– Вы что делаете! – только и успел воскликнуть я, как меня с силой впихнули в открывшую дверцу темной, без окон, пролетки в чьи-то невидимые, но цепкие руки.
– Тише, господин студент! – сказал насмешливый голос, когда я машинально попытался вырваться. – Зачем же шуметь!
Шуметь я и не собирался, пытался понять, что происходит, и кто эти люди. То, что их не меньше двух было понятно, хорошо бы, если не больше.
– Кто вы? – спросил я, и голос у меня, надо сказать, дрогнул. Слишком ловко прошло похищение чтобы остаться уверенным в себе.
– А вы сами, господин студент, догадайтесь? – продолжил куражиться тот же невидимый человек. – Ну, давайте, с трех раз?!
Самым безопасным для меня, было, пожалуй, оказаться в руках полиции. В таком случае, оставался хоть какой-то шанс выпутаться из неожиданной передряги.
– Вы из полиции? – спросил я, в глубине души надеясь на положительный ответ,
– Вот какой вы догадливый, господин студент, с нервого раза почти угадали!
– Что значит – почти? Раз вы не полиция, тогда кто, и что вам от меня нужно?! – говорил я, группируясь и пытаясь хотя бы на ощупь сориентироваться в кромешном мраке.
– Те, господин студент, кто занимается государственными преступниками!
– Жандармы, что ли? – уточнил я, вспомнив о разделении карательных функций между полицией, занимавшейся уголовными делами и жандармским корпусом – политическими.
Невидимый тюремщик похвалил:
– Теперь попали в самую точку! Я почти успокоился. Гораздо хуже для меня было Попасть к моим старым врагам. Перед Российской короной и жандармским корпусом у меня вины не было, так что и беспокоиться не стоило. Максимум, что мне могли предъявить – это фальшивые документы.
– И что вам от меня, господа жандармы, нужно? – перестав пытаться вырваться из удерживающих рук, спросил я.
– Погодите, скоро обо всем узнаете, – явно насмехаясь, пообещал невидимый тюремщик. – Нехорошо, господин студент, бунтовать против начальства, за это можно и в Сибирь прогуляться!
– Вы меня с кем-то путаете, господин хороший, – ответил я, – и не дышите мне в лицо, а то от вас чесноком воняет!
– Ишь ты, как он заговорил, – перешел на «ты» невидимый, но пахучий шутник, – скоро не говорить, а петь будешь, как соловушка!
Меня сильно ударили чем-то твердым и жестким, скорее всего, сапогом, под колени. От неожиданности я упал на дно пролетки.
– Ну, погоди, сволочь, – невольно воскликнул я, – обещаю, мало тебе не покажется!
Увы, мало не показалось мне. Даже показалось слишком много. Власть, она и в Африке власть, что же говорить о России! Удары посыпались на меня из темноты, и непонятно было, кому и куда отвечать. Хорошо еще, в тесноте пролетки жандармам было трудно развернуться, иначе мне после недолеченных ранений пришлось бы совсем плохо. Ругаться, кричать или звать на помощь было совершенно бесполезно, И я только молча защищался.
Били меня долго, но не очень успешно. Для настоящей трепки здесь было слишком тесно. Наконец жандармы устали или посчитали, что выполнили свой профессиональный долг, и все тот же говорливый субъект спросил:
– Ну, что будешь еще нас сволочить, господин студент?
Я не ответил и вообще никак не отреагировал на вопрос, продолжил, скорчившись, сидеть на дне повозки.
– Эй, ты живой? – через минуту спросил он. – Слышь, тебя спрашиваю, живой ты или как? – не дождавшись ответа, он нашел рукой мою голову и зачем-то сжал затылок. В чем-то удостоверился, возможно, в том, что я еще не остыл. – Ну, мразь, ну антилигенция хренова, до чего хлипкий народишко! Я и бил-то просто так, можно сказать, любя!
– Никак, помер? – спросил второй голос. – Вечно с тобой, Иванов, влипаешь в историю! Опять полковник выволочку даст.
– Да не боись, Кривов, коли помер, доложим, что оказал сопротивление, пытался ударить меня ножом. Велика потеря – студентика приморили!
– Нам его не морить велели, а доставить в чистом виде. Он, может, что полезное знал для полковника, а теперь пойдет писать губерния!
– Да брось ты, Кривов, панихиду разводить, может, еще и оживет!
Разговор продолжился в том же пессимистическом ключе, и обо мне на время забыли. Между тем пролетка продолжала куда-то ехать. Глаза уже привыкли к темноте, и можно было хоть как-то сориентироваться. Жандармов было двое, тот, что покрупнее – Иванов, подлиннее и худощавый – Кривов. Они сидели друг против друга на узких скамейках, а я валялся у них в ногах. Подавать признаки жизни я пока не хотел, но изображать беспамятство оказалось тяжело. От неудобной позы немело тело, к тому же нестерпимо хотелось чихнуть. Сколько мог, я сдерживался и незаметно чесал нос о воротник шинели. Главное сейчас было – получить хоть какую-то информацию об этом деле. Слова жандарма Кривова о каком-то полковнике и его вопросах ко мне говорили о том, что меня арестовали не по ошибке, и это значительно меняло дело.
Однако, разговор правоохранителей как забуксовал на подлых студентах и неприятностях, которые они причиняют жандармскому корпусу, так вокруг них и крутился. Персонально обо мне не говорили, ругали всех, и свое суровое начальство и грамотеев, которых последние годы развелось немерено, и друг друга. Мне уже стало понятно, что я так ничего интересного о своем деле не услышу и зря мучаюсь на тряском полу пролетки. Однако, подать признаки жизни я так и не успел. Пролетка куда-то повернула, потом остановилась. Мои жандармы замолчали на полуслове.
– Кажись, приехали, – сказал товарищу Кривов. – Сам пойдешь полковнику докладать, мое дело сторона.
– Сволочь ты все-таки, Кривов, – обиженно прокомментировал Иванов. – Нет в тебе никакого товарищества.
Пока они разговаривали, пролетка вновь тронулась с места, немного проехала и окончательно остановилась. Дверь открыли снаружи, и чей-то новый голос приказал:
– Давай, выводи!
«Мои» жандармы откликнулись не сразу, потом Иванов все-таки собрался с духом, высунулся наружу и доложил:
– Господин унтер-офицер, студентик, кажись того, немного сомлел.
– Что значит сомлел? Помер, что ли?
– Да кто его знает, может, он хворый или с перепою, только как свалился, так и лежит.
– Ну, смотрите у меня, если это ваша работа, на себя пеняйте! – сердито закричал невидимый унтер. – Давайте его сюда.
Иванов тяжело вздохнул и собрался спрыгнуть на землю. Это был мой шанс, и я его не упустил. Причем, делать ничего особенного не пришлось, я только незаметно придержал его ногу. Жандарм был уже в поступательном движении вперед, и никакая святая сила и ковкость не смогли бы ему помочь благополучно достигнуть земли. Теперь, когда он неожиданно полетел вниз головой, все для него зависело только от двух факторов, земного притяжения и удачи.
Не помню, как называется закон физики, измеряющий силу удара о землю тела большой массы при значительном ускорении, впрочем, в ту секунду это было и неважно. Судя по одновременно раздавшимся воплям разных людей, сила это превзошла самые оптимистичные прогнозы.
– Ты что, мать твою! – надрывался унтер-офицер. – Ты что это делаешь!
Иванов по какой-то причине ему не ответил, тогда унтер закричал уже кому-то в сторону:
– Эй, помогите, не видите, он же убился. Переступив через меня, наружу выбрался второй жандарм. Он более удачно соскочил наземь и включился в общий ор вокруг поверженного Иванова. К счастью, никто ничего не заметил, в противном случае не уверен, что для меня такая шутка кончилась бы благополучно. Пока же обо мне просто забыли. Я принял более комфортную позу и, наконец, смог чихнуть. – Подымай его, придерживай, – командовал унтер-офицер, – да не ногами, балда, вперед головой.
Голоса начали удаляться, и я рискнул выглянуть из пролетки наружу. Судя по всему, мы находились во внутреннем дворе какого-то каземата. Прямо перед дверью пролетки была массивная железная дверь. Она была распахнута настежь, и в нее несколько человек в жандармской форме вносили массивное тело моего недавнего обидчика. У меня появилась мысль выскочить наружу и, пока никого нет поблизости, попытаться сбежать, но я вспомнил, что во время первой остановки скрипели какие-то ворота и остался на месте. Тем более, что после выволочки, которую мне устроили жандармы, я пребывал не в самой лучшей спортивной форме.
Минут через пять вся исчезнувшая за железными дверями компания вернулась обратно. Верховодил рядовыми жандармами тот же унтер-офицер, чей голос я уже слышал. Только теперь я смог его рассмотреть. У него оказались роскошные нафабренные усы. Жандармы подошли к пролетке, и унтер заглянул внутрь. Я по-прежнему лежал, скорчившись с закрытыми глазами.
– Вытащите его, – приказал он, – только осторожнее, может, он еще жив.
Меня кто-то взял за плечи и подтащил к дверце. Потом подняли на руки и куда-то понесли. Я, как и прежде, никак не реагировал на окружающее. Двое жандармов держали меня за руки, третий нес ноги.
– Куда его, господин унтер-офицер? – спросил новый голос. – В лазарет?
– Несите в двадцать пятую камеру, там у нас сейчас свободно.
– Кажись, и вправду живой, – сказал тот же голос. – Покойники, они всегда тяжелее. Кривов, это вы его так отделали?
– Никто его не отделывал, сам упал.
– Ага, сам, и заодно морду разбил и в грязи вывалялся. Не любите вы с Ивановым студентов!
– Молчал бы ты лучше, Сивков, – недовольно оборвал разговорчивого жандарма Кривов, – сам ты их, видно, очень любишь. Мне все одно, что студент, что какой другой. Главное, чтобы не бунтовал.
– А этот из каких, из революционных?
– Я почем знаю, нам сказали привезти, мы и привезли. А остальное – мое дело сторона.
Так, переговариваясь, меня несли по каким-то коридорам, поднялись по лестнице и внесли в вонючее помещение.
– Клади осторожней, – распорядился словоохотливый Сивков, и меня положили на узкую железную койку.
– Унтер-то куда ушел, за доктором?
– Наверное, будут проверять, отчего студент помер.
– Мое дело сторона, – угрюмо ответил Кривов, явно боявшийся предстоящей экспертизы. – Пошли, что ли, отсюда, от греха подальше.
Как уходят жандармы, я не слышал, но, как только хлопнула металлическая дверь и лязгнул замок, тотчас сел на постели. Двадцать пятая камера была невелика, всего на две койки. Разглядывать интерьер мне было некогда, первым делом я отцепил от запястья бандитский стилет и заметался по камеры в поисках укромного места, куда его можно спрятать. Увы, в таком тесном помещении место для тайника найти было просто невозможно. Я выбрал самый дурацкий, но психологически неотразимый способ спрятать нож – открыто положил его на полку с жестяной посудой и прикрыл его какой-то тряпицей. Подумал и на всякий случай решил спрятать свой фальшивый паспорт и часть бывших со мной денег,
В камере у дверей стояла параша, деревянная бадья с ручками по бокам. Она была пустой и даже чистой. Я перевернул её вверх дном. Между клепками и днищем, как у любой бочки, был зазор, туда я и пришпилил английской булавкой паспорт с вложенными в него купюрами.
Кажется, мне начало немного везти. Главное, и самое удачное, было то, что меня не обыскали на входе. Теперь я вполне мог отказаться и от фальшивого паспорта, и от стилета. Врач, за которым отправился унтер, пока не показывался, и я вновь прилег на тюремную койку.
– Живой он, – закричали возле моей камеры в коридоре, – глаза открыл!
Я посмотрел на дверь и вспомнил о тюремном волчке. В нем виднелся чей-то голубой глаз.
– Ишь, ты, смотри, зырит! – продолжил делиться с кем-то своими ценными наблюдением бдительный надзиратель.
Дверь в камеру открылась, и вошли унтер-офицер и человек в штатском. Я испуганно посмотрел на них и спросил:
– Где я?
Штатский, не отвечая, подошел и взял меня за запястье. У него были выпуклые глаза сильно пьющего человека с красными прожилками.
– Что случилось, что вы делаете? – спросил я его, кося под наивного обывателя.
Врач сделал вид, что меня не услышал. Отпустил мою руку и направился к выходу из камеры.
– Пульс нормальный, наверное, был обморок, – сказал он унтер-офицеру. – Мне здесь делать нечего.
При том жалком зрелище, которое я являл, это было смелое утверждение.
– Вы врач? – окликнул я его.
– Врач, ну и что? – вопросом на вопрос ответил он, не останавливаясь.
– Погодите, мне нужна медицинская помощь, меня избили!
Доктор моих слов опять не услышал, молча вышел. Я остался с унтер-офицером, в дверях маячил охранник в обычной солдатской форме, вероятно надзиратель.
– Господин студент, следуйте за мной, – приказал унтер не терпящим возражения тоном,
Я продолжал лежать на койке.
– Извольте встать!
– Где я нахожусь, и за что меня задержали? – спросил я, оставаясь лежать.
– Вы в Бутырской тюрьме, а за что вас задержали, не мое дело. В свое время узнаете, когда вам предъявят обвинение. Извольте встать!
– Я не могу вставать, у меня кружится голова, – заупрямился я, продолжая развивать тему потери сознания. – Мне нужна медицинская помощь!
– Доктор при вас сказал, что вы здоровы, так что извольте встать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41