусть останется здесь. Дальше — дело ваше. Займетесь этим, когда появится время, — кои чтобы не тратить его понапрасну. Я удаляюсь.
С этими словами я стал спускаться в дождь.
Уже внизу, направляясь к калитке, я оглянулся и увидел, как он схватился за пузырек — зеленый свет упал ему на лицо. Он воскликнул:
— Но кто вы… как ваше имя?
Повинуясь безотчетному импульсу, я ответил:
— Платтнер.
Сам не знаю, кто сказал это за меня!
— Платтнер? Мы с вами знакомы?
— Платтнер, — повторил я с некоторым отчаянием, и уже не повинуясь себе, а затем добавил еще одно слово, которое никак не могло возродиться у меня в голове:
— Готфрид Платтнер.
Словно кто-то другой сказал это имя за меня — но как только я услышал эти слова, то понял, что они были неизбежными.
Свершилось! — круг замкнулся.
И, не отвечая на его дальнейшие призывы, я решительно двинулся за калитку, вниз по склону Ричмонд Хилл.
— Так чего же ты собираешься ждать, Нево?
— Мне тоже приходится замыкать круги, — ответил он, наконец. — Только мой круг находится в далеком будущем, которого тебе уже не достигнуть.
— Но как же ты туда попадешь?
— Дело в том, — говорил он, как бы и не отвечая на мой вопрос, словно для этого требовались бы более продолжительные предварительные объяснения, — что мы, морлоки…
Ну, и так далее.
Как обычно. Я снова, в очередной раз узнал о том, какие морлоки высоко продвинутая раса и т.п. О том, что высшая их цель — сбор и хранение информации… И вот наконец он дошел до себя.
— А я… — произнес Нево.
— Что — ты? — Он почти никогда не произносил этого местоимения. Все время говорил «мы-морлоки». А тут вдруг такое изъявление индивидуальности! Положительно, он сильно изменился за время общения со мной и остальными представителями рода человеческого!
— Меня всегда интересовало то, что лежит за кругами…
— Что это ты имеешь в виду?
— Если бы ты вернулся сюда и застрелил самого себя в молодости — в этом не было бы никакого случайного противоречия. Даже напротив, ты бы создал Новую Историю, свежий вариант Множественности, в котором ты погиб молодым от руки незнакомца.
— Теперь мне все ясно. Парадоксов в Истории нет, потому что они всегда связаны с Множественностью. Ничего не случится с деревом, если с него сорвать лист.
— Однако, — продолжал морлок, будто не слыша меня, — Наблюдатели доставили тебя сюда, так, чтобы ты сам смог вручить себе платтнерит — и замкнуть цепь событий, которые привели к изобретению первой машины времени — а также к созданию Множественности. Таким образом, сама Множественность замкнулась на себе.
Я понял, к чему он ведет.
— Ты говоришь о замкнутой петле причинно-следственных связей. Змея, кусающая собственный хвост. Получается, и самой Множественности не могло возникнуть, если бы ее не существовало изначально! Получается, все было…
— Предопределено.
Нево рассказал мне, что Наблюдатели, как и Конструкторы, ищут. У них своя цель. Для разрешения Финального Парадокс требуется существование еще больших Множественностей: то есть Множественностей Множественностей.! Все это указывало на переход к иным категориям и цифрам в «энной» степени, от которых дух захватывало. К цифрам, с которыми не шли ни в какое сравнение ни возраст вселенной, измеренный в секундах, ни число атомов в материи.
— Более высокий порядок необходим, чтобы решить эту петлю случайностей, продолжал Нево. Точно так же, как для существования нашей Множественности требуется решить парадокс одной-единственной Истории.
— Слушай, Нево, остановись — у меня съезжает крыша! Ты говоришь уже о параллельных вселенных — разве такое возможно?
— Более чем возможно, — отвечал он. — Как раз туда и направляются Наблюдатели.
Он тревожно оглянулся в небо, предчувствуя наступающий рассвет.
— Мне больше нельзя оставаться здесь. Они заберут меня с собой.
— Когда?
— Этот должно произойти очень скоро. Тебе лучше уйти… Мог ли я мечтать о чем-нибудь лучшем? Приключение, длиною в вечность. А ты?
Я оглянулся напоследок с высоты велосипедного седла на это промокшее, прокисающее в грязи девятнадцатое столетие. На дома, полные спящих людей, выстроившиеся вдоль Питершам-Роуд, вдохнул влажный запах травы, услышал, как где-то хлопнула дверь, извещая о том, что первый молочник или почтальон приступил к своему рабочему дню.
Но я уже никогда не пойду этой дорогой.
— Нево, — и как только ты достигнешь этой великой Множественности — что тогда?
— Существует много порядков Бесконечности. Свет уже тронул его лицо и он поморщился. Голос его вновь стал водянистым, морлочьим, обрел чужеродные интонации:
— Конструкторы смогли завладеть вселенной — но им этого показалось мало. Они бросили вызов Ограниченности и Конечности, коснулись границы Времени, прошли ее и колонизировали Множественные вселенные. Но для Наблюдателей Оптимальной Истории даже этого уже мало. Они ищут новых путей открытий, они жаждут шагнуть за новые барьеры, за сам Порядок Вещей.
— Они что, совсем с ума сошли? Когда они успокоятся?
— Покоя нет. Нет пределов и ограничений. Нет конца тому, что лежит За Пределом — никаких границ, которые Жизнь и Разум не могут переступить, бросив им вызов.
Моя рука сама налегла на рычаг — машина вздрогнула, как трость, колеблемая ветром.
— Нево, я…
Он поднял руку на прощание:
— Вперед, — сказал он, словно бы закончив фразу за меня.
И у меня захватило дух, когда я сорвался с места в вечность.
Книга седьмая. ДЕНЬ 292495940-Й
1. Долина Темзы
Стрелки моих циферблатов-хронометров закрутились. Солнце стало полосой огня, затем изогнувшись блистающей дугой по небосклону с мерцающей под ней бледной радугой Луны. Деревья стали неотчетливой рябью, успевая в считанные мгновения сбросить листву, и вновь обрасти ею. Небо приобрело чудесно синий оттенок, какой можно увидеть в летние сумерки, когда на небе ни облачка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Да у тебя снова оба глаза, — вполголоса пробормотал я.
Тот пожал плечами:
— А зачем мне теперь протез? Я же воссоздан заново — как и ты.
Я невольно тронул рукой себя — и ощутил прочные ребра и довольно упругие мышцы своего возобновленного тела. И все же это был я. Ведь даже самые мальчишеские воспоминания у меня сохранились, так же, как и все о наших приключениях. И все же я был уже не тем человеком — разобранным в Оптимальной истории, на грани миров и по-новому собранным здесь.
— Нево, — вздрогнул я. — Ты помнишь?.. Это необыкновенное звездное небо и…
— Такого не забудешь. А ты, что — не уверен в своих воспоминаниях?
— Знаешь, — замялся я, — Это как-то неестественно, после такого великолепия, оказаться в столь банальной, пусть и родной, обстановке. Тем более, под нудным английским дождем.
— Оптимальная История, — пробормотал он, разводя руками по сторонам, — более реальна, чем все эти миражи.
Я встряхнул мензуркой: она была плотно закупорена резиновой аптечной пробкой. Странно: я совершенно не мог понять, откуда она взялась, среди деталей машины — и как туда попала.
— Но это, — показал я ему бутылочку — реально?
И, не дожидаясь ответа, стал подниматься на крыльцо.
Почувствовав, как морлок замялся за спиной, я оглянулся.
— Может, я лучше подожду на улице? — раздался голос из темноты.
Я кивнул, вспомнив, как все это, буквально до детали произошло в прошлый раз. И дернул дверной звонок.
Нево ждал меня у машины.
— Все, — махнул я рукой. — Дело сделано.
Первые лучи зари уже просочились сквозь хмурое небо.
— И что теперь? — посмотрел я на тщедушную фигурку морлока.
— И что теперь? — повторил он вопрос — впервые за все время нашего общения.
Вместо ответа я стал переворачивать машину. По-моему, мы и так поняли друг друга.
Машина была совершенно цела. Даже погнутый полоз был как новый.
Позади донеслось пыхтение помогавшего мне морлока. — Вообще-то теперь вы можете вернуться к себе, в свой 1891-й, — сказал он, переходя на «вы». — Ведь мы снова вернулись в первоначальную Историю, незатронутую перемещениями. Ваше будущее уже не затронет прошлого. И вам осталось для полного счастья…
— Что? — сказал я, оглядываясь на него. — Что мне нужно для полного счастья — откуда ты знаешь, морлок?
Машина чуть не выпала из наших рук — он попятился.
— Что знаешь, ты, морлок, о «полном счастье»? О цели жизни? Об исполнении желаний?
Там, в 1891-м у меня остался единственный друг. С которым я обещал встретиться немедленно по возвращении. Но теперь я понимаю, что никогда этого не сделаю. Тем более что ему ничего не нужно рассказывать — он знает все и так о первом моем путешествии. Так что все обратилось на круги своя кроме одного. Я не вернулся к себе. И никогда не вернусь.
— Но почему?
— Потому что нахожу это бесполезным. В моей жизни уже нет места для меня. Тем более, после всего, что произошло. — Я понял, — кивнул морлок. — Ты стал странником в собственном времени.
Я усмехнулся:
— Странником? А ты?
— Мое время уже никогда не вернется, — грустно покачал он головой.
— Да, — вздохнул я, сразу прощая ему все. — Каково это — знать, что за бортом твоей жизни остались тысячи вселенных. Наверное, я становлюсь чудовищем. Друзьям уже никогда меня не понять. Да и я для них навсегда пропал во времени. А между тем, сколько еще будущностей остались не закрыты. Сколько миров остались за бортом, со своими незавершенными историями, страдающими и сражающими в них людях…
Морлок пробормотал что-то неотчетливое.
Я вскарабкался в седло и посмотрел на него оттуда.
— Не желаешь со мной?
— Спасибо, — покачал он головой.
«Решил остаться здесь ручной ученой обезьянкой?» — подумал я, но воздержался от этих жестоких слов.
— И куда же ты?
Он посмотрел на меня. Дождь затихал, и от него уже не надо было прятать лицо. Лишь легкий туман сочился с неба, наполняя его глаза почти невесомой влагой.
В этот момент передо мной пронеслось все, что случилось там, на пороге.
— …Иду, иду, — послышалось из-за дверей. Ключ завозился в замочной скважине, и дверь со скрипом отворилась.
Прямо на меня высунулась свеча в медном шандале, а за ней показалось заспанное лицо. Лицу было лет двадцать пять, его украшал ночной колпак и помятая ночная сорочка, а также всклокоченные волосы над широким лбом.
— Вообще-то, — промямлил он, — уже три ночи, да будет вам известно…
«Мне все известно», — хотел сказать я, но, как и тогда, в первую встречу с самим собой. Но слова, которые должны были слететь с языка, вылетели из памяти. Я снова перед ним: к таким встречам, наверное, невозможно привыкнуть. Передо мной стоял еще один двойник, скажем даже так — временной предок Моисея. Этот был моложе.
Он подозрительно изучал меня.
— Какого черта вам надо? Вы что не читали на дверях надпись: «Вход агентам воспрещен в любое время дня и ночи».
— Кгм, — осторожно сказал я. — Дело не в том…
— А в чем тогда? — повысил он голос. И грозно взмахнув подсвечником, собрался захлопнуть дверь перед моим носом, но тут что-то промелькнуло в его лице — как будто он узнал меня, или мое лицо показалось ему странно знакомым.
— Так в чем дело? — сказал он облокачиваясь на косяк и упирая руку в бок.
Я неловко извлек и протянул ему мензурку с платтнеритом, которую прятал за спиной.
— Вот.
— Что это? — недоуменно уставился он.
— Это… вам.
— Зачем оно мне?
— Ну-у… как бы это объяснить…
— Да уж, объясните, будьте так любезны. Нам своего мусора хватает. Лоб его, собравшийся в складки, был освещен бледно-зеленым сиянием, исходившим из пузырька.
— Сажем, так, это проба.
— Проба чего?
«Вот тупица», — пронеслось у меня в голове. «Упрямый, как сто ослов». Неужели я был таким когда-то?"
Однако, сдержавшись, я ответил, в очередной раз спокойно, не дав себе воли двинуть ему чем-нибудь по лицу — тем более, у него был тяжелый подсвечник, а зная проворство молодого Моисея, от него можно было ожидать любых сюрпризов.
— Скажем так — я этого не знаю сам, — солгал я. — Думаю, вам удастся выяснить.
— Хм… — Он озадаченно (и с некоторым любопытством) посмотрел на странно светящуюся массу. Но он все еще колебался. Пребывал в нерешительности, которая однако, уже взяла верх над раздражением.
— И что я должен выяснить?
Меня опять стали выводить из себя эти глупые вопросы.
— Да берите же, вам говорят… Проведете эксперименты…
— Какие эксперименты?
— Любые!!!
Он смотрел на меня с нескрываемой враждебностью.
— Что-то мне не нравится ваш тон. Что за гадость вы мне подсовываете?
Я почесал взмокшие волосы. Мне они уже казались мокрыми от пота, а не от дождя.
«Этот молодой гений выведет меня из себя», — подумал я. «Надо кончать с ним как можно скорее».
— Вот что я вам скажу: это новый минерал, свойства которого еще не изучены. И вы сами сможете в этом убедиться.
Он насупился еще больше. Очевидно, его подозрения удвоились. Тогда я нагнулся и поставил пузырек перед ним на пороге. Точнее, на ступеньке, потому что на порог меня даже не пустили.
— Пусть останется здесь. Дальше — дело ваше. Займетесь этим, когда появится время, — кои чтобы не тратить его понапрасну. Я удаляюсь.
С этими словами я стал спускаться в дождь.
Уже внизу, направляясь к калитке, я оглянулся и увидел, как он схватился за пузырек — зеленый свет упал ему на лицо. Он воскликнул:
— Но кто вы… как ваше имя?
Повинуясь безотчетному импульсу, я ответил:
— Платтнер.
Сам не знаю, кто сказал это за меня!
— Платтнер? Мы с вами знакомы?
— Платтнер, — повторил я с некоторым отчаянием, и уже не повинуясь себе, а затем добавил еще одно слово, которое никак не могло возродиться у меня в голове:
— Готфрид Платтнер.
Словно кто-то другой сказал это имя за меня — но как только я услышал эти слова, то понял, что они были неизбежными.
Свершилось! — круг замкнулся.
И, не отвечая на его дальнейшие призывы, я решительно двинулся за калитку, вниз по склону Ричмонд Хилл.
— Так чего же ты собираешься ждать, Нево?
— Мне тоже приходится замыкать круги, — ответил он, наконец. — Только мой круг находится в далеком будущем, которого тебе уже не достигнуть.
— Но как же ты туда попадешь?
— Дело в том, — говорил он, как бы и не отвечая на мой вопрос, словно для этого требовались бы более продолжительные предварительные объяснения, — что мы, морлоки…
Ну, и так далее.
Как обычно. Я снова, в очередной раз узнал о том, какие морлоки высоко продвинутая раса и т.п. О том, что высшая их цель — сбор и хранение информации… И вот наконец он дошел до себя.
— А я… — произнес Нево.
— Что — ты? — Он почти никогда не произносил этого местоимения. Все время говорил «мы-морлоки». А тут вдруг такое изъявление индивидуальности! Положительно, он сильно изменился за время общения со мной и остальными представителями рода человеческого!
— Меня всегда интересовало то, что лежит за кругами…
— Что это ты имеешь в виду?
— Если бы ты вернулся сюда и застрелил самого себя в молодости — в этом не было бы никакого случайного противоречия. Даже напротив, ты бы создал Новую Историю, свежий вариант Множественности, в котором ты погиб молодым от руки незнакомца.
— Теперь мне все ясно. Парадоксов в Истории нет, потому что они всегда связаны с Множественностью. Ничего не случится с деревом, если с него сорвать лист.
— Однако, — продолжал морлок, будто не слыша меня, — Наблюдатели доставили тебя сюда, так, чтобы ты сам смог вручить себе платтнерит — и замкнуть цепь событий, которые привели к изобретению первой машины времени — а также к созданию Множественности. Таким образом, сама Множественность замкнулась на себе.
Я понял, к чему он ведет.
— Ты говоришь о замкнутой петле причинно-следственных связей. Змея, кусающая собственный хвост. Получается, и самой Множественности не могло возникнуть, если бы ее не существовало изначально! Получается, все было…
— Предопределено.
Нево рассказал мне, что Наблюдатели, как и Конструкторы, ищут. У них своя цель. Для разрешения Финального Парадокс требуется существование еще больших Множественностей: то есть Множественностей Множественностей.! Все это указывало на переход к иным категориям и цифрам в «энной» степени, от которых дух захватывало. К цифрам, с которыми не шли ни в какое сравнение ни возраст вселенной, измеренный в секундах, ни число атомов в материи.
— Более высокий порядок необходим, чтобы решить эту петлю случайностей, продолжал Нево. Точно так же, как для существования нашей Множественности требуется решить парадокс одной-единственной Истории.
— Слушай, Нево, остановись — у меня съезжает крыша! Ты говоришь уже о параллельных вселенных — разве такое возможно?
— Более чем возможно, — отвечал он. — Как раз туда и направляются Наблюдатели.
Он тревожно оглянулся в небо, предчувствуя наступающий рассвет.
— Мне больше нельзя оставаться здесь. Они заберут меня с собой.
— Когда?
— Этот должно произойти очень скоро. Тебе лучше уйти… Мог ли я мечтать о чем-нибудь лучшем? Приключение, длиною в вечность. А ты?
Я оглянулся напоследок с высоты велосипедного седла на это промокшее, прокисающее в грязи девятнадцатое столетие. На дома, полные спящих людей, выстроившиеся вдоль Питершам-Роуд, вдохнул влажный запах травы, услышал, как где-то хлопнула дверь, извещая о том, что первый молочник или почтальон приступил к своему рабочему дню.
Но я уже никогда не пойду этой дорогой.
— Нево, — и как только ты достигнешь этой великой Множественности — что тогда?
— Существует много порядков Бесконечности. Свет уже тронул его лицо и он поморщился. Голос его вновь стал водянистым, морлочьим, обрел чужеродные интонации:
— Конструкторы смогли завладеть вселенной — но им этого показалось мало. Они бросили вызов Ограниченности и Конечности, коснулись границы Времени, прошли ее и колонизировали Множественные вселенные. Но для Наблюдателей Оптимальной Истории даже этого уже мало. Они ищут новых путей открытий, они жаждут шагнуть за новые барьеры, за сам Порядок Вещей.
— Они что, совсем с ума сошли? Когда они успокоятся?
— Покоя нет. Нет пределов и ограничений. Нет конца тому, что лежит За Пределом — никаких границ, которые Жизнь и Разум не могут переступить, бросив им вызов.
Моя рука сама налегла на рычаг — машина вздрогнула, как трость, колеблемая ветром.
— Нево, я…
Он поднял руку на прощание:
— Вперед, — сказал он, словно бы закончив фразу за меня.
И у меня захватило дух, когда я сорвался с места в вечность.
Книга седьмая. ДЕНЬ 292495940-Й
1. Долина Темзы
Стрелки моих циферблатов-хронометров закрутились. Солнце стало полосой огня, затем изогнувшись блистающей дугой по небосклону с мерцающей под ней бледной радугой Луны. Деревья стали неотчетливой рябью, успевая в считанные мгновения сбросить листву, и вновь обрасти ею. Небо приобрело чудесно синий оттенок, какой можно увидеть в летние сумерки, когда на небе ни облачка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65