Сквозь очки ясно видно…
— Радиоактивность?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Вам что, незнаком этот термин? — И он коротко изложил мне теорию этого явления, рассказав о веществах, вместе с испусканием света теряющих свою массу. По мнению Нево все известные в природе элементы обладали этим свойством — в большей или меньшей степени. Некоторые, как, например, радий, делали это настолько интенсивно, что результаты поддавались измерениям.
Этот рассказ всколыхнул воспоминания:
— Помню была такая игрушка, называлась «спинтарископ» — сказал я Нево. — Там радий размещался рядом с экраном, покрытым сульфидом цинка.
— И экран при этом фосфоресцировал.
— Совершенно верно. Это вызвано тем, что атомы радия бомбардировали его.
— Но ведь атом невидим, он…
— Модель атома была продемонстрирована Томсоном в Кебриджском университете, всего через несколько лет после вашего перелета в будущее.
— Модель атома? Томсон? Да я сам встречался несколько раз с Джозефом Томсоном — мы с ним почти одного возраста. И вы хотите сказать, что этот выскочка и неуч…
И тут я впервые раскаялся в своем преждевременном шаге. Так просто расстаться со своим временем, выключить себя из него — и броситься путешествовать во времени, оставив настоящую жизнь — и настоящие открытия там — в моем не прожитом будущем. Ведь даже без модели машины времени я мог не раз скрестить шпаги не только со стариной Томсоном, но и со многими другими учеными моего времени. Нам было о чем поспорить. Впервые оставленная мной жизнь мне показалась мне более интересной и захватывающей, чем любые путешествия во времени.
Моисей к этому времени закончил возиться с прибором и уже потянулся к выключателю натриевой лампы — но тут же с криком одернул руку.
— Простите, сказал Нево. Поспешно убирая пальцы, встретившиеся Моисею на пути.
— Что это было? — Моисей тер ладонь так, словно пытался вывести с нее пятно. — Ваши пальцы… Отчего они такие холодные? — Он уставился на Нево, словно бы видел его впервые.
Нево вновь извинился:
— Я не хотел вас напугать. Но…
— Да? — тут же поспешил я.
Морлок вытянул длинный палец к рамке с платтнеритом:
— Смотрите.
Вместе с Моисеем мы склонились над аппаратом.
Сначала разглядеть не удавалось ничего, кроме отражения натриевой лампы и тонкого слоя пыли на стекле… но вскоре я различил сияние, исходившее от платтнерита — стеклянная рамка светилась зеленоватым светом, словно окно в другие миры. Постепенно свечение усилилось, отражаясь в пробирках, ретортах и прочей лабораторной амуниции.
Мы вернулись в гостиную. Камин давно потух и в комнате воцарился пронизывающий холод поздней ночи. Но Моисей, не обращая внимания на такие пустяки подлил мне бренди в стакан и предложил сигару. Нево попросил воды. Я с вздохом раскурил скрученные табачные листья на глазах изумленного Нево, тут же потерявшего дар речи и жестов, усвоенных от меня.
— Ну, что ж, сэр, — заговорил я. — И когда же вы намереваетесь опубликовать результаты ваших замечательных выдающихся исследований?
Моисей почесал затылок и распустил узел цветастого галстука.
— Не уверен, — признался он, — Что я могу сказать что-нибудь новое в науке, кроме перечисления замеченных аномалий столь непостижимого вещества как платтнерит. И все же, возможно более светлые головы, чем моя, сумели бы прийти к результатам — например, как синтезировать это вещество в лабораторных условиях.
— Это невозможно, — изрек Нево.
— Что невозможно?
— Производство радиоактивных материалов в течение ближайших десятилетий нереально. Это История.
Моисей удивленно поднял брови, но промолчал.
— Так значит, публикация отодвигается на неопределенный срок?
Он заговорщически подмигнул мне — узнаю себя в молодости — и сказал: — Всему свое время. Признаюсь вам — я не совсем ученый — не то, что принято понимать под этим словом. Кропотливый, дотошный, готовый без конца рыться в мироздании, доказывая себе и другим затаенные в нем парадоксы. Короче говоря, не то, каким он предстает перед нами в научных изданиях.
— А вы, стало быть…
— О, я не порицаю не в коем случае тружеников науки! Просто я считаю, что есть более интересные пути приложения этих открытий. — Он отхлебнул бренди из своего стакана. — У меня уже есть несколько публикаций — в том числе одна в «Трудах философского общества». Но работа с платтнеритом…
— И что она?
У меня странное предчувствие. Здесь кроется нечто большее, чем изучение природы света или оригинального вещества.
Я невольно потянулся в кресле, заметив, как оживилось его лицо. Была середина ночи — мир словно замер вокруг, онемел — и каждая окружающая деталь приобрела особое значение. Словно пропитываясь тайной мироздания. Я услышал таинственный стук часов во всем доме: настенных «ходиков», карманной «луковицы» и остальных хронометров, расставленных по этажам.
— Скажите, скажите мне. Что вы имеете в виду? Ведь вы не договорили.
Он одернул свой забавный донжуанский сюртук.
— Я уже говорил вам о том, что искажения света, преломляющегося в платтнерите, имеют темпоральную природу. Что это значит? Это значит, что луч, перемещается между двумя точками пространства без вмешательства времени. И, как представляется мне, напряженно продолжал он, — таким же образом — теоретически — могут перемещаться материальные предметы. Объекты. Если смешать платтнерит с подходящей кристаллической субстанцией: например, кварцем или другим природным минералом…
— То?..
Тут он пришел в себя: отставил решительным движением стакан с недопитым бренди и оперся локтями на стол. Зеленые глаза его были совсем рядом. Он смотрел на меня в упор.
— Не уверен, что имеет смысл продолжать. Вы видите: я был с вами искренен. Настало время вам ответить такой же искренностью. Вы готовы?
Вместо ответа я еще раз посмотрел ему в глаза — глаза, смотревшие сквозь 18 лет, глаза, которые я каждый день видел в зеркале для бритья.
— Кто вы? — прошептал он, словно опасаясь ответа.
— Ты знаешь. Или до сих пор не догадался?
Пауза стала затягиваться. Морлок заерзал в кресле, но сейчас его присутствие было призрачным и почти невероятным — не имеющим значения для нас обоих.
Наконец Моисей выдавил:
— Да, да. Кажется, я понял.
Я не спешил обрушить на него всю тяжесть правды. То, что Моисею представлялось интригующим вымыслом, полуфантастическим предположением, воплотилось в реальном объекте, сделанным моими — и его — руками. Столкнуться с воплощением мечты. Да еще и с самим собой, пришедшим из другого времени — было непростым испытанием.
— Мое появление здесь — неизбежный результат твоих поисков. — подчеркнул я.
Он взглянул на меня по-новому, скользнув оценивающим взглядом по моему лицу, волосам, одежде.
Я пытался разглядеть себя посмотреть на себя со стороны, глазами двадцатишестилетнего. Тут же невольно я пригладил волосы, которых не расчесывал с самого 657 208-го года, и втянул живот, в молодости не имевший таких очертаний. И все равно особого восторга в его лице не ощущалось.
— Посмотри как следует, — с чувством сказал я. — Перед тобой твое будущее.
Он почесал подбородок.
— Малоподвижный образ жизни? И оттопырил большой палец в сторону Нево. — А это кто? Неужели…
— Гость из будущего, — кивнул я. Из 657 208-го. Доставленный сюда на машине, которая существует пока лишь в твоей голове, как идея.
— Гм. Не терпится задать массу вопросов. Ну, и как?
— Что — как?
— Что со мной произошло дальше? Я достиг успеха и славы? Женился? Ну и тому подобные пустяки. Пожалуй, лучше об этом и не спрашивать. — Он снова метнул взгляд на Нево. — Вот будущее рода «гомо сапиенс» — это будет поинтереснее.
— Ты что — не веришь мне?
Он снова взял стакан, обнаружил, что тот пуст, и поставил на место.
— Не знаю. Просто… все это странно. Любой может заявиться с порога и сказать, что он — это я, только из будущего.
— Но ты же сам уже понял, что такое возможно. И потом — вглядись в мое лицо!
— Сходство есть, признаю. Но сходство еще ничего не значит. Может, все это вообще дружеский розыгрыш, — он пристально и подозрительно посмотрел на меня. Потом взгляд его стал и вовсе сердитым. — Желаете выставить меня дураком?
— Ну, а предположим, что это не так.
— Не так? — он снова поскреб подбородок. — Ну, даже если и не так, если отмести возможность дружеского розыгрыша — друзья в курсе, чем занимаюсь я. Но в таком случае…
— В таком случае… — помог я.
— У вас должна быть определенная цель, для того, чтобы заявиться в собственное прошлое.
— Совершенно верно, — я поднял палец, вспомнив, что имею дело с легко возбудимым молодым человеком. Между тем нам предстояло решить жизненно важный вопрос. — Да. Я прибыл в прошлое не просто так. Не для того, чтобы полюбоваться на себя, не для пустого развлечения. Насколько тебе самому известно, я ничего не делал в жизни ради пустого развлечения.
Он надменно выпятил подбородок.
— Это все фразы. Неужели все дело во мне. Кто я? Даже не ученый — так, лудильщик, дилетант. Я не политик и не пророк. Зачем ради меня являться тени из будущего?
— Дело в том, что ты изобретатель самого грозного оружия, когда-либо сконструированного на Земле. Ты автор Машины Времени.
— И что же вы должны сообщить мне?
Что ты должен немедленно, как можно скорее избавиться от платтнерита. Займись чем-нибудь другим, найди новую тему для исследований. Ты не должен заниматься Машиной Времени — это очень важно! Иначе все рухнет.
— Рухнет — что?
— Все. Целые миры исчезнут из мироздания — только благодаря Машине Времени и твоему неуемному любопытству.
Сдвинув кончики пальцев перед собой, он посмотрел на меня.
— Ну, хорошо. Очевидно, у вас есть еще, о чем рассказать. Это длинная история? Может быть, принести еще бутылку бренди — или чаю, например?
— Нет. Большое спасибо, — с чувством произнес я. У нас, — я подчеркнул «нас», — нет времени на чай. Я постараюсь быть максимально краток.
И я поведал ему историю, всю как есть, с самого начала — про изобретение и оба своих путешествия в Будущее. Про свои смелые эксперименты, про Элоев и Морлоков, и про то, что обнаружил по возвращении.
Несмотря на крайнюю усталость — по моим расчетам, я не стал уже вторые сутки — по мере своего рассказа я все больше загорался, то и дело бросая взгляд на лицо морлока в пламени свечи — мое доказательство истинности этой истории. Поначалу меня смущало присутствие Нево, безмолвно внимавшего моей пылкой речи, но вскоре я заметил, что и Моисей начинает поглядывать в его сторону морлока, всякий раз по-новому удостоверяясь в моих словах.
Но вскоре мой рассказ захватил его настолько, что он не сводил глаз с моего лица.
6. Вера и скепсис
Ранняя летняя заря уже занялась, когда я приблизился к окончанию своего рассказа.
Моисей сидел в кресле, уперев ладонь в подбородок — взор его был прикован ко мне. Наконец он сказал:
— Ладно. — И еще раз повторил: — Пусть будет так.
Он встал, потянулся и подошел к окну. Раскрыв створки, он выглянул в туманное светлеющее небо.
— Замечательная история, — протянул он. — Просто великолепная.
— Но это еще не все, — заметил я охрипшим голосом — в горле у меня уже несколько раз пересохло, а бренди давно закончилось. — Во время второго путешествия во времени я очутился в другой Истории. Машина Времени — это сокрушитель Историй. Это Разрушитель Миров и Рас. Неужели тебе непонятно, что ее нельзя изобретать?
Моисей обернулся к Нево.
— А что вы скажете об этом — человек из будущего?
Кресло Нево оставалось в тени — он выбрал самый темный угол гостиной, где и прятался от приближающихся солнечных лучей.
— Я не человек, — возразил он ровным холодным голосом. — Но, тем не менее, я из будущего — одного из бесчисленных миров или возможных его вариантов. Все это похоже на правду — во всяком случае, логически возможно. Машина Времени вмешивается в Историю, всякий раз направляя ее по новому пути. Сам принцип ее действия состоит в искажении Истории, благодаря свойствам платтнерита. Как это материал искажает проходящий сквозь него свет, так же и ваше изобретение всякий раз деформирует историю, проходя сквозь нее. Тут есть много общего.
— Ну, это уже метафоры, — вмешался я. — Я тоже готов допустить, что появление Машины времени на карте Истории — нечто сродни движениям коня на шахматном поле. Эта фигура — единственная из всех, движется по доске не линейно. Но и ее путь можно рассчитать, он имеет максимально допустимое количество вариантов.
Это возражал я — но "Я" — восемнадцатилетней давности. Я стоял у окна, дышал свежим рассветным воздухом и размышлял вслух, по мере того как поднимающееся Солнце золотило его профиль:
— Однако пока мои исследования еще в колыбели и ваши голословные утверждения…
— Голословные?
Юнец! Мальчишка! Как смеет он критиковать себя самого — в возрасте. Где уважение к старшим? И самоуважение, в конце концов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Радиоактивность?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Вам что, незнаком этот термин? — И он коротко изложил мне теорию этого явления, рассказав о веществах, вместе с испусканием света теряющих свою массу. По мнению Нево все известные в природе элементы обладали этим свойством — в большей или меньшей степени. Некоторые, как, например, радий, делали это настолько интенсивно, что результаты поддавались измерениям.
Этот рассказ всколыхнул воспоминания:
— Помню была такая игрушка, называлась «спинтарископ» — сказал я Нево. — Там радий размещался рядом с экраном, покрытым сульфидом цинка.
— И экран при этом фосфоресцировал.
— Совершенно верно. Это вызвано тем, что атомы радия бомбардировали его.
— Но ведь атом невидим, он…
— Модель атома была продемонстрирована Томсоном в Кебриджском университете, всего через несколько лет после вашего перелета в будущее.
— Модель атома? Томсон? Да я сам встречался несколько раз с Джозефом Томсоном — мы с ним почти одного возраста. И вы хотите сказать, что этот выскочка и неуч…
И тут я впервые раскаялся в своем преждевременном шаге. Так просто расстаться со своим временем, выключить себя из него — и броситься путешествовать во времени, оставив настоящую жизнь — и настоящие открытия там — в моем не прожитом будущем. Ведь даже без модели машины времени я мог не раз скрестить шпаги не только со стариной Томсоном, но и со многими другими учеными моего времени. Нам было о чем поспорить. Впервые оставленная мной жизнь мне показалась мне более интересной и захватывающей, чем любые путешествия во времени.
Моисей к этому времени закончил возиться с прибором и уже потянулся к выключателю натриевой лампы — но тут же с криком одернул руку.
— Простите, сказал Нево. Поспешно убирая пальцы, встретившиеся Моисею на пути.
— Что это было? — Моисей тер ладонь так, словно пытался вывести с нее пятно. — Ваши пальцы… Отчего они такие холодные? — Он уставился на Нево, словно бы видел его впервые.
Нево вновь извинился:
— Я не хотел вас напугать. Но…
— Да? — тут же поспешил я.
Морлок вытянул длинный палец к рамке с платтнеритом:
— Смотрите.
Вместе с Моисеем мы склонились над аппаратом.
Сначала разглядеть не удавалось ничего, кроме отражения натриевой лампы и тонкого слоя пыли на стекле… но вскоре я различил сияние, исходившее от платтнерита — стеклянная рамка светилась зеленоватым светом, словно окно в другие миры. Постепенно свечение усилилось, отражаясь в пробирках, ретортах и прочей лабораторной амуниции.
Мы вернулись в гостиную. Камин давно потух и в комнате воцарился пронизывающий холод поздней ночи. Но Моисей, не обращая внимания на такие пустяки подлил мне бренди в стакан и предложил сигару. Нево попросил воды. Я с вздохом раскурил скрученные табачные листья на глазах изумленного Нево, тут же потерявшего дар речи и жестов, усвоенных от меня.
— Ну, что ж, сэр, — заговорил я. — И когда же вы намереваетесь опубликовать результаты ваших замечательных выдающихся исследований?
Моисей почесал затылок и распустил узел цветастого галстука.
— Не уверен, — признался он, — Что я могу сказать что-нибудь новое в науке, кроме перечисления замеченных аномалий столь непостижимого вещества как платтнерит. И все же, возможно более светлые головы, чем моя, сумели бы прийти к результатам — например, как синтезировать это вещество в лабораторных условиях.
— Это невозможно, — изрек Нево.
— Что невозможно?
— Производство радиоактивных материалов в течение ближайших десятилетий нереально. Это История.
Моисей удивленно поднял брови, но промолчал.
— Так значит, публикация отодвигается на неопределенный срок?
Он заговорщически подмигнул мне — узнаю себя в молодости — и сказал: — Всему свое время. Признаюсь вам — я не совсем ученый — не то, что принято понимать под этим словом. Кропотливый, дотошный, готовый без конца рыться в мироздании, доказывая себе и другим затаенные в нем парадоксы. Короче говоря, не то, каким он предстает перед нами в научных изданиях.
— А вы, стало быть…
— О, я не порицаю не в коем случае тружеников науки! Просто я считаю, что есть более интересные пути приложения этих открытий. — Он отхлебнул бренди из своего стакана. — У меня уже есть несколько публикаций — в том числе одна в «Трудах философского общества». Но работа с платтнеритом…
— И что она?
У меня странное предчувствие. Здесь кроется нечто большее, чем изучение природы света или оригинального вещества.
Я невольно потянулся в кресле, заметив, как оживилось его лицо. Была середина ночи — мир словно замер вокруг, онемел — и каждая окружающая деталь приобрела особое значение. Словно пропитываясь тайной мироздания. Я услышал таинственный стук часов во всем доме: настенных «ходиков», карманной «луковицы» и остальных хронометров, расставленных по этажам.
— Скажите, скажите мне. Что вы имеете в виду? Ведь вы не договорили.
Он одернул свой забавный донжуанский сюртук.
— Я уже говорил вам о том, что искажения света, преломляющегося в платтнерите, имеют темпоральную природу. Что это значит? Это значит, что луч, перемещается между двумя точками пространства без вмешательства времени. И, как представляется мне, напряженно продолжал он, — таким же образом — теоретически — могут перемещаться материальные предметы. Объекты. Если смешать платтнерит с подходящей кристаллической субстанцией: например, кварцем или другим природным минералом…
— То?..
Тут он пришел в себя: отставил решительным движением стакан с недопитым бренди и оперся локтями на стол. Зеленые глаза его были совсем рядом. Он смотрел на меня в упор.
— Не уверен, что имеет смысл продолжать. Вы видите: я был с вами искренен. Настало время вам ответить такой же искренностью. Вы готовы?
Вместо ответа я еще раз посмотрел ему в глаза — глаза, смотревшие сквозь 18 лет, глаза, которые я каждый день видел в зеркале для бритья.
— Кто вы? — прошептал он, словно опасаясь ответа.
— Ты знаешь. Или до сих пор не догадался?
Пауза стала затягиваться. Морлок заерзал в кресле, но сейчас его присутствие было призрачным и почти невероятным — не имеющим значения для нас обоих.
Наконец Моисей выдавил:
— Да, да. Кажется, я понял.
Я не спешил обрушить на него всю тяжесть правды. То, что Моисею представлялось интригующим вымыслом, полуфантастическим предположением, воплотилось в реальном объекте, сделанным моими — и его — руками. Столкнуться с воплощением мечты. Да еще и с самим собой, пришедшим из другого времени — было непростым испытанием.
— Мое появление здесь — неизбежный результат твоих поисков. — подчеркнул я.
Он взглянул на меня по-новому, скользнув оценивающим взглядом по моему лицу, волосам, одежде.
Я пытался разглядеть себя посмотреть на себя со стороны, глазами двадцатишестилетнего. Тут же невольно я пригладил волосы, которых не расчесывал с самого 657 208-го года, и втянул живот, в молодости не имевший таких очертаний. И все равно особого восторга в его лице не ощущалось.
— Посмотри как следует, — с чувством сказал я. — Перед тобой твое будущее.
Он почесал подбородок.
— Малоподвижный образ жизни? И оттопырил большой палец в сторону Нево. — А это кто? Неужели…
— Гость из будущего, — кивнул я. Из 657 208-го. Доставленный сюда на машине, которая существует пока лишь в твоей голове, как идея.
— Гм. Не терпится задать массу вопросов. Ну, и как?
— Что — как?
— Что со мной произошло дальше? Я достиг успеха и славы? Женился? Ну и тому подобные пустяки. Пожалуй, лучше об этом и не спрашивать. — Он снова метнул взгляд на Нево. — Вот будущее рода «гомо сапиенс» — это будет поинтереснее.
— Ты что — не веришь мне?
Он снова взял стакан, обнаружил, что тот пуст, и поставил на место.
— Не знаю. Просто… все это странно. Любой может заявиться с порога и сказать, что он — это я, только из будущего.
— Но ты же сам уже понял, что такое возможно. И потом — вглядись в мое лицо!
— Сходство есть, признаю. Но сходство еще ничего не значит. Может, все это вообще дружеский розыгрыш, — он пристально и подозрительно посмотрел на меня. Потом взгляд его стал и вовсе сердитым. — Желаете выставить меня дураком?
— Ну, а предположим, что это не так.
— Не так? — он снова поскреб подбородок. — Ну, даже если и не так, если отмести возможность дружеского розыгрыша — друзья в курсе, чем занимаюсь я. Но в таком случае…
— В таком случае… — помог я.
— У вас должна быть определенная цель, для того, чтобы заявиться в собственное прошлое.
— Совершенно верно, — я поднял палец, вспомнив, что имею дело с легко возбудимым молодым человеком. Между тем нам предстояло решить жизненно важный вопрос. — Да. Я прибыл в прошлое не просто так. Не для того, чтобы полюбоваться на себя, не для пустого развлечения. Насколько тебе самому известно, я ничего не делал в жизни ради пустого развлечения.
Он надменно выпятил подбородок.
— Это все фразы. Неужели все дело во мне. Кто я? Даже не ученый — так, лудильщик, дилетант. Я не политик и не пророк. Зачем ради меня являться тени из будущего?
— Дело в том, что ты изобретатель самого грозного оружия, когда-либо сконструированного на Земле. Ты автор Машины Времени.
— И что же вы должны сообщить мне?
Что ты должен немедленно, как можно скорее избавиться от платтнерита. Займись чем-нибудь другим, найди новую тему для исследований. Ты не должен заниматься Машиной Времени — это очень важно! Иначе все рухнет.
— Рухнет — что?
— Все. Целые миры исчезнут из мироздания — только благодаря Машине Времени и твоему неуемному любопытству.
Сдвинув кончики пальцев перед собой, он посмотрел на меня.
— Ну, хорошо. Очевидно, у вас есть еще, о чем рассказать. Это длинная история? Может быть, принести еще бутылку бренди — или чаю, например?
— Нет. Большое спасибо, — с чувством произнес я. У нас, — я подчеркнул «нас», — нет времени на чай. Я постараюсь быть максимально краток.
И я поведал ему историю, всю как есть, с самого начала — про изобретение и оба своих путешествия в Будущее. Про свои смелые эксперименты, про Элоев и Морлоков, и про то, что обнаружил по возвращении.
Несмотря на крайнюю усталость — по моим расчетам, я не стал уже вторые сутки — по мере своего рассказа я все больше загорался, то и дело бросая взгляд на лицо морлока в пламени свечи — мое доказательство истинности этой истории. Поначалу меня смущало присутствие Нево, безмолвно внимавшего моей пылкой речи, но вскоре я заметил, что и Моисей начинает поглядывать в его сторону морлока, всякий раз по-новому удостоверяясь в моих словах.
Но вскоре мой рассказ захватил его настолько, что он не сводил глаз с моего лица.
6. Вера и скепсис
Ранняя летняя заря уже занялась, когда я приблизился к окончанию своего рассказа.
Моисей сидел в кресле, уперев ладонь в подбородок — взор его был прикован ко мне. Наконец он сказал:
— Ладно. — И еще раз повторил: — Пусть будет так.
Он встал, потянулся и подошел к окну. Раскрыв створки, он выглянул в туманное светлеющее небо.
— Замечательная история, — протянул он. — Просто великолепная.
— Но это еще не все, — заметил я охрипшим голосом — в горле у меня уже несколько раз пересохло, а бренди давно закончилось. — Во время второго путешествия во времени я очутился в другой Истории. Машина Времени — это сокрушитель Историй. Это Разрушитель Миров и Рас. Неужели тебе непонятно, что ее нельзя изобретать?
Моисей обернулся к Нево.
— А что вы скажете об этом — человек из будущего?
Кресло Нево оставалось в тени — он выбрал самый темный угол гостиной, где и прятался от приближающихся солнечных лучей.
— Я не человек, — возразил он ровным холодным голосом. — Но, тем не менее, я из будущего — одного из бесчисленных миров или возможных его вариантов. Все это похоже на правду — во всяком случае, логически возможно. Машина Времени вмешивается в Историю, всякий раз направляя ее по новому пути. Сам принцип ее действия состоит в искажении Истории, благодаря свойствам платтнерита. Как это материал искажает проходящий сквозь него свет, так же и ваше изобретение всякий раз деформирует историю, проходя сквозь нее. Тут есть много общего.
— Ну, это уже метафоры, — вмешался я. — Я тоже готов допустить, что появление Машины времени на карте Истории — нечто сродни движениям коня на шахматном поле. Эта фигура — единственная из всех, движется по доске не линейно. Но и ее путь можно рассчитать, он имеет максимально допустимое количество вариантов.
Это возражал я — но "Я" — восемнадцатилетней давности. Я стоял у окна, дышал свежим рассветным воздухом и размышлял вслух, по мере того как поднимающееся Солнце золотило его профиль:
— Однако пока мои исследования еще в колыбели и ваши голословные утверждения…
— Голословные?
Юнец! Мальчишка! Как смеет он критиковать себя самого — в возрасте. Где уважение к старшим? И самоуважение, в конце концов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65