Вместе с километрами литой ограды, часть близлежащих улиц и половина старого трехэтажного дома, враз потерявшего весь фасад. В ореоле белого пламени, в который искусно вплетались мазки всех цветов алого и желтого, в окружении смоляного дыма, и раскаленных багровым обломков плавящейся на глазах мостовой, вознесся в темные небеса исполинский огненный шар, смотреть на который было не возможно, и который бросил на весь город адский пламенный отсвет, словно не с того не с сего начался грандиозный рассвет. Шар этот, принимающей форму гриба возносился все выше и выше, волоча за собой остатки Нижнемоложской улицы, меняя цвет с ослепительно белого на буйно оранжевый с черными, резкими мазками - самый грандиозный из всех огненных фонтанов. Тяжелый артиллерийский грохот разнесся по округе, взрывная волна, несущая куски расплавленной породы и металла прошлась по близлежащим улицам сметая все и вся. Снег мигом испарялся, шипяще белым паром окутывал улицы на которых одним за другим вспыхивали пожары. И над всем этим, грибовидное багровое облако летело все выше и выше, словно поставило задачу добраться до неба, и навсегда воцариться там. Сверху пошел огненный дождь, состоящий из обломков плавленой породы, горящего металла, стекла, ткани и пластика - все то, что уволок с собой со свалки взрыв. Всходила огненная заря и это было феерическое зрелище. Вытянутый гриб достиг облаков, все еще пылая и переливая светом как десять тысяч не догоревших углей, и... тучи ринулись прочь с его дороги, разгоняемые колоссальным потоком раскаленного воздуха. Широким кольцом расходились они, и самые крайние из-за резкого скачка температур начинали плакать теплым мутным дождем. Грохот стал глуше, теперь рокотало, словно где-то далеко шла сильная гроза, гром ворчал, басовито и низко. Дождь лил потоком, небеса плакали водой и дымящимися осколками пластика. Изувеченный город еще тащился за взрывом, но уже по инерции, нехотя идеально прямую автостраду Центрально пересекло множественными извилистыми трещинами. Грохот не смолкал, но теперь стало понять, что это уже не раскат взрыва это бунтуют недра, смертельно раненные грубым, иззубренным скальпелем кумулятивной детонации. Черный столб, жирного, немилосердно воняющего дыма возносился из разлома посередине Нижнемоложской, и видно было, как ходят, содрогаясь в огнем земные пласты, что столь долгое время держали на себе город. Заря померкла - в образованный огненным грибом разрыв заглянуло синее небо. Было четыре часа пополудни. Багровый отсвет не угас до конца, кое-где все еще падал снег, а потом, сквозь проем на город взглянуло солнце, создав невообразимо странный эффект, который вполне мог стать готовой картиной к апокалипсису. Кое-кто из стоящих на холме людей, в истерики пал на колени. И не дожидаясь, пока черное облако поднимется еще выше город стал проваливаться. Земля уже не держала, и там в глубине ее, сейчас рушились один за другим хрупкие своды, источенных от времени пещер. Схлопываются каверны, исчезают проходы, пропадают пещеры в неистовой камнепаде. Первой просела Арена. В центре площади вдруг образовалась широкая, с рваными краями трещина, в которую стало съезжать плитовое покрытие, волоча за собой здания. Не выдержав нагрузки, рухнуло изящное здание КПЗ, угрюмый массивный фронтон здания суда, откуда Мартиков выходил когда-то с радостью от удачно избегнутого наказания, сопротивлялся дольше но и он пустил трещину по всему правому боку, а потом колонны подогнулись одна за другой и дом рухнул в облаке едкой пыли. На Центральной улице один за другим стали падать фонарные столбы, как поставленные на попа домино в популярной забаве. Некоторые из них, при падении ломались как спички, показывая железобетонные внутренности. Резкие трещина бежали по городу, змеясь и извиваясь, и некоторые вдруг открывались иззубренной пастью, которая расходилась все шире и шире, поглощая все и вся до чего могла дотянуться. В одну из таких пропастей попала бывшая редакция "Замочной скважины" которая сгинула в открывшемся проема без следа, не оставив даже намека, что здесь когда-то был дом. Сотрясаясь, провалилась школьная спортплощадка, на которой состоялось освобождение Павла Константиновича, патетично описав круг в воздухе сгинули баскетбольные щиты, да и сама школа не заставила себя долго ждать, разделилась на две половины и рухнула в глубины земные. В рушащемся городе стоял пушечная канонада от которой закладывало уши. Старый мост через реку Мелочевку, вдруг стал вспучиваться самым невообразимым образом, горбатая спина изгибалась все круче и круге, а котом это величественное сооружение, похожее больше на безумную стелу разом низверглось вниз, в облаке пара и пламени. В образовавшийся пролом хлынула Мелочевка, и водопад этот на первых парах затмил бы собой легендарную Ниагару. С треском сползла в воду лодочная станция на которой Мельников дрался с братом Раменой, некоторое время плыла по течению, а потом водопад подхватил ее и швырнул вслед за мостом, где она и сгинула, болтая рваными сетями и разламывающимися на ходу лодками. Кинотеатр "Призма", неожиданно стал треугольников, а потом и вовсе разделился на пять частей, обваливающихся по отдельности. Сверху хлестал горячий ливень, мешался со снегом и каменной крошкой. С нутряным стоном разошлась на две половины улицы Школьная. На одной, споро отъезжающей стороне остался дом Влада, на другой бар "Кастанеда" так удачно оставленный жильцами. Потом землю вспучило, раздался глухой взрыв и бар исчез, сменившись месивом каменным обломков, часть из которых были украшены неприличными надписями. Так и не расцепив крепких своих объятий канули в пропасть "Фольксваген" и черный "сааб", лишь блеснули в красноватом отсвете задние фонари. Многочисленные дачные домики начали взрываться с резкими, кашляющими хлопками, потом давешний провал на месте дома бдительного пенсионера разверзся и поглотил половину дачного поселка. Земля на близлежащем кладбище зашевелилась, как в дешевом фильме ужасов об оживших мертвецах, но вместо того, чтобы исторгнуть зомби, провалилась сама, обеспечив клиентам заведения саму надежную из могил. Старые дома на Покаянной улице поднялись волной, а потом рухнули, разваливаясь на мелкие составляющие, в которых сгиб и печально известный "Паритет" вкупе с Саввиным овражком, который теперь можно было переименовать в Саввинову бездну. Мост Черепашка над высохшим руслом потерял ноги, а потом разломился на три куска и утоп в покрывающем дно реки иле. Степина набережная на миг стала Степиной высотой, а потом сразу без перерыва Степиным провалом. Канонада не смолкала, наоборот, ширилась, росла! Это был феерический апокалиптический салют в многие сотни тяжелых орудий. Как смертельно раненное животное осел Дом Культуры, стены его ломались с пушечным треском. Потом земля разверзлась и приняла в себя уродливый образчик архитектуры, который ушел в глубину, волоча за собой все исходящую трещинами пропасть. В воздух взлетали измочаленные бревна, куски кирпичной кладки и разодранной жести. Мягко сложилась и исчезла в земле лежка Жорика, отчетливо звякнула спрятанная про запас бутылка "пьяной лавочки". А чуть после и давно забытая лежка самого Васька тоже изогнулась, а потом ее толстые железные стены смялись как фольга. Буйная стихия разрушения правила сейчас в городе - разрушения всего и вся, подлинный Локальный Апокалипсис. Сломались ребра у плотины, поменялись местами, сразу следом сухое русло разверзлось и вся стальная конструкция беспрестанно ломаясь во всех своих сочинениях провалилось, за миг до этого превратившись в уже что совершенно авангардное. В один миг исчезли обе городские больницы - простая и психиатрическая, и Братство Луны могло только порадоваться прозорливости своего гуру. Тут и там проваливалась земля, изменяя геометрию улицу, прихотливо уродую ландшафт, создавая что-то уже совершенное новой. Так в болотистой низине Нижнего города вдруг вспучился уродливым горбом новый холм, с которого каменным селем потекли все находящиеся на нем дома. Улицы срывались с насиженных мест, и ровным полосами ползли вниз, и только потом дробились на мелкие и мельчайшие части, целиком окутанные асфальтовой крошкой. Черное облако, жирно блистая на солнце зависло в синих небесах как чей-то полуденный кошмар. Дома проваливались - богатые многоэтажки Верхнего города, и бедные хибары города Нижнего, стихия не делала различий. Исчез дом Степановой родственницы одной из первых жертв Исхода, сгинули дома Мартикова и Стрыя, на месте могилы Николая Васютко исходил огнем широкий пролом. Наклонилась и съехала в него порушенная голубятня. Рухнул с грохотом и дом самого Влада, Белоспицына и Трифонова - блеснули напоследок пустые рамы окон и все. Завязались морским узлом рельсы на вокзале. Стоящие на приколе вагоны покатились под уклон и все еще набирая скорость уехали прямиком в Геенну. Дрогнув. Распалось здание самого вокзала, а бетонный перрон отплыл прочь, мягко покачиваясь. В бункере покойного Ангелайи сошли пол и потолок лишь глухо бухнули напоследок разорвавшиеся боеприпасы. Редкие автомобили сваливались в бездну и пропадали в мятущемся камнепаде. Это был пир разрушения. Но даже такие катаклизмы когда ни будь заканчиваются. Закончился и этот. Последним аккордом в неистовой симфонии уничтожения стало падение большой дымовой трубы. Сверкнули напоследок негаснущие красные огни, изрядно правда поблекшие на свету, и кирпичный исполин, перекрутившись вокруг своей оси громогласно осел на землю внутреннего периметра. А через миг не стало не Внутреннего не Внешнего периметра и лишь обломок бетонный стены торчал из перепаханной почвы. Настала тишина, которая после предшествующего грохота казалась почти оглушающей. Кучка людей на незатронутом катаклизмом холме в безмолвном оцепенении смотрели вниз, на нежащийся под лучами проглянувшего солнца Тролльхеттен надежду всего народа подземных троллей. Города больше не было - черная пологая воронка, над которой серым туманом висела мелкая цементная пыль. Остатки каких то строений выглядывали из почвы, словно стертые зубы. Ни дорог, ни коммуникаций, ничего. На склон холма спикировал с голубеющих небес по какой то странной прихоти взрыва рекламный щит. Желтые буквы на красном фоне: "550 - поздравляем родной город!" Оставшиеся в живых жители "родного города" потрясенно смотрели на это клочок прежнем жизни. Смотрели и не могли вымолвить не слова. Никита Трифонов приподнялся и с улыбкой подставил ладошки солнцу. Дивер поймал его взгляд, улыбнулся тоже - как малый ребенок. Эти двое явно нашли друг друга.
* * *
Спустя час народ повернулся спиной к уничтоженному поселению и потянулся вниз с холма. Позади, солнце проходя сквозь призму висящей в воздухе пыли роняло на немногочисленные руины багровый отсвет, который почему-то не казался тягостным. Вверх, тугой играющей струей уходило тепло, разгоняло серые облака. Дождь прекратился, а снег таял на глазах, являя собой ускоренное таинство весны. Казалось, вот-вот проглянут в пожелтевшей траве подснежники, да какая ни будь пичуга пропоет свое весеннею песенку жизни. Но пичуги молчали - испуганны были взрывом. Люди шагали вниз, сначала медленно, словно во сне, а потом все быстрее и быстрее, и в конце некоторые уже бежали с радостными криками. Бежали с раскинутыми во вселенском объятии руками, любящие весь этот мир, его небо, зеленую траву и пьянящий свободный воздух. Кто-то пел, кто-то смеялся как сумасшедший - энергия била ключом, требовала выхода. Люди бежали, в нелепой среди зеленой травы зимней одеждой. Но ее срывали, сбрасывали с себя, чтобы легче бежалось, чтобы грудь легче наполнялась бьющим в лицо бризом, ветер, который нес хорошую вещь - заточение кончилось! И они были счастливы! Счастливы, как узники смертного блока, сумевшие бежать на свободу. Потому что счастье - это почти всегда свобода. Они все шли и шли, с шутками, и песнями, с радостными выкриками, пока, ступая по замечательной мягкой траве, оставив позади разноцветное буйство осенних лесов, под ярко синим сентябрьским небом, не вышли к шоссе, что соединяло Москву и Ярославль. Как всегда оно было полно машин, и они проносились мимо остановившихся горожан, такие разные, сверкающий и разноцветные. Их было так много и они ехали оттуда и туда, из больших, полных жизни городов, и Москвы и Ярославля, Вологды и Твери. Много-много людей, которые не знают, что на свете есть тролли. А водители, что проезжали мимо, иногда притормаживали, удивленно оглядывали этих странных, открыто радующихся людей, оборванных и грязных, похожих на беженцев из какой-то горячей точки, с глазами с затаенной тоской и явным весельем. Притормаживали, а потом ехали себе дальше, и ни один не рискнул притормозить, кого ни будь подобрать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88