— Я, разумеется, выслушаю тебя, — безразличным тоном ответил баронет. — С самым большим интересом выслушаю твои доказательства, и пусть тебя не беспокоит, что они мне не понравятся. Ни один честный человек никогда не станет отворачиваться, от разумных доказательств.
Лидиард облизнул губы, чтобы хоть чуть-чуть оттянуть время.
— Я сопоставил то, во что начал верить, с теми рассказами, которые донесли до нас другие люди. — медленно заговорил он, — И с помощью вещих снов, которые стали мне сниться с тех пор, как та змея отметила меня своим вниманием. Я превратился, видите ли, в некого оракула, какого Джейкоб Харкендер искал для себя, когда приехал в Египет. Возможно, я не совсем тот самый, но я убежден, что являюсь чем-то подобным. Спириты, без сомнения, назвали бы меня медиумом, но те, чьи голоса я слышу, вовсе не невинные покойники.
Он умолк. Таллентайр слегка наклонил голову и велел:
— Продолжай.
— Лондонские вервольфы похитили у Харкендера его чудо-ребенка, потому что поверили, будто он может иметь силы меняться, так же как и силу видения, и они хотят преобразовать эту способность или заставить его употреблять эту мощь в их пользу. Пелорус, действует под чьим-то принуждением, и это заставляет его стоять против своих же. Он полон решимости устроить так, чтобы они этого не делали, он бы снова похитил ребенка, если бы мог, но его беспокоят разрушительная мощь существа, появившегося позже и представшего перед нами в образе сфинкса. Харкендер, зная, что в интересах Пелоруса убрать ребенка из-под опеки Мандорлы, хочет заключить с ним союз, но Пелорус не горит таким желанием, вероятно, боится, как бы Харкендер не сделался ничего не подозревающим инструментом в руках другого могущественного создания, чьи намерения тоже могут оказаться направленными на разрушение. Остальные оборотни хотели бы убрать Пелоруса из этой игры и, хотя, скорее всего, они не способны на то, чтобы уничтожить его полностью, определенно в их силах достаточно ему повредить, и сделать бессильным. Но и их тоже волнует появление нового существа. Они заинтересованы во мне, поскольку справедливо считают, что я являюсь орудием этого существа.
— Великолепное подведение итогов, — сухо произнес Таллентайр. — И к этому мы можем добавить, что монахи Ордена святого Амикуса полагают, разрушительной энергии одного или же всех этих таинственных созданий суждено вырваться наружу, принося с собой конец мира, как это предсказано в Книге Откровений. Если это правда, никто из нас не сможет ничего сделать, если же нет… не вижу, чего сможет достигнуть любая из заинтересованных сторон, а мы менее всех. Но ко мне не притронулась богиня, как к тебе, и у меня не бывает бредовых снов, которые можно принять за видения иной реальности. Боюсь, Дэвид, я не могу поверить в истинность того, что ты говоришь, пока эти слова исходят из твоих уст, во всяком случае, не больше, чем я поверил бы, если бы это исходило из уст Харкендера. Не вижу, как ты можешь убедить меня, что во всем этом больше истины, чем в лихорадочном бреду.
Лидиард тонко улыбнулся, лишь слегка изогнув губы, зная, или полагая, что знает, эта стена скептицизма всего лишь маска, за которой можно найти куда более склонного к доверию человека.
— Тогда остается добавить мое доказательство, — сказал он. — Но должен сразу вас предупредить, вам оно может не понравиться.
— Да почему же нет? — удивился Таллентайр, по-настоящему обиженный. — Я же разумный человек, и ты можешь быть уверен, что тебя я выслушаю с большим сочувствием, чем Харкендера.
Лидиард почувствовал, что сердце у него забилось сильнее.
— Примете ли вы как доказательство зрительной мощи куда более сильной, чем обычная, передачу разговора, состоявшегося прошлой ночью между вами и женщиной по имени Элинор Фишер, который не мог быть засвидетельствован никаким другим лицом?
Никогда за всю свою жизнь Лидрард не видел, чтобы сэр Эддвард Таллентайр был настолько ошеломлен и взволнован. Теперь же он наблюдал перед собой человека, который изо всех сил старается выглядеть спокойным и беспристрастным, но ему это не удается. Лидиард увидел, как кровь отхлынула от лица его друга, увидел его неприкрытый гнев, обезобразивший лицо. В течение двух или трех секунд само по себе то, что Лидиард осмелился открыто заявить ему такое, перевесил какой бы то ни было научный интерес, каким путем молодой человек добрался до этих сведений. И пока продолжались эти секунды, Лидиард боялся этого человека, но этот момент миновал, и рациональное в мозгу Таллентайра перевесило все остальное.
— Продолжай, — произнес он ледяным тоном.
Лидиард содрогнулся от холодной враждебности этого тона, хотя это вполне можно было предвидеть. Ничто другое, известное теперь Дэвиду, как бы оно ни было невероятно, не могло бы лучше послужить цели убедить баронета в том, что здесь совершился переход за пределы нормальных явлений, чем проникновение в такую интимную сферу.
— Прошлой ночью, вы припомнили, что кто-то рассказал вам историю о лондонских вервольфах, историю о человеке, который влюбился в женщину-оборотня и женился на ней, он нарушил обещание, и она вернулась к своим сородичам. — слегка запинаясь выговорил Лидиард, — Когда вы это вспомнили, вы решили, что этот рассказ не соответствует тому, который рассказала вам Элинор Фишер. Но она утверждала, что тут нет никакого противоречия, поскольку женщины легко могут заниматься любовью, не испытывая страсти, в то время как мужчинам требуется возбуждение. Это предшествовало обсуждению волчьего поведения Джейкоба Харкендера и возможного его объяснения, и я могу пересказать все подробно, если желаете.
Таллентайр просто молча уставился на него, так, как будто молодой человек был чудовищем из легенды, подумалось Лидиарду. Он не мог бы произвести на Таллентайра более сильного впечатления, если бы сам действительно обернулся волком.
— Есть ли нужда продолжать? — спросил Лидиард. — Я мог увеличить количество подробностей до десяти, если вы пожелаете, но мне так же не хочется этого делать, как, прежде этого, не хотел быть свидетелем всех этих событий. Могу вас уверить, я бы непременно удалился, если бы только знал, как это сделать, но я еще не обучился искусству управлять моей магической энергией.
Эти слова сопровождались долгим молчанием.
— И у тебя были другие такие же видения? — спросил Таллентайр через некоторое время, изо всех сил стараясь сдержать гневные интонации. Он оставался верен своим принципам, и разыгрывал роль разумного человека, на которую всегда, и не без основания, претендовал.
— Не такого рода, — ответил Лидиард. — Но у меня были еще и другие, более откровенно имитирующие сны. Долгое время я считал их последствиями моей болезни, плодами собственного воображения. Теперь же я не могу быть в этом уверен. Я не в состоянии управлять тем, что мне снится, и абсолютно убежден, не все, что я вижу во сне, правдиво, даже если оно построено, как аллегория. Но уверен, и прошлой ночью моя уверенность полностью подтвердилась, если то, о чем я вам сейчас рассказал, было на самом деле, я обладаю неким могущественным зрением, которое дано змеей, укусившей меня в гробнице. Оно же до сих пор связывает меня с тем ужасным сфинксоподобным существом, ранившим Пелоруса и почти уничтожившим вас. Вот почему я нужен вервольфам, и вот почему Джейкоб Харкендер был бы рад, если бы я согласился навестить его в Уиттентоне. Не могу сказать, в силах ли кто-то другой управлять моим могущественным зрением лучше меня, но я верю, они очень хотят воспользоваться мною, насколько смогут, чтобы наверняка узнать, чем является недавно созданное существо, и с какой целью его создали.
— Почему же ты не рассказал мне об этих более ранних видениях? — спросил Таллентайр. — Почему взвалил на себя одного это бремя? Зачем так настаивал на том, что ты вылечился, за исключением некоторых остаточных симптомов, которые вовсе не имеют значения?
— Я не хотел, чтобы вы принимали меня за человека, который может быть растревожен дурными снами, — откровенно ответил Лидиард. — Мне хотелось выглядеть в ваших глазах мужчиной сильного и непобедимого разума, потому что я был убежден, именно таким вы хотите меня видеть. И еще потому, что я люблю вашу дочь.
И снова Таллентайр ответил долгим молчанием, которое показалось Лидиарду скудной наградой за такую дерзкую смелость.
— А теперь? — спросил баронет по прошествии некоторого времени.
— Теперь я хочу выглядеть в ваших глазах человеком, который знает, когда необходимо прекратить утаивать, что бы то ни было. — ответил Лидиард, — И человеком, который может честно признать, что совершил ошибку. Теперь я хочу быть человеком, способным попросить вас о помощи, потому что действительно крайне в ней нуждаюсь.
Таллентайр улыбнулся при этих словах, хотя и не очень искренне.
— А я полагаю, что я тебе не кажусь совершенно тем же самым человеком, каким был прежде. — сказал он.
— Совсем наоборот! — воскликнул Лидиард, отлично сознавая всю дерзость своих слов. — Я не вижу никакого противоречия между тем, как вы обращаетесь со своей любовницей и тем, как вы себя ведете с остальным миром. Когда требуется честность, вы прямолинейны вплоть до грубости, а там, где нужна нечестность, вы совершеннейший ее знаток. Вы всегда внутренне убеждены, в чем состоит истина касательно любого вопроса.
На Таллентайра вовсе не произвел впечатления такой извращенный комплимент.
— А теперь, я полагаю, ты ждешь от меня веры в то, что искренне прося помощи, надеешься польстить мне?
— Я вам благодарен за то, что вы верите в мою искренность, — ответил Лидиард, довольный тем, что придумал такой изящный довод для достойного ответа.
Снова наступило молчание, пока Таллентайр не пробормотал, обращаясь столько же к себе самому, сколько и к собеседнику:
— А если мир окажется совсем иным, чем мы его до сих пор считали, нам ведь все-таки придется в нем жить. Как сумеем.
— Разумеется, сам по себе факт, что я обладаю внутренним зрением, которое помогает мне видеть таким странным образом, еще не доказывает, истинность всего остального. — легкомысленно заметил Лидиард, — Возможно, в конце концов, все эти темные ангелы, пробудившиеся от своего долгого сна, не имеют ни малейшего желания перевернуть мир. Пелорус предполагал, что они могут быть совершенно не заинтересованы в разрушительной деятельности. Но он также предположил, что все заново проснувшиеся в сильно переменившемся мире, должны растеряться в этой путанице и будут открыты для манипуляций любого, кто будет достаточно умен. Он уверен, есть много желающих ими распоряжаться… Возможно, их легко будет втянуть в столкновение.
В моих снах я умолял эту богиню-кошку, впервые представшую передо мной в пещере Платона, сказать, чего от меня хочет, но она так и не ответила. Не думаю, знала ли она сама, что ей нужно, или чего она должна была хотеть, вплоть до нескольких последних дней, и теперь боюсь узнать ее решение. Эдвард, я бы чрезвычайно хотел получить от вас помощь, чтобы понять, какой во мне может быть прок, какую мощь я мог бы иметь. Я очень боюсь, если я не овладею тем даром, который мне дан, чем бы он ни был, им завладеют другие для своих собственных целей.
Пока Лидиард пытался оценить реакцию Таллентайра на свою речь, пока Таллентайр пытался определить истинную реакцию на нее, раздался вежливый стук в дверь. Баронет вполголоса разрешил войти, и в комнате появился Саммерс, он принес на серебряном подносе утреннюю почту. Там лежала пачка конвертов для сэра Эдвдарда, числом около полудюжины, а Лидиарду была адресована только одна записка, написанная от руки. В то время как Таллентайр воспользовался удобным случаем погрузиться в тщательный просмотр своей корреспонденции, Дэвид вскрыл полученное им послание с жаром, происходившим скорее от расстройcтва, чем ожидая найти что-то стоящее внимания.
Послание было небрежно нацарапано на одной стороне единственного листа бумаги и, казалось, было набросано второпях, хотя выдавало руку хорошо образованного человека.
Оно гласило: Мое вмешательство послужило только тому, что вами еще сильнее заинтересовались ваши враги. Если хотите узнать больше и если вы способны поверить тому, что услышите, приходите в восемь часов на Серрейскую сторону моста Воксхолл. Избегайте тех, кто захочет вас сопровождать, не то увеличите опасность для тех, к кому мы причисляем себя.
Под письмом стояла подпись: Пелорус.
Лидиард протянул записку Таллентайру, который отложил в сторону свое письмо, чтобы ознакомиться с ней. Когда баронет прочел написанное, он сказал:
— Мы не можем сказать, его ли это почерк. Это может оказаться ловушкой.
Несмотря на это, к тому времени как он закончил говорить, Лидиард уже знал свой ответ.
— Это мне понятно, — заметил он. — Но я отправлюсь вооруженным и не стану собой рисковать, пока не увижу его лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71