И телефонные станции уже клинит, от потока испуганных и разгневанных голосов: -Что вода! У нас газ после нее отключили, а теперь вот свет! Как в пещерный век! -А мы не знали... мы думали у вас и вода есть! -Думали! Все думали! Только кто-то город решил извести. Что дальше то? -...совсем темно, не видно ничего совершенно! Под окнами только что авто в столб вкололось - гнал быстро, а без фар, и когда света не стало не успел включить... что? Едут? Да куда они приедут, так и помрет здесь под окнами. -...достали меня!! Они! Достали! Как жить будем без света!? -...и не говорите! Может быть это власти? А? Нет, да не верю я в это землетрясение. Бред собачий, ваше землетрясение. -...а я не могу! Не могу здесь в темноте! Я боюсь, я всегда спал с ночником. Приезжай! Приезжай, а! А то я не знаю... сколько еще продержусь. -...говорю, слышь! Тачку бери и давай ко мне. Что-что, грузить... пока темно. -...а мы уже решили! Прямо счас с соседкой на площадь пойдем. Скажем им. -...в морды плевал я таким бытовым службам. Да! Плевал и... -...на улицу! Нет! Прямо сейчас пойдем! -...из города. У нас все готово? Уезжать, говорю, отсюда надо. Пока возможность есть. Да при чем здесь поезда? Виталий Филипыч машину обещал дать. Ну давай! Человеческая речь, море человеческой речи льется по телефонным проводам бурным потоком. Шумное многоголосье - женские, мужские, захлебывающиеся от восторга и страха голоса детские. Скрипуче вещают в засаленные трубки старушечьи голоса - запруда сплетен прорвалась и несутся слухи и кривотолки по городу, обгоняя редкие автомобили. И среди этого телефонного гама, медленно меняющего свои тона с удивленноиспуганного на возмущенно-злобный, постепенно выкристаллизовалась единая мысль, воплотившая в себя чаяния и надежды многих тысяч горожан: ДОКОЛЕ?! Они отключили воду, сначала горячую. А потом холодную, и мы подумали, что это ненадолго, что это землетрясение, что это скоро изменится. Потом исчез газ и мы зажгли во дворах костры, как в средневековье. Пропал интернет и мы лишились высоких технологий и радиоточка, слышите, которая вещала с тридцатых годов подавилась собственной речью. Мы терпели, мы не замечали, мы думали, что так и должно быть. Но так было до сегодняшней ночи, ночи, когда отключили свет. Так доколе мы будем это терпеть? ДОКОЛЕ?! Люди переставали говорить и клали телефонные трубки. Кто-то мягко, нежно, кто-то с грохотом, все в зависимости от темперамента. Голоса обрывались один за другим. Кто-то в ярости сметал телефон с ночного столика, кто-то выдергивал шнур из розетки. Клали трубки, а потом выходили на улицу. Из старых домов Нижнего города, из панельных Верхнего, из убогих халуп дачников, из темных баров и крохотных забегаловок. Горожане выходили из подъездов и шли вдоль улицы - узкие людские ручейки, что как и положено ручьям когда ни будь сольются вместе и станут ручьем побольше. Так и случилось, люди все прибывали и прибывали - маленькими группами и по одному, потом целыми подъездами, вежливо здороваясь с соседями и спрашивая: "вы то же идете" и удовлетворенно кивали, получив утвердительный ответ. К четверти первого на улицах возникла толпа со своими законами, и охваченная единым мнением. А народ все шел и шел из темноты дворов - совсем разный. Были тут и вездесущие пенсионерки со сморщенными желчными лицами, и их затюканные мужья с палочками и в древних пиджаках. Были здесь пахнущие перегаром бывшие рабочие закрывшегося завода, а также пахнущие спиртным и несущие в карманах кастеты дети бывших рабочих с завода. Были здесь их несовершеннолетние сестры с шальным огнем в глазах и совсем маленькие младшие братья туповато озирающие столпотворения. А рядом шагали служащие крупных фирм в дорогих куртках и уже порядком полинявшие бывшие работники "Паритета". И мрачные охранники в камуфляжи, и безработные пожарники в фирменных комбинезонах, и бледные отрешенные юнцы - паста Просвещенного Ангелайи, и глыбастая дружина Босха, повылазившая из дорогих автомобилей. Совсем немного времени спустя по Центральной улице города уже текла полноводная людская река, над которой как воронье витали мрачные ее намерения. Тут и там вспыхивали ручные фонари, болтались керосинки, катящиеся по тротуарам машины подсвечивали фарами. А потом кто-то из Нижнего города достал головню из костра и в рядах людей вспыхнул факел. А затем еще один и еще, их обливали бензином, обматывали тряпками деревянное древко. Факела чадили но хорошо освещали путь. Глаза идущих были стеклянисты, а в глубине их затаилось мутное возбуждение. Неслышимый клич "доколе" витал над ними словно черный ворон. А люди все выходили и выходили, потому что знали - так больше нельзя, потому что скатываемся непонятно куда, и непонятно что ждет впереди. Все знали куда идти, никто не сворачивал и не терялся. Сплоченной массой толпа прошагала по улицам и скоро головные ее отряды вылились на Арену центральную городскую площадь. То был бунт. Последний бунт в этом городе, самый пожалуй сильный их всех предыдущих - водяных, хлебных и газовых. И как и все предыдущие он окончился пшиком. Глухой ропот витал над толпой, когда она разветвляясь на мелкие составляющие, ведомые, выделившимися по всем законам людского столпотворения самозванными лидерами, направилась одновременно к зданию администрации, воздушных форм УВД, и угрюмому древнему зданию суда. Темные, массивные дома казались одинокими утесами посреди волнующегося людского моря. Основная масса людей застыла. Факела чадили в безоблачное небо, а часть ходоков между тем проникала во все три строения. Люди ждали известий. Самозваные парламентарии, подогреваемые криками из толпы, почти бегом проникли в здания суда и в милицию. У двери в администрацию города их ждал сюрприз - дверь была заперта. В толпе заорали, чтобы начали ее ломать и на подмогу выделили еще человек пятнадцать. Под общим натиском хлипкие створки открылись, а одна снялась с петель и гулко ухнуло в вестибюль. С руганью, сразу человек двадцать ломанулось проем, а там разделившись по двое по трое, рассредоточились по этажам. А вот тут их ждал сюрприз номер два - всем сюрпризам сюрприз. Люди шагали по темным этажам и везде встречали одно и то же. Пустоту. Запустение. В администрации, или как ее по традиции звали, белом доме, никого не было. На полу широко распахнутых кабинетов белыми гигантскими снежинками валялись бумаги. Дверцы сейфов были широко растворены и напоминали улыбку идиота. На некоторых столах стояла чашки с остывшим черным кофе. Красные ковровые дорожки в коридорах обильно пятнали чьи то грязные следы. И никого. Ошарашенные ходоки, прочесав дом снизу до верху, возвращались назад, предоставляя народу вместо зарвавшихся властей, которые должны ответить за совершенное, и возможно быть вздернутыми на ближайшем фонарном столбе, лишь свои пустые руки. И парламентарии выходили на широкие мраморные ступеньки и видели через площадь крошечные фигурки своих собратьев, так же выходящих из суда и милиции. Толпа думала долго, но и до этого многоглавого организма наконец дошло очевидное - городская власть спаковала манатки и сбежала, бросив своих подопечных на произвол судьбы. Реакция была разная, на голову бежавших властей обрушивалось столько заковыристых проклятий, что если бы слова могли ранить, от отцов города остался бы да не скелет - один прах. Кто-то падал без сил на холодный асфальт и заливался слезами, кто-то матерился в голос, кто-то потрясенно молчал. Единодушно порешили, что беглецы и есть виновники всех отключений. Новость эта ничуть не обрадовала горожан. Некоторые из них, забравшись на фонарь, дабы возвыситься над людской массой призывали созвать новый городской совет, и учредить собственное правительство. Другие вопили, насчет того, что власти не могли далеко убежать и наверняка прячутся где-то в городе, что было уже совершеннейшим маразмом, потому что даже младшие браться сыновей работников заводы было понятно, что обладая личным автотранспортом, эти душегубы уже давно за чертой поселения, а то и за чертой области. Резкий женский голос вопил надрывно: "А милиция где?! Их к ответу призовем!!!" И тут обнаружилось, что рядовые стражи порядка тоже здесь в толпе, по большей части принимали участие в шествии, и знать не знают, куда подевалось все их начальство. Некоторым из них, правда, по инерции все-таки набили лицевую часть, но и эти потасовки быстро сошли на нет в виду явной бесполезности. Толпа постояла так, минут пятнадцать между пустыми темными зданиями, которые раньше были сердцем города, и стала потихоньку расходится. Один, другой, люди с целеустремленными внимательными лицами. Нет, они не собирались организовывать свое управление городом, да и искать никого не хотели. Эти собирались бежать. И чем быстрее, тем лучше. Еще десять минут и на месте грозной массы людей, объединенных ненавистью к властям теперь было несколько тысяч бегущих с корабля крыс. Больше никто не выкрикивал лозунгов, напротив, было очень тихо. Люди уходили с площади с разу направлялись к себе домой - паковать вещи. Еще через четверть часа на площади не осталось не единого человека. Одинокие факела дотлевали на асфальте обреченными костерками. Разрозненное людское скопище, с каждым мигом становящееся все более редким, поползло вниз по Центральной, временами испуская тоненькие ручейки людей, что сворачивали в свои дворы. Вот так бесславно и закончился последний городской бунт. Бунт электрический. Позади уходящей толпы темные личности, коеих всегда хватает при любых людских беспокойствах, споро начали бить витрины дорогих магазинов и взламывать двери закрытых по случаю темноты ларьков. Но это быстро прекратили опомнившиеся стражи порядка, решившие в отсутствии начальства продолжать нести свою службу. На перекрестке Центральной с малой Зеленовской у них случилась крупная перестрелка с грабителями, потрошившими элитный магазин кожи в ходе которой четверо бандитов были застрелены, а один получил три пули в спину и удрал, подвывая. Свидетели, заикаясь, рассказывают, что из-под кожанки у него торчали длинные черные уши, в окружении жесткой щетины. К трем ночи город ошеломленно замер. Ранее бывшего многолюдья не было и в помине. По абсолютно вымершим улицам шатались, растущими на глазах стаями, бродячие собаки, гавкались у помоек и наводили страх на тех, кто все-таки решился высунуть нос на улицу. Уже первые лучи утренней зари пали на новое столпотворение. Доверху груженые вещами, горожане бежали прочь. Везло тем, у кого были машины прогибающиеся до земли от нагруженного автомобили мигом заполонили Центральную улицу, образовав непроезжею жуткую пробку, в которой гудели, ревели двигателями и осыпали утренний воздух матами беглецы. Впередиидущим автолюбителям удалось вырваться на шоссе и они поспешно гнали прочь, благодаря судьбу за оказанное им доверие. После вчерашней мутной ночи, над людьми витала уже не тревога, а самый настоящий страх. К тому же оказалось, что все до единой городские бензоколонки лишены бензина, полностью перейдя на поставку газа. Удивленные их служащие (те, которые не бежали), только разводили руками, обозревая километровую очередь лишенных горючего механических коней. Понявшие, что покинуть на колесах родимый край не смогут, жильцы впали в отчаяние, и некоторые прямо так и бросали свои машины, и нагруженные тюками и многочисленной родней направляли стопы в сторону вокзала. Надо сказать, что и тем, кто заправленный пол завязку из старых запасов, пересек городскую черту, далеко уйти не удалось. Через три километра вниз по шоссе обнаружился грандиозный бревенчатый завал, из-за которого неизвестные личности временами открывали огонь и охотничьих ружей. Перед этой устрашающей баррикадой уже занималось игривым пламенем трое подбитых автомобилей. Так как с внешней стороны, прижимать бандитов никто не спешил, спешно вызвали оставшиеся силы городской милиции (которых оказалось ровно двадцать два, из них половина оказалась среди беглецов). Разразилась новая перестрелка, после которой прячущиеся за баррикадами решили, что жизнь их все же бесценна и поспешили покинуть свою крепость. Окинув взглядом завал, оставшиеся стражи авторитетно высказались в том смысле, что растащить его быстро не удастся и если мы все же хотим покинуть земли отцов, то ехать надо в обратную сторону. Пока разворачивали многоголовое автостадо, прошло часа два, и три десятка машин легко и сильно оказались побитыми. Вспотевшие, взмыленные и уставшие беглецы совсем не удивились, обнаружив точно такой же завал, через шесть километров. Оттуда никто не стрелял, но и авторы баррикад оказались анонимами. После этого самые отчаянные горожане кинули машины и, перейдя завал пошли дальше пешком, проклиная всех и вся. Те кто поспокойнее и помудрее разворачивали машины обратно в город, памятую о поездах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88