Сама чародейка узнает нечто новое. Нечто такое, о чем не знал никто в мире. Этого было достаточно. Более чем.
Чародейка нацарапала еще строку. До ответа было еще далеко. Она понятия не имела, сколько ей придется еще искать ответ. Но контуры эксперимента, который подскажет ей, на правильном ли она стоит пути, уже вырисовывались перед ее мысленным взором.
В дверь постучали. Пекка постаралась не слушать. Не получилось. Чародейка уже собралась добавить к своим уравнениям еще одну строчку, как мысль испарилась, не оставив и следа.
Место ее заняла ярость. Куусамане были, как правило, снисходительным народом, особенно в сравнении с гордыми и обидчивыми потомками альгарвейцев. Но всякому чародею следует иметь в виду: из любого правила есть исключения.
Вскочив из-за стола, Пекка ринулась к двери и распахнула ее.
— Кого еще принесло?! — взвизгнула она, еще не успев глянуть через порог.
Супруг ее, к счастью, соответствовал репутации невозмутимого куусаманина.
— Извини, дорогая, — промолвил Лейно, не поведя и бровью. Широкоскулое лицо его не изменило выражения. Ему уже доводилось видеть, как Пекка взрывается, будто крупнокалиберное ядро. — Но пора идти домой.
— Ой… — тихонько выдохнула Пекка.
Реальность навалилась на нее тяжелым грузом. Нет, до конца дня ей не удастся объединить законы сродства и контакта, не получится даже сделать хоть шаг к решению задачи или выяснить, существует ли вообще такое решение. Вместе с реальностью накатило острое чувство стыда.
— Прости, что накричала, — пробормотала она, глядя на свои башмаки.
— Ничего. — Лейно пожал плечами, отчего с широких полей шляпы и с краев тяжелой суконной накидки закапала вода — его кабинет находился в соседнем корпусе. — Если бы я знал, что ты в жестоком раздумье, я бы подождал еще немного. Мы не так уж торопимся, сколько я помню.
— Нет-нет-нет! — возразила Пекка с неумолимой практичностью, не оставлявшей ее почти никогда, кроме тех случаев, когда чародейка находилась, по выражению ее мужа, «в жестоком раздумье». Она торопливо натянула резиновые галоши, сняла с вешалки накидку и нахлобучила на свою жесткую черную гриву такую же, как у мужа, широкополую шляпу. — Ты прав, нам пора домой. Сестра и так уже слишком долго гоняется за Уто и точно нам об этом напомнит.
— Она же его обожает, — заметил Лейно.
— Я его тоже обожаю, — напомнила Пекка. — И все равно он маленький прохвост… а также пронос и прохобот. Пошли. Успеем поймать караван за оградой колледжа. Доедем почти до самого дома.
— Хорошо.
В глазах Лейно искрилось веселье: он не уставал забавляться, глядя, как Пекка в мгновение ока из рассеянного ученого преображается в стратега, достойного служить в генштабе армии Куусамо.
Стоило Пекке ступить на порог, как по плечам ее забарабанил дождь. Она и десяти шагов не одолела, как шляпа и накидка ее промокли ничуть не меньше, чем у Лейно. На ливень чародейка не обращала внимания, как и в те часы, что проводила в раздумье, но по иной причине. Куусаманин, которому не удавалось забыть о проливном дожде, имел, видно, несчастье появиться на свет вдали от родных краев.
— Как день прошел? — спросила она, шлепая по лужам обок супруга.
— Вообще-то неплохо, — ответил Лейно. — Кажется, нам удалось укрепить попоны бегемотов против попаданий из станкового жезла.
— Ты уже давно над этим работаешь, — заметила Пекка, — но я не слышала, чтобы ты прежде говорил о достижениях.
— Совершенно новый принцип. — Лейно оглянулся: не подслушивает ли кто из прохожих. — Обычная броня — это просто холодное железо или сталь. Она может отразить луч, если ее начистить до блеска или рассеять тепло, чтобы луч не в силах был ее прожечь, не задержавшись на одном месте.
Пекка кивнула.
— Так всегда и делалось, верно. Вы нашли другой способ?
Склонив голову к плечу, она одобрительно глянула на мужа, радуясь, что не одна она в семье сошла с наезженной колеи.
— Именно так. — Лейно увлеченно закивал. — Получается, что, если соорудить нечто вроде бутерброда — внизу сталь, потом особый такой фарфор, а потом снова сталь, — броня получается намного крепче той, которой мы пользуемся сейчас при том же весе.
— Ты же не имеешь в виду бутерброд в три слоя? — Пекка слегка нахмурилась. — Что-то не могу себе представить такой особый фарфор, чтобы он не бился, если его обжигать тонкими листами.
— Ты совершенно права. Наверное, поэтому до сих пор такое никому в голову не приходило, — ответил Лейно. — Фокус в том, чтобы магическим образом припаять фарфор к стальным листам, которые его сжимают, и при этом не испортить закалку металла. — Он ухмыльнулся. — Должен сказать, наша закалка в этом процессе серьезно пострадала. Но, кажется, теперь мы справились.
— Это пригодится стране, — заявила Пекка. — Особенно пригодится, если нас все же захватит безумие, что бушует на Дерлавайском континенте.
— Надеюсь, что не захватит, — отозвался Лейно. — Но ты снова права — на войне вперепрыжку с острова на остров, вроде той, что мы ведем с Дьёндьёшем, бегемотам не развернуться.
— Ох! — Себе под нос Пекка пробурчала словечко куда более крепкое. — Караван ушел. Теперь придется четверть часа ждать следующего.
— Ну хоть мокнуть не придется, — заметил ее муж.
На каждой остановке городских караванчиков в Каяни — и, сколько было известно Пекке, во всем Куусамо — стояли навесы от дождя, снега, а также от того и другого вперемешку. Иначе не было смысла устраивать и остановку.
Когда Пекка и Лейно нырнули под крышу, оказалось, что на сухом пятачке уже ютится разносчик газет.
— Не желаете прочесть, что за ультиматум выставил Зувейзе Свеммель Ункерлантский? — спросил он, помахивая сырым листом.
— Чтоб его, Свеммеля Ункерлантского, силы преисподние побрали, — пожелал Лейно, что не помешало ему расплатиться с мальчишкой парой квадратных медных монеток и газету все же забрать.
Семейная чета волшебников разом опустилась на скамейку и принялась за чтение. Брови Пекки поднимались все выше.
— А он немного просит, да? — пробормотала она.
— Посмотрим. — Лейно провел пальцем по строкам. — Все пограничные укрепления, все чародейные источники на полпути от Биши до границы, военно-морскую базу в гавани Самавы… и чтобы зувейзины за нее еще и платили. Да, немного… из того, что Свеммель заслуживает.
— И все это под угрозой войны, если зувейзины откажутся, — печально заключила Пекка. — Да будь он не королем, а простым человеком, его бы уже засудили за вымогательство.
Лейно читал немного быстрее супруги.
— Да, похоже, еще одной войны не избежать. Смотри, по кристаллу передают из Биши заявление тамошнего министра иностранных дел. Он заявил, что исполнять несправедливые требования хуже, чем их выдвигать. Если это не значит, что зувейзины собрались драться, то я уже и не знаю.
— Я желаю им удачи, — призналась Пекка.
— Я тоже, — ответил ее муж. — Одно только жалко: если бы они сдались, Свеммель мог бы вернуться к старой своей войне с Дьёндьёшем. А так дёнки воюют только с нами и не распыляют силы.
— Если бы горстка островов в Ботническом океане расположилась по-другому, если бы пара становых жил легла по-иному, у нас не было бы повода для ссоры с Дьёндьёшем, — проговорила Пекка.
— Зато у Дьёндьёша, скорей всего, нашелся бы повод для ссоры с нами, — ответил Лейно. — Дёнки, похоже, любят воевать.
— Интересно, что они о нас говорят? — задумчиво полюбопытствовала Пекка.
Но что бы ни говорили о своих противниках дьёндьёшцы, в «Каянском вестнике» или любой другой куусаманской газете этого не писали.
К остановке подплыл караван. Кондуктор открыл дверь, несколько пассажиров в одинаковых шляпах и накидках вышли. Пекка, обогнав Лейно, взбежала в вагон. Оба бросили в кассу по серебряной монетке в восемь медяков; кондуктор кивнул, указав на свободные места так важно, словно те образовались исключительно его кондукторской щедростью.
— Бабушка говорила, — заметила Пекка, когда караван двинулся дальше, — что когда она была маленькой девочкой, ее бабушка рассказывала, как испугалась, когда она была маленькой девочкой и впервые поехала на становом караване — как же так, он плавает в воздухе — и все не могла понять, почему вагоны не падают и не переворачиваются.
— Трудно ожидать, что ребенок поймет принцип работы комплексных заклятий, — отозвался Лейно. — Если уж на то пошло, в те дни становые жилы считались новинкой и никто толком не понимал, как они действуют, хотя многим казалось, будто понимают.
— Людям всегда кажется, что они знают больше, чем на самом деле, — проговорила Пекка. — Это их объединяет.
Они вышли близ поворота к своему дому. Бабочки уже не летали. Не пели птицы. Только лил дождь. Вода стекала с ветвей. Мокрые листья шлепали по лицам, покуда чародеи поднимались по грязной дорожке к воротам, чтобы забрать домой оставленного у Элимаки сына.
Открывшая дверь сестра Пекки явно умоталась за день. Уто, с другой стороны, казался воплощением невинности. Пекке не требовалось привлекать опыт колдуна-теоретика, чтобы вспомнить, как обманчива бывает внешность.
— Ну и что ты натворил? — поинтересовалась она.
— Ничего! — ответил Уто, как всегда, звонко.
Пекка покосилась на сестру.
— Лазил в кладовку, — ответила Элимаки. — Свалил пятифунтовую банку муки и пытался меня убедить, что не виноват. Может, это и сошло бы ему с рук, да только прямо на белой горке посреди кладовой остался отпечаток сандалии.
Лейно расхохотался. Пекка, несмотря ни на что, — тоже. Похоже было, что не они одни сегодня сошли с наезженной колеи.
— Далеко пойдешь, сынок, — предрекла она, ероша Уто волосы, и добавила: — Если мы тебя раньше не удавим…
Полковник Дзирнаву пребывал в расстройстве. Сколько мог судить Талсу, полковник вечно пребывал в расстройстве. Как и многие другие, елгаванский граф имел привычку срывать раздражение на окружающих. А поскольку был он офицером и дворянином, солдаты в его полку не могли посоветовать ему пойти и удавиться, словно какому-нибудь мужику.
— Варту! — заорал граф тем утром — орал он, чтобы разогреть голосовые связки, подобно тому, как певцы исполняют гаммы. — Варту, прах тебя побери, куда ты спрятался?! Чтобы сей момент передо мной стоял! Плеть по тебе плачет!
— Прах тя побери, — эхом отозвался Талсу, когда графский денщик галопом пробегал мимо него. Варту успел бросить на солдата убийственный взгляд, прежде чем поднырнуть под клапан палатки и стать жертвой хозяйского гнева.
— Чем могу служить, ваше благородие? — Слова его ясно были слышны сквозь холстину.
— Чем ты мне можешь служить?! — проревел Дзирнаву. — Служить ? Мне? Можешь найти этого прохвоста-повара и подать мне на ужин фляки из его кишок, вот чем! Ты посмотри на это! Ты только на это посмотри, Варту! Безголовому, косорукому шлюхину сыну хватило же наглости подать мне жидкие яйца всмятку! Как, во имя всех сил горних, как можно есть жидкие яйца всмятку?!
Талсу глянул в свою в оловянную тарелку, но не увидел ничего, кроме обычной утренней порции каши и столь же обычной скверной подтухшей сардельки. Солдат посмотрел на своего приятеля Смилшу, примостившегося на соседнем валуне.
— Ну вот как, — поинтересовался он вполголоса, — можно есть жидкие яйца всмятку?
— Ложкой? — предположил Смилшу.
Его паек был ничем не лучше, чем тот, что получил Талсу.
— Ложка у меня есть, понятное дело. — Талсу продемонстрировал указанный столовый прибор. — К ней бы еще яйца, и дело в шляпе.
Смилшу скорбно покачал головой.
— Если ты будешь ворчать и жаловаться из-за каждой мелочи, мальчик мой, ты никогда не станешь полковником, как наш блистательный командующий. — Он почесал переносицу. — Конечно, если ты не будешь ворчать и жаловаться, полковником ты все равно не станешь. Благородных кровей нету.
— За хорошими кровями у коней следить надо. — Талсу покосился на палатку графа Дзирнаву. — Или хотя бы у определенной части коня.
Смишлу, пытавшийся втиснуть в себя ложку мерзкой размазни, едва не подавился до смерти.
— А вот солдат подбирать… — Талсу покачал головой. — Да если бы нас вели настоящие солдаты, мы бы уже под Трикарико стояли, а не ползали по этим клятым холмам. — Он прищелкнул пальцами. — Бьюсь об заклад, вот поэтому вонючие альгарвейцы и не пытались по-настоящему атаковать.
Смилшу понял не сразу.
— С чего бы это? — спросил он. — Ты к чему клонишь?
Талсу понизил голос до еле слышного шептота, чтобы никто, кроме его приятеля, не мог подслушать.
— Если рыжики крепко нам врежут, офицеров поляжет тьма. Рано или поздно у нас просто дворян не хватит на все командирские должности. Придется ставить на них ребят, которые знают свое дело. А после этого Альгарве точно каюк наступит. Вот они и опасаются.
— Я бы сказал, что ты точно прав, если бы думал, что у альгарвейцев хватит на это ума. — Еле заметно расправив плечи, Смилшу ухитрился изобразить чванного, развязного альгарвейца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Чародейка нацарапала еще строку. До ответа было еще далеко. Она понятия не имела, сколько ей придется еще искать ответ. Но контуры эксперимента, который подскажет ей, на правильном ли она стоит пути, уже вырисовывались перед ее мысленным взором.
В дверь постучали. Пекка постаралась не слушать. Не получилось. Чародейка уже собралась добавить к своим уравнениям еще одну строчку, как мысль испарилась, не оставив и следа.
Место ее заняла ярость. Куусамане были, как правило, снисходительным народом, особенно в сравнении с гордыми и обидчивыми потомками альгарвейцев. Но всякому чародею следует иметь в виду: из любого правила есть исключения.
Вскочив из-за стола, Пекка ринулась к двери и распахнула ее.
— Кого еще принесло?! — взвизгнула она, еще не успев глянуть через порог.
Супруг ее, к счастью, соответствовал репутации невозмутимого куусаманина.
— Извини, дорогая, — промолвил Лейно, не поведя и бровью. Широкоскулое лицо его не изменило выражения. Ему уже доводилось видеть, как Пекка взрывается, будто крупнокалиберное ядро. — Но пора идти домой.
— Ой… — тихонько выдохнула Пекка.
Реальность навалилась на нее тяжелым грузом. Нет, до конца дня ей не удастся объединить законы сродства и контакта, не получится даже сделать хоть шаг к решению задачи или выяснить, существует ли вообще такое решение. Вместе с реальностью накатило острое чувство стыда.
— Прости, что накричала, — пробормотала она, глядя на свои башмаки.
— Ничего. — Лейно пожал плечами, отчего с широких полей шляпы и с краев тяжелой суконной накидки закапала вода — его кабинет находился в соседнем корпусе. — Если бы я знал, что ты в жестоком раздумье, я бы подождал еще немного. Мы не так уж торопимся, сколько я помню.
— Нет-нет-нет! — возразила Пекка с неумолимой практичностью, не оставлявшей ее почти никогда, кроме тех случаев, когда чародейка находилась, по выражению ее мужа, «в жестоком раздумье». Она торопливо натянула резиновые галоши, сняла с вешалки накидку и нахлобучила на свою жесткую черную гриву такую же, как у мужа, широкополую шляпу. — Ты прав, нам пора домой. Сестра и так уже слишком долго гоняется за Уто и точно нам об этом напомнит.
— Она же его обожает, — заметил Лейно.
— Я его тоже обожаю, — напомнила Пекка. — И все равно он маленький прохвост… а также пронос и прохобот. Пошли. Успеем поймать караван за оградой колледжа. Доедем почти до самого дома.
— Хорошо.
В глазах Лейно искрилось веселье: он не уставал забавляться, глядя, как Пекка в мгновение ока из рассеянного ученого преображается в стратега, достойного служить в генштабе армии Куусамо.
Стоило Пекке ступить на порог, как по плечам ее забарабанил дождь. Она и десяти шагов не одолела, как шляпа и накидка ее промокли ничуть не меньше, чем у Лейно. На ливень чародейка не обращала внимания, как и в те часы, что проводила в раздумье, но по иной причине. Куусаманин, которому не удавалось забыть о проливном дожде, имел, видно, несчастье появиться на свет вдали от родных краев.
— Как день прошел? — спросила она, шлепая по лужам обок супруга.
— Вообще-то неплохо, — ответил Лейно. — Кажется, нам удалось укрепить попоны бегемотов против попаданий из станкового жезла.
— Ты уже давно над этим работаешь, — заметила Пекка, — но я не слышала, чтобы ты прежде говорил о достижениях.
— Совершенно новый принцип. — Лейно оглянулся: не подслушивает ли кто из прохожих. — Обычная броня — это просто холодное железо или сталь. Она может отразить луч, если ее начистить до блеска или рассеять тепло, чтобы луч не в силах был ее прожечь, не задержавшись на одном месте.
Пекка кивнула.
— Так всегда и делалось, верно. Вы нашли другой способ?
Склонив голову к плечу, она одобрительно глянула на мужа, радуясь, что не одна она в семье сошла с наезженной колеи.
— Именно так. — Лейно увлеченно закивал. — Получается, что, если соорудить нечто вроде бутерброда — внизу сталь, потом особый такой фарфор, а потом снова сталь, — броня получается намного крепче той, которой мы пользуемся сейчас при том же весе.
— Ты же не имеешь в виду бутерброд в три слоя? — Пекка слегка нахмурилась. — Что-то не могу себе представить такой особый фарфор, чтобы он не бился, если его обжигать тонкими листами.
— Ты совершенно права. Наверное, поэтому до сих пор такое никому в голову не приходило, — ответил Лейно. — Фокус в том, чтобы магическим образом припаять фарфор к стальным листам, которые его сжимают, и при этом не испортить закалку металла. — Он ухмыльнулся. — Должен сказать, наша закалка в этом процессе серьезно пострадала. Но, кажется, теперь мы справились.
— Это пригодится стране, — заявила Пекка. — Особенно пригодится, если нас все же захватит безумие, что бушует на Дерлавайском континенте.
— Надеюсь, что не захватит, — отозвался Лейно. — Но ты снова права — на войне вперепрыжку с острова на остров, вроде той, что мы ведем с Дьёндьёшем, бегемотам не развернуться.
— Ох! — Себе под нос Пекка пробурчала словечко куда более крепкое. — Караван ушел. Теперь придется четверть часа ждать следующего.
— Ну хоть мокнуть не придется, — заметил ее муж.
На каждой остановке городских караванчиков в Каяни — и, сколько было известно Пекке, во всем Куусамо — стояли навесы от дождя, снега, а также от того и другого вперемешку. Иначе не было смысла устраивать и остановку.
Когда Пекка и Лейно нырнули под крышу, оказалось, что на сухом пятачке уже ютится разносчик газет.
— Не желаете прочесть, что за ультиматум выставил Зувейзе Свеммель Ункерлантский? — спросил он, помахивая сырым листом.
— Чтоб его, Свеммеля Ункерлантского, силы преисподние побрали, — пожелал Лейно, что не помешало ему расплатиться с мальчишкой парой квадратных медных монеток и газету все же забрать.
Семейная чета волшебников разом опустилась на скамейку и принялась за чтение. Брови Пекки поднимались все выше.
— А он немного просит, да? — пробормотала она.
— Посмотрим. — Лейно провел пальцем по строкам. — Все пограничные укрепления, все чародейные источники на полпути от Биши до границы, военно-морскую базу в гавани Самавы… и чтобы зувейзины за нее еще и платили. Да, немного… из того, что Свеммель заслуживает.
— И все это под угрозой войны, если зувейзины откажутся, — печально заключила Пекка. — Да будь он не королем, а простым человеком, его бы уже засудили за вымогательство.
Лейно читал немного быстрее супруги.
— Да, похоже, еще одной войны не избежать. Смотри, по кристаллу передают из Биши заявление тамошнего министра иностранных дел. Он заявил, что исполнять несправедливые требования хуже, чем их выдвигать. Если это не значит, что зувейзины собрались драться, то я уже и не знаю.
— Я желаю им удачи, — призналась Пекка.
— Я тоже, — ответил ее муж. — Одно только жалко: если бы они сдались, Свеммель мог бы вернуться к старой своей войне с Дьёндьёшем. А так дёнки воюют только с нами и не распыляют силы.
— Если бы горстка островов в Ботническом океане расположилась по-другому, если бы пара становых жил легла по-иному, у нас не было бы повода для ссоры с Дьёндьёшем, — проговорила Пекка.
— Зато у Дьёндьёша, скорей всего, нашелся бы повод для ссоры с нами, — ответил Лейно. — Дёнки, похоже, любят воевать.
— Интересно, что они о нас говорят? — задумчиво полюбопытствовала Пекка.
Но что бы ни говорили о своих противниках дьёндьёшцы, в «Каянском вестнике» или любой другой куусаманской газете этого не писали.
К остановке подплыл караван. Кондуктор открыл дверь, несколько пассажиров в одинаковых шляпах и накидках вышли. Пекка, обогнав Лейно, взбежала в вагон. Оба бросили в кассу по серебряной монетке в восемь медяков; кондуктор кивнул, указав на свободные места так важно, словно те образовались исключительно его кондукторской щедростью.
— Бабушка говорила, — заметила Пекка, когда караван двинулся дальше, — что когда она была маленькой девочкой, ее бабушка рассказывала, как испугалась, когда она была маленькой девочкой и впервые поехала на становом караване — как же так, он плавает в воздухе — и все не могла понять, почему вагоны не падают и не переворачиваются.
— Трудно ожидать, что ребенок поймет принцип работы комплексных заклятий, — отозвался Лейно. — Если уж на то пошло, в те дни становые жилы считались новинкой и никто толком не понимал, как они действуют, хотя многим казалось, будто понимают.
— Людям всегда кажется, что они знают больше, чем на самом деле, — проговорила Пекка. — Это их объединяет.
Они вышли близ поворота к своему дому. Бабочки уже не летали. Не пели птицы. Только лил дождь. Вода стекала с ветвей. Мокрые листья шлепали по лицам, покуда чародеи поднимались по грязной дорожке к воротам, чтобы забрать домой оставленного у Элимаки сына.
Открывшая дверь сестра Пекки явно умоталась за день. Уто, с другой стороны, казался воплощением невинности. Пекке не требовалось привлекать опыт колдуна-теоретика, чтобы вспомнить, как обманчива бывает внешность.
— Ну и что ты натворил? — поинтересовалась она.
— Ничего! — ответил Уто, как всегда, звонко.
Пекка покосилась на сестру.
— Лазил в кладовку, — ответила Элимаки. — Свалил пятифунтовую банку муки и пытался меня убедить, что не виноват. Может, это и сошло бы ему с рук, да только прямо на белой горке посреди кладовой остался отпечаток сандалии.
Лейно расхохотался. Пекка, несмотря ни на что, — тоже. Похоже было, что не они одни сегодня сошли с наезженной колеи.
— Далеко пойдешь, сынок, — предрекла она, ероша Уто волосы, и добавила: — Если мы тебя раньше не удавим…
Полковник Дзирнаву пребывал в расстройстве. Сколько мог судить Талсу, полковник вечно пребывал в расстройстве. Как и многие другие, елгаванский граф имел привычку срывать раздражение на окружающих. А поскольку был он офицером и дворянином, солдаты в его полку не могли посоветовать ему пойти и удавиться, словно какому-нибудь мужику.
— Варту! — заорал граф тем утром — орал он, чтобы разогреть голосовые связки, подобно тому, как певцы исполняют гаммы. — Варту, прах тебя побери, куда ты спрятался?! Чтобы сей момент передо мной стоял! Плеть по тебе плачет!
— Прах тя побери, — эхом отозвался Талсу, когда графский денщик галопом пробегал мимо него. Варту успел бросить на солдата убийственный взгляд, прежде чем поднырнуть под клапан палатки и стать жертвой хозяйского гнева.
— Чем могу служить, ваше благородие? — Слова его ясно были слышны сквозь холстину.
— Чем ты мне можешь служить?! — проревел Дзирнаву. — Служить ? Мне? Можешь найти этого прохвоста-повара и подать мне на ужин фляки из его кишок, вот чем! Ты посмотри на это! Ты только на это посмотри, Варту! Безголовому, косорукому шлюхину сыну хватило же наглости подать мне жидкие яйца всмятку! Как, во имя всех сил горних, как можно есть жидкие яйца всмятку?!
Талсу глянул в свою в оловянную тарелку, но не увидел ничего, кроме обычной утренней порции каши и столь же обычной скверной подтухшей сардельки. Солдат посмотрел на своего приятеля Смилшу, примостившегося на соседнем валуне.
— Ну вот как, — поинтересовался он вполголоса, — можно есть жидкие яйца всмятку?
— Ложкой? — предположил Смилшу.
Его паек был ничем не лучше, чем тот, что получил Талсу.
— Ложка у меня есть, понятное дело. — Талсу продемонстрировал указанный столовый прибор. — К ней бы еще яйца, и дело в шляпе.
Смилшу скорбно покачал головой.
— Если ты будешь ворчать и жаловаться из-за каждой мелочи, мальчик мой, ты никогда не станешь полковником, как наш блистательный командующий. — Он почесал переносицу. — Конечно, если ты не будешь ворчать и жаловаться, полковником ты все равно не станешь. Благородных кровей нету.
— За хорошими кровями у коней следить надо. — Талсу покосился на палатку графа Дзирнаву. — Или хотя бы у определенной части коня.
Смишлу, пытавшийся втиснуть в себя ложку мерзкой размазни, едва не подавился до смерти.
— А вот солдат подбирать… — Талсу покачал головой. — Да если бы нас вели настоящие солдаты, мы бы уже под Трикарико стояли, а не ползали по этим клятым холмам. — Он прищелкнул пальцами. — Бьюсь об заклад, вот поэтому вонючие альгарвейцы и не пытались по-настоящему атаковать.
Смилшу понял не сразу.
— С чего бы это? — спросил он. — Ты к чему клонишь?
Талсу понизил голос до еле слышного шептота, чтобы никто, кроме его приятеля, не мог подслушать.
— Если рыжики крепко нам врежут, офицеров поляжет тьма. Рано или поздно у нас просто дворян не хватит на все командирские должности. Придется ставить на них ребят, которые знают свое дело. А после этого Альгарве точно каюк наступит. Вот они и опасаются.
— Я бы сказал, что ты точно прав, если бы думал, что у альгарвейцев хватит на это ума. — Еле заметно расправив плечи, Смилшу ухитрился изобразить чванного, развязного альгарвейца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106