Именно поэтому Болванщик так ищет меня в джунглях и хочет вернуть назад.
— Какое дерьмо, — бросил До Дук. — Неужели Сеть, зная о тебе все, положилась именно на тебя в деле транспортировки наркотиков в Штаты?
Блеснув глазами, Леонфорте рассмеялся.
— У меня есть кое-какие высокопоставленные друзья. Во всяком случае, были. К тому же и братец у меня — ангел-хранитель.
С лица неподвижно стоящего До Дука градом катил пот. На некоторое время мозг его был парализован. Услышанное поразило его, особенно то, что вместо слова «отец», которого он ждал, прозвучало «брат». Имена многих Леонфорте перемешались у него в голове, — кто же из них главарь мафии?
— А сейчас ты обманываешь своих же людей. Для чего?
Леонфорте пожал плечами.
— Не тебе говорить про джунгли. Ты же вьетнамец и прожил в них всю жизнь. В этих горах только сила и власть что-либо значат. Это как укус вампира. И я подумал, для чего мне быть каким-то мальчиком на посылках у Сети, в то время как я сам смогу править своей империей. — Он опять засмеялся. — К тому же, До Дук, это просто глупо — имея свою голову на плечах, зависеть от безмозглых толстосумов.
— Если все то, что ты мне говоришь, — правда, то Сеть не оставит тебя в покое. Они готовят против тебя целую дивизию.
Леонфорте фыркнул.
— Неужели? И сколько же именно батальонов они вышлют? Сколько дураков-офицеров найдется, чтобы возглавить эти подразделения? Особенно в такой горячей точке, как Лаос? Сомневаюсь.
На его губах появилась кривая улыбка.
— К тому же я должен решить кое-что с братом. Это меня не очень обременит.
До Дук тщательно обдумывал услышанное. Он размышлял: каким образом военная разведка вышла на досье Леонфорте и сделала ставку именно на этого лейтенанта? Как случилось, что Бауэл, возглавивший «оборотней», послал его, чтобы вызволить Леонфорте? До Дуку вновь вспомнилась инструкция полковника о том, что Мика необходимо приволочь к нему живым или мертвым.
Он вздохнул и признался:
— Хочу тебе кое-что сказать. Мне было приказано доставить тебя назад, на базу, — хотя бы и мертвого.
Леонфорте кивнул.
— Сеть и до тебя посылала за мной. Ну и что из этого?
— Первая группа, может быть, и была Сетью, — сказал До Дук. — Мой же полковник Бад Пауэлл выразился совершенно однозначно: он приказал мне доставить тебя лично к нему, а не в отдел Пентагона по ЮВА, мне показалось это странным в...
Леонфорте, задумавшись, посмотрел на До Дука. Поморгал, как бы не веря своим ушам. Наконец негромко сказал:
— И кто же давал тебе эти приказы?
— Мой полковник. Бад Пауэлл.
— Брат. — Прозвучало это так, будто Леонфорте произнес имя Бога. — Пауэлл работает на моего брата в Сети. Значит, братец пошел против меня.
Он отвернулся в сторону; плечи его вздрогнули как бы от порыва ветра, озноб от которого ощутил только он. Когда он вновь повернулся к До Дуку, глаза его неестественно блестели, и До Дук услышал:
— Это все меняет. В том числе и твою роль в этом деле.
Таких слов До Дук не ожидал.
Книга 2
Старые враги
Правда о человеке заключается прежде всего и именно в том, что он пытается скрыть.
Андре Мальро
Венеция — Токио — Вашингтон — Париж
Когда Челеста пришла в сознание, то ни демона, ни моста Канфа уже не было. Она глубоко и судорожно вздохнула, как бы пробуждаясь от ночного кошмара. Очнулась она на сыром полу в огромной холодной комнате без окон, находившейся, казалось, в самом центре здания. Никакой мебели в помещении не было, только семь огромных медных канделябров, в воздухе витал отвратительный запах ядовитого гриба, о котором ей рассказывал Николас.
Наконец она увидела его — сгорбившуюся спину на том месте, где в видениях им представлялся этот ужасный мост из костей и черепов. Николас был обнажен по пояс — будто рубашку и куртку он потерял в этой схватке.
Челесту удивил его могучий торс, увитый сплошными спиралями тугих мышц.
— Николас?
Ответа не последовало.
Наконец ей удалось восстановить дыхание. На одном из пожухлых от времени гобеленов, которыми была увешана комната, Челеста смогла рассмотреть вытканные на нем сцены охоты, восходящие к древности: несущийся в серебряном ореоле единорог и рогатый дракон, изрыгающий ядовитые огненные струи.
Как зачарованная, она долго вглядывалась в глаза охотников, затуманенные пеленой страха и запахом крови.
Особенно трагично то, думал Тандзан Нанги, что все это так страшно закончилось в Токио, в стране, которую она не понимала и которая в конечном счете стала причиной их разрыва с Николасом.
Нанги молча смотрел на закрытый гроб, установленный в храме Святой Терезы — единственной римско-католической церкви в районе Синдзюку, расположенной в пяти кварталах к западу от Мэйдзи-дори. Именно в этот храм, когда Жюстине стало совсем невмоготу, Нанги впервые привел ее.
С тех пор церквушка стала ее постоянным местом, где она молилась своему Богу; в ней же ее и отпоют. Вместе с Риком Милларом.
Как сквозь туман, перед глазами Нанги проплывало ее лицо — вечно напряженное в жизни и успокоившееся после смерти. Сверлили мозг воспоминания рева полицейских машин, свет их фар и фигуры санитаров, извлекающих из покореженного автомобиля то, что осталось от Жюстины и Рика.
Кто бы мог подумать, что Рик Миллар, обратившись к нему с просьбой разыскать Жюстину, имел тайное намерение увезти ее назад в Америку? Откуда было знать, что, переспав с ним, та согласится?
Вновь перед глазами Нанги возникло лицо Жюстины — это было как наваждение.
Он гнал от себя ее образ — слишком много страданий она причинила его другу, — но не мог. Нанги не был истовым синтоистом, тем паче христианином, он просто умел хорошо понимать человеческие взаимоотношения, и его самого немного коробило от стремления Николаса обратить в другую веру свою жену.
На секунду звук ритуальных псалмов прервал ход его мыслей.
Отчасти Нанги понимал Николаса: Тау-тау. Он чувствовал, что стоит Николасу убедить себя в своей причастности к тандзянам — происхождение его матери не оставляло в этом сомнений — и он станет другим человеком. Именно эта мысль приводила Жюстину в ужас.
Даже Нанги почти ничего не знал о тех тайнах, в которые посвящал Николаса его наставник и враг Канзацу на заснеженных просторах Ходаки, этих японских Альп. Нанги был уверен лишь в одном: что бы там ни происходило, вернулся оттуда уже не прежний Николас.
Теперь тот был всецело поглощен познанием секретов его предков, какими бы мрачными и жуткими эти тайны ни были. Нанги с Николасом часто говорили о многих вещах, были друзьями, вместе радовались успехам и разделяли горечь неудач, у них не было секретов друг от друга, лишь одна тема была запретной — Тау-тау. Непосвященные туда не допускались.
Нанги понимал это, даже восхищался внутренней дисциплиной Николаса, позволявшей ему не раскрывать своей сущности, даже самым близким друзьям и жене. Жюстина же этого явно осознать не могла. Николас доверял ей как никому другому и поэтому считал само собой разумеющимся, что она поймет его, он также был уверен — рано или поздно она полюбит Японию, как любил эту страну он сам. То, что Николас ошибался в обоих случаях, было не столько неожиданным, сколько трагичным.
И вот закономерный результат, глядя на гроб, размышлял Нанги. Такова ее карма. Этого и следовало ожидать. Он почувствовал, как слезы обожгли его глаза, но не сделал ни малейшего движения, чтобы вытереть их. Нанги хотел чувствовать их тепло, их вес, их горечь на своих щеках, ему было обидно за себя, но в большей мере жалко Николаса, которого не было в Японии и который никогда не узнает истину о последних тридцати часах жизни своей жены.
Он тяжело оперся на палку, в ладонь врезалась вырезанная в форме головы дракона мощная рукоятка. Я ведь все это видел, подумал он, но ведь ничего не предпринял. А что я мог сделать? Кто бы меня послушал? Разве можно предвидеть свою судьбу? Случилось то, что и должно было случиться.
Звуки хора, усиленные блестящей акустикой храма, нарастали крещендо — слишком громко даже для привычных ушей святых отцов и кающихся грешников.
Неожиданно Нанги ощутил, что кроме него с Жюстиной в церкви есть еще кто-то. Он повернулся, испытав приступ боли в ноге, и увидел Сэйко, помощницу Николаса. Ее присутствие каким-то образом напомнило ему о Гельде — сестре Жюстины и ее единственной из живых родственнице. Все утро Нанги пытался дозвониться до нее в Штаты, но безрезультатно. Видимо, она куда-то переехала.
Только убедившись в том, что Нанги узнал ее, Сэйко медленно подошла к нему.
— Извините, что беспокою вас, Нанги-сан, — сказала она, поклонившись, — но вы желали знать все новости о Линнере-сан, если таковые появятся.
Внимательно ее слушая, Нанги заметил, что Сэйко отводит глаза от гроба. Выло ли в этом неприятие буддистами предания тел умерших земле вместо очистительной кремации, или же здесь крылось нечто иное? Поскольку Нанги был другом Жюстины и та делилась с ним своими сомнениями, он знал о ее подозрениях относительно связи Николаса с Сэйко. Нанги всячески разуверял ее, убеждал в верности мужа, но сейчас, видя и чувствуя беспокойство и тревогу Сэйко, не мог не задуматься об истинном положении дел.
— Линнера-сан больше нет в Венеции.
— Что?
— Он выписался из отеля и куда-то поспешно уехал.
— Какой адрес он оставил?
— Никакого, — нижняя губа Сэйко мелко дрожала, обнажая маленькие белые зубки. — Портье гостиницы ответил, что не имеет понятия, куда он отправился.
Некоторое время Нанги молча смотрел на нее, и этот испытующий взгляд заставлял Сэйко нервничать еще сильнее. Ей явно хотелось продолжить разговор на солнечной улице, однако Нанги, только сейчас осознавший, сколь многое из-за постоянной поглощенности работой оказалось вне поля его зрения, не предлагал ей выйти из храма. Напряжение, всегда замечал он, — самая плодотворная среда для нечаянных оплошностей, позволяющих получить неожиданную информацию.
— Сколько раз ты пыталась связаться с ним?
— Три.
— И он ни разу не ответил?
— Нет, сэр.
— Следовательно, последний раз ты беседовала с ним перед его уходом из офиса, когда он вылетал в Венецию?
Нанги уловил в ее взгляде некоторое замешательство и попытался оценить его, подобно знатоку, пригубливающему дорогое вино.
— Нет, сэр. Перед вылетом я встречалась с Николасом-сан в аэропорту.
— Он сам потребовал этого?
— Нет, сэр.
Сэйко переминалась с ноги на ногу. Ее глубокие карие глаза забегали, и Нанги еще глубже осознал, какая стена пролегала между ней и Жюстиной.
— В день отъезда Линнера-сан я получила зашифрованный факс от Винсента Тиня из Сайгона. Сообщение было срочным и важным — перед отъездом Линнера-сан в Венецию он должен был с ним ознакомиться.
Нанги заметил, как на лбу девушки выступил пот, хотя в храме не было жарко, скорее даже прохладно.
Сэйко протянула ему копию факса. Он прочитал его два раза, никак не прокомментировав, впрочем, он никогда не комментировал никаких документов. Собственно, особых причин для паники нет. Николас наверняка согласился, хоть и не имел возможности проконсультироваться с Нанги.
— Что ты с этим сделала? — неожиданно спросил он.
На сей раз Сэйко была готова к этому вопросу.
— В отсутствии Линнера-сан я отправила факс Винсенту Тиню с просьбой уточнить этот пункт относительно теневого правительства в Сайгоне, — шепнула она. — Ответа не получила.
— Это меня не удивляет, — сказал Нанги, оценив про себя ее инициативность. Именно подобному стилю работы учил ее Николас. — Слишком мало времени для того, чтобы раздобыть достоверную информацию. Не будет же он кормить нас слухами.
— Я не это имела в виду, — заметила Сэйко, облизывая губы. — От него вообще не пришло ответного факса.
Голоса певчих, теперь все сопрано, вновь начали нарастать крещендо, затем звуки стали постепенно затихать, и наконец в стенах храма ненадолго воцарилось лишь эхо.
Некоторое время Нанги переваривал услышанную новость и искал возможные пути решения возникшей проблемы.
— Мне кажется, лучше нам немедленно возвратиться в офис и попытаться связаться с Тинем.
Выбравшись на залитую светом улицу — на небе не было ни облачка — они как бы очутились в гигантской стеклянной сфере постмодернового мегаполиса, окруженные стеклом и сталью небоскребов.
Тем не менее, они были рады короткой прогулке к припаркованному у обочины «БМВ» с шофером; Нанги терпеливо ждал, пока водитель откроет заднюю дверцу.
Жюстина откровенно говорила Нанги, что ее постоянно мучает мысль о возможном романе Николаса с Сэйко.
Нанги делал все возможное, чтобы разубедить ее в этом, но, похоже, Жюстина не хотела прислушиваться к голосу здравого смысла.
А, собственно, почему она должна была принимать на веру все его аргументы? Из собственного опыта Нанги знал, что любовь не такая уж эфемерная штуковина, как считает большинство людей. Это нечто цельное, даже весомое, ко многому обязывающее, ненасытное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Какое дерьмо, — бросил До Дук. — Неужели Сеть, зная о тебе все, положилась именно на тебя в деле транспортировки наркотиков в Штаты?
Блеснув глазами, Леонфорте рассмеялся.
— У меня есть кое-какие высокопоставленные друзья. Во всяком случае, были. К тому же и братец у меня — ангел-хранитель.
С лица неподвижно стоящего До Дука градом катил пот. На некоторое время мозг его был парализован. Услышанное поразило его, особенно то, что вместо слова «отец», которого он ждал, прозвучало «брат». Имена многих Леонфорте перемешались у него в голове, — кто же из них главарь мафии?
— А сейчас ты обманываешь своих же людей. Для чего?
Леонфорте пожал плечами.
— Не тебе говорить про джунгли. Ты же вьетнамец и прожил в них всю жизнь. В этих горах только сила и власть что-либо значат. Это как укус вампира. И я подумал, для чего мне быть каким-то мальчиком на посылках у Сети, в то время как я сам смогу править своей империей. — Он опять засмеялся. — К тому же, До Дук, это просто глупо — имея свою голову на плечах, зависеть от безмозглых толстосумов.
— Если все то, что ты мне говоришь, — правда, то Сеть не оставит тебя в покое. Они готовят против тебя целую дивизию.
Леонфорте фыркнул.
— Неужели? И сколько же именно батальонов они вышлют? Сколько дураков-офицеров найдется, чтобы возглавить эти подразделения? Особенно в такой горячей точке, как Лаос? Сомневаюсь.
На его губах появилась кривая улыбка.
— К тому же я должен решить кое-что с братом. Это меня не очень обременит.
До Дук тщательно обдумывал услышанное. Он размышлял: каким образом военная разведка вышла на досье Леонфорте и сделала ставку именно на этого лейтенанта? Как случилось, что Бауэл, возглавивший «оборотней», послал его, чтобы вызволить Леонфорте? До Дуку вновь вспомнилась инструкция полковника о том, что Мика необходимо приволочь к нему живым или мертвым.
Он вздохнул и признался:
— Хочу тебе кое-что сказать. Мне было приказано доставить тебя назад, на базу, — хотя бы и мертвого.
Леонфорте кивнул.
— Сеть и до тебя посылала за мной. Ну и что из этого?
— Первая группа, может быть, и была Сетью, — сказал До Дук. — Мой же полковник Бад Пауэлл выразился совершенно однозначно: он приказал мне доставить тебя лично к нему, а не в отдел Пентагона по ЮВА, мне показалось это странным в...
Леонфорте, задумавшись, посмотрел на До Дука. Поморгал, как бы не веря своим ушам. Наконец негромко сказал:
— И кто же давал тебе эти приказы?
— Мой полковник. Бад Пауэлл.
— Брат. — Прозвучало это так, будто Леонфорте произнес имя Бога. — Пауэлл работает на моего брата в Сети. Значит, братец пошел против меня.
Он отвернулся в сторону; плечи его вздрогнули как бы от порыва ветра, озноб от которого ощутил только он. Когда он вновь повернулся к До Дуку, глаза его неестественно блестели, и До Дук услышал:
— Это все меняет. В том числе и твою роль в этом деле.
Таких слов До Дук не ожидал.
Книга 2
Старые враги
Правда о человеке заключается прежде всего и именно в том, что он пытается скрыть.
Андре Мальро
Венеция — Токио — Вашингтон — Париж
Когда Челеста пришла в сознание, то ни демона, ни моста Канфа уже не было. Она глубоко и судорожно вздохнула, как бы пробуждаясь от ночного кошмара. Очнулась она на сыром полу в огромной холодной комнате без окон, находившейся, казалось, в самом центре здания. Никакой мебели в помещении не было, только семь огромных медных канделябров, в воздухе витал отвратительный запах ядовитого гриба, о котором ей рассказывал Николас.
Наконец она увидела его — сгорбившуюся спину на том месте, где в видениях им представлялся этот ужасный мост из костей и черепов. Николас был обнажен по пояс — будто рубашку и куртку он потерял в этой схватке.
Челесту удивил его могучий торс, увитый сплошными спиралями тугих мышц.
— Николас?
Ответа не последовало.
Наконец ей удалось восстановить дыхание. На одном из пожухлых от времени гобеленов, которыми была увешана комната, Челеста смогла рассмотреть вытканные на нем сцены охоты, восходящие к древности: несущийся в серебряном ореоле единорог и рогатый дракон, изрыгающий ядовитые огненные струи.
Как зачарованная, она долго вглядывалась в глаза охотников, затуманенные пеленой страха и запахом крови.
Особенно трагично то, думал Тандзан Нанги, что все это так страшно закончилось в Токио, в стране, которую она не понимала и которая в конечном счете стала причиной их разрыва с Николасом.
Нанги молча смотрел на закрытый гроб, установленный в храме Святой Терезы — единственной римско-католической церкви в районе Синдзюку, расположенной в пяти кварталах к западу от Мэйдзи-дори. Именно в этот храм, когда Жюстине стало совсем невмоготу, Нанги впервые привел ее.
С тех пор церквушка стала ее постоянным местом, где она молилась своему Богу; в ней же ее и отпоют. Вместе с Риком Милларом.
Как сквозь туман, перед глазами Нанги проплывало ее лицо — вечно напряженное в жизни и успокоившееся после смерти. Сверлили мозг воспоминания рева полицейских машин, свет их фар и фигуры санитаров, извлекающих из покореженного автомобиля то, что осталось от Жюстины и Рика.
Кто бы мог подумать, что Рик Миллар, обратившись к нему с просьбой разыскать Жюстину, имел тайное намерение увезти ее назад в Америку? Откуда было знать, что, переспав с ним, та согласится?
Вновь перед глазами Нанги возникло лицо Жюстины — это было как наваждение.
Он гнал от себя ее образ — слишком много страданий она причинила его другу, — но не мог. Нанги не был истовым синтоистом, тем паче христианином, он просто умел хорошо понимать человеческие взаимоотношения, и его самого немного коробило от стремления Николаса обратить в другую веру свою жену.
На секунду звук ритуальных псалмов прервал ход его мыслей.
Отчасти Нанги понимал Николаса: Тау-тау. Он чувствовал, что стоит Николасу убедить себя в своей причастности к тандзянам — происхождение его матери не оставляло в этом сомнений — и он станет другим человеком. Именно эта мысль приводила Жюстину в ужас.
Даже Нанги почти ничего не знал о тех тайнах, в которые посвящал Николаса его наставник и враг Канзацу на заснеженных просторах Ходаки, этих японских Альп. Нанги был уверен лишь в одном: что бы там ни происходило, вернулся оттуда уже не прежний Николас.
Теперь тот был всецело поглощен познанием секретов его предков, какими бы мрачными и жуткими эти тайны ни были. Нанги с Николасом часто говорили о многих вещах, были друзьями, вместе радовались успехам и разделяли горечь неудач, у них не было секретов друг от друга, лишь одна тема была запретной — Тау-тау. Непосвященные туда не допускались.
Нанги понимал это, даже восхищался внутренней дисциплиной Николаса, позволявшей ему не раскрывать своей сущности, даже самым близким друзьям и жене. Жюстина же этого явно осознать не могла. Николас доверял ей как никому другому и поэтому считал само собой разумеющимся, что она поймет его, он также был уверен — рано или поздно она полюбит Японию, как любил эту страну он сам. То, что Николас ошибался в обоих случаях, было не столько неожиданным, сколько трагичным.
И вот закономерный результат, глядя на гроб, размышлял Нанги. Такова ее карма. Этого и следовало ожидать. Он почувствовал, как слезы обожгли его глаза, но не сделал ни малейшего движения, чтобы вытереть их. Нанги хотел чувствовать их тепло, их вес, их горечь на своих щеках, ему было обидно за себя, но в большей мере жалко Николаса, которого не было в Японии и который никогда не узнает истину о последних тридцати часах жизни своей жены.
Он тяжело оперся на палку, в ладонь врезалась вырезанная в форме головы дракона мощная рукоятка. Я ведь все это видел, подумал он, но ведь ничего не предпринял. А что я мог сделать? Кто бы меня послушал? Разве можно предвидеть свою судьбу? Случилось то, что и должно было случиться.
Звуки хора, усиленные блестящей акустикой храма, нарастали крещендо — слишком громко даже для привычных ушей святых отцов и кающихся грешников.
Неожиданно Нанги ощутил, что кроме него с Жюстиной в церкви есть еще кто-то. Он повернулся, испытав приступ боли в ноге, и увидел Сэйко, помощницу Николаса. Ее присутствие каким-то образом напомнило ему о Гельде — сестре Жюстины и ее единственной из живых родственнице. Все утро Нанги пытался дозвониться до нее в Штаты, но безрезультатно. Видимо, она куда-то переехала.
Только убедившись в том, что Нанги узнал ее, Сэйко медленно подошла к нему.
— Извините, что беспокою вас, Нанги-сан, — сказала она, поклонившись, — но вы желали знать все новости о Линнере-сан, если таковые появятся.
Внимательно ее слушая, Нанги заметил, что Сэйко отводит глаза от гроба. Выло ли в этом неприятие буддистами предания тел умерших земле вместо очистительной кремации, или же здесь крылось нечто иное? Поскольку Нанги был другом Жюстины и та делилась с ним своими сомнениями, он знал о ее подозрениях относительно связи Николаса с Сэйко. Нанги всячески разуверял ее, убеждал в верности мужа, но сейчас, видя и чувствуя беспокойство и тревогу Сэйко, не мог не задуматься об истинном положении дел.
— Линнера-сан больше нет в Венеции.
— Что?
— Он выписался из отеля и куда-то поспешно уехал.
— Какой адрес он оставил?
— Никакого, — нижняя губа Сэйко мелко дрожала, обнажая маленькие белые зубки. — Портье гостиницы ответил, что не имеет понятия, куда он отправился.
Некоторое время Нанги молча смотрел на нее, и этот испытующий взгляд заставлял Сэйко нервничать еще сильнее. Ей явно хотелось продолжить разговор на солнечной улице, однако Нанги, только сейчас осознавший, сколь многое из-за постоянной поглощенности работой оказалось вне поля его зрения, не предлагал ей выйти из храма. Напряжение, всегда замечал он, — самая плодотворная среда для нечаянных оплошностей, позволяющих получить неожиданную информацию.
— Сколько раз ты пыталась связаться с ним?
— Три.
— И он ни разу не ответил?
— Нет, сэр.
— Следовательно, последний раз ты беседовала с ним перед его уходом из офиса, когда он вылетал в Венецию?
Нанги уловил в ее взгляде некоторое замешательство и попытался оценить его, подобно знатоку, пригубливающему дорогое вино.
— Нет, сэр. Перед вылетом я встречалась с Николасом-сан в аэропорту.
— Он сам потребовал этого?
— Нет, сэр.
Сэйко переминалась с ноги на ногу. Ее глубокие карие глаза забегали, и Нанги еще глубже осознал, какая стена пролегала между ней и Жюстиной.
— В день отъезда Линнера-сан я получила зашифрованный факс от Винсента Тиня из Сайгона. Сообщение было срочным и важным — перед отъездом Линнера-сан в Венецию он должен был с ним ознакомиться.
Нанги заметил, как на лбу девушки выступил пот, хотя в храме не было жарко, скорее даже прохладно.
Сэйко протянула ему копию факса. Он прочитал его два раза, никак не прокомментировав, впрочем, он никогда не комментировал никаких документов. Собственно, особых причин для паники нет. Николас наверняка согласился, хоть и не имел возможности проконсультироваться с Нанги.
— Что ты с этим сделала? — неожиданно спросил он.
На сей раз Сэйко была готова к этому вопросу.
— В отсутствии Линнера-сан я отправила факс Винсенту Тиню с просьбой уточнить этот пункт относительно теневого правительства в Сайгоне, — шепнула она. — Ответа не получила.
— Это меня не удивляет, — сказал Нанги, оценив про себя ее инициативность. Именно подобному стилю работы учил ее Николас. — Слишком мало времени для того, чтобы раздобыть достоверную информацию. Не будет же он кормить нас слухами.
— Я не это имела в виду, — заметила Сэйко, облизывая губы. — От него вообще не пришло ответного факса.
Голоса певчих, теперь все сопрано, вновь начали нарастать крещендо, затем звуки стали постепенно затихать, и наконец в стенах храма ненадолго воцарилось лишь эхо.
Некоторое время Нанги переваривал услышанную новость и искал возможные пути решения возникшей проблемы.
— Мне кажется, лучше нам немедленно возвратиться в офис и попытаться связаться с Тинем.
Выбравшись на залитую светом улицу — на небе не было ни облачка — они как бы очутились в гигантской стеклянной сфере постмодернового мегаполиса, окруженные стеклом и сталью небоскребов.
Тем не менее, они были рады короткой прогулке к припаркованному у обочины «БМВ» с шофером; Нанги терпеливо ждал, пока водитель откроет заднюю дверцу.
Жюстина откровенно говорила Нанги, что ее постоянно мучает мысль о возможном романе Николаса с Сэйко.
Нанги делал все возможное, чтобы разубедить ее в этом, но, похоже, Жюстина не хотела прислушиваться к голосу здравого смысла.
А, собственно, почему она должна была принимать на веру все его аргументы? Из собственного опыта Нанги знал, что любовь не такая уж эфемерная штуковина, как считает большинство людей. Это нечто цельное, даже весомое, ко многому обязывающее, ненасытное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89