Мадлен проявила к нему настоящую доброту впервые за время, прошедшее после заключения в бамбуковом зоопарке где-то в зарослях Лаоса.
Боже, каким дерьмом он был. Но Мадлен не согласилась с ним и фактически убедила его в обратном. Они не могли сломать его, убеждала она, так как ни один из секретов, которые были ему доверены, не был выдан. Не был провален шифр, не был предан ни один человек, не выявлена цепочка связи.
— Пусть вас не беспокоят воспоминания, — заверила его Мадлен. — В таких случаях на память совершенно нельзя полагаться.
Вот почему ее напустили на него. Чтобы вновь возродить его к жизни, чего он сам, очевидно, не смог бы сделать.
— С вами все в порядке, — сказала Мадлен на последнем сеансе. — Вы живы и способны вернуться к тому, чем вы занимались раньше. Что бы ни произошло, все это в прошлом.
Ему хотелось верить ей. И он бы так и поступил, конечно, если бы не это Сновидение. Несмотря на то, что она была права — ему еще доверяют и он пользуется уважением среди своих лучших соотечественников, — Сновидение застряло у него в памяти как камень.
В Сновидении, так же как и в его памяти, постоянно присутствовал запах крови и испражнений, а холодный пот покрывал его испуганное тело как мерзкая вторая кожа. Они приходили за ним в этот зоопарк и проделывали с ним такие безобразные штуки, о которых он не мог говорить даже Мадлен, которую он любил и которой даже немного доверял.
На большее доверие он был неспособен, хотя Мадлен и уверяла его в обратном. В этом проклятом зоопарке сначала его лишали человеческого облика, затем разрушали его способность доверять своим товарищам.
В Сновидении, равно как и в своей памяти, он был одинок, покинут своими соотечественниками, теми, с кем клялся в вечной дружбе. Подобно легендарным рыцарям Круглого стола, они обещали стоять плечом к плечу. Но вынести все ужасы зоопарка пришлось ему одному. Никто не пробился сквозь густые заросли, покрывающие горные хребты, никто не проник в зоопарк темной ночью, чтобы освободить его.
Он оставался там, подвергаясь бесконечным унижениям в пыткам. Физические страдания сменялись галлюцинациями, возникающими в воспаленном мозгу. На некоторое короткое время его оставляли одного, когда же он приходил в себя, процесс истязаний начинался снова.
Лиллехаммер отличался крепким здоровьем, как физическим, так и духовным. Его недаром включили в тайное общество, которое приняло его как кровного брата и считало таковым до тех пор, пока он был ему полезен.
Спустя многие годы, снова занимаясь своим делом в Вашингтоне, он узнал, что они были готовы уже начать действовать, когда Лиллехаммера бесцеремонно подбросили к их подъезду во Вьетнаме. Они послали бы одного из рейнджеров, снайпера, которому был бы дан приказ прострелить ему голову, чтобы сохранить в неприкосновенности секреты.
Лиллехаммер не осуждал их. В их положении он, вероятно, поступил бы так же. Но из полученных сведений он сделал для себя вывод об отношения человеческих существ друг к другу. После чего почувствовал, что больше не любит людей.
Он забыл о Мадлен или, вернее, о своей любви к ней. Это причиняло слишком сильную боль. Он превратился в автомат. Его устраивало то, что, выполняя десятки тысяч обрядов своей профессии, он все их пачкал в грязи. Он испытывал удовлетворение от того, что завеса, сплетенная им, не видна его товарищам по работе, что они приняли его в свои ряды, как героя. Он продвинулся по службе, получил большие полномочия и инициативу действий, чем имел когда-либо во Вьетнаме, находясь под командованием Джабберуоки.
В те дни он был известен как Безумный Шляпник — кличка, которая, как он полагал, больше подходила бы ему сейчас, чем тогда. Это было случайное имя военного времени, выброшенное компьютером, в который закладывалось слишком много Льюисов Кэрроллов.
Многое было забыто из того времени, а вот прозвище Червонная Королева осталось в памяти. Он и Червонная Королева неутомимо трудились под начальственным взором Джабберуоки, даже во время поразительной неудачи с Майклом Леонфорте.
Каким-то образом Червонной Королеве удалось выбраться невредимым после провала и получить даже повышение по службе, так что он теперь занял высокий пост, несколько десятилетий принадлежавший Джабберуоки.
Каким образом сделал это Червонная Королева? Как он сместил Джабберуоки, человека, которого, по твердому убеждению Лиллехаммера, можно было лишить этой ответственной должности, только убрав его из кабинета ногами вперед? Говорили, что у Червонной Королевы был хороший помощник по вмени Нишики. Передаваемые им сведения были столь значительны и верны, что они стали мечом, с помощью которого Червонная Королева наносил удары потрясающе! силы, продвигаясь вверх по иерархической лестнице, повергая на своем пути неверующих, политических и идейных противников.
Будучи приспособленцем, Лиллехаммер не терял зря времени. Он ухватился за фалды сюртука Червонной Королевы. И теперь он был его глазами и ушами, единственным человеком, которому, как он сам полагал, полностью доверяет Червонная Королева. Червонная Королева утверждал, что даже он сам не знает, что представляет из себя в действительности Нишики, какой он национальности. Сведения, которые он ему поставлял, как правило, посылались через разнообразные тайники, которые часто, но через разные промежутки времени, менялись. Но если это все было так, то каковы же были действительные взаимоотношения между Червонной Королевой и Нишики? Что их связывало? Чем руководствовался Нишики, поставляя такой поток ценной информации?
Беспокоили ли Лиллехаммера ответы на эти вопросы? В эти сумрачные дни, наполненные воспоминаниями и Сновидениями, для него было удобнее беспрекословно выполнять приказы своего начальника, а не искать ответы на вопросы с политическим подтекстом. Он давно выбрал сторону, которой стоит держаться. Или же она выбрала его, какая разница? И теперь мораль не играла никакой роля в его поступках. Он находил необъяснимое удовольствие в избранной им молчаливой роли.
Произошло как бы короткое замыкание, и он отключился от последствий своих действий. Совершая, как говорил Червонная Королева, правосудие, он не представлял себе, что может существовать какая-то другая реальность. Он был герметично закупорен в своей маске и наблюдал из-под нее за миром равнодушными глазами.
Но человек, даже такой, каким стал Лиллехаммер, не мог существовать, довольствуясь лишь привычным комфортом. Отстранение от окружающего мира не означало еще, что нейроны прекратили свою работу. В конце концов, он продолжал жить. Искалеченный, но живой.
Ему понадобилась уйма времени, чтобы понять, что в Действительности руководит им в новой жизни, которую он создал для себя. И в этом отношении Сновидение основательно ему помогло, проторив дорожку в прошлое в его памяти. Сновидение подсказало ему, почему он все еще дышит, почему он не перерезал себе вены на руках на кровати в филиппинском госпитале или не выпрыгнул из окна своего вашингтонского кабинета. Сновидение донесло до него, как обломки, выброшенные волной на далекий берег, лица тех, кто содержал этот зоопарк. Подобно тому, как кислота вытравляет изображение на металле, в его памяти были навсегда запечатлены эти лица. Они были как-то странно освещены не то прожектором, не то солнечными лучами, наваливались на него гуртом, взбирались как жестокие вампиры на его плечи, втыкали свои длинные бамбуковые ногти в его тело, кривлялись неистово перед ним, когда он ходил, ел или справлял нужду. Все это было в Сновидении и сохранилось в памяти.
И наконец Лиллехаммер пришел к выводу, что его спасли от смерти с единственной целью — найти тех, кто посадил его в клетку, и уничтожить их, как они уничтожили его самого. И что его сердце бьется только для этого.
Париж — Олд Вестбюри
Попадая в Париж, как бы выбираешься в спокойные воды из беснующегося вихря водоворота. Божественная красота византийской парчи Венеции сменяется морем огней, устремленных в покрытое облаками небо.
Парижская ночь — это сочетание трепещущих фасадов домов, широких бульваров, массивных фонтанов, охраняемых львами, херувимами и богами, ослепляющих своей белизной и океаном света.
Лучи прожекторов освещали Триумфальную арку, поднимающуюся в центре площади Звезды, от которой дюжина больших авеню разбегались в разные стороны, как вены на внешней стороне руки. Гейзеры света расплескивались над площадью Конкорд, где Людовик XVI и Мария Антуанетта, Дантон и Робеспьер почувствовали последний поцелуй гильотины Революции, над Вандомской площадью, где воздвигались и разрушалась, а потом вновь поднимались памятники Наполеону. Световые арки раскинулись вдоль основной артерии города, соединившей правый берег Сены с левым. На одном ее конце располагались Большой и Малый дворцы, а на другом блестел своим громадным золоченым куполом Дом инвалидов. Между ними освещенный гроздьями лампочек перекинулся через Сену великолепный мост, названный в честь русского царя Александра Третьего. Таким и предстал Париж глазам Николаса и Челесты, когда они ехали от аэропорта Шарль де Голль. Светила полная луна, и все казалось белым как снег. Въезжая в этот полный огней город, они чувствовали себя как пилигримы, которых забросили в пустыню за неизвестные и не получившие прощения грехи и которые теперь вновь возвращаются в западную цивилизацию.
Они пересекли Сену и въехали в левую часть города, где все еще витал дух богемы. Конечно, этот район был моложе расположенного по другую сторону реки, где теснилось множество картинных галерей, модных магазинов одежды и продовольственных лавочек.
Они остановились недалеко от бульвара Сен-Жермен в гостинице с бело-черным фасадом из вычищенного песком камня и железа. Комнаты были маленькие, чистенькие, уютные, без претензий на моду, с видом на знаменитые парижские крыши, излучающие нечто зыбкое, непередаваемое, а также на Эйфелеву башню, окруженную энергетическим полем.
В их маленькой, опрятной комнате по видеоприставке к телевизору показывали в черно-белом изображении сцену из фильма «Большой сон» по Раймонду Чандлеру с участием Хэмфри Богарта и Лорен Бакалл. Электронные тгни на стене, переливчатые мерцания, напоминающие моргание век, сокращения сердца.
Сон...
«Авалон лимитед» — компания с интересной историей", — сказал им Форново. — Вначале это был дом, в котором изготовлялись костюмы для бродячих театров. Потом ввиду роста их популярности, как мастеров по поделке масок, они изменили свой профиль. Никто толком не знает когда, вероятнее всего где-то в период, близкий к Французской революции, сами изготовители масок взяли контроль над этой компанией из рук своих хозяев, которые, как говорится в легенде, из-за их знатного происхождения вскоре были гильотинированы на Вандомской площади. Фирма стала называться «Авалон и сын», потому что мастеровые начали рассматривать компанию как свой собственный дом.
Это название оставалось без изменений все последующие годы вплоть до последних пяти лет, когда наступили тяжелые времена и компания была куплена иностранной фирмой. Тогда она вновь стала называться «Авалон Лтд».
— Кто купил эту компанию? — спросил Николас.
— Это любопытный случай, — ответил Форново, отложив в сторону Домино. — Никто, по-видимому, этого не знает.
Николаса разбудили солнечные лучи, падавшие на него через окно. Он повернулся в кровати и увидел, что Челеста спала рядом, не раздеваясь. Ее лицо, чрезвычайно красивое, было наполовину освещено солнцем, а наполовину находилось в голубой тени исчезающей ночи. Телевизор был еще включен, но пленка закончилась несколько часов назад, и по экрану пролетали беззвучно брызги серых и белых пятен, напоминавшие выстрелы из какого-то оружия в научно-фантастическом фильме.
Он оглядел себя и обнаружил, что и он полностью одет. Николас даже не помнил, как лег на кровать. Очевидно, сильная усталость свалила их без всякого предупреждения. Он вспомнил, что ему надо позвонить в свой офис. Сэйко, должно быть, сходит с ума. Но почему он должен докладывать ей о своем местонахождении? Она захочет сообщить ему последние данные о положении в Сайгоне, а у него нет никакого желания слышать их. Кроме того, она и Нанги смогут справиться сами со всеми трудностями.
Николас понимал, что эти оправдания не новы и уже теряют смысл. Медленно, мучительно, как неизлечимая болезнь, на него надвигалась правда. Он убегал от семьи, которая развалилась, от отношений, которые настолько сбились с курса, что он был бессилен выправить их. Чувство вины сделало все, чтобы затушевать правду, поддержать глупые выдумки, над которыми можно было только посмеяться в нормальной жизни.
Когда же ему открылась и другая сторона правды, он понял, что она еще более серьезна — он убегал от своей старой жизни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Боже, каким дерьмом он был. Но Мадлен не согласилась с ним и фактически убедила его в обратном. Они не могли сломать его, убеждала она, так как ни один из секретов, которые были ему доверены, не был выдан. Не был провален шифр, не был предан ни один человек, не выявлена цепочка связи.
— Пусть вас не беспокоят воспоминания, — заверила его Мадлен. — В таких случаях на память совершенно нельзя полагаться.
Вот почему ее напустили на него. Чтобы вновь возродить его к жизни, чего он сам, очевидно, не смог бы сделать.
— С вами все в порядке, — сказала Мадлен на последнем сеансе. — Вы живы и способны вернуться к тому, чем вы занимались раньше. Что бы ни произошло, все это в прошлом.
Ему хотелось верить ей. И он бы так и поступил, конечно, если бы не это Сновидение. Несмотря на то, что она была права — ему еще доверяют и он пользуется уважением среди своих лучших соотечественников, — Сновидение застряло у него в памяти как камень.
В Сновидении, так же как и в его памяти, постоянно присутствовал запах крови и испражнений, а холодный пот покрывал его испуганное тело как мерзкая вторая кожа. Они приходили за ним в этот зоопарк и проделывали с ним такие безобразные штуки, о которых он не мог говорить даже Мадлен, которую он любил и которой даже немного доверял.
На большее доверие он был неспособен, хотя Мадлен и уверяла его в обратном. В этом проклятом зоопарке сначала его лишали человеческого облика, затем разрушали его способность доверять своим товарищам.
В Сновидении, равно как и в своей памяти, он был одинок, покинут своими соотечественниками, теми, с кем клялся в вечной дружбе. Подобно легендарным рыцарям Круглого стола, они обещали стоять плечом к плечу. Но вынести все ужасы зоопарка пришлось ему одному. Никто не пробился сквозь густые заросли, покрывающие горные хребты, никто не проник в зоопарк темной ночью, чтобы освободить его.
Он оставался там, подвергаясь бесконечным унижениям в пыткам. Физические страдания сменялись галлюцинациями, возникающими в воспаленном мозгу. На некоторое короткое время его оставляли одного, когда же он приходил в себя, процесс истязаний начинался снова.
Лиллехаммер отличался крепким здоровьем, как физическим, так и духовным. Его недаром включили в тайное общество, которое приняло его как кровного брата и считало таковым до тех пор, пока он был ему полезен.
Спустя многие годы, снова занимаясь своим делом в Вашингтоне, он узнал, что они были готовы уже начать действовать, когда Лиллехаммера бесцеремонно подбросили к их подъезду во Вьетнаме. Они послали бы одного из рейнджеров, снайпера, которому был бы дан приказ прострелить ему голову, чтобы сохранить в неприкосновенности секреты.
Лиллехаммер не осуждал их. В их положении он, вероятно, поступил бы так же. Но из полученных сведений он сделал для себя вывод об отношения человеческих существ друг к другу. После чего почувствовал, что больше не любит людей.
Он забыл о Мадлен или, вернее, о своей любви к ней. Это причиняло слишком сильную боль. Он превратился в автомат. Его устраивало то, что, выполняя десятки тысяч обрядов своей профессии, он все их пачкал в грязи. Он испытывал удовлетворение от того, что завеса, сплетенная им, не видна его товарищам по работе, что они приняли его в свои ряды, как героя. Он продвинулся по службе, получил большие полномочия и инициативу действий, чем имел когда-либо во Вьетнаме, находясь под командованием Джабберуоки.
В те дни он был известен как Безумный Шляпник — кличка, которая, как он полагал, больше подходила бы ему сейчас, чем тогда. Это было случайное имя военного времени, выброшенное компьютером, в который закладывалось слишком много Льюисов Кэрроллов.
Многое было забыто из того времени, а вот прозвище Червонная Королева осталось в памяти. Он и Червонная Королева неутомимо трудились под начальственным взором Джабберуоки, даже во время поразительной неудачи с Майклом Леонфорте.
Каким-то образом Червонной Королеве удалось выбраться невредимым после провала и получить даже повышение по службе, так что он теперь занял высокий пост, несколько десятилетий принадлежавший Джабберуоки.
Каким образом сделал это Червонная Королева? Как он сместил Джабберуоки, человека, которого, по твердому убеждению Лиллехаммера, можно было лишить этой ответственной должности, только убрав его из кабинета ногами вперед? Говорили, что у Червонной Королевы был хороший помощник по вмени Нишики. Передаваемые им сведения были столь значительны и верны, что они стали мечом, с помощью которого Червонная Королева наносил удары потрясающе! силы, продвигаясь вверх по иерархической лестнице, повергая на своем пути неверующих, политических и идейных противников.
Будучи приспособленцем, Лиллехаммер не терял зря времени. Он ухватился за фалды сюртука Червонной Королевы. И теперь он был его глазами и ушами, единственным человеком, которому, как он сам полагал, полностью доверяет Червонная Королева. Червонная Королева утверждал, что даже он сам не знает, что представляет из себя в действительности Нишики, какой он национальности. Сведения, которые он ему поставлял, как правило, посылались через разнообразные тайники, которые часто, но через разные промежутки времени, менялись. Но если это все было так, то каковы же были действительные взаимоотношения между Червонной Королевой и Нишики? Что их связывало? Чем руководствовался Нишики, поставляя такой поток ценной информации?
Беспокоили ли Лиллехаммера ответы на эти вопросы? В эти сумрачные дни, наполненные воспоминаниями и Сновидениями, для него было удобнее беспрекословно выполнять приказы своего начальника, а не искать ответы на вопросы с политическим подтекстом. Он давно выбрал сторону, которой стоит держаться. Или же она выбрала его, какая разница? И теперь мораль не играла никакой роля в его поступках. Он находил необъяснимое удовольствие в избранной им молчаливой роли.
Произошло как бы короткое замыкание, и он отключился от последствий своих действий. Совершая, как говорил Червонная Королева, правосудие, он не представлял себе, что может существовать какая-то другая реальность. Он был герметично закупорен в своей маске и наблюдал из-под нее за миром равнодушными глазами.
Но человек, даже такой, каким стал Лиллехаммер, не мог существовать, довольствуясь лишь привычным комфортом. Отстранение от окружающего мира не означало еще, что нейроны прекратили свою работу. В конце концов, он продолжал жить. Искалеченный, но живой.
Ему понадобилась уйма времени, чтобы понять, что в Действительности руководит им в новой жизни, которую он создал для себя. И в этом отношении Сновидение основательно ему помогло, проторив дорожку в прошлое в его памяти. Сновидение подсказало ему, почему он все еще дышит, почему он не перерезал себе вены на руках на кровати в филиппинском госпитале или не выпрыгнул из окна своего вашингтонского кабинета. Сновидение донесло до него, как обломки, выброшенные волной на далекий берег, лица тех, кто содержал этот зоопарк. Подобно тому, как кислота вытравляет изображение на металле, в его памяти были навсегда запечатлены эти лица. Они были как-то странно освещены не то прожектором, не то солнечными лучами, наваливались на него гуртом, взбирались как жестокие вампиры на его плечи, втыкали свои длинные бамбуковые ногти в его тело, кривлялись неистово перед ним, когда он ходил, ел или справлял нужду. Все это было в Сновидении и сохранилось в памяти.
И наконец Лиллехаммер пришел к выводу, что его спасли от смерти с единственной целью — найти тех, кто посадил его в клетку, и уничтожить их, как они уничтожили его самого. И что его сердце бьется только для этого.
Париж — Олд Вестбюри
Попадая в Париж, как бы выбираешься в спокойные воды из беснующегося вихря водоворота. Божественная красота византийской парчи Венеции сменяется морем огней, устремленных в покрытое облаками небо.
Парижская ночь — это сочетание трепещущих фасадов домов, широких бульваров, массивных фонтанов, охраняемых львами, херувимами и богами, ослепляющих своей белизной и океаном света.
Лучи прожекторов освещали Триумфальную арку, поднимающуюся в центре площади Звезды, от которой дюжина больших авеню разбегались в разные стороны, как вены на внешней стороне руки. Гейзеры света расплескивались над площадью Конкорд, где Людовик XVI и Мария Антуанетта, Дантон и Робеспьер почувствовали последний поцелуй гильотины Революции, над Вандомской площадью, где воздвигались и разрушалась, а потом вновь поднимались памятники Наполеону. Световые арки раскинулись вдоль основной артерии города, соединившей правый берег Сены с левым. На одном ее конце располагались Большой и Малый дворцы, а на другом блестел своим громадным золоченым куполом Дом инвалидов. Между ними освещенный гроздьями лампочек перекинулся через Сену великолепный мост, названный в честь русского царя Александра Третьего. Таким и предстал Париж глазам Николаса и Челесты, когда они ехали от аэропорта Шарль де Голль. Светила полная луна, и все казалось белым как снег. Въезжая в этот полный огней город, они чувствовали себя как пилигримы, которых забросили в пустыню за неизвестные и не получившие прощения грехи и которые теперь вновь возвращаются в западную цивилизацию.
Они пересекли Сену и въехали в левую часть города, где все еще витал дух богемы. Конечно, этот район был моложе расположенного по другую сторону реки, где теснилось множество картинных галерей, модных магазинов одежды и продовольственных лавочек.
Они остановились недалеко от бульвара Сен-Жермен в гостинице с бело-черным фасадом из вычищенного песком камня и железа. Комнаты были маленькие, чистенькие, уютные, без претензий на моду, с видом на знаменитые парижские крыши, излучающие нечто зыбкое, непередаваемое, а также на Эйфелеву башню, окруженную энергетическим полем.
В их маленькой, опрятной комнате по видеоприставке к телевизору показывали в черно-белом изображении сцену из фильма «Большой сон» по Раймонду Чандлеру с участием Хэмфри Богарта и Лорен Бакалл. Электронные тгни на стене, переливчатые мерцания, напоминающие моргание век, сокращения сердца.
Сон...
«Авалон лимитед» — компания с интересной историей", — сказал им Форново. — Вначале это был дом, в котором изготовлялись костюмы для бродячих театров. Потом ввиду роста их популярности, как мастеров по поделке масок, они изменили свой профиль. Никто толком не знает когда, вероятнее всего где-то в период, близкий к Французской революции, сами изготовители масок взяли контроль над этой компанией из рук своих хозяев, которые, как говорится в легенде, из-за их знатного происхождения вскоре были гильотинированы на Вандомской площади. Фирма стала называться «Авалон и сын», потому что мастеровые начали рассматривать компанию как свой собственный дом.
Это название оставалось без изменений все последующие годы вплоть до последних пяти лет, когда наступили тяжелые времена и компания была куплена иностранной фирмой. Тогда она вновь стала называться «Авалон Лтд».
— Кто купил эту компанию? — спросил Николас.
— Это любопытный случай, — ответил Форново, отложив в сторону Домино. — Никто, по-видимому, этого не знает.
Николаса разбудили солнечные лучи, падавшие на него через окно. Он повернулся в кровати и увидел, что Челеста спала рядом, не раздеваясь. Ее лицо, чрезвычайно красивое, было наполовину освещено солнцем, а наполовину находилось в голубой тени исчезающей ночи. Телевизор был еще включен, но пленка закончилась несколько часов назад, и по экрану пролетали беззвучно брызги серых и белых пятен, напоминавшие выстрелы из какого-то оружия в научно-фантастическом фильме.
Он оглядел себя и обнаружил, что и он полностью одет. Николас даже не помнил, как лег на кровать. Очевидно, сильная усталость свалила их без всякого предупреждения. Он вспомнил, что ему надо позвонить в свой офис. Сэйко, должно быть, сходит с ума. Но почему он должен докладывать ей о своем местонахождении? Она захочет сообщить ему последние данные о положении в Сайгоне, а у него нет никакого желания слышать их. Кроме того, она и Нанги смогут справиться сами со всеми трудностями.
Николас понимал, что эти оправдания не новы и уже теряют смысл. Медленно, мучительно, как неизлечимая болезнь, на него надвигалась правда. Он убегал от семьи, которая развалилась, от отношений, которые настолько сбились с курса, что он был бессилен выправить их. Чувство вины сделало все, чтобы затушевать правду, поддержать глупые выдумки, над которыми можно было только посмеяться в нормальной жизни.
Когда же ему открылась и другая сторона правды, он понял, что она еще более серьезна — он убегал от своей старой жизни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89