- То есть как? - озадачилась старая акушерка. - Из людей или из зверей?
- Из людей.
- Ну, я не знаю… Феноменов много разных… И по восемь близнецов рожали, только они перемирали все… Это разом или в общем? Китаянка какая-нибудь или негритянка… Мексиканка?
- В общем, - сказал доктор Рыжиков, - и не негритянка, а русская. Жена одного Федора Васильева в прошлом веке. Шестьдесят девять детей!
- Шестьдесят девять! - воскликнула баба Зина. - Да что он, султан, что ли?
- Зачем султан? - обиделся за земляка доктор Петрович. - Простой человек, не многоженец. Двадцать пять раз рожала. Шестнадцать раз по два, семь - по три, четыре - по четыре. И ни разу - по одному. Только очередями. Как родильный автомат.
- Ну, ты, Юра, скажешь… Женщина-мать… Сейчас бы тебе Ядовитовна всыпала. Смотри, а я не слышала… Думала, все у шахов надо искать да султанов…
- Султаны - те больше отцы-герои. Шаху Али, кстати, он с Пушкиным почти ровесник по времени, в гареме нарожали их семьсот четырнадцать. 154 сына и 560 дочерей…
- Все-то ты, Юра знаешь, - завистливо вздохнула баба Зина. - А вот знаешь, почему они на тебя взъелись?
- Ну а самое главное по вашей части, - это цыплята-двойняшки, - сообщал доктор Рыжиков. - В Рыдлове, в Польше, у некоего Яна Поровского курица есть, она ему через день по яйцу несет с двумя желтками. По сто двадцать граммов весом! А по виду от других не отличается!
- Ну, Юра! - захохотала баба Зина, заколыхавшись всей массой. - Цыплята-близнецы! Ну, учудил! Ну, от тебя толку нет, я пошла, а то тут до вечера просидишь… У тебя всего вон сколько… А меня кесарята ждут да недоносята… О-хо, - засобиралась она.
- Есть очень важный вопрос, - сказал доктор Рыжиков совсем другим тоном.
- Какой? - совсем по-другому посмотрела она на него поверх своих очков и бородавок: мол, наконец-то.
- Важный, - сказал доктор Рыжиков. - Как устроена русалка?
- Как? Что? - поперхнулась баба Зина затяжкой. - Кто?
- Русалка, - спокойно сказал доктор Рыжиков. - Я как со специалистом консультируюсь.
- Ну, Юра… - пробасила специалист. - С тобой не соскучишься. Тебе-то зачем?
- Жениться хочу, - серьезно сказал доктор Рыжиков.
- Жениться? - изумился консультант. - Да у нее же самого главного нет! Тоже, нашел невесту! Рыбий хвост!
- А вот и нет, - возразил он. - Первоисточник говорит иначе. Все у нее есть.
- Как это - иначе? - возмутилась ее профессиональная гордость. - Какой такой первоисточник?
- Первоисточник говорит, что русалка родила русалочку, - напомнил он классику. - Что это значит?
- Это значит, она посюда женщина, - машинально провела рукой поверх колен баба Зина. - А дальше рыбий хвост.
- Вот видите! А их во всей живописи рисуют по пояс. Или даже по грудь. А надо вот так. Откуда же тогда дети возьмутся?
- И то сказать, - вынуждена была поддакнуть баба Зина. - Неоткуда… Батюшки! - вдруг узрела она. - Это же вылитая Ада! Голая Ада с хвостом! Порви, а то засудит!
- Никак нет! - стал заступаться доктор Рыжиков за анатомически точный рисунок, отражавший, кстати, сегодняшнюю укладку Ады Викторовны по случаю собрания общественности. - У Ады есть еще коленочки. А эта - без… Наверное, это сестра. Двоюродная. Разрешите преподнести в качестве наглядного пособия?
- Уйди от греха! - расколыхалась баба Зина. - Уж да, коленочки у Адочки. Эти коленочки многих бросили… на коленочки. Может, и тебя когда-то?
Баба Зина тоже разбиралась в коленочках, но со своей стороны. Ибо к кому, как не к ней, шастают обеспокоенные молодые врачихи в случае чего.
- Ну, уморил, Юра… Ладно… Да… А что он поет, этот Куджава-то? Страхи какие-нибудь?
- Да нет, - чисто по-рыжиковски вздохнул доктор Рыжиков. - Все самое обычное. «Вот так и ведется у нас на веку, на каждый прилив по отливу, на каждого умного по дураку, все поровну, все справедливо…»
- Очень правильно, - поддакнула баба Зина. - Ты послушать-то дашь как-нибудь? Я эти запрещенные песни страсть как люблю! С молодых юных лет. Еще Есенина пела под гитару… Даже с Ванькой, пока он не рехнулся от великого почета… А уж Вертинского, Лещенко… С войны чемодан привезла…
- А на войне роды вы у кого принимали? - машинально спросил доктор Рыжиков.
- У русалок! - колыхнулась она напоследок. - Ты же русалкины секреты разгадал! А что думаешь, в санитарных поездах они не водились? Еще какие! Ну и рожали! И одноногие, и однорукие! И а4борты не делали? Жизнь, Юра, отовсюду лезет! Из самых кровавых бинтов. Рождение - это, брат, посерьезнее всех ваших смертей.
49
- Доктор! - крикнули ему с одной стороны улицы. - Але!
- Юрий Петрович! - с другой.
- Ваш проект прошел на второй тур! - слева.
- Из треста Крутиков приехал, начальник технадзора! - справа.
- Идемте, покажу письмо! - жена архитектора Бальчуриса.
- Идемте с ним поговорим! - выцветший и хрипловатый строитель. - Он сказал, что скажет!
Вежливость требовала сначала подойти к женщине. Но тогда надо было сразу переходить к строителю и обрывать беседу с ней быстрее, чем хотелось. А подойти сначала к строителю, чтобы отделаться от него, - обидеть женщину, которую не хотелось еще раз обижать.
Но начальник СМУ уже сам бежал к нему через перекресток. Доктор Рыжиков издалека виновато улыбнулся жене архитектора Бальчуриса.
- А я как раз из больницы, искал вас! - радостно запыхался начальник. - Едемте, пока не уехал! Он на объекты спешит!
Жена архитектора Бальчуриса удивленно пожала плечами.
- Машина за углом! Там стоянка!
- Да вот меня ждут… - робко сказал доктор Рыжиков.
- Ну давайте скажем. Я скажу! Ведь уедет, когда его снова рожу? Полчаса всего? Хотите, и гражданочку подвезем?
Во всех безропотных поездках со строителем доктор Петрович уже узнал, что такое акт приема государственной комиссии, что такое перечень устранимых недоделок, что такое плиты «М-21» в отличие от заказанных «М-23»… Что такое поквартальность фондовых поставок и нехватка малых механизмов на стройобъектах. Узнал много чего. Но, видимо, еще не всё.
Как раз сейчас можно было пойти с женой архитектора Бальчуриса. Редкий случай, редкие два часа без видимого дела. Редкая встреча на улице. И дни стали длиннее. И холод не загоняет в подъезд. Потеплело. Можно переходить на берет, да никак не попасть домой.
- Ну, я предупрежу… - робко попросил он. - Но я ведь все уже узнал…
- Не все! - умоляюще тихо сказал начальник СМУ. - Вот еще раз, и все. А то вы там думаете, что это я…
Каждый раз, прощаясь он заглядывал доктору Рыжикову в лицо и панибратски хлопал его по ладони: «Ну, теперь все?» - «Все!» - заверял доктор Рыжиков. «Правда все?» - ободренно повторял начальник. «Правда!» - как можно тверже говорил доктор Рыжиков. Начальник уходил успокоенный. И потом появлялся в больнице или возникал в городе. «Напустили вы на меня этого студента, теперь поедемте еще раз…» И снова: «Все?» - «Все!» - «Правда все?»
- В последний раз, - сказал он.
- Я предупрежу, - сказал доктор Рыжиков, увидев что-то в его глазах. Что-то, с чем нельзя было отпускать человека от себя. Даже такого с виду самоуверенного и самостоятельного.
Он повернулся, чтобы пойти к жене архитектора Бальчуриса и предупредить ее, но ее уже там не было.
- Доктор, - сказал начальник в машине, уже снова самоуверенно повеселевший, - а чего бы нам так не поговорить…
- Как так? - простился с женой архитектора Бальчуриса доктор Петрович. Теперь уже навек.
- Ну по-человечески… Не в кабинетах, а дома… У меня пиво бутылочное как раз есть, рыба сушеная… Завернем после? Все равно вечер… Ну завернем, а? Хоть про футбол поговорим, про Фишера, а не про… Вы в шахматишки как? А то сидишь по вечерам, думаешь… У вас хоть операции. Хоть помянем его по-людски…
Доктор Рыжиков обязан был сказать, что у него неврологическая аллергия к пиву. И это была истинная правда. Но, почему-то сейчас эта невинная правда показалась жестокой. Он ее отложил. Ибо на горизонте замаячила еще одна боль. Пускай на этот раз полезная и им же самим нарочно или нечаянно вызванная. Лечебная - но все же боль. И бежать от нее он не мог.
50
Но она ждала его у больничных ворот. Короткая стрижка, без шапки, кожаный плащ, поднятый воротник. Женщина из кинофильма. Но про кого-то другого. Только этого другого рядом не оказалось, и доктор Рыжиков взял у нее тяжелую базарную сумку. «Ваше величество женщина, да неужели ко мне?»
- К вам, - сказала она просто. - А то вы никогда не узнаете про свой успех.
Доктор Рыжиков послушно стоял в коридоре с сумкой в руке, пока жена архитектора Бальчуриса снимала и вешала плащ. Потом был проведен на кухню, где еще никогда не бывал, и присутствовал при выгрузке кефира, базарной курицы, десятка яиц, пачки молока, кульков вермишели и риса, батона. Расставляя все это, доктор Рыжиков несколько раз столкнулся руками с руками жены архитектора Бальчуриса, из-за чего и уронил вермишель. Кухня показалась ему крайне тесной, хотя в самом деле была просторной, как и положено в домах городского начальства.
Она поставила чай, насыпала в вазу конфет и печенья. Впервые она не повела доктора Рыжикова смотреть архитектора Бальчуриса. Впервые плотно закрыла дверь в его комнату. Доктор Рыжиков даже втайне подумал, что может быть, архитектора куда-то увезли. Такое ощущение, что там никого нет…
Это мелькнуло в таких подземных катакомбах подсознания такой слабой искрой, что он сам не заметил.
Он помог ей перенести в комнату печенье, чашки, блюдца, чайник, варенье. Как всегда, когда на большом столе размещался макет с чертежами, чай расставили на журнальном столике возле низкой тахты, на которую пришлось и сесть - вынужденно близко, касаясь друг друга коленями. Доктор Рыжиков близко увидел гладкую ткань юбки, крепкие круглые колени в модных тогда черных ажурных чулках. До того близко, что можно было положить на них теплую от чая ладонь и с фальшивой задушевностью сказать: «Ничего, все обойдется…» Не уточняя, что именно и как обойдется и должно обойтись.
Со вторым глотком чая и первой ложкой вишневого варенья доктор Рыжиков почувствовал страх, что его заподозрят в этом намерении. И если он как-нибудь не так пошевелится, то может получить и чашку чая в физиономию. И чем больше, естественно, он боялся, тем сильнее магнитили его эти теплые колени.
- Вот письмо, - доверчиво протянула листок из лощеного дорогого фирменного конверта жена архитектора Бальчуриса.
Пока доктор Рыжиков вчитывался в сообщение, она сказала, что на международный тур конкурса допущено семь работ из двадцати девяти.
В награду она пододвинула ближе к нему конфетницу с загадочными тогда трюфелями, розетку с клубникой и сердечно сказала:
- Я вам так благодарна… Если бы не вы…
- Да я-то что… - сказал доктор Петрович, вспомнив о деле своих рук. - Вот один англичанин акул изобретает. Из стекловолокна. И управляет по радио.
- Зачем? - встревожилась она. - Разве акул не хватает?
- Для охраны пляжей. Миллионеры расхватывают и стерегут свои пляжи. Чуть заплывет посторонний - и… Вот это мастерство, правда?
- Правда… - сказала она. - Только о чем вы все время думаете?
- Я? - испугался он, что она догадалась.
- Вы, - сказала она. У вас все время мысли заняты. Вы говорите про акул, а думаете совсем не про них.
- А про кого? - испугался он еще больше.
- Наверное, про больных… - сказала она, не то одобряя, не то осуждая.
Доктор Рыжиков даже затруднился сказать сам себе, о ком он сейчас думает. О старой учительнице с опухолью мозга или о юной Жанне Исаковой с костылями, которые она все еще боялась бросать. Может быть, теперь надо просто украсть костыли, и пусть выворачивается как сумеет. Но отпускать домой не костылях нельзя - привыкнет… А если положить к ней учительницу, то вместо изолятора теперь всегда будет женская половина. А где взять изолятор? Отдать дежурку, а самим в коридор? А учительнице будет становиться все хуже, она совсем перестанет быть добродушной, не сможет уже никого слушать, будет перебивать, что Жанна действует на нервы, упражняясь под рельсой, что племянница нарочно носит червивые яблоки… Станет обижаться на пустяки, которые никто не в силах предугадать, плакать, пачкать простыни повидлом и кефиром, сыпать крошками, толстеть… Сильва Сидоровна будет ворчать на нее, она - на Сильву Сидоровну… А главное, доктору Рыжикову не придется рассказать ей, а уж очень чесался язык, какой врушкой была ее любимая Симочка, что в один присест могла наврать сразу десятерым. На работу звонит, что заболела Анька и она ждет дома врача, мужу - что побежала с подружками стоять за клипсами, родителям шлет с Валеркой записку, что заболела сама и пошла в поликлинику, подружке - что какая-то невероятная приезжая портниха пригласила ее на примерку. Все сходятся и начинают до хрипа доказывать друг другу, где Симочка: в больнице, на примерке, или в очереди. А она болтает ногами, ест мороженое и в седьмой раз смотрит «Карнавальную ночь»… Дожидаться этого всего или, не дожидаясь, срочно взламывать голову? Как все-таки беспомощны мы перед каплей химии в каком-то скрытом тайнике организма!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56