- Нет! Нет!
- Юрий Петрович, как всегда, преувеличивает картину. - Валера Малышев стал снисходительно делать сидячие статичные упражнения для развития плечевого пояса, рекомендованные учебниками культуризма. - Переносит научные категории на, так сказать, родственные эмоции. Это передергивание алгоритма, если так можно выразиться.
Было очень интересно, но доктор Рыжиков встал. У него было дело в своем кабинете. Раньше он быстро ужинал и садился на велосипед. Его ждала больница. Теперь велосипед не понадобился. Больной лежал рядом, за дверью, в его кабинете, на его личной кушетке, лицом к потолку.
Это был кузнец дядя Кузя Тетерин.
Рядом стояла кружка с компотом, сваренным Анькой и Танькой. Валерия напекла оладий. Вообще кулинарная жизнь дома заметно оживилась. Дядя Кузя постанывал от усиленного ухода и вспоминал свою старуху.
- Ну как? - спросил доктор Петрович.
- Нормально, - сказал дядя Кузя, не поворачивая, как и велели, головы. - Вон тот - вылитый наш начальник цеха. А этот - из отдела снабжения. Все, кричит, заготовок нету…
Прямо перед ним на двух полках в два ровных ряда стояли две шеренги черепов. Черепами вообще-то была обставлена вся комната. Других украшений тут не было. Черепа были и целые, и разобранные на части, полуфабрикаты и детали.
- И чьи же это? - осведомился дядя Кузя, войдя и оглядевшись. Добродушие ничуть не покинуло его.
После нескольких дней созерцания он нашел в каждом что-то знакомое и по вечерам обсуждал впечатления с доктором Рыжиковым. При этом он спокойно вертел в руках пластмассовые детали смертоподобных изделий и давал высокую оценку мастерству доктора. «Надо же, - приговаривал он. - А с виду будто из кости. Вроде покойников свежевали. А тут - надо же! В инструменталке на лекалах вам бы цены не было…»
19
- Как они посмели вас уволить!
Даже кулачки сжались, на глазах - слезы. Вся кипит.
- Ну что вы, Жанна… Кто меня уволит, тот три дня не проживет…
- А почему вы уходите?
- Не ухожу, а перехожу. На самостоятельный участок, который мне доверили.
- А как же мы?..
- А что «мы»? - сказал доктор Рыжиков с видом чистой совести. - Долечитесь…
- Без вас я не вылечусь!
- А это уже все само собой пройдет. И без меня, и без вас.
- А я буду лежать и не двигаться!
- Тогда я буду ходить сюда к вам на свидания. Идет?
- Идет! Только каждый день!
- В обмен на упражнения. Каждый раз к концу упражнений я тут как тут. Так?
- А как вы будете узнавать, когда я занимаюсь?
- Это мой вопрос. По рукам?
Жанна протянула узенькую ладонь. Ее взгляд требовал честности и правдивости.
- А кем вас повысили? - доверчиво спросила она.
Доктор Рыжиков улыбнулся сходству слов «повысили» и «повесили».
- А чего вы смеетесь? - вспыхнула она.
Как все великие артисты, она была самолюбива и мнительна.
Из-за этой Жанны доктор Рыжиков не раз говорил Мишке Франку: «И в кого это мои девки дурами растут?»
Мишка Франк искоса сравнивал оригинал с копиями, если это было в их зловредной компании, и, вместо того чтобы успокоить родительскую тревогу, философски выпускал свое паровозное облако: «А я тебе скажу. В ней одних кровей сколько! Русская - раз, латышская - два, еврейская - три, украинская - четыре, осетинская - пять…»
- Татарская - шесть, - заканчивал доктор Рыжиков.
- Как - татарская? - задумывался Мишка Франк. - Я о татарской родне не слыхал.
- А что каждый русский на две трети татарин, слыхал?
- А! - пыхнул Мишка Франк в знак согласия. - Вот видишь, какой генетический фонд! Не то, что у нас, вырожденцев.
Каждый день городская газета и радио дразнили городских матерей изящными стихами Жанны Исаковой, графическими рисунками Жанны Исаковой, восторгами о танцах Жанны Исаковой в детском ансамбле и серебристом голоске Жанны Исаковой, к тому же играющей себе на пианино.
Так что доктор Рыжиков был просто приятно поражен, когда к нему привели черноглазую резко угловатую девочку и сказали, что это Жанна Исакова. Оказывается, она и в самом деле существовала в природе.
Но поменьше бы таких знакомств. Хотя ничего страшного вроде сначала и не было. Просто несколько раз упала на репетиции, чего с ней сроду не бывало. Как бы подвернулась нога. А потом на концерте. Концерт был ответственный, перед руководящими товарищами из области. Ансамбль могли послать на зональный смотр. Когда Жанну ругали, она заплакала и сказала, что нога сама подворачивается.
Сама так сама. Сначала забыли, а потом пальцы стали неметь. Вроде бы ничего не чувствуют. Болеть не болят, а как будто отсидела и не разгоняется. Судили-рядили, искали советчиков и постепенно дошли до доктора Рыжикова.
- Ну-с, прекрасная и воинственная Жанна… - сказал он после некоторого знакомства.
- Почему «воинственная»? - улыбнулась она, напуганная белыми халатами в кабинете и серыми больничными в коридоре. Насчет «прекрасной» у нее вопросов не было.
- Потому, - улыбнулся и доктор Петрович, - что не прекрасных и не воинственных Жанн не бывает. Они все такие.
- А на отчетном концерте я выступлю?
- Конечно! - сразу сказал доктор Рыжиков. - Как же без тебя! Только сначала немного повыступаешь у нас. У нас тут своя сцена есть… Ладно?
- Ладно, - сказала Жанна. Ей нравилось, что доктор был простой, как плотник, и нос картошкой. Особенно нравилось, что он не ахал и не охал и не говорил «бедненькая», как разные тетушки-соседки, а особенно учитель танцев, который сначала ругался на недисциплинированность и лень, потом страшно расстроился, что сорвался отчетный концерт, где у Жанны было девять сольных номеров. Он прямо плакал, что вложил в концерт всего себя, а теперь все пропало. Доктор, наоборот, трали-вали, просто и весело, как ни в чем не бывало. Как будто у всех ноги только и делают, что каждый день отнимаются.
- А что там у тебя в концерте? - уточнил он программу.
- Ну, «Умирающий лебедь»…
- «Умирающего» мы, может, и пропустим… Начнем готовить что-нибудь веселенькое. Тут у меня зреет одна мысль. Когда дозреет, мы с тобой перевернем искусство. Только сначала ты подержись…
Жанна держалась. Она держалась, когда правая нога отнималась все больше, и сама успокаивала родителей - это пройдет. Она держалась при люмбальной пункции как сидя, так и лежа с иглой, воткнутой в позвоночник, и послушно стараясь побольше расслабиться. Она все могла вытерпеть, кроме ожидания, когда же созреет зрелая мысль доктора Рыжикова. И каждый раз при его появлении нетерпеливо спрашивала: «Ну как?»
- Зрелость мысли, - отвечал доктор Рыжиков, развивая свою любимую тему, - есть продукт миллионолетнего развития природы.
- Значит, ждать миллион лет? - пугалась Жанна.
- Миллион уже прошел, - спешил обрадовать ее доктор Рыжиков. - И не один. Да только зрелых мыслей маловато.
Ибо легко представить тьму незрелых мыслей, которые витают вокруг нас, преждевременно сорвавшись с древа сознания. Его зеленые плоды. О них и ушибаются редкие зрелые мысли. И даже расшибаются, если так можно выразиться.
Но Жанне он сказал короче:
- Осталось, может быть, несколько дней. Ну, неделя… Можно потерпеть?
- Можно, - успокаивалась Жанна, которая все с большим трудом поднималась с постели в столовую или туалет.
Ей уже выдали казенные костыли.
Учитель танцев как увидел ее на них, так и зашелся.
- А я еще верил в нашу медицину! - воскликнул он, придя к доктору Рыжикову.
- Уж извините, - вздохнул доктор Рыжиков, - чем богаты…
- Я понимаю, здесь не Москва… - вскинул учитель танцев артистический профиль, про который ему кто-то сказал, что он похож на Жерара Филипа. - Но вы поймите и меня. Мы хотели направить ее в училище Вагановой, она должна быть визитной карточкой нашей студии. Да, да, мы скоро будем студией, этот вопрос почти решен… У нас отчетный концерт, а ей все хуже. Уже и с костылями… А я ей столько доверил! «Лебедь» Сен-Санса, индийский танец, узбекский с косичками, соло в «Жоке», из «Щелкунчика» фрагмент… Мы ведь перестроиться не успеем. У меня есть способные девочки, но такой одаренной… Может, вы можете вызвать профессора из Москвы? А как называется ее болезнь? Ведь мы для нее столько сделали…
Жанна с лету попала в заповедник, в отдельную палатку с ковриком и полированной мебелью. Это учитель приписывал себе, потому что родители Жанны были люди простые. Но на самом деле в этом полностью была заслуга Ады Викторовны, так как место в танцевальной студии после поездки в Артек на детский фестиваль стало в городе большим дефицитом. Говорили, так можно и за границу попасть, на международный смотр. И она сразу получила учителя танцев в свои бархатистые руки.
Правда, она с той же чуткостью улавливала издалека запах окровавленных бинтов и полных уток, выносимых из палаты с неподвижным больным. Поэтому Жанне незаметно приготовлялось место в простой хирургии. И перед операцией ее перенесли туда.
Родители услышали об операции со страхом.
Они стояли перед доктором Петровичем - как напуганные сверхсрочники перед сердитым генералом. Он никак не мог усадить их и тоже был вынужден встать. Так они стояли, разделенные столом, как на дипломатических переговорах.
Будь его воля, он во всех таких случаях вывешивал бы на дверь одну универсальную вывеску: «Сделаем все, что возможно.» Эта латинская тарабарщина с названиями пострадавших органов только допугивает и без того пугливых.
- Не буду ни пугать, ни обнадеживать, - понес он свой крест. - Клиническая картина более или менее ясна, анализы закончились. Если сможем - обойдемся без операции. Если нет - будет нужен серьезный уход.
- А вы… - сглотнул комок тихий отец-экономист, - такие операции… делали?
- Я их делаю десять лет, - скромно сказал доктор Рыжиков.
- А бывает, что… умирают? - сглотнула комок мать.
- Чаще всего, по статистике, умирают вполне здоровые люди, которые больницы и не нюхали, - вполне серьезно сказал он.
- Как? - спросила она.
- Под колесами транспорта, - вспомнил он заклятого врага нейрохирургов. - Самый высокий процент смертности там. А на операциях смертность меньше полпроцента. И то смертельно больных. Жанне до этого далеко.
Отец-экономист несмело улыбнулся матери-библиотекарю.
- А чем она болеет, доктор?
- Знаете, - сказал им доктор Рыжиков, - у нас в медицине каждую болезнь кто как хочет, так и называет. В общем, ей может быть на какое-то время и хуже, чем сейчас, она может временно потерять подвижность ног, но вы никогда не говорите с ней как с больной.
- А как? - спросили она оба.
- Как с обычной симпатичной талантливой девочкой. - выдал он откровенно. - Вы такие же врачи, как и мы.
- Как это? - спросили она оба.
Он растолковал, как. Они перестали дрожать и расслабились. Мать Жанны даже села. Отец так и простоял перед доктором Рыжиковым, преданно глядя ему в лицо. Но, уходя, все же спросил:
- А вы названия болезни нам не скажете? Нельзя сказать?
Он знал, как боятся названия. Того самого, рокового.
- Да почему же нельзя? - удивился он благодушно. - Самый обычный, примитивнейший блок спинального субарахноидального пространства. Вот разблокируем нашими домашними средствами - и затанцует…
- Правда? - Они пошли, обрадованно поддерживая друг друга. - Видишь, врач говорит…
Но кому-то все было мало. И он примчался, чтобы заявить доктору Рыжикову:
- Вы лжете!
Это был почему-то учитель танцев. Голос у него дрожал от возмущения.
Доктор Рыжиков в белой шапочке несколько оторопел, хоть в жизни видел много всякого.
- Вы вводите родителей в заблуждение! У нее рак позвоночника!
Почему-то ему очень хотелось разоблачить доктора Рыжикова, а с ним - и всю медицину. И он торжествовал, будто рак позвоночника - это первая премия на балетном конкурсе.
У доктора Рыжикова открывалась чуть заметная дальнозоркость. Особенно от усталости. К концу дня он обычно начинал потихоньку и понезаметнее отодвигаться, чтобы лучше разглядеть то, что надо. Или кого надо. Но в общем зрение было еще морским. И никаких следов куриной слепоты.
- Вам никогда не говорили, - взял он карандаш, - что вы похожи на Жерара Филипа?
Учителю танцев надо было немного. От самой малой похвалы он становился еще высокомернее.
- Это здесь ни при чем, - повернулся он профилем, чтобы было виднее, и доктор Рыжиков сподручнее набрасывал его на листок ватмана.
- Такой болезни и в природе нет, - сказал доктор Петрович. - Рак позвоночника. И откуда вы взяли?
- Как это нет? - Жерар Филип показал своим профилем, что его не проведешь. - Вы просто скрываете, чтобы…
Зачем доктору Рыжикову надо скрывать, он не успел договорить, так как в дежурку влетел молодой и рьяный медбрат из практикантов в кокетливой шапочке на вершинах могучих кудрей:
- Юрий Петрович! У Филиппова моча с кровью!
Учитель танцев дернулся. Доктор Рыжиков сказал что-то на латыни. Медбрат исчез.
- Моча с кровью, - гостеприимно объяснил он учителю, - чаще всего означает разрыв или повреждение почек. Это характерно для падения с высоты плашмя, когда пострадавший ушибается животом или спиной…
- Стойте… - уже тише сказал учитель танцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56