Единственными не имеющими отношения к армии людьми, которых интересовали бы карты, могли быть историки, коллекционеры и... шпионы.
Хэл сомневался, чтобы в лесах в окрестностях Оде в изобилии водились коллекционеры.
– Что за карты?
– С пометками, сэр. Там были обозначены позиции наших войск на прошлой неделе, включая и окрестности Паэстума тоже.
– Которые мы, естественно, вместо того чтобы уничтожать, приберегаем про запас, хотя приказы это строжайше запрещают.
Ти развел руками.
– Покажите мне кого-нибудь, кто не хранит документы. Больше документов, чем нужно.
Хэл неохотно кивнул, задумался.
– Вы упомянули одежду. Какого-то определенного размера?
– Я первым делом именно об этом и подумал, сэр, – сказал Ти. – Нет, размеры разные, а это означает, что вор ее продает.
– Я предложил бы согнать всех вместе, – сказал Хэл, – и прочитать им проповедь о воровстве, а потом пригрозить повесить того, кто будет в нем уличен, на первом же попавшемся драконе. Но это если бы не пропали эти треклятые карты. Это наводит на мысли кое о чем еще. У вас есть какие-нибудь идеи относительно того, кто может быть виноват?
– Никакой зацепки, сэр, – покачал головой Ти. – Так что мне приходится подозревать всех и вся.
– Итак, придется поиграть в сторожей и заодно попытаться расследовать это дело.
– Так точно, сэр, – отозвался Ти. – И лучше бы, чтобы мерзавец не знал ни сном ни духом, что мы начеку. Может быть, мне удастся выследить и поймать его.
– Возможно, это неплохая идея, – сказал Хэл. – И возможно, будь у меня время, я сделал бы то же самое. Это же сущий ад, когда не знаешь, кому ты можешь доверять, а кому – нет.
– Да, сэр.
Хэлу, вызванному к лорду Эджиби, сообщили, что атака устья Комталя увенчалась успехом и Дирейн с Сэйджином собираются превратить портовый город в неприступную крепость.
Теперь грузовые баржи и маленькие корабли могли подняться вверх по реке, сами или на буксире, со своими запасами и подкреплениями.
– Однако, – добавил Эджиби, – наши разведчики докладывают о том, что на берегах реки орудуют партизаны – рочийские ополченцы. На наш первый конвой, пытавшийся подняться по реке, напали из засады и вынудили отступить. Возьмите своих драконов, лорд Кэйлис, и высматривайте засады, а также прижмите этих партизан. От имени короля даю вам разрешение приземляться и жечь любые деревни, которые вы заподозрите в поддержке врага.
– Нет, сэр, – твердо сказал Хэл. – Этого я делать не стану.
Где-то в стане штабных офицеров громко ахнули, а лорд Кантабри подавил усмешку.
– А почему это вы у нас не подчиняетесь приказам? – осведомился Эджиби голосом, который вполне мог сойти за летний гром.
– Потому, – ответил Хэл, – что мы сейчас находимся в Роче. Все деревни, которые поддерживают партизан – а партизаны эти, готов побиться об заклад, всего лишь рочийские солдаты, отбившиеся от своих частей, – просто патриоты. Думаю, что вы – и король Азир тоже – ожидали бы от нашего населения такой же стойкости, если бы нашу страну вдруг оккупировали.
Эджиби испепелил его взглядом, но Хэл упорно не отводил глаз.
– Полагаю, – сказал Эджиби, – вы правы. Разрази меня гром, вы правы. Отлично. Идите, ведите свою высоконравственную войну.
Хэл повел все свое звено вниз по течению реки Ком-таль, к морю. Поднявшись над землей, они увидели саперов, занятых сооружением осадных машин.
Хэл сосредоточился на выискивании мест возможных осад, пролетая совсем низко, почти над самой водой.
Он услышал торжествующий крик, обернулся и увидел дракона Фаррена, вытащившего голову из воды. В зубах у него была зажата гигантская щука.
Хэл заметил кое-какие подозрительные места, несколько раз видел всадников, выскакивающих из зарослей, но не стал их преследовать.
После двухчасового полета они увидели на реке лодки. Опасаясь, как бы собственные солдаты не подстрелили их, Хэл свесил с шеи Урагана дирейнский флаг и принялся кружить в воздухе, пока ему не замахали с земли.
Он приземлился на берегу, и одна из барж подошла поближе.
– Видели рочийцев? – спросил офицер на носу.
– Похоже на то, – сказал Хэл. – Мы прогнали их, но я уверен, что они еще вернутся. Мы покружим над вашими передними кораблями и дадим знак, если они все еще что-нибудь замышляют.
– Превосходно! – отозвался офицер, а кто-то на корабле прокричал:
– Слава драконам!
Обратная дорога в Оде заняла два дня. Трижды драконы обнаруживали ловушки, пикируя с небес на злоумышленников и осыпая их градом болтов, а сопровождавшие конвой по берегу солдаты довершали работу.
Потом, когда показался Оде, они передали свои обязанности кавалерии и Хэл просигналил, чтобы его звено вернулось на свою базу.
Он заметил приближающийся грозовой фронт и с радостью понял, что непогода привяжет их к земле по меньшей мере на день. Его всадники и главное драконы нуждались в отдыхе.
Буря бушевала дольше, чем ожидалось, и на третий день Хэл уже не знал, чем ему занять своих людей.
Сержант Ти доложил, что поиски вора не увенчались успехом, но Хэл приказал ему продолжать наблюдение.
– Я так и поступлю, сэр, – зевая, сказал Ти. – Но чертовски трудно присматривать за эскадрильей днем и ползать по кустам ночью. Мне уже начало казаться, будто я снова очутился в пехоте.
Хэла тряс дежурный офицер.
– Сэр. У нас чрезвычайное происшествие.
– У нас только чрезвычайные происшествия и случаются, – пробурчал Хэл, выбираясь из постели и торопливо натягивая брюки с ботинками.
– Вам лучше бы вооружиться, сэр, – посоветовал офицер.
Хэл прицепил перевязь с мечом и вышел в дождь.
В штабной палатке горели факелы.
Мужчины и женщины сгрудились вокруг тела в дирейнской форме, лежащего ничком.
– Должно быть, застукал какого-нибудь проклятого рочийца, – пробормотал кто-то.
Хэл склонился над телом, перевернул его на спину.
Это был сержант Ти – с широко распахнутыми глазами и раскрытым ртом. Из груди у него торчал длинный нож.
Хэл знал этот нож.
Это был кинжал, полагавшийся только всадникам.
35
Хэл приказал всей эскадрилье устроить парад в полной форме, чтобы оказать последние почести сержанту Ти. Разумеется, его настоящей целью было узнать, у кого из всадников нет кинжала.
Недостач и прочих нарушений формы оказалось столько, что Хэл пришел в настоящую ярость и приказал своему адъютанту Минте Гарт записать, чего у кого не хватает.
Но найденный кинжал ничего не дал.
Некоторые всадники клялись и божились, что им вообще никогда не выдавали кинжала, а проверить это Хэл не имел никакой возможности. Другие, включая Гарт и Феччиа, свои где-то потеряли. У сэра Нанпина оказалась самая лучшая отговорка – его кинжал у него отобрали, когда он попал в плен, а замену он так и не получил.
Все было впустую.
Хэл, у которого не оказалось ни малейшей зацепки, исподволь провел небольшое расследование, но и оно тоже не принесло никаких результатов.
Хуже всего было то, что с гибелью Ти кражи прекратились.
Хэл сжал зубы и вновь вернулся к войне.
Инженеры закончили сооружение осадных машин, и те загрохотали, швыряя огромные валуны в обращенную к берегу стену. Одновременно на город летели огромные стрелы, разя любую подвернувшуюся цель. Камни помельче достигали центра Оде.
Возвращаясь с передовой на встречу с Кантабри, Хэл увидел идущих в наступление людей. Они были вооружены кирками и лопатами, которые Хэл помнил еще с Каэрли. Присутствовали они и в его воспоминаниях о наполненных ужасом днях осады Паэстума, когда ожидалось, что рочийцы подпалят крепи в подкопе.
Хэл ничего никому не сказал – подкоп следовало держать в секрете.
Дирейнцы господствовали в воздухе, хотя рочийские драконы все еще представляли серьезную опасность.
Хэл поднимал свои звенья в воздух на заре и на закате, и почти каждый день рочийцы поднимались ему навстречу.
Среди них не было ни одного грозного черного дракона. Хэл уже начал надеяться, что, возможно, эти чудовища сожрали Ясина, или рочийцы обнаружили, что на них нельзя положиться, или что-нибудь еще.
Хэл собирал с рочийцев свою кровавую дань, как и сэр Нанпин, Гэредис и сэр Лоурен. Но Одиннадцатая эскадрилья все еще несла потери, и всадников в казарме оставалось все меньше и меньше, а попойки становились шумнее и шумнее, причем иногда пьяное веселье начинало отдавать истерикой.
Хэл слал в штаб Первой армии запрос за запросом, часть из которых определенно граничила с нарушением субординации, ругаясь и умоляя прислать им пополнение.
Но оно не приходило.
* * *
Солдат на передовой подняли по тревоге, не объяснив причину, а всем драконьим эскадрильям было велено находиться в воздухе от рассвета до заката и быть готовыми, как говорилось в приказе, «не упустить возможные цели».
Хэл знал, что все это означало, но делиться ни с кем не стал. Возможно, так и оставшийся ненайденным вор и убийца из их эскадрильи был всего лишь вором и убийцей.
Но, вероятнее всего, нет.
Они кружили над Оде звеньями по трое, а остальные драконьи звенья тянулись следом.
Стояло летнее утро, обещавшее перетечь в жаркий день, но пока еще свежее и ясное.
Заклубился дым, и подпорки в подкопе под землей с хрустом обрушились.
Внешняя стена затрещала, задрожала и с грохотом рухнула, чуть не запрудив обломками реку.
Но волна дирейнских солдат не поднялась в атаку. Расстояние между внешней и внутренней городскими стенами было слишком незначительным, чтобы не превратиться в ловушку.
Рочийские защитники поспешили к внутренней стене, ожидая нападения, которого так и не произошло.
Это был первый шаг.
Где-то неподалеку предстояло вырыть еще один подкоп, под внутреннюю стену.
Тем временем осада продолжалась, и кавалерия с пехотой ежедневно патрулировали окрестности, чтобы убедиться, что Оде остается в блокаде.
Рочийцы пустили в ход новую тактику – перед самым рассветом выпускали четверых или шестерых драконов с огромными корзинами, в которых, однако, были не солдаты, а съестное. Обратно они улетали – если им это удавалось – с ранеными солдатами.
Хэл, все еще ведущий собственную войну, приказал своим всадникам атаковать прилетающих драконов, а улетающих пропускать беспрепятственно.
Его всадники, питающие к убийству больных и раненых ничуть не большую склонность, чем сам Кэйлис, повиновались.
Кроме сэра Нанпина, который утверждал, что любой дракон и его всадник должны быть мишенью и на войне нет места жалости.
Хэл признавал, что с точки зрения логики он прав, и не наказывал его за неповиновение.
Относиться к Трегони лучше после этого он не стал.
«... Сегодня мы потеряли еще двух драконов. Первый был искалечен в схватке с тремя другими драконами, и нам пришлось пристрелить его. Откровенно говоря, я считаю, что вина за это всецело лежит на всаднике, который совершенно неопытен и не сообразил, что не стоит ввязываться в бой, когда силы настолько неравны.
Второго, дракона сэра Нанпина Трегони, поразил какой-то непонятный недуг. Мы изолировали его в сарае, отчего бедняге стало еще более одиноко. Трегони, разумеется, вообще отказался навещать своего дракона, сказав, что не намерен подцепить от зверя какую-нибудь заразу.
Мы послали за колдуном и попытались найти где-нибудь в округе ветеринара. Но ни один из них ни разу не имел дела с драконами, а маг смог лишь немного облегчить бедному зверю последние часы.
Я уже начинаю думать, что несчастным драконам следовало бы оставаться у себя на западе, никакой бы враг им тогда не грозил.
Мы определенно не принесли им ничего, кроме горя. Может быть, когда эта война закончится– если это когда-нибудь произойдет, – нам следует освободить всех драконов и отпустить их на все четыре стороны.
Я знаю, что все это глупость, поскольку многие драконы уже давно и прочно приручены и предпочитают нашу компанию. Кроме того, тех, кто попал в плен еще детенышами, вряд ли можно отпустить назад, в дикую жизнь, потому что там они проживут не больше нескольких дней, а то и меньше, если столкнутся с дикими драконами.
Что же тогда говорить о тех, кого держат в зверинцах, кто привык каждый день без исключений получать свою овцу, или что там привозят им служители на своих тележках?
И снова мне кажется, что все, к чему бы человек ни прикоснулся, он сначала употребляет в своих собственных целях, а потом на разрушение.
Мне жаль заканчивать свое письмо на столь мрачной ноте, но именно так я себя сейчас и чувствую.
Скучаю по тебе,
Хэл».
Хэл не знал, что будет с ним и Хири, когда он вернется на войну, и с удивлением обнаружил, что часто думает о ней.
Она каждый день писала ему письма – о пустяках, о самых простых вещах: о том, как продвигается сев в Кэйр-э-Карстерз, о последних сплетнях из столицы, обедах, на которые была приглашена, о том, что она надела и что там подавали.
Все это, как ни странно, совершенно не раздражало Хэла и отвлекало его от войны.
Она работала в одном из розенских госпиталей, жила в особняке Тома Лоуэсса и отчаянно скучала по Хэлу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Хэл сомневался, чтобы в лесах в окрестностях Оде в изобилии водились коллекционеры.
– Что за карты?
– С пометками, сэр. Там были обозначены позиции наших войск на прошлой неделе, включая и окрестности Паэстума тоже.
– Которые мы, естественно, вместо того чтобы уничтожать, приберегаем про запас, хотя приказы это строжайше запрещают.
Ти развел руками.
– Покажите мне кого-нибудь, кто не хранит документы. Больше документов, чем нужно.
Хэл неохотно кивнул, задумался.
– Вы упомянули одежду. Какого-то определенного размера?
– Я первым делом именно об этом и подумал, сэр, – сказал Ти. – Нет, размеры разные, а это означает, что вор ее продает.
– Я предложил бы согнать всех вместе, – сказал Хэл, – и прочитать им проповедь о воровстве, а потом пригрозить повесить того, кто будет в нем уличен, на первом же попавшемся драконе. Но это если бы не пропали эти треклятые карты. Это наводит на мысли кое о чем еще. У вас есть какие-нибудь идеи относительно того, кто может быть виноват?
– Никакой зацепки, сэр, – покачал головой Ти. – Так что мне приходится подозревать всех и вся.
– Итак, придется поиграть в сторожей и заодно попытаться расследовать это дело.
– Так точно, сэр, – отозвался Ти. – И лучше бы, чтобы мерзавец не знал ни сном ни духом, что мы начеку. Может быть, мне удастся выследить и поймать его.
– Возможно, это неплохая идея, – сказал Хэл. – И возможно, будь у меня время, я сделал бы то же самое. Это же сущий ад, когда не знаешь, кому ты можешь доверять, а кому – нет.
– Да, сэр.
Хэлу, вызванному к лорду Эджиби, сообщили, что атака устья Комталя увенчалась успехом и Дирейн с Сэйджином собираются превратить портовый город в неприступную крепость.
Теперь грузовые баржи и маленькие корабли могли подняться вверх по реке, сами или на буксире, со своими запасами и подкреплениями.
– Однако, – добавил Эджиби, – наши разведчики докладывают о том, что на берегах реки орудуют партизаны – рочийские ополченцы. На наш первый конвой, пытавшийся подняться по реке, напали из засады и вынудили отступить. Возьмите своих драконов, лорд Кэйлис, и высматривайте засады, а также прижмите этих партизан. От имени короля даю вам разрешение приземляться и жечь любые деревни, которые вы заподозрите в поддержке врага.
– Нет, сэр, – твердо сказал Хэл. – Этого я делать не стану.
Где-то в стане штабных офицеров громко ахнули, а лорд Кантабри подавил усмешку.
– А почему это вы у нас не подчиняетесь приказам? – осведомился Эджиби голосом, который вполне мог сойти за летний гром.
– Потому, – ответил Хэл, – что мы сейчас находимся в Роче. Все деревни, которые поддерживают партизан – а партизаны эти, готов побиться об заклад, всего лишь рочийские солдаты, отбившиеся от своих частей, – просто патриоты. Думаю, что вы – и король Азир тоже – ожидали бы от нашего населения такой же стойкости, если бы нашу страну вдруг оккупировали.
Эджиби испепелил его взглядом, но Хэл упорно не отводил глаз.
– Полагаю, – сказал Эджиби, – вы правы. Разрази меня гром, вы правы. Отлично. Идите, ведите свою высоконравственную войну.
Хэл повел все свое звено вниз по течению реки Ком-таль, к морю. Поднявшись над землей, они увидели саперов, занятых сооружением осадных машин.
Хэл сосредоточился на выискивании мест возможных осад, пролетая совсем низко, почти над самой водой.
Он услышал торжествующий крик, обернулся и увидел дракона Фаррена, вытащившего голову из воды. В зубах у него была зажата гигантская щука.
Хэл заметил кое-какие подозрительные места, несколько раз видел всадников, выскакивающих из зарослей, но не стал их преследовать.
После двухчасового полета они увидели на реке лодки. Опасаясь, как бы собственные солдаты не подстрелили их, Хэл свесил с шеи Урагана дирейнский флаг и принялся кружить в воздухе, пока ему не замахали с земли.
Он приземлился на берегу, и одна из барж подошла поближе.
– Видели рочийцев? – спросил офицер на носу.
– Похоже на то, – сказал Хэл. – Мы прогнали их, но я уверен, что они еще вернутся. Мы покружим над вашими передними кораблями и дадим знак, если они все еще что-нибудь замышляют.
– Превосходно! – отозвался офицер, а кто-то на корабле прокричал:
– Слава драконам!
Обратная дорога в Оде заняла два дня. Трижды драконы обнаруживали ловушки, пикируя с небес на злоумышленников и осыпая их градом болтов, а сопровождавшие конвой по берегу солдаты довершали работу.
Потом, когда показался Оде, они передали свои обязанности кавалерии и Хэл просигналил, чтобы его звено вернулось на свою базу.
Он заметил приближающийся грозовой фронт и с радостью понял, что непогода привяжет их к земле по меньшей мере на день. Его всадники и главное драконы нуждались в отдыхе.
Буря бушевала дольше, чем ожидалось, и на третий день Хэл уже не знал, чем ему занять своих людей.
Сержант Ти доложил, что поиски вора не увенчались успехом, но Хэл приказал ему продолжать наблюдение.
– Я так и поступлю, сэр, – зевая, сказал Ти. – Но чертовски трудно присматривать за эскадрильей днем и ползать по кустам ночью. Мне уже начало казаться, будто я снова очутился в пехоте.
Хэла тряс дежурный офицер.
– Сэр. У нас чрезвычайное происшествие.
– У нас только чрезвычайные происшествия и случаются, – пробурчал Хэл, выбираясь из постели и торопливо натягивая брюки с ботинками.
– Вам лучше бы вооружиться, сэр, – посоветовал офицер.
Хэл прицепил перевязь с мечом и вышел в дождь.
В штабной палатке горели факелы.
Мужчины и женщины сгрудились вокруг тела в дирейнской форме, лежащего ничком.
– Должно быть, застукал какого-нибудь проклятого рочийца, – пробормотал кто-то.
Хэл склонился над телом, перевернул его на спину.
Это был сержант Ти – с широко распахнутыми глазами и раскрытым ртом. Из груди у него торчал длинный нож.
Хэл знал этот нож.
Это был кинжал, полагавшийся только всадникам.
35
Хэл приказал всей эскадрилье устроить парад в полной форме, чтобы оказать последние почести сержанту Ти. Разумеется, его настоящей целью было узнать, у кого из всадников нет кинжала.
Недостач и прочих нарушений формы оказалось столько, что Хэл пришел в настоящую ярость и приказал своему адъютанту Минте Гарт записать, чего у кого не хватает.
Но найденный кинжал ничего не дал.
Некоторые всадники клялись и божились, что им вообще никогда не выдавали кинжала, а проверить это Хэл не имел никакой возможности. Другие, включая Гарт и Феччиа, свои где-то потеряли. У сэра Нанпина оказалась самая лучшая отговорка – его кинжал у него отобрали, когда он попал в плен, а замену он так и не получил.
Все было впустую.
Хэл, у которого не оказалось ни малейшей зацепки, исподволь провел небольшое расследование, но и оно тоже не принесло никаких результатов.
Хуже всего было то, что с гибелью Ти кражи прекратились.
Хэл сжал зубы и вновь вернулся к войне.
Инженеры закончили сооружение осадных машин, и те загрохотали, швыряя огромные валуны в обращенную к берегу стену. Одновременно на город летели огромные стрелы, разя любую подвернувшуюся цель. Камни помельче достигали центра Оде.
Возвращаясь с передовой на встречу с Кантабри, Хэл увидел идущих в наступление людей. Они были вооружены кирками и лопатами, которые Хэл помнил еще с Каэрли. Присутствовали они и в его воспоминаниях о наполненных ужасом днях осады Паэстума, когда ожидалось, что рочийцы подпалят крепи в подкопе.
Хэл ничего никому не сказал – подкоп следовало держать в секрете.
Дирейнцы господствовали в воздухе, хотя рочийские драконы все еще представляли серьезную опасность.
Хэл поднимал свои звенья в воздух на заре и на закате, и почти каждый день рочийцы поднимались ему навстречу.
Среди них не было ни одного грозного черного дракона. Хэл уже начал надеяться, что, возможно, эти чудовища сожрали Ясина, или рочийцы обнаружили, что на них нельзя положиться, или что-нибудь еще.
Хэл собирал с рочийцев свою кровавую дань, как и сэр Нанпин, Гэредис и сэр Лоурен. Но Одиннадцатая эскадрилья все еще несла потери, и всадников в казарме оставалось все меньше и меньше, а попойки становились шумнее и шумнее, причем иногда пьяное веселье начинало отдавать истерикой.
Хэл слал в штаб Первой армии запрос за запросом, часть из которых определенно граничила с нарушением субординации, ругаясь и умоляя прислать им пополнение.
Но оно не приходило.
* * *
Солдат на передовой подняли по тревоге, не объяснив причину, а всем драконьим эскадрильям было велено находиться в воздухе от рассвета до заката и быть готовыми, как говорилось в приказе, «не упустить возможные цели».
Хэл знал, что все это означало, но делиться ни с кем не стал. Возможно, так и оставшийся ненайденным вор и убийца из их эскадрильи был всего лишь вором и убийцей.
Но, вероятнее всего, нет.
Они кружили над Оде звеньями по трое, а остальные драконьи звенья тянулись следом.
Стояло летнее утро, обещавшее перетечь в жаркий день, но пока еще свежее и ясное.
Заклубился дым, и подпорки в подкопе под землей с хрустом обрушились.
Внешняя стена затрещала, задрожала и с грохотом рухнула, чуть не запрудив обломками реку.
Но волна дирейнских солдат не поднялась в атаку. Расстояние между внешней и внутренней городскими стенами было слишком незначительным, чтобы не превратиться в ловушку.
Рочийские защитники поспешили к внутренней стене, ожидая нападения, которого так и не произошло.
Это был первый шаг.
Где-то неподалеку предстояло вырыть еще один подкоп, под внутреннюю стену.
Тем временем осада продолжалась, и кавалерия с пехотой ежедневно патрулировали окрестности, чтобы убедиться, что Оде остается в блокаде.
Рочийцы пустили в ход новую тактику – перед самым рассветом выпускали четверых или шестерых драконов с огромными корзинами, в которых, однако, были не солдаты, а съестное. Обратно они улетали – если им это удавалось – с ранеными солдатами.
Хэл, все еще ведущий собственную войну, приказал своим всадникам атаковать прилетающих драконов, а улетающих пропускать беспрепятственно.
Его всадники, питающие к убийству больных и раненых ничуть не большую склонность, чем сам Кэйлис, повиновались.
Кроме сэра Нанпина, который утверждал, что любой дракон и его всадник должны быть мишенью и на войне нет места жалости.
Хэл признавал, что с точки зрения логики он прав, и не наказывал его за неповиновение.
Относиться к Трегони лучше после этого он не стал.
«... Сегодня мы потеряли еще двух драконов. Первый был искалечен в схватке с тремя другими драконами, и нам пришлось пристрелить его. Откровенно говоря, я считаю, что вина за это всецело лежит на всаднике, который совершенно неопытен и не сообразил, что не стоит ввязываться в бой, когда силы настолько неравны.
Второго, дракона сэра Нанпина Трегони, поразил какой-то непонятный недуг. Мы изолировали его в сарае, отчего бедняге стало еще более одиноко. Трегони, разумеется, вообще отказался навещать своего дракона, сказав, что не намерен подцепить от зверя какую-нибудь заразу.
Мы послали за колдуном и попытались найти где-нибудь в округе ветеринара. Но ни один из них ни разу не имел дела с драконами, а маг смог лишь немного облегчить бедному зверю последние часы.
Я уже начинаю думать, что несчастным драконам следовало бы оставаться у себя на западе, никакой бы враг им тогда не грозил.
Мы определенно не принесли им ничего, кроме горя. Может быть, когда эта война закончится– если это когда-нибудь произойдет, – нам следует освободить всех драконов и отпустить их на все четыре стороны.
Я знаю, что все это глупость, поскольку многие драконы уже давно и прочно приручены и предпочитают нашу компанию. Кроме того, тех, кто попал в плен еще детенышами, вряд ли можно отпустить назад, в дикую жизнь, потому что там они проживут не больше нескольких дней, а то и меньше, если столкнутся с дикими драконами.
Что же тогда говорить о тех, кого держат в зверинцах, кто привык каждый день без исключений получать свою овцу, или что там привозят им служители на своих тележках?
И снова мне кажется, что все, к чему бы человек ни прикоснулся, он сначала употребляет в своих собственных целях, а потом на разрушение.
Мне жаль заканчивать свое письмо на столь мрачной ноте, но именно так я себя сейчас и чувствую.
Скучаю по тебе,
Хэл».
Хэл не знал, что будет с ним и Хири, когда он вернется на войну, и с удивлением обнаружил, что часто думает о ней.
Она каждый день писала ему письма – о пустяках, о самых простых вещах: о том, как продвигается сев в Кэйр-э-Карстерз, о последних сплетнях из столицы, обедах, на которые была приглашена, о том, что она надела и что там подавали.
Все это, как ни странно, совершенно не раздражало Хэла и отвлекало его от войны.
Она работала в одном из розенских госпиталей, жила в особняке Тома Лоуэсса и отчаянно скучала по Хэлу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56