Но и не хмурился. Вместо того в его глазах под капюшоном промелькнула надежда, и он, не мигая, уставился на своего противника:
— Я могу уничтожить вас прямо на месте. — сказал он. — Здесь я имею такую власть, что мог бы мгновенно объять вас огнем и развеять ваш прах по этой печальной почве.
— Без сомнения, — согласился Таллентайр. — Но это еще не доказательство вашей правоты. И вы стоите перед лицом неведомого будущего, как и все мы, и нуждаетесь не только во власти, но и в доказательствах, поддерживающих вашу правоту, и пока у вас не будет этих доказательств, вы не сможете узнать, чего вам будет стоить применение этой власти.
В его надменности было нечто, заставляющее задержать дыхание, но в ту самую минуту, когда Лидиард действительно почти перестал дышать от восхищения, Таллентайр сильно вздрогнул, от удара, и схватился за правую руку, разглядывая свою ладонь, которую пронзил дротик длиной в фут. По дротику медленно хлынула кровь, и Таллентайр не сдержал гримасы боли, которая исказила его лицо.
— Тогда дайте мне крест. — прошипел баронет. — Сделайте кресты для всех нас или разожгите костры, чтобы нас сжечь. Потратьте себя на создание этого Ада в миниатюре, если это и есть все, что способен создать ваш слабенький умишко. Никто не сможет спасти вас от Дьявола, если это то, чего вы алчете. Никто не сможет освободить вас от ненависти и злобной ярости, если вы не будете следить за собой, но говорю вам теперь: те, для кого сам мир — всего лишь сон, не могут спать вообще! Я послан сюда вовсе не для того, чтобы разыгрывать страдающего дурня, но удовлетворить на вашу потребность. Ту потребность, которая остается, несмотря на все то, что этот жестокий и искалеченный человек проделал, преобразовывая ее. У меня имеется ответ, если только вы сможете выслушать и вынести его.
Лицо Харкендера с его пустыми глазницами стало выражением абсолютного гнева.
— Лжец! — закричал он. — Вы слепы, и не в состоянии видеть. Вы никогда еще не проникали за вуаль видимости, но я прошел путь боли, и я видел. Вы всего лишь человек, а я больше, чем человек, и не может быть другого ответа, отличного от того, который я нашел! — Да, вы видели. — согласился Таллентайр, — Но вы стояли один, и то, что вы прочли начертанным на стенах вечности есть отражение ваших лихорадочных снов. Вы стояли один, лишенный друзей, совета и поддержки. Н даже в этом вашем личном Аду, есть и другие, которые стоят вместе со мной, и они засвидетельствуют, что мое видение не только мое, и это и есть истина, и ее могут разделить все.
— Тысяча слепых все равно не способны видеть, — упрямо сказал Харкендер с усмешкой. — И настолько ли вы убеждены, что Лидиард видит точно так же как и вы? Так ли вы уверены, что он все еще ваш ученик, теперь, когда Сфинкс подкинул ему загадки Творения в их истинном свете?
Лидиард чувствовал лихорадочное биение сердца призрака Корделии, он знал, она закусила губу, чтобы удержаться и не заплакать от горя при виде трудного положения своего отца.
Но Таллентайр уже снова выпрямился. Дротик исчез, и рука его опять была невредима. Значит, здесь и он может творить чудеса.
— Мне не нужно его спрашивать. — сказал баронет. — Я его знаю, его ум, его сердце, его мужество. Если он не видит так, как я, значит, то, что вижу я, не самое верное.
По воздуху пролетел второй дротик, на этот раз нацеленный в сердце Таллентайра. Он ударил тяжело и с силой, и Таллентайр наклонил голову, глядя на дротик, но удержался на ногах. Лидиард услышал, как смеется Мандорла, но не понял, над кем из них.
— Я же не отрицаю, что вы можете меня ранить. — прошептал баронет, но его слова прозвучали явственно для тех, кто мог его слышать. — Я отрицаю только то, что это может иметь какое-то значение. Если вы снизойдете до того, чтобы разделить мой сон и отвлечетесь от своего, я вам покажу, какую печальную и глупую фантазию вам продали. И хотя не могу обещать снять тот ядовитый гнев, который вас мучает, я его вылечу, насколько сумею.
Лидиарлд в глубине души был уверен, что Харкендер откажется, если это был только Харкендер и больше никто другой, но он был также убежден, что баронет не стал бы предлагать так много, если бы был всего лишь Таллентайром, и никем другим.
— Что он собирается сделать? — очень слабым голосом спросила Корделия.
На кончике языка у Лидиарлда уже вертелись слова о том, что он не знает этого. Но уже через мгновение он понял, что знает, и еще каким-то непонятным образом он помог понять это и Сфинксу. Пока он так отчаянно боролся над загадкой собственного спасения, то создание, которое избрало его, с таким же рвением сражалось за то, чтобы разгадать ту загадку, которую задал… и оба достигли понимания между собой. Лидиард уже видел, почему Сфинкс избрал сэра Эдварда своим представителем и почему он, Лидиард, тоже должен окончательно поверить всему тому, чему научил его баронет.
— Он намерен показать этому демону-самозванцу, что на самом деле лежит на поверхности земли. — прошептал Лидиард. — Он собирается показать нам все, к чему мы шли слишком медленно, и то, что наш слабый ум не в силах был постичь, а именно: насколько иным стал наш мир по сравнению с тем, каким он был прежде!
И, стараясь, чтобы услышали все, он произнес погромче:
— Вы должны смотреть на то, что этот человек собирается вам показать, и вам станет понятно, как важно для вас это знать.
— Они слепы. — завывал Харкендер, поднимая к лицу когтистые руки, как будто мог стереть тьму со своих пустых зрачков. — Они слепы, и их всего двое. Я один, но я могу видеть! — Нас не двое. — смело сказала Корделия Таллентайр. — Нас трое, и хотя мы повидали пропасть вашего угрюмого Ада, у нас все-таки есть в запасе сон получше, и он, к тому же, наш собственный! — Нас не так уж мало, нас не трое, — протестовал Пелорус, человек-волк. — По-настоящему-то нас четверо, причем один из нас прожил десять тысяч лет. Слушай же этого человека, а не то, хотя ты и возрожденный Дьявол, ты станешь сожалеющим дураком и из-за этого проклятым!
Джейкоб Харкендер вцепился в собственную физиономию и начал раздирать ее когтями. Осталось только одно существо, к которому он мог обратиться за помощью, и это была Мандорла Сулье, но Мандорла теперь смеялась еще громче, с неудержимым восторгом., без всякого расчета. А паутину, державшую всех в плену, разрывал буйный ветер.
* * *
Подземный Мир рассеялся с согласия своего Творца, и все увидели, что теперь они стоят на крашеном полу чердака Джейкоба Харкендера в Уиттентоне, а чердак весь объят жадным пламенем. В течение нескольких коротких мгновений они были окружены разноцветными лучами, этот свет струился через орнаментальный купол, и купол этот сиял наверху вместо неба и предназначался для того, чтобы заменить небесную радугу, но вскоре его затмил жгучий дым, который поглотил всех присутствующих и унес их прочь.
Когда дым исчез, то же случилось и с землей, только ночное небо и бледный свет рассеянных звезд предстал их взгляду.
— Видел я небо прежде, — презрительно буркнул Джейкоб Харкендер. — В то время как поверхность земли настолько изменилась из-за трудов человека, небо-то осталось тем же самым.
— Вы спрятали небо за его изображением, — возразил Таллентайр, обращаясь не только к Пауку, но ко всем присутствующим. — Вы сказали себе, небо не меняется, а звезды вечны, но это совсем не правда, ведь все, сотворенное рукой человека на поверхности земли — ничто по сравнению с тем, что человеческий глаз увидел в самых далеких пространствах бесконечности. Нам постоянно твердили, что комфорт нас ослепляет, из-за него мы не видим мир таким, каким могли создать его Творцы. Но теперь я утверждаю, утешение и комфорт созданных творцами снов рождает слепоту и величайшая слепота — это та, которая способна видеть исключительно с помощью глаз веры и фантазии. Это угрюмый мир гнева, страха и кошмаров, на самом деле он слеп, а я могу вам показать более величественный мир, если только вы согласитесь посмотреть.
И они увидели звезды.
Они увидели, что бледность и тусклое свечение звезд только кажущиеся, на самом деле звезды — это солнца, намного больше земли, огромные сферические сияния, проливающие дар своей энергии на крошечные мирки, подобные земле.
Они увидели, что звездное небо — только видимость, так как на каждую звезду, которую можно разглядеть простым глазом, приходятся еще тысячи звезд, видимые только в телескоп. И открывались еще тысячи тысяч, незаметные даже при увеличении, скрытые газовыми дымками, которые окутывают землю, и темными тучами, лежащими между самими звездами.
Они увидели, что похожесть звезд — это только внешний обман, а на самом деле среди них оказалось намного больше разновидностей, чем можно вообразить, по цвету, размеру и фактуре. И они увидели, что бледные туманности на самом деле — громадные облака, состоящие из звезд, которые наполняли обширные темные пространства за другими тучами звезд. И среди этой бесконечности было место Солнца, и оно давало свет крошечной одинокой Земле.
Лидиард всегда знал то, что было известно об этом Таллентайру, но теперь он впервые понял, какие сны видел Таллентайр своим холодным внутренним оком, которое было слепо к яркости снов.
Он видел звезды и расстояния между ними, и расстояния между островами-вселенными, изобилующими звездами, и громадные темные туманности, и сверкающие места зарождения новых звезд.
Лидиард видел макрокосм впервые, и он понял, сколько честолюбивого стремления содержалось в полном надежд гимне «как наверху, так и внизу»
Он видел человека, создавшего все эти звезды, человека, который был вселенной, обладавшего звездами-глазами и крыльями, состоящими из звезд, и семя, стремящееся прорасти вместе со звездным светом и жизненной энергией. Он видел человека, чьи слезы были звездами, и кровь состояла из звезд, и он понял, насколько широко мог простираться этот человек на самом деле. Он понял, что за невыносимая клетка вечной тьмы окружала каждую из звезд, которые были его атомами, а каждая из островов-вселенных была клеткой его тела.
И Лидиард увидел, как ему уже приходилось видеть прежде, ту парадоксальную границу, которая была краем бесконечности и телом Главного Бога, Всеобщего Создателя.
Он увидел, что человек, который был вселенной, был преображенным образом той модели, которая была Богом.
Он увидел Бога, который был Окончательным Творцом, и бессилен был протянуть руку и вмешаться в собственное Творение, как человек не мог бы достать камеры собственного сердца. Того Бога, который имел лицо, и на нем не видно было ни слез, ни улыбки, но Он повернул к своему Созданию глаза, абсолютно и безнадежно слепые.
И все это видел не только Лидиард. Это видели они все, и, чего бы они ни искали там, но это не было просто сном.
Они видели в этом звездном Раю второе древо, и плодов от этого древа не отведали ни Адам, ни Ева, и оно было истинным Древом Познания и истинным Древом Жизни.
Они видели: там, где поверхности целых миллиардов миров затоплены светом, многие миры походили на Землю, а многие — нет, и среди атомов этих миров шевелились молекулы жизни, молекулы, обратившие этот свет к цели строительства и переустройства. Эти молекулы делали попытки и ошибались, и еще миллиарды раз пытались — и снова ошибались, пока им не удавалось создать крошечные предметы, вроде стержней, глобусов, червей, и более крупные предметы спиралевидной формы, и что-то еще и еще крупнее. И они увидели, что попытки и ошибки повторялись вновь и вновь. Клетки, которые были атомами жизни, пытались измениться — и ошибались, делали новые попытки, а потом все-таки менялись — и опять менялись, и там, где первоначально был только один вид жизни, их становилось множество, и там, куда падал свет жизни, вырастал Рай в микрокосме.
Они видели, как иные из этих Адов порождали Адама и Еву во многих разных обличьях, а другие не порождали их, но все они пробовали и ошибались, и повторяли свои попытки, и снова ошибались, но не останавливались.
Лидиард всегда знал то, что было известно об этом Таллентайру, но теперь он впервые понял, какие сны видел Таллентайр глазами своей холодной и болезненной души. Он начинал осознавать, что на самом деле значили ритм и музыка жизни и творения для этой обостренной и скептической души.
Он видел шествие эволюции, воплощенное в крошечных, точно булавочные острия, клочках материи, которые в вихре вращались вокруг великолепных звезд, а те плыли в своих клетках обширной и пустой тьмы.
Он видел легионы существ с холодными душами, во всех мириадах их внешних проявлений, все они боролись за то, чтобы строить усилиями своих рук и разумов, без помощи магического мира Зрения и Творения, которые вели бы их.
Он видел быстротечность и постоянство того, что они создавали. Видел, как их труд разрушался временем, но все же его поддерживали надежда, тяга к воспроизведению и усовершенствованию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Я могу уничтожить вас прямо на месте. — сказал он. — Здесь я имею такую власть, что мог бы мгновенно объять вас огнем и развеять ваш прах по этой печальной почве.
— Без сомнения, — согласился Таллентайр. — Но это еще не доказательство вашей правоты. И вы стоите перед лицом неведомого будущего, как и все мы, и нуждаетесь не только во власти, но и в доказательствах, поддерживающих вашу правоту, и пока у вас не будет этих доказательств, вы не сможете узнать, чего вам будет стоить применение этой власти.
В его надменности было нечто, заставляющее задержать дыхание, но в ту самую минуту, когда Лидиард действительно почти перестал дышать от восхищения, Таллентайр сильно вздрогнул, от удара, и схватился за правую руку, разглядывая свою ладонь, которую пронзил дротик длиной в фут. По дротику медленно хлынула кровь, и Таллентайр не сдержал гримасы боли, которая исказила его лицо.
— Тогда дайте мне крест. — прошипел баронет. — Сделайте кресты для всех нас или разожгите костры, чтобы нас сжечь. Потратьте себя на создание этого Ада в миниатюре, если это и есть все, что способен создать ваш слабенький умишко. Никто не сможет спасти вас от Дьявола, если это то, чего вы алчете. Никто не сможет освободить вас от ненависти и злобной ярости, если вы не будете следить за собой, но говорю вам теперь: те, для кого сам мир — всего лишь сон, не могут спать вообще! Я послан сюда вовсе не для того, чтобы разыгрывать страдающего дурня, но удовлетворить на вашу потребность. Ту потребность, которая остается, несмотря на все то, что этот жестокий и искалеченный человек проделал, преобразовывая ее. У меня имеется ответ, если только вы сможете выслушать и вынести его.
Лицо Харкендера с его пустыми глазницами стало выражением абсолютного гнева.
— Лжец! — закричал он. — Вы слепы, и не в состоянии видеть. Вы никогда еще не проникали за вуаль видимости, но я прошел путь боли, и я видел. Вы всего лишь человек, а я больше, чем человек, и не может быть другого ответа, отличного от того, который я нашел! — Да, вы видели. — согласился Таллентайр, — Но вы стояли один, и то, что вы прочли начертанным на стенах вечности есть отражение ваших лихорадочных снов. Вы стояли один, лишенный друзей, совета и поддержки. Н даже в этом вашем личном Аду, есть и другие, которые стоят вместе со мной, и они засвидетельствуют, что мое видение не только мое, и это и есть истина, и ее могут разделить все.
— Тысяча слепых все равно не способны видеть, — упрямо сказал Харкендер с усмешкой. — И настолько ли вы убеждены, что Лидиард видит точно так же как и вы? Так ли вы уверены, что он все еще ваш ученик, теперь, когда Сфинкс подкинул ему загадки Творения в их истинном свете?
Лидиард чувствовал лихорадочное биение сердца призрака Корделии, он знал, она закусила губу, чтобы удержаться и не заплакать от горя при виде трудного положения своего отца.
Но Таллентайр уже снова выпрямился. Дротик исчез, и рука его опять была невредима. Значит, здесь и он может творить чудеса.
— Мне не нужно его спрашивать. — сказал баронет. — Я его знаю, его ум, его сердце, его мужество. Если он не видит так, как я, значит, то, что вижу я, не самое верное.
По воздуху пролетел второй дротик, на этот раз нацеленный в сердце Таллентайра. Он ударил тяжело и с силой, и Таллентайр наклонил голову, глядя на дротик, но удержался на ногах. Лидиард услышал, как смеется Мандорла, но не понял, над кем из них.
— Я же не отрицаю, что вы можете меня ранить. — прошептал баронет, но его слова прозвучали явственно для тех, кто мог его слышать. — Я отрицаю только то, что это может иметь какое-то значение. Если вы снизойдете до того, чтобы разделить мой сон и отвлечетесь от своего, я вам покажу, какую печальную и глупую фантазию вам продали. И хотя не могу обещать снять тот ядовитый гнев, который вас мучает, я его вылечу, насколько сумею.
Лидиарлд в глубине души был уверен, что Харкендер откажется, если это был только Харкендер и больше никто другой, но он был также убежден, что баронет не стал бы предлагать так много, если бы был всего лишь Таллентайром, и никем другим.
— Что он собирается сделать? — очень слабым голосом спросила Корделия.
На кончике языка у Лидиарлда уже вертелись слова о том, что он не знает этого. Но уже через мгновение он понял, что знает, и еще каким-то непонятным образом он помог понять это и Сфинксу. Пока он так отчаянно боролся над загадкой собственного спасения, то создание, которое избрало его, с таким же рвением сражалось за то, чтобы разгадать ту загадку, которую задал… и оба достигли понимания между собой. Лидиард уже видел, почему Сфинкс избрал сэра Эдварда своим представителем и почему он, Лидиард, тоже должен окончательно поверить всему тому, чему научил его баронет.
— Он намерен показать этому демону-самозванцу, что на самом деле лежит на поверхности земли. — прошептал Лидиард. — Он собирается показать нам все, к чему мы шли слишком медленно, и то, что наш слабый ум не в силах был постичь, а именно: насколько иным стал наш мир по сравнению с тем, каким он был прежде!
И, стараясь, чтобы услышали все, он произнес погромче:
— Вы должны смотреть на то, что этот человек собирается вам показать, и вам станет понятно, как важно для вас это знать.
— Они слепы. — завывал Харкендер, поднимая к лицу когтистые руки, как будто мог стереть тьму со своих пустых зрачков. — Они слепы, и их всего двое. Я один, но я могу видеть! — Нас не двое. — смело сказала Корделия Таллентайр. — Нас трое, и хотя мы повидали пропасть вашего угрюмого Ада, у нас все-таки есть в запасе сон получше, и он, к тому же, наш собственный! — Нас не так уж мало, нас не трое, — протестовал Пелорус, человек-волк. — По-настоящему-то нас четверо, причем один из нас прожил десять тысяч лет. Слушай же этого человека, а не то, хотя ты и возрожденный Дьявол, ты станешь сожалеющим дураком и из-за этого проклятым!
Джейкоб Харкендер вцепился в собственную физиономию и начал раздирать ее когтями. Осталось только одно существо, к которому он мог обратиться за помощью, и это была Мандорла Сулье, но Мандорла теперь смеялась еще громче, с неудержимым восторгом., без всякого расчета. А паутину, державшую всех в плену, разрывал буйный ветер.
* * *
Подземный Мир рассеялся с согласия своего Творца, и все увидели, что теперь они стоят на крашеном полу чердака Джейкоба Харкендера в Уиттентоне, а чердак весь объят жадным пламенем. В течение нескольких коротких мгновений они были окружены разноцветными лучами, этот свет струился через орнаментальный купол, и купол этот сиял наверху вместо неба и предназначался для того, чтобы заменить небесную радугу, но вскоре его затмил жгучий дым, который поглотил всех присутствующих и унес их прочь.
Когда дым исчез, то же случилось и с землей, только ночное небо и бледный свет рассеянных звезд предстал их взгляду.
— Видел я небо прежде, — презрительно буркнул Джейкоб Харкендер. — В то время как поверхность земли настолько изменилась из-за трудов человека, небо-то осталось тем же самым.
— Вы спрятали небо за его изображением, — возразил Таллентайр, обращаясь не только к Пауку, но ко всем присутствующим. — Вы сказали себе, небо не меняется, а звезды вечны, но это совсем не правда, ведь все, сотворенное рукой человека на поверхности земли — ничто по сравнению с тем, что человеческий глаз увидел в самых далеких пространствах бесконечности. Нам постоянно твердили, что комфорт нас ослепляет, из-за него мы не видим мир таким, каким могли создать его Творцы. Но теперь я утверждаю, утешение и комфорт созданных творцами снов рождает слепоту и величайшая слепота — это та, которая способна видеть исключительно с помощью глаз веры и фантазии. Это угрюмый мир гнева, страха и кошмаров, на самом деле он слеп, а я могу вам показать более величественный мир, если только вы согласитесь посмотреть.
И они увидели звезды.
Они увидели, что бледность и тусклое свечение звезд только кажущиеся, на самом деле звезды — это солнца, намного больше земли, огромные сферические сияния, проливающие дар своей энергии на крошечные мирки, подобные земле.
Они увидели, что звездное небо — только видимость, так как на каждую звезду, которую можно разглядеть простым глазом, приходятся еще тысячи звезд, видимые только в телескоп. И открывались еще тысячи тысяч, незаметные даже при увеличении, скрытые газовыми дымками, которые окутывают землю, и темными тучами, лежащими между самими звездами.
Они увидели, что похожесть звезд — это только внешний обман, а на самом деле среди них оказалось намного больше разновидностей, чем можно вообразить, по цвету, размеру и фактуре. И они увидели, что бледные туманности на самом деле — громадные облака, состоящие из звезд, которые наполняли обширные темные пространства за другими тучами звезд. И среди этой бесконечности было место Солнца, и оно давало свет крошечной одинокой Земле.
Лидиард всегда знал то, что было известно об этом Таллентайру, но теперь он впервые понял, какие сны видел Таллентайр своим холодным внутренним оком, которое было слепо к яркости снов.
Он видел звезды и расстояния между ними, и расстояния между островами-вселенными, изобилующими звездами, и громадные темные туманности, и сверкающие места зарождения новых звезд.
Лидиард видел макрокосм впервые, и он понял, сколько честолюбивого стремления содержалось в полном надежд гимне «как наверху, так и внизу»
Он видел человека, создавшего все эти звезды, человека, который был вселенной, обладавшего звездами-глазами и крыльями, состоящими из звезд, и семя, стремящееся прорасти вместе со звездным светом и жизненной энергией. Он видел человека, чьи слезы были звездами, и кровь состояла из звезд, и он понял, насколько широко мог простираться этот человек на самом деле. Он понял, что за невыносимая клетка вечной тьмы окружала каждую из звезд, которые были его атомами, а каждая из островов-вселенных была клеткой его тела.
И Лидиард увидел, как ему уже приходилось видеть прежде, ту парадоксальную границу, которая была краем бесконечности и телом Главного Бога, Всеобщего Создателя.
Он увидел, что человек, который был вселенной, был преображенным образом той модели, которая была Богом.
Он увидел Бога, который был Окончательным Творцом, и бессилен был протянуть руку и вмешаться в собственное Творение, как человек не мог бы достать камеры собственного сердца. Того Бога, который имел лицо, и на нем не видно было ни слез, ни улыбки, но Он повернул к своему Созданию глаза, абсолютно и безнадежно слепые.
И все это видел не только Лидиард. Это видели они все, и, чего бы они ни искали там, но это не было просто сном.
Они видели в этом звездном Раю второе древо, и плодов от этого древа не отведали ни Адам, ни Ева, и оно было истинным Древом Познания и истинным Древом Жизни.
Они видели: там, где поверхности целых миллиардов миров затоплены светом, многие миры походили на Землю, а многие — нет, и среди атомов этих миров шевелились молекулы жизни, молекулы, обратившие этот свет к цели строительства и переустройства. Эти молекулы делали попытки и ошибались, и еще миллиарды раз пытались — и снова ошибались, пока им не удавалось создать крошечные предметы, вроде стержней, глобусов, червей, и более крупные предметы спиралевидной формы, и что-то еще и еще крупнее. И они увидели, что попытки и ошибки повторялись вновь и вновь. Клетки, которые были атомами жизни, пытались измениться — и ошибались, делали новые попытки, а потом все-таки менялись — и опять менялись, и там, где первоначально был только один вид жизни, их становилось множество, и там, куда падал свет жизни, вырастал Рай в микрокосме.
Они видели, как иные из этих Адов порождали Адама и Еву во многих разных обличьях, а другие не порождали их, но все они пробовали и ошибались, и повторяли свои попытки, и снова ошибались, но не останавливались.
Лидиард всегда знал то, что было известно об этом Таллентайру, но теперь он впервые понял, какие сны видел Таллентайр глазами своей холодной и болезненной души. Он начинал осознавать, что на самом деле значили ритм и музыка жизни и творения для этой обостренной и скептической души.
Он видел шествие эволюции, воплощенное в крошечных, точно булавочные острия, клочках материи, которые в вихре вращались вокруг великолепных звезд, а те плыли в своих клетках обширной и пустой тьмы.
Он видел легионы существ с холодными душами, во всех мириадах их внешних проявлений, все они боролись за то, чтобы строить усилиями своих рук и разумов, без помощи магического мира Зрения и Творения, которые вели бы их.
Он видел быстротечность и постоянство того, что они создавали. Видел, как их труд разрушался временем, но все же его поддерживали надежда, тяга к воспроизведению и усовершенствованию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71