25
- Юра! Сын разума и совести! Как ты сюда попал?
- По делу! - предостерегающе сказал доктор Петрович.
- Садись в любое кресло!
Но доктор Рыжиков опасливо стоял.
Ибо кресла были не какие-нибудь, а зубоврачебные. А розовая лысинка в лохматом черно-седом обрамлении, аккуратные кавказские усики, невыцветшие черные глаза, горбатый нос и прямая спина - главный зубник нашей местности, уважаемый Лев Христофорович Тунянц, оторванный от гор родной Армении, но неизменно много лет получающий оттуда посылки с марочным коньяком и душистыми травами.
- Ничего, я постою, - вежливо сказал доктор Петрович в присутствии старшего по годам и по разуму. - У меня…
- Извини, Юра! - строго поднял палец Лев Христофорович. - У нас в Армении стоя дела не обсуждают. Потому что дела, - он поднял палец еще строже и выше, - это дела!
С первого своего дня он отнесся к нам, местным жителям, как к неразумным младшим братьям, которых надо терпеливо учить жить и действовать так, как живут и действуют в мудрой Армении. Он был сын и миссионер народа, чей алфавит на тысячу лет старше того, которым пишутся эти страницы.
Доктор Рыжиков был из тех, кто уважает чужие обычаи. Он сел, но с большой опаской, и не в кресло, а на табурет. Армянский Лев в изгнании (как он утверждал) зачем-то отошел к раковине и старательно вымыл руки. Был тихий вечерний час, вечный дождь прервался, и в окно хлынуло предзакатное солнце, тревожно играя на зубном инструменте.
- Нет ли у вас лишних…
- Лишние есть, Юра. У нас всё и все лишние. За редким исключением. Кроме тебя, меня и еще одного парня. Но я тебе что обещал?
- Что? - насторожился доктор Рыжиков.
- Что не стану тебя даже слушать, пока не загляну в твой рот. Был разговор?
- Был… - чисто по-рыжиковски вздохнул доктор Рыжиков.
- А у нас в Армении, - он строго поднял палец, - мужчины держат слово, даже если оно режет рот как острая бритва!
Неизвестно, как там, в Араратской долине, а у нас в среднероссийской равнине на всех крупных свадьбах и юбилеях он был великим тамадой. Младшие братья носили его на руках.
- Тогда садись вот в это кресло, прямо на солнце, и открой рот… Да не дрожи, десантник! Я только гляну! Что там за это время стало…
Что было - то было. Доктор Рыжиков, прыгавший на парашюте в пасть смерти, дрожал от вида маленького гнутого зубоврачебного зонда. Как и большинство смертных, он умирал от зубной боли, но не сдавался, пока не лез на стену. Со стены его и снял как-то Лев Христофорович и по-отцовски сказал, глядя на лоснящийся флюс: Юра, ты сын разума и совести, ты должен понимать, что такое гнойник в черепной полости. Зубы ведь тоже череп. Тебе из-за них в жизни не будет ни вкусной работы, ни сладкой женщины, ни ароматного шашлыка!
Он дал доктору Рыжикову таблетку - положить на зуб для успокоения боли, но под честное слово, что, когда боль пройдет, сын разума и совести явится сам с повинной. После этого прошло, наверно, года полтора. Мелкие боли доктор Рыжиков героически превозмогал, а старый лев сидел в засаде. И наконец высидел.
- Да не болят, честное слово! - слабым голосом клялась испуганная жертва. - У меня только дело!
- У всех дело! - с мягкой ласковостью опытного хищника приговаривал лев. - Ну не дрожи, ты не девушка! И не кладешь голову в пасть льву! Смотри, маленькое кругленькое зеркальце, совсем не острое, совсем не опасное… Ведь ты же не боишься маленького зеркальца? Сполосни рот… Я только посмотрю, честное слово! А может, тебя к креслу привязать? Правую руку твоим ремнем, левую - моими подтяжками… М-да… Это не алмазы индийского гостя… Не жемчуга персидской шахини… Не сапфиры царя Соломона… Но ведь совсем не больно, правда?
Доктор Рыжиков промычал, что весьма доволен. Старый лев выпрямился и потерся спиной о соседний комбайн.
- Ну вот и все. Все ясно. Ты, Юра, истинный герой. Носить во рту такую выдающуюся гниль может только большой богатырь. Витязь в тигровой шкуре. Ты с женщинами что, уже разучился целоваться?
Доктор Рыжиков покраснел. И забыл закрыть рот.
В тот же миг армянский лев едва заметно чем-то щелкнул за спиной, раздалось мягкое, едва заметное жужжание, будто шмель пролетел, и что-то вонзилось в зуб доктора Рыжикова. Душистые крепкие пальцы старого льва сжимали челюсти, как клещи, и не давали сомкнуться, пока в зубе со скоростью тридцать тысяч оборотов вращался маленький твердый бор, распространяя запах паленой кости.
- Вот молодец, - похваливал старый лев, занимаясь своим злодейством. - Смотри, как терпит! Прямо Давид Сасунский! Вот это, я понимаю, мужчина! Ну как для такого не сделать, что он попросит! Все сделаю! Вот временную пломбу сделаю, потом на постоянную заменим, потом мост поставим… Потом все сделаем! Сполосни рот… Я тебе тройную дозу мышьяка по блату положил, в следующий раз совсем не больно будет. Даже не поморщишься. А теперь закрой рот. Два часа без еды выдержишь? А рюмочку армянского можно. Налить? Юра, очнись! Закрой рот, уже можно!
Но доктор Рыжиков застыл с открытым ртом и неподвижным взором.
- Эй, Юра… - осторожно испугался бесстрашный лев. - Ты в шоке, что ли? Или в гипнозе? Эй…
Доктор Рыжиков вперился взглядом в светлый эмалевый корпус универсальной стоматологической установки модели УСУ-3М. Доктор Тунянц вперился в доктора Рыжикова, выискивая в нем признаки жизни.
- Без коньяка не обойтись, - констатировал он. - Ты чокнулся слегка или идея осенила?
- Иея… - шевельнул языком доктор Рыжиков, боясь выдохнуть пломбы. - Галуоася… тьфу-тьфу-тьфу…
- Смотри не выплюнь, - успокоился старый лев. - И повтори с закрытым ртом.
- Залюбовался машиной, - повторил доктор Рыжиков, как будто она только что не сверлила ему дупла, а вкладывала в рот конфеты «Птичье молоко». - Замечательная машина. Мне такая нужна. Махнем не глядя?
- Ты что, - насторожился опытный и незаменимый зубник, - решил расширить производство? Жмут нейрохирургические туфли? Зачем мне такой талантливый конкурент, ты подумал? Ты лучше у гинекологов клиентуру иди отбивай, у глазников каких-нибудь.
Доктор Петрович осторожно засмеялся. Бормашина весьма хороша для органического стекла, бутакрила и прочих веществ, незаменимых при ремонте черепа. А то с напильником пилишь, пилишь…
- Для тебя, Юра, я готов вывернуть изо рта последний золотой мост, - расчувствовался старый лев. - Я даже знаю, что тебе надо. Тебе надо удобную и аккуратную настенную машинку. Мы только что такие получили для сельских больниц. Иди проси, пока не поздно.
- Мне б старенькую, списанную… - вздохнул доктор Петрович, зная, что в этом мире все новое не для него.
- Ха! - сделал волшебный взмах маг. - Раз - ставишь постоянную пломбу, два - делаем обточку, три - ставишь мост, четыре - получай свою настенную. Только во время ревизий мне приноси ее на пару дней, а то скажут, что продал на базаре, да? Тебе мост золотой или стальной?
- Подвесной бы… - попросил доктор Рыжиков.
- Ха! - оценил старый лев. - Но я тебе рекомендую, Юра, стальной. Сталь тверже и дешевле. И не ждать. А то тут из-за золота вечный скандал. Одни стоят пять лет, другие за неделю ставят, потом те на тех кляузы пишут, заодно и на нас, приходит ОБХСС, ищет у нас золотые прииски… Но я могу и золото достать…
- Нет-нет! - отдернулся доктор Петрович. Не потому, что боялся обэхээсов, а потому, что с далекого детства, когда еще слыл хулиганом, усвоил золотые зубы как примету нэпмана, шпиона или врага народа, что не к лицу простому советскому лекарю.
Сошлись на железном, более присущем суровому рангу десантника.
Только такими муками доктор Рыжиков получил право высказать идею, с которой пришел в этот дом. Выслушав ее, старый армянский лев четыре раза сказал «ха!».
- Но ты же говоришь, он псих, - ответил он. - Сделаешь ему рожу, а он в суд подаст. Знаю я этих личников. «Я в детстве был красивый, вы меня недоделали, требую денежного возмещения…»
Доктор Рыжиков вступился за психа и стал расхваливать его, какой он спокойный, рассудительный и послушный. Доктор Тунянц недоверчиво слушал. И судороги у него почти прошли, и характер улучшается, и контактность растет, и реакции адекватные, и совет ветеранов целой воздушной армии за него хлопочет.
- Так у нас подмороженные гранаты продают, - вздохнул о горной родине усталый лев. - Или зеленоватый виноград… Ну а если он потребует свое довоенное лицо? По суду? Нет, я их знаю, Юра, потом не отсудишься.
Но больше всего ему не хотелось соприкасаться с хирургическими владениями отца чугунных утюгов и дубовых дверей. То есть Ивана Лукича.
- Он и я уже не сыновья. Мы отцы. Мы оба уважаемые люди.
Это была застарелая ревность. Двое великих не могут вместиться в одну экологическую нишу. И хотя слагать тосты на именинах и свадьбах гораздо приятнее, чем преть в душных президиумах, яд зависти неодолим. Тамаде кажется, что депутат забрал его законное, а депутату - что тамада вставляет ему в стул булавку, хотя и произносит тост в другом конце города по другому поводу. «Болтун золотозубый!»
- Ну как я туда пойду? Он же лопнет от перегрева, когда узнает. У нас граница на замке. Как с Турцией.
- А я уже не в Турции, - сказал доктор Петрович. - Я вылетел. Вы что, грома не слышали?
- Я два дня как из отпуска. До Еревана, понимаешь, гром слабоватый… Значит, любимый учитель любимого ученика… Вот это ха… А где же ты обосновался? Дают место в новом корпусе?
Доктор Рыжиков сказал, что в морге.
- Ха! - сморщился старый лев. - Это, конечно, не Ереван. Это даже не Дилижан. Это… Но, как сказал Диоген, вот уж несчастен тот, кто завтракает и обедает, когда это угодно Александру… Но тебе товарищ Франк может дать место в новом корпусе?
Это был осторожный вопрос конкурента.
Доктор Рыжиков осторожно ответил, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Этим он не отказывался от места под солнцем, но и не злоупотреблял товарищем Франком.
Доктор Тунянц молчаливо оценил это.
- Значит, она там захватила все? - сделал он глубокомысленный вывод.
- Кто? - сделал вид, что не разобрал, доктор Рыжиков.
- Дочь мягкой мебели и странгуляционной борозды. Двадцать лет назад, когда нас направили в эту больницу, я думал, что его сердце не сможет размягчить никто. Я предполагаю, что такое быть партизанским врачом в немецком тылу. Что там можно увидеть. Но потом нашелся тот, кто размягчил его сердце. Это ты, Юра. Ну, а потом удалось размягчить его мозг. Это уже ее удача… Может, и я на него похож, только не замечаю, Юра? Ты мне скажи смело.
- Пока, я думаю, нет, - сказал доктор Рыжиков, и доктор Тунянц знал, что он никогда не кривит.
- Ну и спасибо. Значит, теперь ты будешь завтракать и обедать, когда захочешь сам, а не Александр. Но обеды у тебя будут, конечно, скудные. Сначала, Юра. Потом разживешься. Но сначала наголодаешься, учти. Только я тебе не могу сказать, что опасней, быть голодным или быть сытым. Когда ты голоден - слишком много замечаешь, когда сыт - не замечаешь ничего. Ну ладно. Тебе не мои окаменелые мудрости нужны. И сам не маленький. Но пусть про тебя и старого скажут: жил на свете рыцарь бедный. Бедный - но рыцарь. Видишь, на тост потянуло. А мы с тобой еще по рюмочке не выпили. Я, Юра, тоже старый, только я никому не говорю. У меня радикулит и руки дрожать начинают. Зуб вырвать еще могу и пломбу вставить. Не первоклассную, конечно, и только дураки ко мне в очередь стоят. А челюсть протезировать я тебе молодого дам. Хочешь? Есть у меня один, сын простого сердца и ясного взгляда. Сулейман! - крикнул он в приоткрытую дверь.
Сначала в коридоре было тихо, потом послышались шаги. Раздался вежливый стук в дверь и голос: «Можно?»
- Заходи! - разрешил старый лев. - Вот это Сулейман, сын народа-брата. Он здесь от мафии скрылся. С него за место зубника в Баку тысячу рублей брали. А он бедняк, пришлось сюда поехать. Хочет накопить и вернуться. Но пока накопит, там будут брать по три тысячи. Или их там наконец передавят… У вас будет время и построить, и пооперировать вместе. Сулейман, побудь с нами. Вот это доктор Рыжиков.
Сулейман, получив разрешение старших, остался стоять у двери. Доктор Рыжиков оценил его красивый вытянутый долихоцефальный череп с короткой темной стрижкой и действительно ясный взгляд с глубоко затаенной искрой.
- У него глаз точный и рука добрая, - похвалил сына народа-брата старый лев.
Искра в глазах Сулеймана неуловимо прыгнула.
- Я бы даже сказал, что лично для меня он совсем армянин. И даже больше чем армянин. В нем течет такая же древняя персидская кровь… - Лев Христофорович традиционно перешел на тост. - Посмотри, какой античный череп. Мне кажется, он современник Гомера. Ну признайся, ходил ты в походы в войсках царя Дария?
Искра прыгнула снова.
- Юра, ты не подумай, он не такой кровожадный. Он мог у них быть только полковым лекарем. Универсалом, конечно. Рискованное было дело - лечить сердитых персов. Ассирийцев. Сулейман, можешь тоже сказать что-нибудь. Как самый древний среди нас. Ха!
26
Хорошо, что у доктора Рыжикова были здоровы почки и прочее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56