А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Предки этого типа могли жить в Трикарико за сотни лет до того, как первые альгарвейцы подошли к городу на сотню миль. Но даже если и так, это ничего не доказывало. Иные подданные каунианского происхождения были беззаветно верны королю Мезенцио. Другие все еще тосковали по древней империи.
— Ну а ты что скажешь? — грозно осведомился Бембо у светловолосого с явным подозрением: во-первых, потому что был он жандарм и ему по должности следовало подозревать каждого встречного, а во-вторых, потому что пристрастился к не вполне приличным историческим романчикам, каких в последнее время много появилось, и на кауниан начал поглядывать с особенным вниманием.
— С чего мне ее грабить? — поинтересовался тот. — Что у нее есть такого, что может понадобиться мужчине?
По-альгарвейски он изъяснялся с характерным акцентом уроженца северо-восточных окраин державы — так же, как и сам Бембо. «Но шпион не забыл бы об этом», — мелькнуло у нее в голове.
Светловолосый окинул шлюшку презрительным взглядом и закатил глаза, как любой альгарвеец, находящий женщину непривлекательной и желающий сообщить ей об этом. Та завизжала. Бембо тоже окинул ее взглядом и пришел к выводу, что ничего особенного в ней действительно нет, хотя бесплатный уксус за вино сойти может.
Бембо с усталым видом вытащил из-за пояса блокнот.
— Ваши имена! — прорычал он. — И не вздумайте юлить. Все проверит чародей. А тех, кто врет жандарму при исполнении, у нас не любят.
Женщина назвалась Габриной, мужчина — Балозио.
— Ну как же, — съехидничала Габрина. — При рождении нарекли тебя, небось, Баложу.
Альгарвейское имя она переложила на манер елгаванских или валмиерских.
— А как тебя нарекли, твой отец и не знал, — бросил в ответ Балозио: оскорбление настолько же альгарвейское, насколько долог выдался день.
Габрина вновь завизжала. Балозио заорал на нее.
— Заткнитесь! — рявкнул Бембо, с одинаковой ненавистью глядя на обоих, и ткнул пальцем в сторону потаскухи: — Ты! Что он пытался у тебя стянуть? И как?
— Кошель с пояса, — ответила она, покачав бедром. Привлекательности в глазах Бембо ей это не добавило.
— Ах ты, лживая шлюха! — взвыл Балозио. Габрина ответила ему неприличным жестом. — Я всего-то ее по заднице хотел шлепнуть! — добавил он, обращаясь к жандарму.
На мгновение Бембо поверил ему — он и сам часто пощупывал встречных девчонок. Но потом он перестал думать как мужчина и начал думать как жандарм.
— Погоди-ка, погоди! — заметил он. — Минуту назад ты меня уверял, что ничего не хотел от этой бабы!
— Это кто тебе баба, ты, бочка с салом?! — завыла Габрина.
Бембо перехватил дубинку поудобнее.
— А вот за это и ты у меня в участок попадешь. Там разберемся.
Балозио и Габрина воззрились на него с ужасом. Если бы один ринулся улепетывать направо, а другой — налево, Бембо не знал бы, что делать. Позвать на помощь прохожих — так неизвестно еще, кому те станут помогать с большей охотой, жандарму или его жертвам: он хорошо знал своих соотечественников. Если бы они иначе относились к своему гражданскому долгу, Альгарве не требовалось бы столько жандармов.
Однако спорщики бежать не стали. Бембо многозначительно шлепнул дубинкой по ладони.
— Пошли! — рыкнул он.
И те пошли — без охоты, но покорно.
Прежде чем кому-нибудь из них пришла в голову фантазия сбежать, Бембо увидал в отдалении другого жандарма и подозвал его взмахом руки.
— В чем дело? — поинтересовался тот — дородный парень по имени Орасте.
— Пропади я пропадом, коли сам знаю, — ответил Бембо. — Этот вот заявляет, будто рукам волю дал, понимаешь? А эта — что он пытался стащить ее кошелек.
Орасте оглядел Габрину и слегка покачал бедрами взад-вперед — видно, ему понравилось. Габрина это заметила и соблазнительно облизнула губы. На Балозио жандарм поглядел с тем же выражением лица, с каким осматривал бы навозную лепешку.
— Не встречал еще чучелка, который не стащил бы чего при первом удобном случае, — проворчал он.
От природы светлокожий, Балозио побледнел еще сильней и стал похож на привидение.
— Знаете что, — отрезал он. — Я честный человек! Я всегда был честный человек и верный подданный! — Поднять шум у него не слишком получалось — слова его прозвучали не так дерзко, как испуганно. — Я же не виноват, что таким родился, — добавил он совсем уже жалобно.
Габрина исхитрилась прильнуть на секунду к Орасте.
— А по мне, так на елгаванского шпиона он похож, — промурлыкала она голосом, какого обычно не услышишь за порогом спальни.
Балозио в расстройстве чувств этого обмена любезностями не заметил.
— На дурную болезнь ты похожа! — огрызнулся он.
— Заткнись, каунианин, — страшным голосом прохрипел Орасте.
Можно было подумать, что он изображает военного вождя древних альгарвейцев, — Бембо подозревал, что его товарищ тоже читает исторические романчики.
Орасте уже готов был отходить Балозио дубинкой, когда Бембо шепнул ему на ухо:
— Поосторожней! А если он богатый каунианин?
По виду светловолосого предположить это было трудно, но случалось и не такое. Орасте скорчил рожу, но отступился.
Когда вся компания поднялась по лестнице и ввалилась в участок, сержант Пезаро торопливо опустил пирожное со сливами, которое жевал, но крошки слоеного теста застряли у него в узенькой бородке.
— В чем дело? — проворчал сержант.
Все заговорили, заорали, завизжали хором, сопровождая все более громкие вопли все более яростной жестикуляцией. Балозио каким-то образом очутился на полу — как именно, Бембо не заметил, потому что обменивался с Габриной недобрыми словами.
Пезаро, как большинство альгарвейцев, обладал способностью слушать нескольких собеседников разом.
— Хватит, — проронил он, наслушавшись и насмотревшись. — Бембо, тащи этого олуха, — он указал на Балозио, — в архив. Если он пытался стащить что плохо лежит — в камеру и под суд. Орасте, ты займись девкой. То же самое: если пыталась надуть клиентов — за решетку, если нет — вышвырни ее на улицу.
Бембо подумал было, что Габрина обрушится на Пезаро, посмевшего приписать ей «клиентов». Но потаскушка оказалась хитрей: она послала Орасте еще одну призывную улыбку, и дородный жандарм, по всем признакам, готовы был отозваться. У Бембо появилось подозрение, что архивы будут подвергнуты не столь тщательному досмотру, как потрепанная персона Габрины.
Бембо покорно обернулся к Балозио. На щеке каунианина откуда-то появился синяк.
— Пошли, приятель, — молвил жандарм, — разберемся с тобой.
Дорогу в архивный отдел Балозио, похоже, знал, что показалось Бембо не вполне подобающим образу человека безупречной честности. Жандарм бросил на Саффу плотоядный взгляд. Художница ответила ему непристойным жестом, как Габрина — Балозио, и тут же подмигнула. Зачем она его дразнит — чтобы подбодрить или чтобы свести с ума? Скорее последнее.
Скучающий письмоводитель записал имя Балозио, снял у него отпечаток пальца и пробормотал заклятье. Один из бесчисленных ящиков за его спиной распахнулся сам собой. Чиновник кивнул Бембо.
— Ну точно, числятся у нас его пальчики. — Все с тем же скучным видом он вытащил нужную папку, водрузил на стол и открыл. Бембо узнал рисунок Саффы.
— Посмотрим, — бормотал письмоводитель, листая страницы. — Оштрафован за неуплату проститутке, карманная кража, еще раз карманная кража, привлекался за кражу кошелька… но в тот раз улик не нашли.
— Еще бы нашли! — воскликнул Балозио. — Я этого не делал! — Он развел руками в отчаянной мольбе. — Я каунианин, и все равно меня не смогли осудить! Ну какая на мне может быть после этого вина?
— Хватит и этого, — остановил Бембо письмоводителя. — Спасибо. Посидит за решеткой немного. Будет повод убрать с улиц хоть одного каунианина.
— Да я даже каунианского не знаю! — взвыл Балозио.
Чиновник не обратил на него внимания — он возвращал на место личное дело воришки. Бембо взял каунианина за локоть.
— Пошли, приятель. Пойдешь миром — отделаешься арестом. А нет…
Понурившись, Балозио двинулся за ним.
Корнелю пил горькое вино чужбины и питался сухим хлебом изгнанника. Он понимал, что метафора остается метафорой и хлеб, которым кормили его лагоанцы, был не черствей того, что привык он жевать на островах Сибиу. Теперь, когда Лагоаш вступил в войну с Альгарве, достать вино становилось непросто, но местное пиво всех сортов, темное и светлое, горькое и сладковатое, он находил превосходным.
Но, сытый и пьяный, он оставался изгнанником. Над Тырговиште и другими городами Сибиу реяло альгарвейское знамя, зеленое, алое и белое. Король Буребисту, не успевший бежать из дворца, находился в плену. И Костаке, жена Корнелю, тоже в руках захватчиков. Возможно, у него родился сын или дочь. Подводник не знал. Не мог знать. Но он хорошо знал альгарвейцев. Они станут крутиться близ Костаке, словно псы вокруг течной суки.
Стиснув кулаки, он сидел на жесткой койке в одной из казарм, которую лагоанцы выделили жалкой кучке вырвавшихся из Сибиу солдат и моряков — последним из свободных сибиан. Корнелю проклинал альгарвейцев, что захватили его страну: за то, что они родились на свет, и за то, что нашли способ исполнить свой замысел, какого не сумел предусмотреть никто в островном королевстве.
В казарму заглянул лагоанский офицер. Корнелю и его товарищи по изгнанию разом подняли головы. Подводник никогда особенно не любил лагоанцев. По его мнению, превзойти Сибиу в торговых делах и военной мощи им удалось только потому, что у них страна больше. И теперь большая держава оставалась свободной, в то время как Сибиу стонет под ярмом, а солдаты Альгарве, как опасался Корнелю, глумятся над его беззащитной супругой.
Но у него была еще одна причина не любить лагоанцев: они не понимали. О да, они приняли его, они дали ему кров и пищу, они даже обещали воспользоваться услугами подводника и его левиафана в войне с Альгарве, в которую запоздало вступили… но они не понимали, с мрачной сибианской гордостью подумал он. В этом капитан был уверен.
Офицер в серо-зеленом мундире лагоанского военного флота направился прямиком к Корнелю. Походка его была легка, свободна и уверенна, это была походка солдата, чей король правит своею державой и скорее всего не лишится короны в ближайшее время. Эта походка и бессмысленно-радушная улыбка на лице незнакомца немедленно вызвали у Корнелю глухую неприязнь.
— Добрый день, капитан, как поживаете? — спросил лагоанец, как ему, без сомнения, казалось, на родном языке Корнелю. С точки зрения подводника, это был скорее альгарвейский, притом изрядно ломаный.
— Разрешите представиться — лейтенант Рамальо, — продолжал тот в блаженном неведении. — Надеюсь, вы не заняты?
Корнелю неторопливо поднялся на ноги. К его удовольствию оказалось, что он возвышается над Рамальо почти на ладонь.
— Не знаю, — ответил он. — Вообще-то у меня здесь столько неотложных дел.
Рамальо от души расхохотался, словно Корнелю отпустил бог весть какую шутку, а не полную горечи насмешку. Возможно, лагоанец отнес тон собеседника на счет собственного слабого владения языком — тогда он просто ошибся. А возможно, не уловил разницы.
— Если вы не слишком заняты, — проговорил Рамальо, хихикая, — пройдемте-ка со мной.
— Зачем? И куда?
Корнелю старался выговаривать каждое слово неспешно и внятно, словно беседовал со слабоумным ребенком. Даже те лагоанцы, которым казалось, что они владеют языком Сибиу, калечили его ужасающим образом. Подводник же презирал их ублюдочное наречие, полное шипящих согласных и носовых гласных, с его ордами заимствований из каунианского, куусаманского и вообще из каждого второго языка под солнцем. Как местные жители вообще могли освоить лагоанский с детских лет, Корнелю решительно не понимал.
— Ну когда придем, тогда и узнаете, верно? — все так же весело промолвил Рамальо. — Пойдемте.
Он отвернулся, уверенный, что Корнелю последует за ним, — так и случилось. Подводник, подобно товарищам по изгнанию, был орудием в руках лагоанцев — полезным орудием, которое следует применять с осторожностью, но все же безвольным.
Переступив порог, Корнелю заморгал от блеклого солнечного света. И от грохота: отданная на откуп военному флоту часть бухты Сетубала тонула в шуме. Лязгали железо и сталь. Кричали на своем невнятном наречии матросы и грузчики, возницы и чародеи. Порой в гаме проскальзывало редкое словечко, достаточно близкое к сибианской речи, чтобы Корнелю мог его узнать. От этого на душе становилось только гаже: будто вместе с людьми горечь изгнания делили слова.
— Мы направляемся к затонам для левиафанов? — спросил Корнелю. — Мне бы стоило навестить Эфориель.
Ему не хотелось, чтобы левиафанша решила, что хозяин оставил ее. Подводник считал зверя своим другом — единственным другом в здешних краях — и не желал печалить его или тревожить.
— В ту сторону, — ответил Рамальо, указывая на пару невысоких беленых домиков чуть в стороне от затона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов