огромная пасть, выпученные глаза и плоский широкий нос. Да, голову к тому же украшали рога. Выпуклые глаза переливались радужным сверканием, а изо рта периодически показывался золотистый раздвоенный язык.
– Я не знаю тебя, – надменно сказала я существу. – А потому ты не имеешь права мне указывать.
– Быстро же ты все забыла, – сказало существо. – Еще не минуло и миллиарда лет, а у тебя совсем сдала память.
– Послушай, – сказала я существу, раздражись. – Если я что и забыла, так, значит, оно стоит того, чтобы забыть! Но я отлично помню, что мне нужно быть на земле! Я – оттуда!
Я отпихнула назойливое облако и все-таки глянула вниз, ожидая увидеть там очертания земли. Но вместо этого внизу была лишь чернота – густая, самодостаточная, невыносимая для глаз чернота, от которой сжималось сердце и дрожали руки.
– И чего ты добилась? – насмешливо заметило существо. – Красива твоя земля? Так ли уж ты хочешь вернуться? Или мы продолжим с тобой ту игру, что началась тогда, когда этой земли и в помине не было?
– Оставь меня в покое! – яростно крикнула я. – Иначе я покажу тебе, на что способна!
– О, ты по-прежнему горда и высокомерна, – произнесло существо огромным ртом. – Ты так и не поняла простой истины: с духами надо договариваться, а не воевать.
– Так ты дух?
– Я – Лун. Теперь ты, смертная женщина вспомнила, что это значит?
– Нет, – сказала я, дрожа от непонятного ужаса. – Прости меня. Отпусти меня. Я так хочу на землю!
– Твое желание незаконно, – сказало существо. – Впрочем, не я устанавливаю здесь законы. Хочешь, так иди. Но я надеюсь, что мы еще ветретимся.
– Я не разделяю твоей надежды. – Почему-то мне хотелось грубить этому существу. И одновременно хотелось его бояться.
Существо усмехнулось, продемонстрировав серебряные клыки и узкую ленточку золотого языка взмахнуло крыльями и улетело прочь. А на его месте обнаружился люк вроде канализационного, с призывно отодвинутой крышкой.
– А более цивилизованного пути нет? – неизвестно у кого поинтересовалась я и прыгнула в люк.
– Пожалуйста, госпожа Чжао, лежите спокойно. Вам пока нельзя двигаться.
Я открыла глаза, будто натертые горячим песком. Глаза – единственное, что я чувствовала из своего тела. Позднее я узнала, что меня так накачали анестезирующими препаратами, что мои нервы плавали в них, как пьяные купальщики в бассейне с портвейном.
Вокруг все было ослепительно, нестерпимо белым.
– Зачем так ярко? – пробормотала я, зажмуриваясь. – Уберите свет.
– Фотофобия, – услышала я непонятное слово. – Побочный эффект от седатизифина. Доктор Линг предупреждал.
Я услышала шорох, словно опускали жалюзи, и снова открыла глаза. Теперь свет был вполне приемлемым. В этом свете я рассмотрела комнату, выдержанную в светло-персиковых тонах, узкий белый шкаф, стоявший напротив кровати, и саму кровать, на которой я благополучно возлежала. В прикроватной вселенной также обитала смуглая девушка в форме сестры милосердия. Узкие глаза девушки смотрели на меня внимательно и с беспокойством.
– Что случилось? – поинтересовалась я. – Я в больнице? Почему?
– Госпожа Чжао, вам не следует волноваться и задавать вопросы. Пожалуйста, отдыхайте и набирайтесь сил.
Девушка взяла в руки крошечный шприц и сделала мне укол.
– Доктор Линг... – последнее, что я услышала. Во второй раз я очнулась, как потом мне сказали, почти месяц спустя и перенеся четыре операции. И теперь я могла возвращаться к реальности и узнавать страшную правду.
Машина моего кузена Го взорвалась, когда мы ехали из ресторана «Тяньин». Го погиб мгновенно, а меня – обожженную, полуживую – нашли в сотне метров от искореженного остова пылающей машины. Полиция так и не выдумала достойной версии того, почему взорвалась машина, – слишком уж странным был взрыв, словно в бензобак ударила молния...
Когда медсестра, рассказывавшая мне это, произнесла слово «молния», я словно перенеслась в тот роковой вечер: пустое шоссе, сумерки и вдруг посреди дороги – человек. Человек, сквозь которого, как сквозь пелену тумана, проскочила наша машина. Человек, пославший нам вслед молнию, ослепительную и чудовищную...
Но об этом я не стала говорить ни сиделке, ни доктору Лингу, вернувшему мне человеческий облик и вылечившему мои ожоги. Во-первых, это сочли бы бредом, а во-вторых...
Что-то удерживало меня от разговоров.
Мне еще нельзя было вставать – пересаженная кожа на обожженных участках приживалась медленно. Но от одиночества я не страдала. За мной ухаживала не только сиделка, но и кузина Хуа, приехавшая вместе с моей дочерью из Гуанчжоу, едва до них добралась весть о несчастье. Семья скорбела о кончине Го, от кузины я узнала, что было отслужено несколько поминальных служб с монахами, приглашенными из разных монастырей. Также служили благодарственные молебны Трем Буддам – за то, что спаслась хотя бы я...
Мне невыносима была мысль о том, что Го больше нет. Отношения, связывавшие нас, не были отношениями любовников или просто приятелей. Это была кровная дружба; когда бы я ни обратилась к: Го, я знала, что получу от него поддержку, защиту и добродушно-насмешливую реплику, помогающую жить...
Но Го ушел к Желтым истокам, и я не знаю, кого в этом винить. Человека с молнией? Но вполне возможно, что этот человек – лишь плод моего воображения, тогда как в реальности... А что в реальности? Пустота и неразрешимые вопросы.
– Катя, прошу тебя, будь осторожна, – сказала я как-то дочери.
– Мама, не волнуйся, ничего плохого со мной не случится, – заверила меня Кэтнян.
– Я и... кузен Го тоже так думали, – сглатывая застрявший в горле комок, заметила я. – А эксперты так и не разобрались, отчего же взорвалась машина.
– Мама, это могли быть какие-нибудь неполадки... Неужели ты считаешь, что это – покушение? Ну кто мог на вас покушаться?
Присутствовавшая при сем разговоре кузина Хуа погрозила Кэтнян пальцем и сказала:
– Никто не мог, никто.
Но тут я заставила себя вспомнить события, предшествовавшие ресторану «Тяньин» и роковой поездке.
– Мне угрожали, – сообщила я кузине Хуа. – Два разных человека. Мужчина и женщина. Они заявили, что я своим фэн-шуй испортила им жизнь.
(Про Красавчика Ванга я тоже вспомнила, но вспомнила также, что проблема, связанная с ним, вроде бы была мною решена. Поэтому я смолчала, не поминая Красавчика Ванга всуе.)
– Угрожали?
– Да, это были довольно глупые угрозы. Кузен Го тогда еще сказал, чтобы я не беспокоилась. Дескать, с этими психами разберутся и все такое... А если с ними не разобрались? Если все-таки взрыв машины – это покушение... Месть за плохой фэн-шуй...
– В таком случае тот, кто покусился на вас, должен быть по меньшей мере божеством, – сказала кузина Хуа. – Или Великим князем Тьмы. Послушай, Нила, не терзай себя бесплодными размышлениями. Ты жива, скоро будешь совсем здорова, с тобой дочь и вся Семья, а потому оставь скорбь.
– Я не могу не скорбеть по кузену Го, – тихо ответила я. – И самое ужасное то, что я даже поплакать не могу – врачи запрещают мне плакать.
– Го не был бы рад, узнав, что ты портишь лицо слезами. Го был веселый человек. А потому твои молитвы о нем – если ты захочешь помолиться – не должны быть слезливыми.
И я начала молиться – что мне еще оставалось делать, коль прикована к больничной койке?
Возле моей кровати кузина Хуа устроила поминальный алтарь – на принесенном столике стояла посмертная табличка с именем Го, лежали жертвенные деньги и тихо струили легкий фимиам ароматические палочки. Надо было соблюдать ритуал, но я молилась своими словами:
– Я никогда не верила в то, что вы есть – Бог или боги. Я верила лишь в силы мира, окружающего меня. Но вот мой друг ушел из этого мира, ни одна сила не спасла его. Где он сейчас, я не знаю, может быть, стоит перед вами, боги? В таком случае не будьте к нему строги, будьте милостивы. Мой кузен Го был хороший человек, а потому и вы отнеситесь к нему хорошо, о боги.
Так я молилась и засыпала, потому что слишком много транквилизаторов кололи в мои несчастные вены. От транквилизаторов начинались галлюцинации – так однажды ко мне в палату пришел мой несчастный кузен Го и, присев на край моей кровати (а кровать просвечивала сквозь его тело), сказал:
– Нила, может, хватит, а?
Я так ему обрадовалась, что не смогла вымолвить пи слова.
– Что молчишь? – усмехнулся кузен, а я только тут заметила, что одет он настоящим принцем – и старинные роскошные одежды цвета персика, Цвета бессмертия. И волосы у Го длинные, заплетенные в косу, отливающую грозовой чернотой. Го был прекрасен, еще прекраснее, чем при жизни.
– Го, я скучаю по тебе, – наконец смогла выговорить я.
– И зря! – со своей обычной ласковой усмешкой сказал Го. – Кузиночка, неужели ты так ничего и не поняла?
– Что я должна понять?
– Что мне здесь совсем неплохо, – заявил Го. – Вы все так дружно за меня молились, что отныне Нефритовый владыка Юй-ди повелел мне стать домашним божеством всей нашей Семьи. Я вам буду покровительствовать, помогать, защищать и все прочее. Причем теперь у меня для этого возможностей гораздо больше, чем при земной-то жизни. А больше всего я буду заботиться о тебе, моя маленькая кузина, ты же знаешь, как я тебя люблю.
– Это что же, выходит, тебя повысили в должности? – попыталась усмехнуться я.
– А как же!
– Поздравляю, – сказала я и снова закручинилась. – Кузен Го, я такая слабая, я даже руки тебе протянуть не могу!
– Зато я могу, – немедленно ответил кузен, ставший божеством.
Он прозрачной рукой коснулся моей безвольно лежащей на постели кисти, и я увидела, как из его руки в мою соскальзывают, перетекают золотисто-алые сверкающие капельки...
– Поправляйся, кузиночка, – пожелал мне Го, убирая руку. – А то в этой больнице ты снова заболеешь – теперь уже от скуки.
– Хорошо, Го.
– Я пойду, – сказал кузен. – Но ты не переживай: если что, я буду рядом. Знаешь, что на Небо с земли подняться, что с Неба спуститься на землю – так легко, если есть желание...
Он ушел, превратившись в неясную тень на обоях палаты, а потом и эта тень исчезла.
А я начала стремительно выздоравливать, словно и впрямь мой божественный кузен дал команду моему организму. И уже через неделю меня выписали из больницы.
Мы с дочерью вернулись домой. Вокруг сияла и переливалась всеми красками осень, пахло влажной землей и палой листвой.
Домоправитель Цань встретил меня так, словно я и впрямь возвратилась с того света.
– Госпожа Чжао, как радостно видеть вас вновь здоровой. Я немедленно распоряжусь насчет праздничного обеда...
– О, не стоит, Цань. Я отвыкла от нормальной пищи за все это время, а потому, если вы подадите мне соевый творог с молочной сладкой подливкой и немного постной лапши, я буду вам неимоверно признательна.
Кэтнян, услышав это, посмотрела на меня с сожалением и сказала:
– Цань, пожалуйста, все-таки распорядитесь насчет праздничного обеда. Мама, возможно, и станет питаться соевым творогом, но сегодня наверняка съедутся родственники, чтобы поздравить маму с выздоровлением.
Домоправитель поклонился и исчез – отправился на кухню давать распоряжения. А я сказала – дочери:
– Спасибо, Кэтнян. Я об этом совершенно не подумала.
– Тебе простительно. Мам, ты все-таки еще очень слаба. Ты отдыхай, а мне разреши побыть за хозяйку.
Как-то все стали ко мне чересчур снисходительны и милостивы, вы не находите?..
Дочь не зря распоряжалась. К вечеру стали собираться гости – члены моей большой китайской Семьи. Прибыли не только многочисленные кузины и кузены, но и старейшины обоих ветвей рода Чжао: собственно Чжао и Чжаосинь.
Встреча, разумеется, была неофициальной и потому в достаточной мере шумной, беспокойной и неуправляемой. Меня, впрочем, никто особенно не терзал, родственники чутко понимали мое теперешнее состояние. Подходили, справлялись о здоровье, вручали традиционный персик, завернутый в алую бумагу, и коробок с длинной лапшой, а дальше общались меж собой, обсуждая самые разнообразные темы: от новых цен на гаолян до очередного полета в космос китайского космонавта. Гостей в основном занимала Кэтнян: вот уже несколько часов она поддерживала дискуссию между кузиной Хуа и кузеном Ди Чжаосинем о том, в какой частный колледж ей предпочтительнее отправиться. А я...
Я наслаждалась тем, что жива.
И раны мои затянулись.
А в душе появилась надежда.
... Поминальную дощечку с именем Го я не стала сжигать согласно традиции. Я отнесла ее в свой офис и поместила в нише, отведенной для офисного алтаря. Здесь были панно с изображением Гуаньинь и Си-ванму, нефритовые чаши с шелковыми цветами, свечи, курительные палочки и серебряные фигурки божеств, украшенные красными плетеными шнурами. Раньше я никогда не обращала внимания на этот алтарь и на религиозные церемонии вообще, но теперь, когда мой кузен заявил, что стал небожителем и моим небесным заступником...
В общем, я полагаю, что поминальная табличка кузена Го непременно сыграла свою положительную роль в тот раз, когда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Я не знаю тебя, – надменно сказала я существу. – А потому ты не имеешь права мне указывать.
– Быстро же ты все забыла, – сказало существо. – Еще не минуло и миллиарда лет, а у тебя совсем сдала память.
– Послушай, – сказала я существу, раздражись. – Если я что и забыла, так, значит, оно стоит того, чтобы забыть! Но я отлично помню, что мне нужно быть на земле! Я – оттуда!
Я отпихнула назойливое облако и все-таки глянула вниз, ожидая увидеть там очертания земли. Но вместо этого внизу была лишь чернота – густая, самодостаточная, невыносимая для глаз чернота, от которой сжималось сердце и дрожали руки.
– И чего ты добилась? – насмешливо заметило существо. – Красива твоя земля? Так ли уж ты хочешь вернуться? Или мы продолжим с тобой ту игру, что началась тогда, когда этой земли и в помине не было?
– Оставь меня в покое! – яростно крикнула я. – Иначе я покажу тебе, на что способна!
– О, ты по-прежнему горда и высокомерна, – произнесло существо огромным ртом. – Ты так и не поняла простой истины: с духами надо договариваться, а не воевать.
– Так ты дух?
– Я – Лун. Теперь ты, смертная женщина вспомнила, что это значит?
– Нет, – сказала я, дрожа от непонятного ужаса. – Прости меня. Отпусти меня. Я так хочу на землю!
– Твое желание незаконно, – сказало существо. – Впрочем, не я устанавливаю здесь законы. Хочешь, так иди. Но я надеюсь, что мы еще ветретимся.
– Я не разделяю твоей надежды. – Почему-то мне хотелось грубить этому существу. И одновременно хотелось его бояться.
Существо усмехнулось, продемонстрировав серебряные клыки и узкую ленточку золотого языка взмахнуло крыльями и улетело прочь. А на его месте обнаружился люк вроде канализационного, с призывно отодвинутой крышкой.
– А более цивилизованного пути нет? – неизвестно у кого поинтересовалась я и прыгнула в люк.
– Пожалуйста, госпожа Чжао, лежите спокойно. Вам пока нельзя двигаться.
Я открыла глаза, будто натертые горячим песком. Глаза – единственное, что я чувствовала из своего тела. Позднее я узнала, что меня так накачали анестезирующими препаратами, что мои нервы плавали в них, как пьяные купальщики в бассейне с портвейном.
Вокруг все было ослепительно, нестерпимо белым.
– Зачем так ярко? – пробормотала я, зажмуриваясь. – Уберите свет.
– Фотофобия, – услышала я непонятное слово. – Побочный эффект от седатизифина. Доктор Линг предупреждал.
Я услышала шорох, словно опускали жалюзи, и снова открыла глаза. Теперь свет был вполне приемлемым. В этом свете я рассмотрела комнату, выдержанную в светло-персиковых тонах, узкий белый шкаф, стоявший напротив кровати, и саму кровать, на которой я благополучно возлежала. В прикроватной вселенной также обитала смуглая девушка в форме сестры милосердия. Узкие глаза девушки смотрели на меня внимательно и с беспокойством.
– Что случилось? – поинтересовалась я. – Я в больнице? Почему?
– Госпожа Чжао, вам не следует волноваться и задавать вопросы. Пожалуйста, отдыхайте и набирайтесь сил.
Девушка взяла в руки крошечный шприц и сделала мне укол.
– Доктор Линг... – последнее, что я услышала. Во второй раз я очнулась, как потом мне сказали, почти месяц спустя и перенеся четыре операции. И теперь я могла возвращаться к реальности и узнавать страшную правду.
Машина моего кузена Го взорвалась, когда мы ехали из ресторана «Тяньин». Го погиб мгновенно, а меня – обожженную, полуживую – нашли в сотне метров от искореженного остова пылающей машины. Полиция так и не выдумала достойной версии того, почему взорвалась машина, – слишком уж странным был взрыв, словно в бензобак ударила молния...
Когда медсестра, рассказывавшая мне это, произнесла слово «молния», я словно перенеслась в тот роковой вечер: пустое шоссе, сумерки и вдруг посреди дороги – человек. Человек, сквозь которого, как сквозь пелену тумана, проскочила наша машина. Человек, пославший нам вслед молнию, ослепительную и чудовищную...
Но об этом я не стала говорить ни сиделке, ни доктору Лингу, вернувшему мне человеческий облик и вылечившему мои ожоги. Во-первых, это сочли бы бредом, а во-вторых...
Что-то удерживало меня от разговоров.
Мне еще нельзя было вставать – пересаженная кожа на обожженных участках приживалась медленно. Но от одиночества я не страдала. За мной ухаживала не только сиделка, но и кузина Хуа, приехавшая вместе с моей дочерью из Гуанчжоу, едва до них добралась весть о несчастье. Семья скорбела о кончине Го, от кузины я узнала, что было отслужено несколько поминальных служб с монахами, приглашенными из разных монастырей. Также служили благодарственные молебны Трем Буддам – за то, что спаслась хотя бы я...
Мне невыносима была мысль о том, что Го больше нет. Отношения, связывавшие нас, не были отношениями любовников или просто приятелей. Это была кровная дружба; когда бы я ни обратилась к: Го, я знала, что получу от него поддержку, защиту и добродушно-насмешливую реплику, помогающую жить...
Но Го ушел к Желтым истокам, и я не знаю, кого в этом винить. Человека с молнией? Но вполне возможно, что этот человек – лишь плод моего воображения, тогда как в реальности... А что в реальности? Пустота и неразрешимые вопросы.
– Катя, прошу тебя, будь осторожна, – сказала я как-то дочери.
– Мама, не волнуйся, ничего плохого со мной не случится, – заверила меня Кэтнян.
– Я и... кузен Го тоже так думали, – сглатывая застрявший в горле комок, заметила я. – А эксперты так и не разобрались, отчего же взорвалась машина.
– Мама, это могли быть какие-нибудь неполадки... Неужели ты считаешь, что это – покушение? Ну кто мог на вас покушаться?
Присутствовавшая при сем разговоре кузина Хуа погрозила Кэтнян пальцем и сказала:
– Никто не мог, никто.
Но тут я заставила себя вспомнить события, предшествовавшие ресторану «Тяньин» и роковой поездке.
– Мне угрожали, – сообщила я кузине Хуа. – Два разных человека. Мужчина и женщина. Они заявили, что я своим фэн-шуй испортила им жизнь.
(Про Красавчика Ванга я тоже вспомнила, но вспомнила также, что проблема, связанная с ним, вроде бы была мною решена. Поэтому я смолчала, не поминая Красавчика Ванга всуе.)
– Угрожали?
– Да, это были довольно глупые угрозы. Кузен Го тогда еще сказал, чтобы я не беспокоилась. Дескать, с этими психами разберутся и все такое... А если с ними не разобрались? Если все-таки взрыв машины – это покушение... Месть за плохой фэн-шуй...
– В таком случае тот, кто покусился на вас, должен быть по меньшей мере божеством, – сказала кузина Хуа. – Или Великим князем Тьмы. Послушай, Нила, не терзай себя бесплодными размышлениями. Ты жива, скоро будешь совсем здорова, с тобой дочь и вся Семья, а потому оставь скорбь.
– Я не могу не скорбеть по кузену Го, – тихо ответила я. – И самое ужасное то, что я даже поплакать не могу – врачи запрещают мне плакать.
– Го не был бы рад, узнав, что ты портишь лицо слезами. Го был веселый человек. А потому твои молитвы о нем – если ты захочешь помолиться – не должны быть слезливыми.
И я начала молиться – что мне еще оставалось делать, коль прикована к больничной койке?
Возле моей кровати кузина Хуа устроила поминальный алтарь – на принесенном столике стояла посмертная табличка с именем Го, лежали жертвенные деньги и тихо струили легкий фимиам ароматические палочки. Надо было соблюдать ритуал, но я молилась своими словами:
– Я никогда не верила в то, что вы есть – Бог или боги. Я верила лишь в силы мира, окружающего меня. Но вот мой друг ушел из этого мира, ни одна сила не спасла его. Где он сейчас, я не знаю, может быть, стоит перед вами, боги? В таком случае не будьте к нему строги, будьте милостивы. Мой кузен Го был хороший человек, а потому и вы отнеситесь к нему хорошо, о боги.
Так я молилась и засыпала, потому что слишком много транквилизаторов кололи в мои несчастные вены. От транквилизаторов начинались галлюцинации – так однажды ко мне в палату пришел мой несчастный кузен Го и, присев на край моей кровати (а кровать просвечивала сквозь его тело), сказал:
– Нила, может, хватит, а?
Я так ему обрадовалась, что не смогла вымолвить пи слова.
– Что молчишь? – усмехнулся кузен, а я только тут заметила, что одет он настоящим принцем – и старинные роскошные одежды цвета персика, Цвета бессмертия. И волосы у Го длинные, заплетенные в косу, отливающую грозовой чернотой. Го был прекрасен, еще прекраснее, чем при жизни.
– Го, я скучаю по тебе, – наконец смогла выговорить я.
– И зря! – со своей обычной ласковой усмешкой сказал Го. – Кузиночка, неужели ты так ничего и не поняла?
– Что я должна понять?
– Что мне здесь совсем неплохо, – заявил Го. – Вы все так дружно за меня молились, что отныне Нефритовый владыка Юй-ди повелел мне стать домашним божеством всей нашей Семьи. Я вам буду покровительствовать, помогать, защищать и все прочее. Причем теперь у меня для этого возможностей гораздо больше, чем при земной-то жизни. А больше всего я буду заботиться о тебе, моя маленькая кузина, ты же знаешь, как я тебя люблю.
– Это что же, выходит, тебя повысили в должности? – попыталась усмехнуться я.
– А как же!
– Поздравляю, – сказала я и снова закручинилась. – Кузен Го, я такая слабая, я даже руки тебе протянуть не могу!
– Зато я могу, – немедленно ответил кузен, ставший божеством.
Он прозрачной рукой коснулся моей безвольно лежащей на постели кисти, и я увидела, как из его руки в мою соскальзывают, перетекают золотисто-алые сверкающие капельки...
– Поправляйся, кузиночка, – пожелал мне Го, убирая руку. – А то в этой больнице ты снова заболеешь – теперь уже от скуки.
– Хорошо, Го.
– Я пойду, – сказал кузен. – Но ты не переживай: если что, я буду рядом. Знаешь, что на Небо с земли подняться, что с Неба спуститься на землю – так легко, если есть желание...
Он ушел, превратившись в неясную тень на обоях палаты, а потом и эта тень исчезла.
А я начала стремительно выздоравливать, словно и впрямь мой божественный кузен дал команду моему организму. И уже через неделю меня выписали из больницы.
Мы с дочерью вернулись домой. Вокруг сияла и переливалась всеми красками осень, пахло влажной землей и палой листвой.
Домоправитель Цань встретил меня так, словно я и впрямь возвратилась с того света.
– Госпожа Чжао, как радостно видеть вас вновь здоровой. Я немедленно распоряжусь насчет праздничного обеда...
– О, не стоит, Цань. Я отвыкла от нормальной пищи за все это время, а потому, если вы подадите мне соевый творог с молочной сладкой подливкой и немного постной лапши, я буду вам неимоверно признательна.
Кэтнян, услышав это, посмотрела на меня с сожалением и сказала:
– Цань, пожалуйста, все-таки распорядитесь насчет праздничного обеда. Мама, возможно, и станет питаться соевым творогом, но сегодня наверняка съедутся родственники, чтобы поздравить маму с выздоровлением.
Домоправитель поклонился и исчез – отправился на кухню давать распоряжения. А я сказала – дочери:
– Спасибо, Кэтнян. Я об этом совершенно не подумала.
– Тебе простительно. Мам, ты все-таки еще очень слаба. Ты отдыхай, а мне разреши побыть за хозяйку.
Как-то все стали ко мне чересчур снисходительны и милостивы, вы не находите?..
Дочь не зря распоряжалась. К вечеру стали собираться гости – члены моей большой китайской Семьи. Прибыли не только многочисленные кузины и кузены, но и старейшины обоих ветвей рода Чжао: собственно Чжао и Чжаосинь.
Встреча, разумеется, была неофициальной и потому в достаточной мере шумной, беспокойной и неуправляемой. Меня, впрочем, никто особенно не терзал, родственники чутко понимали мое теперешнее состояние. Подходили, справлялись о здоровье, вручали традиционный персик, завернутый в алую бумагу, и коробок с длинной лапшой, а дальше общались меж собой, обсуждая самые разнообразные темы: от новых цен на гаолян до очередного полета в космос китайского космонавта. Гостей в основном занимала Кэтнян: вот уже несколько часов она поддерживала дискуссию между кузиной Хуа и кузеном Ди Чжаосинем о том, в какой частный колледж ей предпочтительнее отправиться. А я...
Я наслаждалась тем, что жива.
И раны мои затянулись.
А в душе появилась надежда.
... Поминальную дощечку с именем Го я не стала сжигать согласно традиции. Я отнесла ее в свой офис и поместила в нише, отведенной для офисного алтаря. Здесь были панно с изображением Гуаньинь и Си-ванму, нефритовые чаши с шелковыми цветами, свечи, курительные палочки и серебряные фигурки божеств, украшенные красными плетеными шнурами. Раньше я никогда не обращала внимания на этот алтарь и на религиозные церемонии вообще, но теперь, когда мой кузен заявил, что стал небожителем и моим небесным заступником...
В общем, я полагаю, что поминальная табличка кузена Го непременно сыграла свою положительную роль в тот раз, когда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33