Тут уже пахло какой то мистикой, чем-то потусторонним. Но сейчас, в час ночи мистика казалась чем-то совершенно естественным, и потому мысли обо всех этих странностях лишь на миг промелькнули у Пиночета в голове. Его нервировала запертая за деревянной дверью собака, и он торопился зажечь здесь в этих каменных стенах большой очищающий пожар. В кабинете безвестного руководителя фирмы обретался массивный стол черного дерева, прямо таки кричавший о свой дороговизне. Не менее дорогой торшер и крохотный сейф под картиной - копией Айвазовского. Ночные тени падали с улицы на картину и казалось изображенное там море буйствует и перекатывает тяжелые, с желтыми пенными шапками, валы. Сейф тоже был приоткрыт и содержал в себе несколько толстых денежных пачек, а также инкрустированную золотом зажигалку фирмы "ронсон", с маленьким брильянтов в основании. Деньги Пиночет не глядя рассовал по карманам. А зажигалкой некоторое время любовался. Поворачивая то так, то этак на свету, а потом тоже взял с собой. Кипы бумаг извлеченных из сейфов неопрятной кучей сложили в самом центре холла, притащив для надежности еще тонкий ковер из другой комнаты. В ночной полутьме этот натюрморт смотрелся как психоделический Эверест, в котором роль снега играли бумаги, а основанием служило ковровое покрытие. -Лей! - коротко приказал Пиночет и Стрый, поспешно откупорив канистру, от души ливанул на бумажную гору. От нее сразу попер удушающий едкий бензиновый запах. Но Стрый не останавливался, разливал горючую жидкость вокруг, она текла по доскам пола, тяжело в него впитывалась. Пары бензина возносились к потолку призрачным маревом. -Готово, - отчеканил Стрый и швырнул пустую канистру в сторону бухгалтерии. Стоя спиной к закрытой двери, Пиночет открыл позолоченную крышечку дорогой зажигалки, но кремневое колесико крутнуть не успел. Одновременно с раздавшимся за спиной резким неприятным скрипом в затылок Николаю Васютко уперлось нечто холодное и явно стальное. Ствол. Оружие. Очень низкий хриплый голос с усилием выдавил над самым ухом: -Бросай... Но зажигалка и так выпала из ослабевших Пиночетовых пальцев и шлепнулась на пропитавшийся бензином пол. Пиночет стал оборачивался. Он не хотел этого делать, но осознание, что стоящее позади пришло из закрытой комнаты заставляло его посмотреть в глаза своему страху. Он не мог не взглянуть. И в первый момент, Николаю действительно показалось, что он видит перед собой вставшую на задние лапы косматую овчарку, смотрит в ее дикие зверины глаза. Но потом он увидел ствол пистолета, увидел камуфляжную форму, обтягивающую вполне человекоподобный силуэт и до него дошло: -"Охранник! Все время был здесь, прятался за дверью!!" Вот только что-то с охранником было не то, что-то неестественное было в том, как он поводил стволом своего оружия. Так, словно рука его дрожала, и он никак не мог остановить эту пляску своей конечности. И смотря во все глаза на пришельца из-за закрытой дверью, обмерший от страха Пиночет замечал все новые и новые неправильные в нем детали. Уши у охранника были чуть заостренны и ощутимо дергались, верхняя губа задралась и тоже подергивалась, как от тика. Глаза торопливо бегали из стороны в сторону. -Я... - начал было Пиночет, но тут охранник задрал еще выше губу, явив полутьме крупные белые зубы, и издал тот самый низкий, горловой рык, который Николай раньше приписывал к собаке. -Танцуй, - просипело чудище в камуфляже и в лучших ковбойских традициях выстрелило Пиночету под ноги. Но потанцевать Васютко не успел. Первая же выпущенная пуля, наперекор всем законам вероятности, угодила не в доски пола, а в лежащую на нем зажигалку "ронсон", отчего бензин в ней воспламенился с оглушительным хлопком. Зажигалку разорвало, и она плеснула в последнем усилии феерическим огненным дождем, густо смешанным с осколками позолоченного металла, которые посекли Пиночету лицо. Горящий бензин густо оросил доски пола, соединился со своим еще холодным собратом, и тот вспыхнул тоже победным ликующим пламенем, мигом охватившим всю комнату. На лице звероватого охранника отразилось почти потешное изумление, так похожее на недавнее выражение лица Стрыя, что Пиночет чуть не расхохотался в голос. Засмеяться ему не дали. Схватив за шиворот неудачливых (хотя почему, "Паритет" то горит, почти полыхает), поджигателей, тип в камуфляже поволок их сквозь огонь к выходу. Силы он был неимоверной, так что даже не бывший ранее силачом Стрый не мог ничего с ним поделать. А когда их выволокли из все сильнее разгорающегося здания на свежий воздух, Пиночет вдруг понял, что их ждет. И испуганно задергался, пытаясь вырваться из стальной хватки. Бесполезно. Было очевидно, что охранник не будет сдавать их в милицию, как не будет вызывать пожарных. Ему, похоже, глубоко наплевать на сгорающий позади "Паритет". У этого невменяемого, видимо есть свои, идущие в разрез с официальными планы. И глядя на подергивающиеся, заостренные уши, на эти белоснежные зубы, со слишком уж выступающими клыками, становилось понятно, что эти планы не простираются так уж далеко. Пиночет начал кричать и кричал еще долго, а когда устал, его сменил Стрый. Впрочем, их так никто и не услышал.
"Паритет" горел ярко и дымно еще четыре часа. Когда наконец, кто-то сообразил вызвать пожарных (ежедневно набирающих теперь на колонке воды в пожарные баки своих машин), двухэтажный особняк выгорел дотла, и крыша его рухнула вниз, погребя под собой весь второй этаж. Павел Константинович Мартиков, бывший старший экономист этого заведения мог спать спокойно - все его грехи превратились в комья липкого черного пепла. На втором этаже, среди груды обгорелой древесины лежала почти не тронутая огнем картина, на которой закопченное море приобрело насыщенный черный цвет.
17.
Июль. 19ое. Ставлю даты архаическом стиле - меня это забавляет. Нет, я не любитель всей этой средневековой мути, этой замшелой старины. Но иногда становится так невыносимо тоскливо, что так бы и сбежал куда ни будь из этих жестоких времен. Сегодня меня чуть не убили. Пишу эти строчки и содрогаюсь - это называется шоковое состояние. Может быть просто хотели ограбить? Нет, убить. Уж перед своим собственным дневником я могу быть полностью откровенным - этот тип в подворотне, он достал нож и почти ударил меня. Странно, что я не сошел с ума. Мы живем в своем замкнутом мирке, у кого-то он шире, а у кого-то уже. У кого-то это кокон, раковина. Это дом, это обитель тишины и покоя. Я не говорю, что эти хоромы должны быть материальными. По большей части мы носим их в себе. Что-то вроде улитки, которая несет на склизкой спине свой твердый домик. Идешь по улице и черствые люди обходят тебя, волоча на себе свои собственные раковины. Им наплевать на тебя, а тебе на них. И в этом можно найти успокоение, и даже счастье. Может быть чувствуешь себя бессмертным? Потом что-то случается. Что-то нестандартное, выбивающее из колеи. Что-то плохое. Тебя сбивает машиной, твой близкий человек (ха, кто по настоящему близок?) покидает сей мир, или вот например, тебя подстерегает в подворотне невменяемый маньяк и пытается убить. Хрусь - твою раковину ломает, и ее острые осколки впиваются в мягкую плоть, и причиняет ей невыносимую боль. Мир, уютный маленький мир переворачивается вверх дном или вовсе исчезает, а тебе остается принимать все невзгоды своей тонкой кожей. В данном случае голый розовый слизняк, прячущийся в раковине - это человеческое сознание, эта путаная масса желаний, комплексов и амбиций. Без брони она не может и стоит раз или два проломить эту жесткую оболочку, как здравомыслие начинает давать течи и в конце концов идет ко дну. Острые неврозы, умопомешательство. На долгие-долгие дни! Меня спасла машина, которая очень вовремя заехала в арку. И я сбежав, еще почти час ходил по Школьной, боясь вернуть назад. В конце концов совсем стемнело и арка осветилась от ближайшего фонаря. Тогда я рискнул заглянуть в нее и нашел, что она совершенно пустая. Мои канистры так никто и не взял - капелька удачи в этом океане страха. Вот только одна из них оказалась довольно сильно помята - не тот ли автомобиль проехался по ней. Дома я ничего не сказал, списав задержку на слишком длинную очередь у водоколонки. Тогда я чувствовал себя еще очень ничего - основная тоска навалилась сегодняшней ночью. Мне кажется... мое существование словно поделилось на две половины - до того, как на меня напали, и после. Иногда мне кажется, что меня все-таки убили, и момент нынешний - это греза, сон, издевательство. Последний аккорд агонии. Все время вспоминаю этот нож - длинный, блестящий, настоящий кинжал. Что бы я почувствовал, воткнись он мне в живот. Я читал, раны в живот очень болезненны и практически неизлечимы. Просто очень долго умираешь, вот и все. Неужели это могло быть со мной? Со мной?! Ненавижу его, этого неведомого убийцу!! Он не убил меня, но сделал хуже он убил во мне чувство спокойствия. И последнее доверие к людям. Я убил бы его... Вот так, просто написать, если бы у меня был свой нож, я не колеблясь вонзил бы ему в глотку. И моя бы рука не дрогнула. Убил бы за то, что он сделал... Жизнь дерьмо... Нет, не так, подлиннее: Жизнь - поток фекалий в который нельзя войти дважды, и каждый раз входя в эти дерьмистые воды, мы получаем новую порцию. Вот так, и подчеркнуть!
P.S.(хотя какой к черту постскриптум в дневнике-то): У нас по-прежнему нет воды, никакой. Особенно мерзко сливать в унитазе, потому что вода в него поступала из общей сети то же. Теперь там дурно пахнет, очень согласуясь с моей последней мыслью. Чем все это закончится, скажите мне на милость?
18.
Бомж Васек одиноко сидел на низком пологом левом берегу речки Мелочевки и с неимоверной тоской наблюдал за величаво проплывающим мимо мусором. Коричневые, мутные воды реки давно уже стали пристанищем для самых разнообразных предметов. Лысые шины здесь мирно соседствовали с собачьими трупами, разлапистые коряги с испорченными предметами быта. Каждую весну, кучка солдат из ближайшей части вычищала оба речных берега, но мусор снова накапливался и остановить этот процесс было совершенно невозможно. Вся эта дрянь, уже порядком обросшая вездесущей тиной в конце концов достигала плотины и накапливалась там. Отдельным мелким предметам удавалось проскочить острые клинья водоломов, но тогда они все равно застревали, уже на скользких слизистых камнях позади плотины. Туда регулярно (до последнего времени) наведывались бомжи, стремясь присмотреть себе что ни будь полезное. Был еще омут. Там, сразу за волноломами падающая вода вырыла своеобразную яму, почти полтора метра глубиной. Иным представителями славной мусорной породы удавалось не проскочить над ними и осесть на камнях, а уйти на дно, если хватало веса. В этом омуте, надежно скрытом от посторонних глаз желтоватой дурнопахнущей пеной можно найти много всего занимательного и интересного, если вас, кончено интересуют такого рода находки. Здесь. В мутноватой спокойной водице обретаются антикварные бутылки, выкинутые в реку еще в незапамятные времена, печатная машинка, насквозь ржавая и заселенная крошечными речными рачками, которые под действием химикатов сейчас мутируют со страшной силой. Есть тут давно вышедший из моды пиджак, дырявый и похожий на некое потустороннее чудище, вешалки для одежды датирующиеся аж 1915 годом (в то время со старого еще моста навернулся грузовик перевозящий галантерею), набор пуговиц, фотоаппарат "Зенит" со слепым глазком окуляра, и ржавый до невозможности пистолет системы ТТ с тремя патронами. Есть тут и свои постояльцы - живые и не очень. Помимо рачков здесь живут маленькие юркие рыбки (медленно теряющие чешую и способность к воспроизводству), лягушки, пятнистый полупрозрачный тритон и пакетик с двухдневными котятами, утопленный нерадивой хозяйкой из Нижнего города. От кошек остались лишь чисто обглоданные костяки в помутневшем от времени пластике. И человек здесь тоже есть - любящий муж и отец двоих детей, бывший рабочий со все той же фабрики в далеком семьдесят девятом решивший продемонстрировать свои навыки в плавании. Плыл с приятелем, оба были подшофе, оба пошли на дно. Приятеля нашли, а вот его самого нет. Его скелет в том же состоянии что и кошки (и в красно-черных плавках) вечно смотрит вверх, туда где солнечные лучи иногда пробиваются сквозь толщу воды. Годы идут, и речная вода все мутнеет, и все меньше у вечного постояльца пенного омута возможности увидеть этот навсегда утерянным им свет. Бомж Васек всех этих подробностей, конечно не знал. Но глядя на медленно текущую воду он потихоньку впадал в некое медитативное состояние, и буквально ощущал, как такая же мусорная река протекает где-то внутри него. Где-то в сознании. Оторвавшийся от преследователей кролик, мелкая дичь - вот кем он себя ощущал. Мышцы ног мучительно ныли, дышалось почему-то до сих пор с трудом, хотя бег его окончился больше часа назад (сдает дыхалка, не в его возрасте так бегать), в спине ломило, словно какая то садистки настроенная личность ковырялась там, увлеченно применяя приспособления для вскрытия сейфов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88