А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Он склонил голову к плечу, ожидая, как отнесется к этому Леофсиг.
— Никто не найдет доброго слова для соседа, — ответил юноша, пожав широкими плечами. — Бьюсь об заклад, даже ункерлантцы не настолько эффективны, — это слово ему пришлось произнести по-фортвежски за неимением подходящего каунианского перевода, — чтобы не ругать своих соседей.
Он закатил глаза, показывая, что принимать его слова всерьез не следует. Гутаускас кивнул.
— А я бьюсь об заклад, что ты прав: твои же собственные слова доказывают это. Так скажи, предпочел бы ты жить в той части Фортвега, которую заняли альгарвейские варвары, или в той, что досталась варварам ункерлантским?
— Я бы предпочел, чтобы Фортвег никто не захватывал, — ответил Леофсиг.
— Такого выбора нет, — промолвил Гутаускас с той скрытой насмешкой, от которой фортвежцы так часто начинали скрипеть зубами.
Леофсиг, однако, уже привык к подобной манере общения. Он серьезно обдумал вопрос — занятие всяко более интересное, чем махать лопатой над полной ямой дерьма.
— Вашему племени, должно быть, легче под ункерлантцами, а нашим — под альгарвейцами.
— Пожалуй, ты прав, — согласился каунианин, — ибо альгарвейцы могут презирать нас, и оттого у них остается меньше презрения в ваш адрес. — Он подождал, пока Леофсиг взмахнет пару раз лопатой, и добавил вполголоса: — Быть может, сегодня ближе к полуночи тебе придется ответить на зов природы, как и мне.
— Да ну? — Леофсиг почесал в затылке. — Знал я, что вы, кауниане, педанты и зануды, но чтобы до такой степени…
Гутаускас ничего не ответил. Он только глядел на юношу пристально, чуть искоса. Леофсиг снова почесал в затылке. Если бы дело происходило в романе о временах Шестилетней войны, герой с первого слова понял бы, что пытается сказать ему каунианин. Ну, по крайней мере, Леофсиг сообразил, что ему о чем-то стараются намекнуть.
— Ну… кто знает? — промолвил он. — Может, и придется.
Все так же молча каунианин отошел и принялся копать новую яму. Леофсиг продолжал забрасывать землей старую. Он не особенно торопился. Альгарвейцы слишком скверно кормили пленных, чтобы те могли торопиться, да и сортирный наряд не то поле деятельности, что способно пробудить энтузиазм.
Наконец, когда солнце склонилось к закату, он отложил лопату и встал в очередь за скудным ужином, вполне напоминавшим скудный завтрак и столь же скудный обед. Ему достался тонкий ломоть черного хлеба и миска щей с репой и парой кусочков солонины, настолько жирной, что ее следовало бы именовать салом, и в придачу чашка того, что альгарвейцы упорно именовали пивом. На вкус казалось, что жидкость черпают прямо из сточной канавы.
Леофсиг все равно выпил эту мерзость. В последнее время он ел и пил почти все, в чем мог хотя бы заподозрить пропитание. Ему доводилось видеть, как пленные глотают собственных вшей. Так низко он еще не опустился, но понимал, что и это возможно. Живот почти непрерывно ныл, словно гнилой зуб. После каждой трапезы боль отступала на часок-другой, и это время юноша особенно ценил.
После ужина пленников строили перед бараками для вечерней, заключительной поверки. В виде исключения альгарвейцы-охранники дважды подряд посчитали заключенных правильно, на чем и успокоились.
— Вы теперь идти, — объявил старший караульный на скверном фортвежском. — До утренний поверка не выходить — только идти ссат, идти срат. Выходить за другим… — Он провел пальцем по горлу. Леофсиг пожалел, что у альгарвейца руки, а не ножи.
Вместе с остальными пленниками из своего барака юноша вернулся на койку. Одни заключенные сбивались в тесные кучки, чтобы поболтать. Другие играли в кости — на деньги или, что чаще, на еду. Кое-кто писал письма домой или перечитывал те редкие послания, что дозволялось им получать. Большинство же безвольно опускались на койки, чтобы отдохнуть и отоспаться, сколько дозволяют тюремщики.
В тусклом свете фонаря на Леофсига мрачно косился Мервит. Юноша тоже поглядывал на великана. Оба слишком устали и были слишком голодны, чтобы обмениваться чем-то, кроме убийственных взглядов. Кроме того, ни тот, ни другой не хотели попасть на суд к альгарвейскому коменданту. Даже половинными пайками драчуны вряд ли отделались бы. Подобная перспектива даже Мервита могла склонить к примерному поведению.
В конце концов великан завалился на бок и захрапел. Леофсигу тоже хотелось спать; каждая жилка в его теле молила об отдыхе. Но если он сейчас задремлет, то не сможет вместе с Гутаускасом выйти в полночь. А если не задремлет, завтра будет ходить разбитый весь день. Что важнее? Не зная, правильно ли он поступает, юноша смежил веки и сделал вид, будто заснул, не позволяя себе погрузиться в забытье.
Вернулся на свою койку Гутаускас, до того вполголоса беседовавший в проходе с остальными каунианами из их барака, как это обычно бывало, прежде чем охранники погасят фонарь. Вскоре дыхание его стало неторопливым и мерным. Дрыхнет, что ли?!
Леофсиг наблюдал за ним из-под полуопущенных век, готовых в любую минуту склеиться намертво. В окошки барака не проникал ни единый лучик света, чтобы юноша мог оценить, сколько прошло времени — молодой месяц взойдет перед самым рассветом. «Ну и как, — раздраженно подумал Леофсиг, — узнает Гутаускас, когда наступит полночь?»
Он настолько обозлился на каунианина, что сон как-то сам собою отступил немного. Наконец, в полуночный — а может, и нет, кто его знает — час Гутаускас поднялся с койки и прошел к дверям барака. Их на ночь не запирали. По проходу скользнул прохладный ветерок.
Сердце юноши заколотилось. Леофсиг поднялся на ноги и вышел в ночь вслед за своим соседом по койке. Если бы кто-то окликнул его, он готов был обругать каунианина за то, что тот разбудил его посреди ночи. Но все было тихо. Зевая, юноша поплелся к выгребным ямам.
У студеной погоды было одно преимущество — полные испражнений канавы не так воняли. А может, от холода у Леофсига просто нюх отнимался. Смутная тень впереди — это, наверное, Гутаускас. Юноша снова зевнул, отчаянно желая снова оказаться на жесткой койке под тонким одеялом — странное желание, если учесть, что большую часть времени юноша готов был отдать что угодно, только бы выбраться из лагеря.
Кто-то — какой-то форвежец — возвращался в барак, оправляя кафтан, и приветственно буркнул что-то из темноты проходящему мимо Леофсигу.
Над канавами тужились несколько страдальцев — судя по тощим силуэтам, все кауниане. Двое перебросились вполголоса на своем языке замечаниями: «А вот и они» — «Да, последние».
Гутаускас положил Леофсигу руку на плечо.
— Пойдем. Скорей. Тише. Ничего не спрашивай. Не сейчас. Скоро сам поймешь.
Само собой, у юноши немедля появились вопросы, но стоило ему открыть рот, как Гутаускас до боли стиснул пальцы. Леофсиг прикусил язык. Гутаускас мотнул головой в сторону тесно сбившейся кучки кауниан, и юноша последовал за ним без единого слова.
— В том, чтобы копать канавы, есть свое преимущество, — вполголоса промолвил один при его приближении. — Можно раскопать, а можно и докопаться.
В дремлющем замутненном сознании Леофсига вспыхнул свет, такой яркий, словно под носом у юноши взорвалось ядро.
— Идем, — повторил Гутаускас. — Будет грязно. Мы не могли отговорить всех пользоваться этой канавой. Но поставишь ли ты чистоту стоп выше случая добиться свободы?
— Силы горние, да никогда! — воскликнул Леофсиг на лучшем своем классическом каунианском.
— Хмм… Это хорошо, что мы взяли его с собой, Гутаускас, — заметил тот каунианин, что заговорил первым. — Некоторые из них бывают достойны.
«Них», понял Леофсиг, для него означало «фортвежцев». Он единственный здесь был не из древнего племени.
— Если мы и дальше станем торчать здесь, — заметил Гутаускас, — нас всех могут схватить.
Вместо ответа второй каунианин спрыгнул в траншею и выдернул из ее стенки залепленную грязью и песком крышку.
— Скорей, друзья! Ползите быстро, как только можете. Наступайте друг другу на пятки. Не останавливайтесь. В другом конце прохода есть отверстие. Полезайте.
Один за другим беглецы — их было не то шесть, не то восемь — соскользнули в канаву, чтобы скрыться в туннеле. Гутаускас легонько подтолкнул юношу.
— Иди первым, — шепнул он.
Леофсиг как мог тихо сполз в траншею. Липкая грязь на дне пыталась засосать его башмаки. Он с трудом протиснул в отверстие широкие фортвежские плечи.
Снаружи было темно. В туннеле — укрепленном кое-где досками, о которые Леофсиг всякий раз бился лбом, стоило ему поднять голову чуть повыше, но в остальном прорытом в плотной земле, словно могильная яма, — было темней темного. Даже стылый воздух казался мертвым. Юноша полз вперед, словно от этого зависела его жизнь. Позади послышался тихий хлопок — последний беглец затворил за собою крышку. Если повезет, грязь на ней помешает альгарвейцам отыскать путь, которым воспользовались пленники.
Леофсиг полз вперед, порой касаясь ног впереди ползущего, порой чувствуя, как подпирает сзади Гутаускас. Далеко ли они ушли? Много ли осталось? Он понятия не имел. Только полз, и не останавливался, и собирался ползти, обдирая локти и колени, до самого выхода, будь он хоть в Дьёндьёше или Лагоаше. А вокруг чернота и грязь.
Свежий воздух, чистый воздух впереди. Юноша вдыхал его, словно гончая. Туннель пошел вверх. Какой-то каунианин за плечи выдернул его из норы. Изголодавшимся по свету глазам темная ночь казалась ясным утром. За ним из лаза выбрался Гутаускас и, наконец, последний из беглецов.
— Теперь, — тихо и деловито промолвил Гутаускас, — все помочимся.
— Зачем? — спросил Леофсиг, освобожденный от клятвы молчания.
— Чтобы текучей водой преградить путь поисковым заклятьям альгарвейцев, — весело ответил какой-то беглец.
Струи горячей мочи окатили края лаза, скрытого от лагерных охранников купой оливковых деревьев. Облегчившись, Леофсиг расхохотался неслышно и весело. Грязный, вонючий, он понимал, что теперь его скорей всего вновь водворят в лагерь или пристрелят, но все это не имело сейчас никакого значения. Сейчас он хоть на миг, но был свободен.
Бембо вышагивал по улицам Трикарико, помахивая дубинкой. Жандарм делал все, чтобы его замечали. Трикарико, подобно большинству альгарвейских городов, служил во многом для того, чтобы окрестные жители могли себя показать и на других посмотреть. Даже самый чванный и самодовольный жандарм привлекал внимания меньше, чем хотел бы.
Все же Бембо скорее предпочел бы вышагивать по городским улицам, чем маршировать строем в парке. Таскать на плече потешный жезл ему вовсе не улыбалось, а особенно его раздражало, что сержант, сущий зверь, все время орет на него да и на всех прочих ополченцев. Жандарм предпочитал наорать на кого-нибудь сам, а не сносить оскорбления.
Он нервно покосился на восток. Настоящие солдаты — столько, сколько могла выделить держава для этого куска границы, — все еще удерживали елгаван в предгорьях хребта Брадано. Как им это удается, Бембо не вполне понимал. Если верить газетам, тут поработали могучие чары, но таких крепких заклятий не бывает. Жандарм надеялся только, что регулярные войска будут справляться и дальше. Потому что иначе в дело придется вступить лично ему, а эта затея Бембо совсем не нравилась.
Из переулка донеслись яростные вопли. Поначалу Бембо собирался пройти мимо — для альгарвейского городка ничего необычного в уличной ссоре не было. Но потом жандарму пришло в голову, что смена все равно выдалась спокойная и можно разобраться, что там случилось. А потом рассказать обо всем в участке, чтобы сержант Пезаро не смог обозвать жандарма ленивым сукиным сыном.
Когда он свернул за угол, вокруг спорщиков уже начинала собираться толпа.
— Что тут такое? — осведомился Бембо в полный голос.
Несколько человек, обернувшись, обнаружили при виде жандарма, что у них есть срочное дело где-то в другом конце города. Бембо фыркнул — ничего другого и не следовало ожидать.
Один из крикунов оказался рыжеволосой женщиной очень средних лет. Ее платье и опасливый взгляд не объявляли открыто «шлюха», но явственно намекали: «потаскушка». Против нее выступал моложавый мужчина в рубашке и юбке, чьи усы были навощены до остроты иголок в безупречном альгарвейском стиле. Вот только и усы, и кудри его были не рыжими, не медными и даже не каштановыми — они отливали бледным золотом.
«О-ой», — подумал Бембо, а вслух повторил:
— Что происходит?
— Этот вонючий каунианин меня ограбить пытался! — взвизгнула потаскушка. — Голову прозакладываю, он елгавский шпион! По мне, так точно шпион!
Несколько человек за спиной у Бембо зарычали. Голова жандарма начала болеть, точно с жестокого перепою. Стоявший перед ним с видом оскорбленной невинности горожанин был, несомненно, каунианских кровей, подобно елгаванам. Это могло значить что угодно… а могло ничего не значить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов