Она была одновременно застенчивой и безрассудной; ее стремление к самообнажению граничило с помешательством. Вне всяких сомнений, именно она устроила тот скандал в закрытом изоляторе больше месяца назад: о нем только скрытно перешептывались, ибо он был совершенно несовместим с репутацией Куин-колледжа.
И все же… и все же!…
— Да? — услышал он в трубке настойчивый шепот Роз. — Это ты, дорогой? Ответь мне. Я уже заждалась.
И в это же мгновение по холлу разнесся предостерегающий звон дверного колокольчика.
— Да? — в третий раз услышал он голос Роз, на этот раз он звучал по-другому, более резко. — Да? Простите, кто говорит?
Снова предостерегающе задребезжал колокольчик. Марк стоял недвижимо, прижав трубку к уху и глядя через плечо. В холле, так же как в гостиной слева и в столовой справа, ярко горел свет. У него не было возможности не открыть гостям.
Телефон звякнул, когда он осторожно положил трубку, отрезая себя от голоса Роз и от обаяния ее личности. Марк Рутвен накинул на плечи спортивную куртку, поправил галстук и пошел открывать дверь.
Глава 2
— Добрый вечер, Кэролайн, — пробормотал он.
Кэролайн Кент, стоя на шаг ниже на растрескавшихся плитах дорожки, подняла голову и выжидающе посмотрела на Марка.
Кэролайн была «здравомыслящей» девушкой, которая, как пару раз жаловался ее жених, любое замечание воспринимала настолько буквально, что порой плакать хотелось. И дело было не в недостатке ума, просто каждый раз у нее была причина для такой реакции.
Как дочь доктора Сэмюела Кента, декана исторического факультета, она привыкла годами заботиться о своем непрактичном отце и еще более непрактичной матери.
Ей уже было крепко за двадцать; высокая и с хорошей фигурой, Кэролайн была очень привлекательна, хотя ее трудно было назвать даже хорошенькой. У нее были карие глаза, а густые волосы вились от природы. Порой она казалась слишком солидной дамой рядом со своим хрупким и подвижным женихом, но Кэролайн нравилось подчиняться, и она исполняла любой каприз Тоби Саундерса.
Спохватившись, Марк включил лампу над входом.
— Кэролайн! — удивился он. — В чем дело?
— Ни в чем! Абсолютно ни в чем! Только…
Трава на газоне перед домом казалась бледноватой в искусственном освещении; газон тянулся до низкой живой изгороди, за которой Колледж-авеню, изгибаясь, уходила под высокую арку деревьев. «Шевроле» Тоби Саундерса, который считался новым в 1948 году, был припаркован снаружи. Сам Тоби, на которого Кэролайн невольно то и дело поглядывала из-за плеча, возился со стороны левой дверцы.
— Можешь не закрывать его, Тоби! — крикнул Марк, который никогда не запирал своего «шевроле». Крикнул он громче, чем сам предполагал. — Кэролайн! В чем дело? Заходи.
— Честно говоря, я не знаю, стоит ли нам заходить, — сказала Кэролайн. — Не хочется беспокоить тебя, ведь ты, наверное, работаешь над биографией. Но это довольно важно, и мой отец попросил Тоби встретиться с тобой.
— Твой отец?
— Да. А где Бренда?
— Боюсь, что она ушла.
— Ну, может, оно и к лучшему. Я… то есть я, конечно не хочу сказать, что это лучше, — торопливо добавила Кэролайн. — Только мы хотели встретиться с тобой одним.
Тоби Саундерс в желтовато-коричневом костюме с выбившимся галстуком заторопился к ним по дорожке. Тоби был примерно одного с Марком возраста. Историк по специальности, он вместе с коллегами работал на Пентагон, писал историю Второй мировой войны, стараясь опередить тех, кто заканчивал свою историю Первой мировой. Тоби шел опустив голову; Марк видел только коротко стриженные темные волосы, но не мог разглядеть его худого, резкого, нервного лица.
— Ты уверен, что мы тебе не помешаем? — продолжала настаивать Кэролайн.
— Я весь вечер ровно ничем не занимался. Заходите.
Марк закрыл дверь и провел их в гостиную. Он слышал тяжелое дыхание Тоби.
В гостиной, которая обставлялась по вкусу Бренды — удобные стулья в белых чехлах, светло-зеленые стены, темный ковер, — были опущены жалюзи. Кэролайн, помешкав, села на диван в эркере переднего окна. Марк посмотрел на ее спутника.
Тоби, худой и не особенно высокий, был в таком нервном напряжении, что, казалось, воздух вокруг него искрится и потрескивает. Его прищуренные голубые глаза испытующе оглядели комнату, после чего остановились на Марке.
— Все это держится в секрете, — отрывисто сказал он, — никто пока не знает, что это значит. Но через неделю в колледже может начаться черт-те что.
— Ну? Каким образом?
— Пока тут нет студентов, кто-то из нашей среды, — пробормотал Тоби, — кто-то из наших преподавателей разыгрывает чисто студенческие номера. Но это уже не шутки. Они смахивают — я подчеркиваю, смахивают — на полномасштабную попытку убийства.
Кэролайн открыла рот, чтобы возразить. Она сидела опустив вдоль тела руки, упираясь ладонями в диван. Свет из-под матерчатого абажура лампы падал на ее серьезные карие глаза и на короткие густые завитки волос.
— Убийства? — воскликнул Марк. — Полиция в курсе дела?
— Полиция? Здесь? Ради бога, дружище, пошевели мозгами! Куин-колледж пустит в свои пределы скорее бубонную чуму или Черную смерть.
— Так что случилось, Тоби? Сядь. И рассказывай.
Подчинившись, Тоби опустился на диван рядом с Кэролайн. По-прежнему было слышно его тяжелое дыхание. Перед ними на низком кофейном столике стояла серебряная сигаретница. Откинув крышку, Марк подвинул ее гостям.
Кэролайн решительно и нетерпеливо замотала головой. Тоби этого даже не заметил.
— В год от Рождества Христова 1710-й… — начал он.
— Тебе обязательно надо начинать так издалека?
Тоби, нервничая, с вызовом вскинул голову.
— Заткнись, — сказал он, внезапно теряя свою ораторскую манеру и столь же скоро вновь обретая ее. — Итак, в год от Рождества Христова 1710-й, когда штат Вирджиния был колонией ее величества Вирджинии, некий Септимус Хьюит основал академию для мальчиков. Заложил он ее как раз на окраине Белхавена, ныне известного как Александрия. Поселение было небольшим; никому и в голову не приходило, что школа Септимуса Хьюита может добиться процветания. Но плантаторы посылали в нее своих сыновей, и школа в самом деле начала богатеть. Через двадцать лет она перестала считаться только школой для мальчиков. Куин-колледж давал образование или, по крайней мере, учил держаться в обществе молодых джентльменов из Вирджинии. Септимус Хьюит умер. В центре того места, которое никогда не называлось кампусом, а только Лужайкой, ему воздвигли статую: парик с буклями, камзол и все такое. Запомни статую. Это важно. — Прервав повествование, Тоби сказал уже без саркастических ноток в голосе: — Если я рассказываю тебе эту историю, Марк, поскольку ты ни черта не знаешь о том заведении, в котором преподаешь, ты уж поверь, что у меня есть на то основания.
— Конечно.
— Но может, я и не должен ее рассказывать. Ведь меня с полным основанием можно считать тут чужаком. Может, Кэролайн…
Кэролайн коснулась его руки.
— Нет, — сказала она. — Ты, Тоби. Только ты.
При всей своей невозмутимости Кэролайн могла быть такой же настойчивой, как и Тоби. Тот посмотрел на нее. Увидев, что Кэролайн слегка смущена, он и сам смутился, но, взяв себя в руки, продолжил повествование.
— Прямым наследником первого Септимуса Хьюита ныне является мастер Куин-колледжа. Он никогда не именовался президентом — именно мастер. Но давайте забудем прошлое, насколько это у нас получится. Обратимся к личности, известной под именем Джордж. — Он повернулся к Кэролайн: — Ты знаешь Джорджа?
— Тоби! Я не могла бы прожить тут всю жизнь, не зная…
Тоби наморщил лоб.
— Если ты не перестанешь так буквально понимать каждое слово, ангел мой…
Едва слушая это брюзжание, Кэролайн бросила в сторону Марка легкую улыбку, как бы говоря: «Его не стоит принимать всерьез; на самом деле он так не думает». Но Тоби, как обычно, тут же раскаялся. Хотя они не демонстрировали своих чувств посторонним, у этой пары была настоящая любовь. Люди, знавшие Тоби, считали его истым пуританином, но его чувства были такими глубокими и искренними, что у Марка сейчас сжалось сердце, и он едва не выбежал из комнаты.
— Личность, известная под именем Джорджа, — продолжил Тоби, — это незаменимый сотрудник. Ему за семьдесят. Во время летних каникул каждый вечер, до того как стемнеет, он обходит здания колледжа, проверяя, все ли в них в порядке, после чего закрывает их. То есть он обходит все строения, кроме библиотеки, Зала Науки и изолятора. Библиотека и Зал Науки, выходящие на Лужайку, остаются открытыми допоздна. Расположенный неподалеку изолятор да лето закрывается. Но о нем можно забыть; я упомянул его лишь в связи с кое-чем еще.
Ухмыльнувшись, Тоби сделал паузу.
— И тем не менее! Первый из этих «инцидентов», как мы будем их называть, имел место в пятницу вечером, 9 июля. Джордж почти закончил свой обход. Последним он инспектировал гимнастический зал. В зале стояла полная тишина. В сумерках им никто не пользовался, поскольку на лето электричество отключали. Хотя и после захода солнца света там вполне достаточно — из-за световых люков, — так что Джордж видел перед собой зал. Он был аккуратно убран. Маты, параллельные брусья, конь — все снаряды были составлены под балкон, опоясывающий зал. Но на западной стенке светящейся краской было грубо намалевано изображение статуи Септимуса Хьюита.
Марк мог ожидать чего угодно, но только не этого.
— Изображение… чего!
— Статуи Основателя! — резко повторил Тоби с таким видом, словно хотел вскочить с места, хотя остался сидеть. — Теперь ты его вспомнил? Не было ни надписей, вообще ничего! Только рисунок статуи с несколькими подробностями, примерно трех футов в высоту. Изобразили ее тонкой кистью, люминесцентной краской. — Тоби криво усмехнулся. — Ну, старик испытал чертовское потрясение. Сегодня вечером отец Кэролайн расспрашивал его, что там было. Сначала Джордж не знал, что и ответить. Он запинался и мямлил, но наконец вспомнил настоящую причину своего испуга. Уже стемнело, сказал он, и зал как-то странно выглядел, а тут еще в углу кто-то засмеялся.
Кэролайн повернула голову. Тоби не шевельнулся. Марк пожал плечами, отгоняя подкрадывающиеся из воображения образы.
— Что Джордж сделал?
— Повел себя в высшей степени сознательно. В меру своих сил тряпкой стер рисунок. На следующее утро сообщил в администрацию. Они решили, что он был пьян или ему приснилось. Может, Джордж и сам так решил…
— Почему?
— Потому что, когда он в субботу вечером вернулся в зал там не было и следа светящейся краски. Ни в спортивном зале, ни в бассейне в подвальном помещении — нигде никого и ничего. В воскресенье все здания остаются закрытыми. Джордж взял отгул. В понедельник вечером, 12 июля, он уже чувствовал себя лучше. То есть, пока снова не оказался в зале. — Тоби горько усмехнулся. — Изображение статуи Основателя, светящееся, как и раньше, снова появилось. Только теперь оно было намалевано на полу у южной стены, под балконом. Джордж окончательно растерялся. В голову ему пришла единственная мысль — снова стереть, уничтожить любой ценой. Но коленях он подполз к светящимся линиям, — Тоби прокашлялся, — но кто-то ждал его на галерее, в восемнадцати футах над головой Джорджа. Кто-то перегнулся через ее перила, держа в руках тяжелый железный стержень, вывернутый из тележки, на которой в зал привозят гимнастические снаряды. Он грохнулся на пол, как гиря, в восемнадцати дюймах от головы Джорджа.
Тоби замолчал. Не отрывая глаз от Марка, он безмолвно взял Кэролайн за руку и сжал ее.
— Нет, — сказал Тоби, — он никого не видел и не слышал. Сначала он был оглушен грохотом, затем у него все расплылось перед глазами. Он потерял сознание, но как-то смог выбраться из зала. Во вторник утром рисунок статуи Основателя по-прежнему красовался на полу, а рядом валялся металлический стержень. — Тоби покачал головой. — Джордж туда не возвращался. Оказавшись дома, он поведал семье всю эту историю. Жена уложила его в постель и вызвала врача. Во вторник вечером, продолжая семейные традиции, на работу вместо него вышел внук. Молодому Губерту, его внуку, минуло шестнадцать, и парень он толковый. Он не только обыскал зал. Он торчал рядом с ним на страже чуть ли не все ночи напролет. И вот что он поведал мне о последних событиях.
Тоби нервно вскочил с кресла.
— Давайте представим, как все это выглядело! Итак, суббота. Во второй половине дня, при ярком свете, Губерт кружит вокруг зала, держась недалеко от него. От вторника до субботы он ничего не видит и не слышит. Но однажды он различил звук, доносящийся из здания, и стал ломать голову, что это может быть. Губерт обогнул здание с северной стороны и осторожно влез в зал. Спустился к бассейну в подвале. Тут он понял, что это были за звуки. В бассейне, который должен был быть пустым, было полно воды. Причем наполнили его, видимо, только что: по воде еще шла рябь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
И все же… и все же!…
— Да? — услышал он в трубке настойчивый шепот Роз. — Это ты, дорогой? Ответь мне. Я уже заждалась.
И в это же мгновение по холлу разнесся предостерегающий звон дверного колокольчика.
— Да? — в третий раз услышал он голос Роз, на этот раз он звучал по-другому, более резко. — Да? Простите, кто говорит?
Снова предостерегающе задребезжал колокольчик. Марк стоял недвижимо, прижав трубку к уху и глядя через плечо. В холле, так же как в гостиной слева и в столовой справа, ярко горел свет. У него не было возможности не открыть гостям.
Телефон звякнул, когда он осторожно положил трубку, отрезая себя от голоса Роз и от обаяния ее личности. Марк Рутвен накинул на плечи спортивную куртку, поправил галстук и пошел открывать дверь.
Глава 2
— Добрый вечер, Кэролайн, — пробормотал он.
Кэролайн Кент, стоя на шаг ниже на растрескавшихся плитах дорожки, подняла голову и выжидающе посмотрела на Марка.
Кэролайн была «здравомыслящей» девушкой, которая, как пару раз жаловался ее жених, любое замечание воспринимала настолько буквально, что порой плакать хотелось. И дело было не в недостатке ума, просто каждый раз у нее была причина для такой реакции.
Как дочь доктора Сэмюела Кента, декана исторического факультета, она привыкла годами заботиться о своем непрактичном отце и еще более непрактичной матери.
Ей уже было крепко за двадцать; высокая и с хорошей фигурой, Кэролайн была очень привлекательна, хотя ее трудно было назвать даже хорошенькой. У нее были карие глаза, а густые волосы вились от природы. Порой она казалась слишком солидной дамой рядом со своим хрупким и подвижным женихом, но Кэролайн нравилось подчиняться, и она исполняла любой каприз Тоби Саундерса.
Спохватившись, Марк включил лампу над входом.
— Кэролайн! — удивился он. — В чем дело?
— Ни в чем! Абсолютно ни в чем! Только…
Трава на газоне перед домом казалась бледноватой в искусственном освещении; газон тянулся до низкой живой изгороди, за которой Колледж-авеню, изгибаясь, уходила под высокую арку деревьев. «Шевроле» Тоби Саундерса, который считался новым в 1948 году, был припаркован снаружи. Сам Тоби, на которого Кэролайн невольно то и дело поглядывала из-за плеча, возился со стороны левой дверцы.
— Можешь не закрывать его, Тоби! — крикнул Марк, который никогда не запирал своего «шевроле». Крикнул он громче, чем сам предполагал. — Кэролайн! В чем дело? Заходи.
— Честно говоря, я не знаю, стоит ли нам заходить, — сказала Кэролайн. — Не хочется беспокоить тебя, ведь ты, наверное, работаешь над биографией. Но это довольно важно, и мой отец попросил Тоби встретиться с тобой.
— Твой отец?
— Да. А где Бренда?
— Боюсь, что она ушла.
— Ну, может, оно и к лучшему. Я… то есть я, конечно не хочу сказать, что это лучше, — торопливо добавила Кэролайн. — Только мы хотели встретиться с тобой одним.
Тоби Саундерс в желтовато-коричневом костюме с выбившимся галстуком заторопился к ним по дорожке. Тоби был примерно одного с Марком возраста. Историк по специальности, он вместе с коллегами работал на Пентагон, писал историю Второй мировой войны, стараясь опередить тех, кто заканчивал свою историю Первой мировой. Тоби шел опустив голову; Марк видел только коротко стриженные темные волосы, но не мог разглядеть его худого, резкого, нервного лица.
— Ты уверен, что мы тебе не помешаем? — продолжала настаивать Кэролайн.
— Я весь вечер ровно ничем не занимался. Заходите.
Марк закрыл дверь и провел их в гостиную. Он слышал тяжелое дыхание Тоби.
В гостиной, которая обставлялась по вкусу Бренды — удобные стулья в белых чехлах, светло-зеленые стены, темный ковер, — были опущены жалюзи. Кэролайн, помешкав, села на диван в эркере переднего окна. Марк посмотрел на ее спутника.
Тоби, худой и не особенно высокий, был в таком нервном напряжении, что, казалось, воздух вокруг него искрится и потрескивает. Его прищуренные голубые глаза испытующе оглядели комнату, после чего остановились на Марке.
— Все это держится в секрете, — отрывисто сказал он, — никто пока не знает, что это значит. Но через неделю в колледже может начаться черт-те что.
— Ну? Каким образом?
— Пока тут нет студентов, кто-то из нашей среды, — пробормотал Тоби, — кто-то из наших преподавателей разыгрывает чисто студенческие номера. Но это уже не шутки. Они смахивают — я подчеркиваю, смахивают — на полномасштабную попытку убийства.
Кэролайн открыла рот, чтобы возразить. Она сидела опустив вдоль тела руки, упираясь ладонями в диван. Свет из-под матерчатого абажура лампы падал на ее серьезные карие глаза и на короткие густые завитки волос.
— Убийства? — воскликнул Марк. — Полиция в курсе дела?
— Полиция? Здесь? Ради бога, дружище, пошевели мозгами! Куин-колледж пустит в свои пределы скорее бубонную чуму или Черную смерть.
— Так что случилось, Тоби? Сядь. И рассказывай.
Подчинившись, Тоби опустился на диван рядом с Кэролайн. По-прежнему было слышно его тяжелое дыхание. Перед ними на низком кофейном столике стояла серебряная сигаретница. Откинув крышку, Марк подвинул ее гостям.
Кэролайн решительно и нетерпеливо замотала головой. Тоби этого даже не заметил.
— В год от Рождества Христова 1710-й… — начал он.
— Тебе обязательно надо начинать так издалека?
Тоби, нервничая, с вызовом вскинул голову.
— Заткнись, — сказал он, внезапно теряя свою ораторскую манеру и столь же скоро вновь обретая ее. — Итак, в год от Рождества Христова 1710-й, когда штат Вирджиния был колонией ее величества Вирджинии, некий Септимус Хьюит основал академию для мальчиков. Заложил он ее как раз на окраине Белхавена, ныне известного как Александрия. Поселение было небольшим; никому и в голову не приходило, что школа Септимуса Хьюита может добиться процветания. Но плантаторы посылали в нее своих сыновей, и школа в самом деле начала богатеть. Через двадцать лет она перестала считаться только школой для мальчиков. Куин-колледж давал образование или, по крайней мере, учил держаться в обществе молодых джентльменов из Вирджинии. Септимус Хьюит умер. В центре того места, которое никогда не называлось кампусом, а только Лужайкой, ему воздвигли статую: парик с буклями, камзол и все такое. Запомни статую. Это важно. — Прервав повествование, Тоби сказал уже без саркастических ноток в голосе: — Если я рассказываю тебе эту историю, Марк, поскольку ты ни черта не знаешь о том заведении, в котором преподаешь, ты уж поверь, что у меня есть на то основания.
— Конечно.
— Но может, я и не должен ее рассказывать. Ведь меня с полным основанием можно считать тут чужаком. Может, Кэролайн…
Кэролайн коснулась его руки.
— Нет, — сказала она. — Ты, Тоби. Только ты.
При всей своей невозмутимости Кэролайн могла быть такой же настойчивой, как и Тоби. Тот посмотрел на нее. Увидев, что Кэролайн слегка смущена, он и сам смутился, но, взяв себя в руки, продолжил повествование.
— Прямым наследником первого Септимуса Хьюита ныне является мастер Куин-колледжа. Он никогда не именовался президентом — именно мастер. Но давайте забудем прошлое, насколько это у нас получится. Обратимся к личности, известной под именем Джордж. — Он повернулся к Кэролайн: — Ты знаешь Джорджа?
— Тоби! Я не могла бы прожить тут всю жизнь, не зная…
Тоби наморщил лоб.
— Если ты не перестанешь так буквально понимать каждое слово, ангел мой…
Едва слушая это брюзжание, Кэролайн бросила в сторону Марка легкую улыбку, как бы говоря: «Его не стоит принимать всерьез; на самом деле он так не думает». Но Тоби, как обычно, тут же раскаялся. Хотя они не демонстрировали своих чувств посторонним, у этой пары была настоящая любовь. Люди, знавшие Тоби, считали его истым пуританином, но его чувства были такими глубокими и искренними, что у Марка сейчас сжалось сердце, и он едва не выбежал из комнаты.
— Личность, известная под именем Джорджа, — продолжил Тоби, — это незаменимый сотрудник. Ему за семьдесят. Во время летних каникул каждый вечер, до того как стемнеет, он обходит здания колледжа, проверяя, все ли в них в порядке, после чего закрывает их. То есть он обходит все строения, кроме библиотеки, Зала Науки и изолятора. Библиотека и Зал Науки, выходящие на Лужайку, остаются открытыми допоздна. Расположенный неподалеку изолятор да лето закрывается. Но о нем можно забыть; я упомянул его лишь в связи с кое-чем еще.
Ухмыльнувшись, Тоби сделал паузу.
— И тем не менее! Первый из этих «инцидентов», как мы будем их называть, имел место в пятницу вечером, 9 июля. Джордж почти закончил свой обход. Последним он инспектировал гимнастический зал. В зале стояла полная тишина. В сумерках им никто не пользовался, поскольку на лето электричество отключали. Хотя и после захода солнца света там вполне достаточно — из-за световых люков, — так что Джордж видел перед собой зал. Он был аккуратно убран. Маты, параллельные брусья, конь — все снаряды были составлены под балкон, опоясывающий зал. Но на западной стенке светящейся краской было грубо намалевано изображение статуи Септимуса Хьюита.
Марк мог ожидать чего угодно, но только не этого.
— Изображение… чего!
— Статуи Основателя! — резко повторил Тоби с таким видом, словно хотел вскочить с места, хотя остался сидеть. — Теперь ты его вспомнил? Не было ни надписей, вообще ничего! Только рисунок статуи с несколькими подробностями, примерно трех футов в высоту. Изобразили ее тонкой кистью, люминесцентной краской. — Тоби криво усмехнулся. — Ну, старик испытал чертовское потрясение. Сегодня вечером отец Кэролайн расспрашивал его, что там было. Сначала Джордж не знал, что и ответить. Он запинался и мямлил, но наконец вспомнил настоящую причину своего испуга. Уже стемнело, сказал он, и зал как-то странно выглядел, а тут еще в углу кто-то засмеялся.
Кэролайн повернула голову. Тоби не шевельнулся. Марк пожал плечами, отгоняя подкрадывающиеся из воображения образы.
— Что Джордж сделал?
— Повел себя в высшей степени сознательно. В меру своих сил тряпкой стер рисунок. На следующее утро сообщил в администрацию. Они решили, что он был пьян или ему приснилось. Может, Джордж и сам так решил…
— Почему?
— Потому что, когда он в субботу вечером вернулся в зал там не было и следа светящейся краски. Ни в спортивном зале, ни в бассейне в подвальном помещении — нигде никого и ничего. В воскресенье все здания остаются закрытыми. Джордж взял отгул. В понедельник вечером, 12 июля, он уже чувствовал себя лучше. То есть, пока снова не оказался в зале. — Тоби горько усмехнулся. — Изображение статуи Основателя, светящееся, как и раньше, снова появилось. Только теперь оно было намалевано на полу у южной стены, под балконом. Джордж окончательно растерялся. В голову ему пришла единственная мысль — снова стереть, уничтожить любой ценой. Но коленях он подполз к светящимся линиям, — Тоби прокашлялся, — но кто-то ждал его на галерее, в восемнадцати футах над головой Джорджа. Кто-то перегнулся через ее перила, держа в руках тяжелый железный стержень, вывернутый из тележки, на которой в зал привозят гимнастические снаряды. Он грохнулся на пол, как гиря, в восемнадцати дюймах от головы Джорджа.
Тоби замолчал. Не отрывая глаз от Марка, он безмолвно взял Кэролайн за руку и сжал ее.
— Нет, — сказал Тоби, — он никого не видел и не слышал. Сначала он был оглушен грохотом, затем у него все расплылось перед глазами. Он потерял сознание, но как-то смог выбраться из зала. Во вторник утром рисунок статуи Основателя по-прежнему красовался на полу, а рядом валялся металлический стержень. — Тоби покачал головой. — Джордж туда не возвращался. Оказавшись дома, он поведал семье всю эту историю. Жена уложила его в постель и вызвала врача. Во вторник вечером, продолжая семейные традиции, на работу вместо него вышел внук. Молодому Губерту, его внуку, минуло шестнадцать, и парень он толковый. Он не только обыскал зал. Он торчал рядом с ним на страже чуть ли не все ночи напролет. И вот что он поведал мне о последних событиях.
Тоби нервно вскочил с кресла.
— Давайте представим, как все это выглядело! Итак, суббота. Во второй половине дня, при ярком свете, Губерт кружит вокруг зала, держась недалеко от него. От вторника до субботы он ничего не видит и не слышит. Но однажды он различил звук, доносящийся из здания, и стал ломать голову, что это может быть. Губерт обогнул здание с северной стороны и осторожно влез в зал. Спустился к бассейну в подвале. Тут он понял, что это были за звуки. В бассейне, который должен был быть пустым, было полно воды. Причем наполнили его, видимо, только что: по воде еще шла рябь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32