– Да здесь, в доме, где же ей быть, – как мне показалось, немного уклончиво ответила домоправительница, – живехонька, здоровехонька.
Меня ее ответ удовлетворил, тем более, что в памяти крутилось что-то важное, о чем я непременно должен был спросить, но я не мог вспомнить, что. Что-то я упустил из того, что следовало узнать. Однако, ничего путного в голову не приходило, кроме того, что она опять раскалывается от боли.
– Скоро доктор придет, – между тем говорила добрая женщина. – Знатный доктор, уж такой ученый, страсть!
– Доктор – это старичок в пенсне?
– Старичок, да любому молодому пример подаст. Такой ученый!
Ученые, как и неученые, доктора меня не интересовали. Я по письмам Чехова вполне представлял себе уровень медицинских знаний начала двадцатого века, чтобы ожидать реальной помощи от эскулапа с деревянным стетоскопом. Судя по тому, что творилось у меня с головой, мне нужен был не универсальный земский лекарь, а нейрохирург.
– Пойду, дам знать Илье Ильичу, что вы проснулись, – сказала Анна Ивановна, окончив уборку комнаты.
Мне хотелось скорее остаться одному, и я не стал ее удерживать. Как только женщина ушла, я опять подтянул здоровую руку к голове и продолжил самолечение. Теперь дело пошло успешнее и, хотя спустя минуту я уже обессилел, но больше сознание не потерял. В голове стало немного светлее, и я, наконец, вспомнил, что со мною произошло, и почему я лежу в таком разобранном виде.
Предположить, что меня тогда же и ранили, было несложно. Теперь было даже ясно, куда: в голову и плечо. Я начал воссоздавать в памяти детали того злосчастного вечера и догадался, о чем хотел и не смог спросить Анну Ивановну – что стало с Гутмахером и Ольгой.
Следующая попытка лечения прошла еще успешнее, чем предыдущая, но отняла столько сил, что я уснул. Сколько времени продолжался бредовый, полный ярких образов сон, не знаю, разбудил меня приход давешнего старичка-доктора.
– Ну-с, как мы себя чувствуем? – терапевтически бодрым голосом спросил он.
– Спасибо, доктор, хорошо, – смог вполне членораздельно ответить я. – Меня сильно зацепило?
Доктор посмотрел совершенно остолбенелыми глазами. И долго жевал губы, прежде чем ответил:
– Изрядно… А вы уже можете говорить?
– Могу, – признался я. – Мне нужно в туалет.
– Господь с вами, батенька, какой туалет, судно, только судно! Вам нельзя двигаться. Вот сейчас сделаем вам перевязочку и посмотрим, нет ли воспаления.
– Я сяду, так вам будет удобнее, – бравируя состоянием здоровья, сказал я и с большим напрягом, превозмогая опять ставшую резкой боль, сел на постели. После чего попросил: – Подложите, пожалуйста, мне за спину подушку.
Доктор суетливо бросился меня устраивать, не переставая бормотать:
– Невероятно! Невероятно! Никогда бы не подумал! В таком состоянии!…
Когда я устроился, боль опять отступила, а доктор начал быстро и ловко разбинтовывать мне голову. Как всегда, бинты присохли к ране, но старичок снял их очень профессионально.
– Невероятно! – опять завел он свой рефрен. – Это просто невероятно! Я такого еще не встречал!
– Мне можно встать в туалет? – повторил я, ибо нужда в этом была уже просто крайняя.
– Я думаю, что нельзя, хотя впрочем, если вы… если вам… то почему бы и нет? Я вам помогу…
Когда я, честно говоря, с превеликим трудом, весь в холодном поту доковылял из туалета до кровати, доктор был в полном восторге от своего исключительно успешного лечения.
– Это невероятно! – опять сообщил он мне. – Я не верю собственным глазам.
Мне было не до его высказываний, я прикрыл глаза и немедленно заснул. Когда я опять проснулся, то в комнате находилось целое общество во главе с хозяином.
– Аарон Моисеевич, как вы? – первым делом спросил я улыбающегося Гутмахера.
– Отлично, ждем, когда вы выздоровеете, – ответил он. – Я всем говорил, что переварить пулю для вас не проблема. Как у вас с головой?
– Вроде, ничего, – ответил я, прислушиваясь к своим ощущениям. – Побаливает, но умеренно. Что с Лидией Петровной? Чем вообще все кончилось?
– Об этом прискорбном событии ни слова! – решительно заявил доктор. – Вам категорически нельзя волноваться!
– Но если я ничего не узнаю, то это будет волновать меня еще больше.
– Все в порядке, – вмешался в разговор Илья Ильич. – Есть сложности, но небольшие. К тому времени, когда вы выздоровеете, все уже положительно разрешится.
– А где Таня, почему ее нет?
Мне показалось, что возникла неловкая пауза, которую прервал опять же Илья Ильич:
– С Татьяной Кирилловной все в порядке. Она в доме. Мы не хотели доставлять вам лишние волнения… Если вы не против, то мы дадим вам возможность отдохнуть. Когда доктор рассказал, что вам стало лучше, мы не могли отказать себе в удовольствии навестить вас и своими глазами убедиться, что вы идете на поправку.
От такой старомодной, изысканной велеречивости мне сделалось смешно, но я даже не улыбнулся, только кивнул головой.
– Ну, выздоравливайте Алеша, – на прощание сказал Гутмахер, и гости гуськом покинули комнату.
Мне показалось, что мои друзья и соратники что-то темнят, но я не смог понять, в чем. Скорее всего, дело касалось Тани, которой, как верной боевой подруге уже давно следовало появится у моего одра. Оставалось одно, срочно приводить себя в порядок и разбираться самому. Чем я и занялся, несмотря на слабость и звон в ушах. Дело шло у меня значительно медленнее, чем когда я лечил других людей, опять-таки из-за плохого самочувствия. Как только я перенапрягался, тут же переставал себя контролировать и впадал в полузабытье.
В конце концов, самолечение так меня вымотало, что я заснул и без просыпу продрых до утра. Однако, утром оказалось, что мое состояние настолько улучшилось, что я без особого труда доковылял до туалета и обратно, а по пути еще полюбовался в окно на снегопад. Не успел я вернуться в постель, как пришел доктор. Мои вчерашние успехи настолько выбили его из колеи привычных представлений о методах лечения, что, как мне кажется, он начал смотреть на меня как на ярмарочного фокусника и перестал чему бы то ни было удивляться.
– Ну-с, – поинтересовался он, – вы еще в постели? Ключица у вас срослась?
– Не знаю, – ответил я, – но с головой вроде неплохо, болеть почти перестала.
– Что же, этого и следовало ожидать. Давайте, я разбинтую ваше плечо.
Старик опять, как и вчера, ловко распеленал меня и с удовольствием поцокал языком.
– Очень хорошо. Я бы сказал, великолепно! Мне вчера ваш странный приятель рассказал, что вы сами что-то вроде знахаря, не поделитесь опытом, как у вас это получается?
– Я бы с удовольствием, – искренно ответил я, но я сам не знаю, как это у меня получается. Внезапно, одночасно прорезались способности к лечению, домните, как у Пушкина: «Баба ведьмою слыла, все болезни исцеляла…», а я хоть и не ведьма, но тоже получается…
– А что вы для этого делаете?
Я объяснил. Старичок долго думал, по своей привычке жуя губы.
– Наверное, это не поддается научному пониманию.
– Ну, почему же, – возразил я, – вы уже слышали про рентген?
– Вы имеете в виду Х-лучи ученого Вильгельма Рентгена?
– Наверное, – не очень уверенно ответил я. – Я говорю о лучах, которые проникают сквозь человеческое тело?
– Именно, – подтвердил врач. – Я сам в Германии в Вюрцбургском университете видел такой прибор!
– Ну, а я, вероятно, что-то вроде такого прибора, только без электрических проводов. Доктор, откровенность за откровенность, вы встречали в доме молодую барышню по имени Татьяна Кирилловна?
– Неужели это может быть… – задумчиво произнес старик. – Невероятно, но факт… Вы говорите о невесте Ильи Ильича? – наконец вспомнил мой вопрос эскулап.
– Татьяна Кирилловна – невеста Поспелова?
– Кажется, да. А еще вы знаете людей с такими же способностями, как у вас? – Конечно, такие люди встречаются и не так уж редко, а вы не знаете… впрочем, это не важно…
– Ей лет восемнадцать на вид?
– Очень важно! Это не просто важно! Кому восемнадцать лет?
– Барышне…
– Какой барышне? Ах, да, барышне, да, невесте... весьма возможно… Вы не могли бы продемонстрировать свои, так сказать, возможности?
– Что? – переспросил я. То, что сказал старик, было, по меньшей мере, странно. – Мог бы. Доктор, а сколько времени я был без памяти?
– Три дня, сегодня пятый день, как я вас лечу... Это и удивительно, такое внезапное выздоровление! Если я приведу к вам больного…
– Пять дней… А они давно, это самое, обручились?
– Кто?
– Ну, Илья Ильич и барышня!
– Батенька мой, я ведь врач, а не духовник... Так что относительно больного?
– Зачем мне специальный больной, – сердито сказал я, старик все время сбивал меня с мысли. – Давайте я вас полечу. У вас что, нет болезней?
– Есть, конечно, но ничего особенного, обычные для моего возраста недомогания, разве, что геморрой донимает…
– Геморрой я еще не лечил, но, в принципе, какая, собственно, разница!
– Встаньте ко мне спиной, – велел я врачу.
– А, что вы намереваетесь делать?
– Подержу руку напротив вашего зада, пронижу тесто болезни своими лучами… Значит, уже декабрь месяц!
– Двенадцатое декабря.
– Интересно, Чехов уже в Москве?…
– Какой Чехов?
– Антон Павлович.
– Антоша? Вы с ним знакомы?
– Нет, но очень хотел бы познакомиться.
– Прекрасный человек, я с ним близко сошелся в Серпуховском уезде, на холере. Жаль только, что он оставил медицину… Вы меня не касаетесь?
– Нет, не касаюсь, – машинально ответил я. – Стойте спокойно.
Я лечил врача и думал, как у меня вдруг все разладилось: Татьяна Кирилловна бросила меня ради человека более чем вдвое старше ее, к тому же мне прострелили голову и ключицу…
– Вы знаете, Иван Андреевич, – назвал меня доктор моим новым вымышленным именем, – у меня, кажется, начинается обострение…
– Стойте, доктор, спокойно, если хотите выздороветь. Ничего у вас не начинается, это такой эффект от лечения… Хотя, действительно, хватит с вас, мне нужно отдохнуть и подумать.
Доктор не стал ждать повторного приглашения и резво выскочил из комнаты, а я продолжил подводить счет потерям. Их было много, и ни одного приобретения. Даже Москву 1900 года не удалось толком посмотреть. Однако, долго скорбеть мне не дали, принесла еду Анна Ивановна. Она улыбнулась и сказала:
– Вот, я вас сейчас покормлю, как маленького, с ложечки…
– Не нужно меня кормить, у меня у самого руки есть, – не очень любезно отказался я. – Это правда что Илья Ильич женится на Татьяне?
Анна Ивановна от неожиданности вопроса чуть не уронила поднос с едой, но как-то справилась и поставила его на стол с повышенной осторожностью. Я понял, что это волнует ее не меньше, чем меня. Не знаю, какие отношения были у нее с Поспеловым, мне казалось, что без интима, но то, что он ей не мог не нравиться, я не сомневался. Сердцу, как известно, не прикажешь, а мужчина он красивый и умный…
– Не мое дело в господские дела мешаться, – после долгого молчания сказала она, явственно проглотив застрявший в горле ком. – Татьяна Кирилловна сказали, что вы с ней не венчаны, да и вам уже думали батюшку звать соборовать, доктор сказали, что, того и гляди, преставитесь… Так кушать-то будете? Как доктор велел, бульон и сухарики…
– А ничего существеннее не найдется? Мне бы мяса кусок? Да и от рюмки коньяка я бы не отказался, у вас, помнится, Шустовский был… А может, и вы со мной за компанию, за здоровье молодых?
– Ладно, – бледно улыбнулась она, – только я себе лучше наливочки принесу…
Глава 12
Доктора мой экстрасенсорный сеанс избавил от геморроя, а мне прибавил навязчивого поклонника. Дела мои шли на поправку, и в докучливой врачебной опеке я не нуждался. Врач, как мне казалось, совсем забросил свою практику и торчал у меня с утра до вечера, пытаясь вытянуть сведения, которыми я не располагал. Я неоднократно говорил ему, что мучить меня вопросами бесполезно, я сам не знаю, как у меня получается лечебный эффект.
– Если бы я знал, как это получается, – в конце концов грубо сказал я, – то получил бы Нобелевскую премию.
В 1900 году премию еще не присуждали, но о завещании Альфреда Нобеля было известно, и что это за премия, публика уже знала.
– Но, батенька, попытайтесь понять, это так важно для человечества! – не принимая никаких аргументов, нудил доктор.
Татьяна Кирилловна, как только я начал ходить, срочно, не пожелав встретиться и объясниться со мной, переехала жить к своей московской тетке; Илья Ильич держался со мной скованно и никак не объяснялся. Впрочем, я на выяснении отношений не настаивал, мне и так все было ясно, поэтому чего-то требовать и негодовать не имело никакого смысла. Тем более, что о моей женитьбе на херсонской девице не могло быть и речи. Я по-прежнему не считал себя свободным от брачных уз с матерью своего ребенка, какие бы временные промежутки нас не разделяли. Аля была для меня самым близким и родным человеком.
Илья Ильич теперь постоянно где-то отсутствовал, Домоправительнице он объяснил, что у него важные дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Меня ее ответ удовлетворил, тем более, что в памяти крутилось что-то важное, о чем я непременно должен был спросить, но я не мог вспомнить, что. Что-то я упустил из того, что следовало узнать. Однако, ничего путного в голову не приходило, кроме того, что она опять раскалывается от боли.
– Скоро доктор придет, – между тем говорила добрая женщина. – Знатный доктор, уж такой ученый, страсть!
– Доктор – это старичок в пенсне?
– Старичок, да любому молодому пример подаст. Такой ученый!
Ученые, как и неученые, доктора меня не интересовали. Я по письмам Чехова вполне представлял себе уровень медицинских знаний начала двадцатого века, чтобы ожидать реальной помощи от эскулапа с деревянным стетоскопом. Судя по тому, что творилось у меня с головой, мне нужен был не универсальный земский лекарь, а нейрохирург.
– Пойду, дам знать Илье Ильичу, что вы проснулись, – сказала Анна Ивановна, окончив уборку комнаты.
Мне хотелось скорее остаться одному, и я не стал ее удерживать. Как только женщина ушла, я опять подтянул здоровую руку к голове и продолжил самолечение. Теперь дело пошло успешнее и, хотя спустя минуту я уже обессилел, но больше сознание не потерял. В голове стало немного светлее, и я, наконец, вспомнил, что со мною произошло, и почему я лежу в таком разобранном виде.
Предположить, что меня тогда же и ранили, было несложно. Теперь было даже ясно, куда: в голову и плечо. Я начал воссоздавать в памяти детали того злосчастного вечера и догадался, о чем хотел и не смог спросить Анну Ивановну – что стало с Гутмахером и Ольгой.
Следующая попытка лечения прошла еще успешнее, чем предыдущая, но отняла столько сил, что я уснул. Сколько времени продолжался бредовый, полный ярких образов сон, не знаю, разбудил меня приход давешнего старичка-доктора.
– Ну-с, как мы себя чувствуем? – терапевтически бодрым голосом спросил он.
– Спасибо, доктор, хорошо, – смог вполне членораздельно ответить я. – Меня сильно зацепило?
Доктор посмотрел совершенно остолбенелыми глазами. И долго жевал губы, прежде чем ответил:
– Изрядно… А вы уже можете говорить?
– Могу, – признался я. – Мне нужно в туалет.
– Господь с вами, батенька, какой туалет, судно, только судно! Вам нельзя двигаться. Вот сейчас сделаем вам перевязочку и посмотрим, нет ли воспаления.
– Я сяду, так вам будет удобнее, – бравируя состоянием здоровья, сказал я и с большим напрягом, превозмогая опять ставшую резкой боль, сел на постели. После чего попросил: – Подложите, пожалуйста, мне за спину подушку.
Доктор суетливо бросился меня устраивать, не переставая бормотать:
– Невероятно! Невероятно! Никогда бы не подумал! В таком состоянии!…
Когда я устроился, боль опять отступила, а доктор начал быстро и ловко разбинтовывать мне голову. Как всегда, бинты присохли к ране, но старичок снял их очень профессионально.
– Невероятно! – опять завел он свой рефрен. – Это просто невероятно! Я такого еще не встречал!
– Мне можно встать в туалет? – повторил я, ибо нужда в этом была уже просто крайняя.
– Я думаю, что нельзя, хотя впрочем, если вы… если вам… то почему бы и нет? Я вам помогу…
Когда я, честно говоря, с превеликим трудом, весь в холодном поту доковылял из туалета до кровати, доктор был в полном восторге от своего исключительно успешного лечения.
– Это невероятно! – опять сообщил он мне. – Я не верю собственным глазам.
Мне было не до его высказываний, я прикрыл глаза и немедленно заснул. Когда я опять проснулся, то в комнате находилось целое общество во главе с хозяином.
– Аарон Моисеевич, как вы? – первым делом спросил я улыбающегося Гутмахера.
– Отлично, ждем, когда вы выздоровеете, – ответил он. – Я всем говорил, что переварить пулю для вас не проблема. Как у вас с головой?
– Вроде, ничего, – ответил я, прислушиваясь к своим ощущениям. – Побаливает, но умеренно. Что с Лидией Петровной? Чем вообще все кончилось?
– Об этом прискорбном событии ни слова! – решительно заявил доктор. – Вам категорически нельзя волноваться!
– Но если я ничего не узнаю, то это будет волновать меня еще больше.
– Все в порядке, – вмешался в разговор Илья Ильич. – Есть сложности, но небольшие. К тому времени, когда вы выздоровеете, все уже положительно разрешится.
– А где Таня, почему ее нет?
Мне показалось, что возникла неловкая пауза, которую прервал опять же Илья Ильич:
– С Татьяной Кирилловной все в порядке. Она в доме. Мы не хотели доставлять вам лишние волнения… Если вы не против, то мы дадим вам возможность отдохнуть. Когда доктор рассказал, что вам стало лучше, мы не могли отказать себе в удовольствии навестить вас и своими глазами убедиться, что вы идете на поправку.
От такой старомодной, изысканной велеречивости мне сделалось смешно, но я даже не улыбнулся, только кивнул головой.
– Ну, выздоравливайте Алеша, – на прощание сказал Гутмахер, и гости гуськом покинули комнату.
Мне показалось, что мои друзья и соратники что-то темнят, но я не смог понять, в чем. Скорее всего, дело касалось Тани, которой, как верной боевой подруге уже давно следовало появится у моего одра. Оставалось одно, срочно приводить себя в порядок и разбираться самому. Чем я и занялся, несмотря на слабость и звон в ушах. Дело шло у меня значительно медленнее, чем когда я лечил других людей, опять-таки из-за плохого самочувствия. Как только я перенапрягался, тут же переставал себя контролировать и впадал в полузабытье.
В конце концов, самолечение так меня вымотало, что я заснул и без просыпу продрых до утра. Однако, утром оказалось, что мое состояние настолько улучшилось, что я без особого труда доковылял до туалета и обратно, а по пути еще полюбовался в окно на снегопад. Не успел я вернуться в постель, как пришел доктор. Мои вчерашние успехи настолько выбили его из колеи привычных представлений о методах лечения, что, как мне кажется, он начал смотреть на меня как на ярмарочного фокусника и перестал чему бы то ни было удивляться.
– Ну-с, – поинтересовался он, – вы еще в постели? Ключица у вас срослась?
– Не знаю, – ответил я, – но с головой вроде неплохо, болеть почти перестала.
– Что же, этого и следовало ожидать. Давайте, я разбинтую ваше плечо.
Старик опять, как и вчера, ловко распеленал меня и с удовольствием поцокал языком.
– Очень хорошо. Я бы сказал, великолепно! Мне вчера ваш странный приятель рассказал, что вы сами что-то вроде знахаря, не поделитесь опытом, как у вас это получается?
– Я бы с удовольствием, – искренно ответил я, но я сам не знаю, как это у меня получается. Внезапно, одночасно прорезались способности к лечению, домните, как у Пушкина: «Баба ведьмою слыла, все болезни исцеляла…», а я хоть и не ведьма, но тоже получается…
– А что вы для этого делаете?
Я объяснил. Старичок долго думал, по своей привычке жуя губы.
– Наверное, это не поддается научному пониманию.
– Ну, почему же, – возразил я, – вы уже слышали про рентген?
– Вы имеете в виду Х-лучи ученого Вильгельма Рентгена?
– Наверное, – не очень уверенно ответил я. – Я говорю о лучах, которые проникают сквозь человеческое тело?
– Именно, – подтвердил врач. – Я сам в Германии в Вюрцбургском университете видел такой прибор!
– Ну, а я, вероятно, что-то вроде такого прибора, только без электрических проводов. Доктор, откровенность за откровенность, вы встречали в доме молодую барышню по имени Татьяна Кирилловна?
– Неужели это может быть… – задумчиво произнес старик. – Невероятно, но факт… Вы говорите о невесте Ильи Ильича? – наконец вспомнил мой вопрос эскулап.
– Татьяна Кирилловна – невеста Поспелова?
– Кажется, да. А еще вы знаете людей с такими же способностями, как у вас? – Конечно, такие люди встречаются и не так уж редко, а вы не знаете… впрочем, это не важно…
– Ей лет восемнадцать на вид?
– Очень важно! Это не просто важно! Кому восемнадцать лет?
– Барышне…
– Какой барышне? Ах, да, барышне, да, невесте... весьма возможно… Вы не могли бы продемонстрировать свои, так сказать, возможности?
– Что? – переспросил я. То, что сказал старик, было, по меньшей мере, странно. – Мог бы. Доктор, а сколько времени я был без памяти?
– Три дня, сегодня пятый день, как я вас лечу... Это и удивительно, такое внезапное выздоровление! Если я приведу к вам больного…
– Пять дней… А они давно, это самое, обручились?
– Кто?
– Ну, Илья Ильич и барышня!
– Батенька мой, я ведь врач, а не духовник... Так что относительно больного?
– Зачем мне специальный больной, – сердито сказал я, старик все время сбивал меня с мысли. – Давайте я вас полечу. У вас что, нет болезней?
– Есть, конечно, но ничего особенного, обычные для моего возраста недомогания, разве, что геморрой донимает…
– Геморрой я еще не лечил, но, в принципе, какая, собственно, разница!
– Встаньте ко мне спиной, – велел я врачу.
– А, что вы намереваетесь делать?
– Подержу руку напротив вашего зада, пронижу тесто болезни своими лучами… Значит, уже декабрь месяц!
– Двенадцатое декабря.
– Интересно, Чехов уже в Москве?…
– Какой Чехов?
– Антон Павлович.
– Антоша? Вы с ним знакомы?
– Нет, но очень хотел бы познакомиться.
– Прекрасный человек, я с ним близко сошелся в Серпуховском уезде, на холере. Жаль только, что он оставил медицину… Вы меня не касаетесь?
– Нет, не касаюсь, – машинально ответил я. – Стойте спокойно.
Я лечил врача и думал, как у меня вдруг все разладилось: Татьяна Кирилловна бросила меня ради человека более чем вдвое старше ее, к тому же мне прострелили голову и ключицу…
– Вы знаете, Иван Андреевич, – назвал меня доктор моим новым вымышленным именем, – у меня, кажется, начинается обострение…
– Стойте, доктор, спокойно, если хотите выздороветь. Ничего у вас не начинается, это такой эффект от лечения… Хотя, действительно, хватит с вас, мне нужно отдохнуть и подумать.
Доктор не стал ждать повторного приглашения и резво выскочил из комнаты, а я продолжил подводить счет потерям. Их было много, и ни одного приобретения. Даже Москву 1900 года не удалось толком посмотреть. Однако, долго скорбеть мне не дали, принесла еду Анна Ивановна. Она улыбнулась и сказала:
– Вот, я вас сейчас покормлю, как маленького, с ложечки…
– Не нужно меня кормить, у меня у самого руки есть, – не очень любезно отказался я. – Это правда что Илья Ильич женится на Татьяне?
Анна Ивановна от неожиданности вопроса чуть не уронила поднос с едой, но как-то справилась и поставила его на стол с повышенной осторожностью. Я понял, что это волнует ее не меньше, чем меня. Не знаю, какие отношения были у нее с Поспеловым, мне казалось, что без интима, но то, что он ей не мог не нравиться, я не сомневался. Сердцу, как известно, не прикажешь, а мужчина он красивый и умный…
– Не мое дело в господские дела мешаться, – после долгого молчания сказала она, явственно проглотив застрявший в горле ком. – Татьяна Кирилловна сказали, что вы с ней не венчаны, да и вам уже думали батюшку звать соборовать, доктор сказали, что, того и гляди, преставитесь… Так кушать-то будете? Как доктор велел, бульон и сухарики…
– А ничего существеннее не найдется? Мне бы мяса кусок? Да и от рюмки коньяка я бы не отказался, у вас, помнится, Шустовский был… А может, и вы со мной за компанию, за здоровье молодых?
– Ладно, – бледно улыбнулась она, – только я себе лучше наливочки принесу…
Глава 12
Доктора мой экстрасенсорный сеанс избавил от геморроя, а мне прибавил навязчивого поклонника. Дела мои шли на поправку, и в докучливой врачебной опеке я не нуждался. Врач, как мне казалось, совсем забросил свою практику и торчал у меня с утра до вечера, пытаясь вытянуть сведения, которыми я не располагал. Я неоднократно говорил ему, что мучить меня вопросами бесполезно, я сам не знаю, как у меня получается лечебный эффект.
– Если бы я знал, как это получается, – в конце концов грубо сказал я, – то получил бы Нобелевскую премию.
В 1900 году премию еще не присуждали, но о завещании Альфреда Нобеля было известно, и что это за премия, публика уже знала.
– Но, батенька, попытайтесь понять, это так важно для человечества! – не принимая никаких аргументов, нудил доктор.
Татьяна Кирилловна, как только я начал ходить, срочно, не пожелав встретиться и объясниться со мной, переехала жить к своей московской тетке; Илья Ильич держался со мной скованно и никак не объяснялся. Впрочем, я на выяснении отношений не настаивал, мне и так все было ясно, поэтому чего-то требовать и негодовать не имело никакого смысла. Тем более, что о моей женитьбе на херсонской девице не могло быть и речи. Я по-прежнему не считал себя свободным от брачных уз с матерью своего ребенка, какие бы временные промежутки нас не разделяли. Аля была для меня самым близким и родным человеком.
Илья Ильич теперь постоянно где-то отсутствовал, Домоправительнице он объяснил, что у него важные дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41