И, будто подтверждая его мысли, на парня оглянулась миловидная брюнетка в светлом костюме, с блестящей заколкой в волосах. Но парень даже не удостоил ее ответным взглядом, видно, не понравилось ему, что никто не подошел. Это сущий пустяк! Иной раз разведчик месяцами приходит на встречу с «гостем», а того все нет и нет. Ишь, и походка стала напряженной! Не стоило бы ему и журнал оставлять на скамье. Конечно, он не забыл его там, нарочно, со зла бросил. Надо будет сказать Изотову, чтобы еще как следует поднатаскал парня… Зеленый еще!
Расплатившись с официанткой, Бруно подошел к памятнику Юрию Долгорукому и долго смотрел на него. Могучий всадник в доспехах и шлеме покойно сидел на коне, рука его простерлась в сторону Моссовета, на гранитном постаменте надпись: «Основателю Москвы Юрию Долгорукому». С 1147 года стоит этот город.
Влившись в бесконечный поток прохожих, Бруно Бохов не спеша зашагал вверх по улице Горького. Огромные витрины магазинов слепили солнечным блеском глаза. Бруно отметил, что в Москве много книжных магазинов, а маленьких уютных кафе мало, вот почему у дверей каждого кафетерия или столовой выстраивались очереди. Многие тащили в руках связанные вместе коробки с покупками, тяжелые сумки, чемоданы. Много в Москве приезжих: сейчас время летних отпусков.
Сегодня Бруно впервые увидел своего единокровного брата Игоря Найденова. Увидеть-то увидел, а вот подойти не захотел. Не нужны разведчику лишние контакты, хотя он и был уверен, что за ним не шпионят, – в Москве тысячи иностранных туристов, за каждым не уследишь, – но лишний риск ни к чему. Кто знает, может быть, из Игоря и получится ценный агент?..
3
Заготовительная контора помещалась в деревянном двухэтажном доме, сохранившемся с довоенных лет. На первом этаже – всего-то три окна на улицу – размещался магазин «Дары природы», на втором – служебные помещения. Ивану Сергеевичу Грибову, как своему заместителю, директор Прыгунов выделил маленькую комнату с одним окном в конце коридора. Письменный стол с креслом, маленький стальной сейф, фанерный шкаф – вот и вся мебель. На оштукатуренных стенах висят плакаты, на них изображены грибы, которые принимаются у населения, есть плакат и с ядовитыми. Бледная поганка – самый страшный гриб в местных лесах. Стоит лишь лизнуть его шляпку – и можешь запросто копыта откинуть, как говорят здешние заготовители. Первое время плакат с бледной поганкой висел на стене как раз перед глазами, но вскоре Иван Сергеевич перевесил его в коридор. Нечего ему напоминать о смерти… Работа была необременительной, особенно в зимнее время. Первые грибы пойдут в апреле, когда сойдет снег. Это сморчки и строчки. Ими тоже можно отравиться, но если высушить, весь яд из них уходит. Заготконтора принимала лишь сушеные. Иван Сергеевич в девять утра являлся на службу. Директор приходил на полчаса позже. Всего в конторе работали двенадцать человек. Грибов только зимой считался заместителем директора, а в сезон работал на приемке от заготовителей обработанной продукции; склад помещался во дворе конторы. Принимал мешки с сухими грибами, бочки с солеными груздями, волнушками, рыжиками, клюкву, бруснику, сушеную малину. Вообще-то, при желании здесь можно неплохую деньгу зашибить. Бывший до него заместитель как раз на этом и погорел. Грибов же вел дела честно, и это сразу прибавило ему авторитета в глазах директора. Сдатчики по привычке норовили ему всунуть взятку, чтобы сдать высшим сортом залежалую продукцию, но он сурово ставил их на место. Денег у Ивана Сергеевича и так хватало. Иногда к нему заявлялся Изотов. Теперь не нужно было возиться с допотопными передатчиками, рациями, прогресс радиосвязи шагнул далеко вперед. В эфире в определенное время с помощью обычного радиоприемника можно было поймать в тексте заграничных радиопередач инструкцию, предназначенную непосредственно тебе.
А вот съемку военных и стратегических объектов нужно было производить по старинке – фотоаппаратом, правда, он был так хитроумно сделан, что не отличишь от обыкновенной пуговицы на пальто. Помнится, у Чибисова был фотоаппарат-портсигар. Расстреляли красноармейцы радиста Чибисова на пороге молокозавода за два часа до прихода немцев в Андреевку… Вот ведь как не повезло человеку! А он мечтал побывать в Берлине, Париже, Риме… Так и не узнал Бергер, кто тогда раскрыл Чибисова. Не сам же он засыпался? Умный, осторожный был разведчик! Выходит, Карнаков умнее. Уже и кости бывшего радиста сгнили, а он пока жив-здоров…
В 1942 году раскрыли чекисты и Кузьму Маслова. Ему повезло – даже в то военное время не расстреляли, а дали большой срок. Следы Маслова так и затерялись в сибирской тайге…
Что мог, Иван Сергеевич делал, но уже без прежнего энтузиазма, однако хозяева никакого неудовольствия не выражали. Как член общества «Знание», он бывал с лекциями о щедрых дарах леса на различных предприятиях города. Даже выступал у доменщиков Череповецкого металлургического завода – удалось собрать кое-какую информацию.
Череповец – это не затерянный в лесах поселок лесорубов Новины, а перспективный, большой город. Новые улицы и проспекты не привлекают Грибова, ему больше по душе старый Череповец, где узкие тихие улочки и переулки, застроенные деревянными домами. Несколько раз он заходил в Дом-музей Верещагина, Здесь старинная утварь, личные вещи художника. Небольшая бронзовая фигурка старика в лаптях с берестяным коробом на плечах вдруг вызвала в памяти его, Карнакова, дом в Твери. В просторном кабинете на письменном столе стояла точно такая же… Как-то раньше Иван Сергеевич не испытывал к баталисту Верещагину особенного почтения, но здесь, в Череповце, будто заново открыл его для себя. Приобрел в книжном магазине альбом с репродукциями его картин, да и в музей при случае наведывался. Посетителей здесь бывало мало, – видно, не очень-то помнили жители своего земляка-художника.
Хранительница музея уже кивала Грибову, как старому знакомому.
В конторе Грибов сидел до шести вечера, потом пешком шел по длинной улице на окраину, где недавно получил в новом девятиэтажном доме однокомнатную квартиру. Иван Сергеевич был очень рад, что у него теперь свои угол. Готовил на двухконфорочной газовой плите сам, завтракал и ужинал в одиночестве, обедал в столовой самообслуживания, что неподалеку от заготконторы В холодильнике для редких гостей всегда стояла бутылка «столичной», марочный коньяк для себя хранил в буфете. Мебель он приобрел современную: стенку под карельскую березу да складывающийся диван-кровать, ну еще журнальный столик и пару кресел. Гостей у него почти не бывало, разве после работы, зайдет директор выпить да закусить. Чего-чего, а разной закуски под водку у него хватает. И соленые грибы, и маринованные, есть даже отборные рыжики, размером с пятикопеечную монету. Прыгунов называет соленые рыжики «царским грибом», мол, сам император российский Николашка любил закусывать солеными рыжиками. А Иван Сергеевич вспоминал другие «рыжики», которые хранились в тайнике у Якова Супроновича. Так сын его Леонид называл золотые пятерки и десятки царского производства… Иногда с Прыгуновым ездят на охоту в Новины, там им известны заповедные места, так что нередко к столу есть жареная зайчатина или кабанина. Лосиное мясо Иван Сергеевич не уважает: слишком красное и отдает дичиной.
Об Александре Волоковой теперь редко вспоминал, – годы давали о себе знать, – но вот по весне как-то задержался с квартальным отчетом в конторе, пришла убирать с ведром и шваброй Маша Сидоркина. Раньше он и внимания на нее не обращал, поздоровается, встретив в коридоре, и пройдет себе мимо. Круглолицая, губастая, фигуры нет. Молодая женщина подоткнула повыше юбку и принялась мыть пол в его кабинете. Он уже думал, что женщины перестали его волновать, а тут вспыхнул, как молодой. У Сидоркиной был муж, работал грузчиком на мясокомбинате, вот и откормил свою телку. Муж крепко выпивал и, случалось, поколачивал ее – это он от кого-то слышал, как и то, что и Маша сама не прочь выпить и наставить мужу рога. Сказав молодой женщине, чтобы подождала его в конторе, Иван Сергеевич поспешно сходил в магазин, взял две бутылки портвейна, кулек конфет и вернулся к себе. По пути заглянул во все комнаты – ни души! Маша уже убрала его кабинет и теперь, намотав на швабру мокрую тряпку, водила ею по крашеному деревянному полу в коридоре.
– Нынче ведь праздник, – сказал Грибов, похлопав себя по карманам. – Отметим, Мария?
– День пограничника, что ли? – глянула она в его сторону голубоватыми, навыкате глазами.
Руки и ноги у нее толстые, живот и большая грудь оттопыривают короткий сатиновый халат. Лет тридцать ей, а может, и того нет.
Грибов насчет праздника сказал наугад: летом праздников много, почти каждую неделю в календаре красный листок. День пограничника ему совсем не хотелось праздновать…
– «Крепка броня-я, и танки-и наши быстры-ы…» – ни к селу ни к городу фальшиво пропел он.
Скрывая отвращение, пил из стакана портвейн, Марии старался побольше подливать. Охмелев, она со знанием дела взялась поносить своего мужа-пьяницу, обмолвилась, что он ни на что уже не способен – водочка-то дает себя знать! – выпуклые глаза ее оживились, толстое некрасивое лицо лоснилось. Он поцеловал ее в мокрые мягкие губы, она не оттолкнула, только потрепала за бороду и, смеясь, заметила:
– Ты гляди, я щекотки боюсь…
А потом, приводя себя в порядок у застекленного шкафа – он ей служил вместо зеркала, улыбаясь, сказала:
– Значит, отметили День пограничника… А ты, Ваня, ничего еще, лихой кавалерист!..
И ему приятна была эта грубоватая бабья похвала. С того раза они в месяц раз или два «отмечали» после работы в его кабинете свой праздник. Иван Сергеевич поставил бутылку завхозу, и тот вместо узкого потертого диванчика установил в кабинете вполне приличный диван, обитый кожзаменителем. В нижнее отделение книжного шкафа он спрятал шерстяное одеяло и пару простыней.
– Хозяйственный ты мужик, Ваня! – заметила Маша.
И без всякого стеснения попросила в долг двадцать пять рублей: мол, надо сыну купить школьную форму. Деньги он дал, а на душе остался неприятный осадок: выходит, все-таки вышел он в тираж, если даже за любовь некрасивой женщины приходится расплачиваться наличными.
* * *
Иван Сергеевич сидел в сквере напротив горвоенкомата и размышлял, идти ему туда или нет. В кармане у него лежала повестка. Зачем вызывают в военкомат? Он уже давно снят с учета. Странное приглашение… Будь бы что неладное с документами, скорее бы вызвали в милицию Впрочем, за документы он не беспокоился: пока был в оккупированной Твери, запасся на все случаи жизни наинадежнейшими бумагами. Лично беседовал с пленными красноармейцами, дотошно выспрашивал про их прошлую жизнь, записывал фамилии родственников, знакомых. Не надеясь на память, зашифровал свои «легенды» на отдельных листках.
На огромной липе с треснутым стволом попискивали птицы – похоже, что синицы. Что им делать жарким летом в городе? Обычно синицы прилетали к нему на балкон зимой. Мимо грохотали грузовики, попахивало заводской гарью. Это с Череповецкого металлургического. Новый завод, а территорию захватил, что тебе сам город! Туда идут груженые товарные составы, спешат грузовики с прицепами. Все-таки коммунисты быстро строят, тут уж ничего не скажешь!
На скамейку напротив присела молодая женщина, коляску с малышом поставила рядом и, даже не взглянув на него, уткнулась в толстую книжку. Много читают советские люди: в автобусах, когда едут на работу, в поездах, электричках и даже в очередях… И откуда у них такая тяга к книге? Помнится, до революции, да, пожалуй, и до самой войны, не было такого. Повальная грамотность? Или пробудилось у рядового гражданина любопытство к окружающему миру? Радио и телевидение талдычат о всеобщем среднем образовании. В институты конкурсы, молодые люди днем вкалывают, а вечерами идут в школы рабочей молодежи, техникумы, институты. Как с ума все посходили!
Ребенок завозился, запищал, мать, не отрываясь от книги, стала качать рессорную коляску. Два голубя толклись у самых ног женщины. Сизарь, распушив перья на шее и бубня, круто наскакивал на подружку. Вот еще новое: нашествие голубей в города. Пабло Пикассо нарисовал аляповатого голубя мира, и люди полюбили эту птицу. А что в ней красивого? Глупая, грязная, вся в паразитах, теперь путается под ногами. А мира на земле не было и не будет. Так уж устроен человек, что без драки жить не может. Пишут, что вторая мировая война унесла пятьдесят миллионов человеческих жизней, а сколько унесет третья? Не будь этой чертовой атомной бомбы, уже давно гремели бы на полях сражений орудия, ползали танки, солдаты ходили бы в атаку. Да и народам дали большую волю, посмотришь телевизор – везде проходят демонстрации в защиту мира. У Гитлера были митинги в защиту войны, смешно представить себе в те годы на берлинских улицах демонстрацию сторонников мира!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Расплатившись с официанткой, Бруно подошел к памятнику Юрию Долгорукому и долго смотрел на него. Могучий всадник в доспехах и шлеме покойно сидел на коне, рука его простерлась в сторону Моссовета, на гранитном постаменте надпись: «Основателю Москвы Юрию Долгорукому». С 1147 года стоит этот город.
Влившись в бесконечный поток прохожих, Бруно Бохов не спеша зашагал вверх по улице Горького. Огромные витрины магазинов слепили солнечным блеском глаза. Бруно отметил, что в Москве много книжных магазинов, а маленьких уютных кафе мало, вот почему у дверей каждого кафетерия или столовой выстраивались очереди. Многие тащили в руках связанные вместе коробки с покупками, тяжелые сумки, чемоданы. Много в Москве приезжих: сейчас время летних отпусков.
Сегодня Бруно впервые увидел своего единокровного брата Игоря Найденова. Увидеть-то увидел, а вот подойти не захотел. Не нужны разведчику лишние контакты, хотя он и был уверен, что за ним не шпионят, – в Москве тысячи иностранных туристов, за каждым не уследишь, – но лишний риск ни к чему. Кто знает, может быть, из Игоря и получится ценный агент?..
3
Заготовительная контора помещалась в деревянном двухэтажном доме, сохранившемся с довоенных лет. На первом этаже – всего-то три окна на улицу – размещался магазин «Дары природы», на втором – служебные помещения. Ивану Сергеевичу Грибову, как своему заместителю, директор Прыгунов выделил маленькую комнату с одним окном в конце коридора. Письменный стол с креслом, маленький стальной сейф, фанерный шкаф – вот и вся мебель. На оштукатуренных стенах висят плакаты, на них изображены грибы, которые принимаются у населения, есть плакат и с ядовитыми. Бледная поганка – самый страшный гриб в местных лесах. Стоит лишь лизнуть его шляпку – и можешь запросто копыта откинуть, как говорят здешние заготовители. Первое время плакат с бледной поганкой висел на стене как раз перед глазами, но вскоре Иван Сергеевич перевесил его в коридор. Нечего ему напоминать о смерти… Работа была необременительной, особенно в зимнее время. Первые грибы пойдут в апреле, когда сойдет снег. Это сморчки и строчки. Ими тоже можно отравиться, но если высушить, весь яд из них уходит. Заготконтора принимала лишь сушеные. Иван Сергеевич в девять утра являлся на службу. Директор приходил на полчаса позже. Всего в конторе работали двенадцать человек. Грибов только зимой считался заместителем директора, а в сезон работал на приемке от заготовителей обработанной продукции; склад помещался во дворе конторы. Принимал мешки с сухими грибами, бочки с солеными груздями, волнушками, рыжиками, клюкву, бруснику, сушеную малину. Вообще-то, при желании здесь можно неплохую деньгу зашибить. Бывший до него заместитель как раз на этом и погорел. Грибов же вел дела честно, и это сразу прибавило ему авторитета в глазах директора. Сдатчики по привычке норовили ему всунуть взятку, чтобы сдать высшим сортом залежалую продукцию, но он сурово ставил их на место. Денег у Ивана Сергеевича и так хватало. Иногда к нему заявлялся Изотов. Теперь не нужно было возиться с допотопными передатчиками, рациями, прогресс радиосвязи шагнул далеко вперед. В эфире в определенное время с помощью обычного радиоприемника можно было поймать в тексте заграничных радиопередач инструкцию, предназначенную непосредственно тебе.
А вот съемку военных и стратегических объектов нужно было производить по старинке – фотоаппаратом, правда, он был так хитроумно сделан, что не отличишь от обыкновенной пуговицы на пальто. Помнится, у Чибисова был фотоаппарат-портсигар. Расстреляли красноармейцы радиста Чибисова на пороге молокозавода за два часа до прихода немцев в Андреевку… Вот ведь как не повезло человеку! А он мечтал побывать в Берлине, Париже, Риме… Так и не узнал Бергер, кто тогда раскрыл Чибисова. Не сам же он засыпался? Умный, осторожный был разведчик! Выходит, Карнаков умнее. Уже и кости бывшего радиста сгнили, а он пока жив-здоров…
В 1942 году раскрыли чекисты и Кузьму Маслова. Ему повезло – даже в то военное время не расстреляли, а дали большой срок. Следы Маслова так и затерялись в сибирской тайге…
Что мог, Иван Сергеевич делал, но уже без прежнего энтузиазма, однако хозяева никакого неудовольствия не выражали. Как член общества «Знание», он бывал с лекциями о щедрых дарах леса на различных предприятиях города. Даже выступал у доменщиков Череповецкого металлургического завода – удалось собрать кое-какую информацию.
Череповец – это не затерянный в лесах поселок лесорубов Новины, а перспективный, большой город. Новые улицы и проспекты не привлекают Грибова, ему больше по душе старый Череповец, где узкие тихие улочки и переулки, застроенные деревянными домами. Несколько раз он заходил в Дом-музей Верещагина, Здесь старинная утварь, личные вещи художника. Небольшая бронзовая фигурка старика в лаптях с берестяным коробом на плечах вдруг вызвала в памяти его, Карнакова, дом в Твери. В просторном кабинете на письменном столе стояла точно такая же… Как-то раньше Иван Сергеевич не испытывал к баталисту Верещагину особенного почтения, но здесь, в Череповце, будто заново открыл его для себя. Приобрел в книжном магазине альбом с репродукциями его картин, да и в музей при случае наведывался. Посетителей здесь бывало мало, – видно, не очень-то помнили жители своего земляка-художника.
Хранительница музея уже кивала Грибову, как старому знакомому.
В конторе Грибов сидел до шести вечера, потом пешком шел по длинной улице на окраину, где недавно получил в новом девятиэтажном доме однокомнатную квартиру. Иван Сергеевич был очень рад, что у него теперь свои угол. Готовил на двухконфорочной газовой плите сам, завтракал и ужинал в одиночестве, обедал в столовой самообслуживания, что неподалеку от заготконторы В холодильнике для редких гостей всегда стояла бутылка «столичной», марочный коньяк для себя хранил в буфете. Мебель он приобрел современную: стенку под карельскую березу да складывающийся диван-кровать, ну еще журнальный столик и пару кресел. Гостей у него почти не бывало, разве после работы, зайдет директор выпить да закусить. Чего-чего, а разной закуски под водку у него хватает. И соленые грибы, и маринованные, есть даже отборные рыжики, размером с пятикопеечную монету. Прыгунов называет соленые рыжики «царским грибом», мол, сам император российский Николашка любил закусывать солеными рыжиками. А Иван Сергеевич вспоминал другие «рыжики», которые хранились в тайнике у Якова Супроновича. Так сын его Леонид называл золотые пятерки и десятки царского производства… Иногда с Прыгуновым ездят на охоту в Новины, там им известны заповедные места, так что нередко к столу есть жареная зайчатина или кабанина. Лосиное мясо Иван Сергеевич не уважает: слишком красное и отдает дичиной.
Об Александре Волоковой теперь редко вспоминал, – годы давали о себе знать, – но вот по весне как-то задержался с квартальным отчетом в конторе, пришла убирать с ведром и шваброй Маша Сидоркина. Раньше он и внимания на нее не обращал, поздоровается, встретив в коридоре, и пройдет себе мимо. Круглолицая, губастая, фигуры нет. Молодая женщина подоткнула повыше юбку и принялась мыть пол в его кабинете. Он уже думал, что женщины перестали его волновать, а тут вспыхнул, как молодой. У Сидоркиной был муж, работал грузчиком на мясокомбинате, вот и откормил свою телку. Муж крепко выпивал и, случалось, поколачивал ее – это он от кого-то слышал, как и то, что и Маша сама не прочь выпить и наставить мужу рога. Сказав молодой женщине, чтобы подождала его в конторе, Иван Сергеевич поспешно сходил в магазин, взял две бутылки портвейна, кулек конфет и вернулся к себе. По пути заглянул во все комнаты – ни души! Маша уже убрала его кабинет и теперь, намотав на швабру мокрую тряпку, водила ею по крашеному деревянному полу в коридоре.
– Нынче ведь праздник, – сказал Грибов, похлопав себя по карманам. – Отметим, Мария?
– День пограничника, что ли? – глянула она в его сторону голубоватыми, навыкате глазами.
Руки и ноги у нее толстые, живот и большая грудь оттопыривают короткий сатиновый халат. Лет тридцать ей, а может, и того нет.
Грибов насчет праздника сказал наугад: летом праздников много, почти каждую неделю в календаре красный листок. День пограничника ему совсем не хотелось праздновать…
– «Крепка броня-я, и танки-и наши быстры-ы…» – ни к селу ни к городу фальшиво пропел он.
Скрывая отвращение, пил из стакана портвейн, Марии старался побольше подливать. Охмелев, она со знанием дела взялась поносить своего мужа-пьяницу, обмолвилась, что он ни на что уже не способен – водочка-то дает себя знать! – выпуклые глаза ее оживились, толстое некрасивое лицо лоснилось. Он поцеловал ее в мокрые мягкие губы, она не оттолкнула, только потрепала за бороду и, смеясь, заметила:
– Ты гляди, я щекотки боюсь…
А потом, приводя себя в порядок у застекленного шкафа – он ей служил вместо зеркала, улыбаясь, сказала:
– Значит, отметили День пограничника… А ты, Ваня, ничего еще, лихой кавалерист!..
И ему приятна была эта грубоватая бабья похвала. С того раза они в месяц раз или два «отмечали» после работы в его кабинете свой праздник. Иван Сергеевич поставил бутылку завхозу, и тот вместо узкого потертого диванчика установил в кабинете вполне приличный диван, обитый кожзаменителем. В нижнее отделение книжного шкафа он спрятал шерстяное одеяло и пару простыней.
– Хозяйственный ты мужик, Ваня! – заметила Маша.
И без всякого стеснения попросила в долг двадцать пять рублей: мол, надо сыну купить школьную форму. Деньги он дал, а на душе остался неприятный осадок: выходит, все-таки вышел он в тираж, если даже за любовь некрасивой женщины приходится расплачиваться наличными.
* * *
Иван Сергеевич сидел в сквере напротив горвоенкомата и размышлял, идти ему туда или нет. В кармане у него лежала повестка. Зачем вызывают в военкомат? Он уже давно снят с учета. Странное приглашение… Будь бы что неладное с документами, скорее бы вызвали в милицию Впрочем, за документы он не беспокоился: пока был в оккупированной Твери, запасся на все случаи жизни наинадежнейшими бумагами. Лично беседовал с пленными красноармейцами, дотошно выспрашивал про их прошлую жизнь, записывал фамилии родственников, знакомых. Не надеясь на память, зашифровал свои «легенды» на отдельных листках.
На огромной липе с треснутым стволом попискивали птицы – похоже, что синицы. Что им делать жарким летом в городе? Обычно синицы прилетали к нему на балкон зимой. Мимо грохотали грузовики, попахивало заводской гарью. Это с Череповецкого металлургического. Новый завод, а территорию захватил, что тебе сам город! Туда идут груженые товарные составы, спешат грузовики с прицепами. Все-таки коммунисты быстро строят, тут уж ничего не скажешь!
На скамейку напротив присела молодая женщина, коляску с малышом поставила рядом и, даже не взглянув на него, уткнулась в толстую книжку. Много читают советские люди: в автобусах, когда едут на работу, в поездах, электричках и даже в очередях… И откуда у них такая тяга к книге? Помнится, до революции, да, пожалуй, и до самой войны, не было такого. Повальная грамотность? Или пробудилось у рядового гражданина любопытство к окружающему миру? Радио и телевидение талдычат о всеобщем среднем образовании. В институты конкурсы, молодые люди днем вкалывают, а вечерами идут в школы рабочей молодежи, техникумы, институты. Как с ума все посходили!
Ребенок завозился, запищал, мать, не отрываясь от книги, стала качать рессорную коляску. Два голубя толклись у самых ног женщины. Сизарь, распушив перья на шее и бубня, круто наскакивал на подружку. Вот еще новое: нашествие голубей в города. Пабло Пикассо нарисовал аляповатого голубя мира, и люди полюбили эту птицу. А что в ней красивого? Глупая, грязная, вся в паразитах, теперь путается под ногами. А мира на земле не было и не будет. Так уж устроен человек, что без драки жить не может. Пишут, что вторая мировая война унесла пятьдесят миллионов человеческих жизней, а сколько унесет третья? Не будь этой чертовой атомной бомбы, уже давно гремели бы на полях сражений орудия, ползали танки, солдаты ходили бы в атаку. Да и народам дали большую волю, посмотришь телевизор – везде проходят демонстрации в защиту мира. У Гитлера были митинги в защиту войны, смешно представить себе в те годы на берлинских улицах демонстрацию сторонников мира!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100