Ни Нож, ни Топор, к огромному сожалению Курта, не пострадали.
Это, впрочем, было еще не самое примечательное. Фургон летел прямо на Тарана.
А тот продолжал прохлаждаться на земле. “Безру-кавочники” не обращали на него никакого внимания, у них и без того забот хватало. Оставалось только гадать, рассмотрел Хэнк надвигавшуюся угрозу или продолжает дрожать от страха. Но, когда уже казалось, что широкие покрышки вот-вот сомнут череп безволосого, словно сваренное всмятку яйцо, Таран каким-то образом выскользнул из-под косы самой Смерти — то ли откатился, то ли отпрыгнул, но чудом убрал задницу с опасной траектории.
Курт даже не понял, нужно ли огорчаться, что безволосый избежал заслуженной кары, или же радоваться, что его не лишили шанса собственноручно разобраться с заклятым врагом. Эта перспектива, впрочем, с каждым мгновением отдалялась — “черепа” брали верх.
Фургон застопорил ход со скрежетом, в котором Курту послышалось раздражение оттого, что не удалось размазать по земле чьи-нибудь мозги, по инерции протаранил стену Подворья и затих. Створки кузова распахнулись — изнутри, точно саранча, полезли бритоголовые гангстеры. Никак не меньше десятка. Для Волка осталось загадкой, каким образом всем им удалось поместиться в этой кибитке.
Каким бы, впрочем, ни был ответ — начиная волшебным порталом в иную реальность и заканчивая оборудованием для глубоководного плавания, — бандиты моментально включились в схватку с рвением людей, для которых не существует занятия более привычного, нежели это. Десяток лысых здоровяков ударил “безрукавочникам” в тыл, который, выражаясь профессиональным жаргоном военных, более напоминал “беспросветную жопу”. Охранники Подворья и без того держались из последних сил. Обходной же маневр бандитов поставил крест на любом сопротивлении. Поражение Подворья являлось лишь вопросом времени.
Битва заняла считанные минуты. Как, впрочем, и всегда, когда территория представляет собой замкнутое со всех сторон пространство, а каждый из бойцов вооружен смертоносными игрушками (огнестрельными ли, холодными — не столь важно) повышенной убойной силы. Воздух, словно губка, впитал терпкий аромат крови. Этот запах проникал в ноздри Курта, рождая странные желания и неосознанные влечения.
Взгляд выхватывал из общей панорамы лишь отдельные детали, будучи не в состоянии объять все целиком. Кровавое действо кипело повсеместно, развернулось и раскинулось вширь, точно населенное пираньями тропическое озеро, в которое кто-то загнал табун лошадей. “Черепа” и “безрукавочники” были полностью увлечены взаимным истреблением — эдакий футбольный матч, участники которого по мере своих сил увеличивали обоюдный счет. Где-то, по всей видимости, красовалось электронное табло, отображавшее потери, включая дроби — частичную недееспособность. Во всем этом ощущалось что-то первобытное, какая-то древняя, зловещая сила, заставлявшая людей вновь и вновь убивать себе подобных…
От канонады выстрелов колыхалась даже маскировочная сеть, скрывавшая от равнодушного Купола весь этот потусторонний кошмар. Во внутреннем дворе Подворья гладиаторов происходило побоище, равного которому, похоже, не случалось в Клоповнике уже давно (неделю-две — точно). Яма завистливо вздыхала и косилась на потоки крови. Красная жидкость собиралась в лужи, хлюпала под подошвами.
Курт смотрел во все глаза, завороженный безудержным буйством насилия. Ему открывались отдельные, самодостаточные сцены, будто распахивался некий занавес, за которым менялись актеры, маски и роли. Но самое интересное в этой постановке заключалось в том, что тут убивали ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Вот один из “черепов” взял на прицел “безрукавочника” — тот топал навстречу, вооруженный только мечом. В этом неуклонном продвижении ощущалась какая-то непостижимая, высшая воля. Именно она, одну за другой, отводила от парня пули и, по мере сокращения расстояния, придавала ему сил. Гангстер раз за разом промахивался, хотя дистанция становилась уже смехотворно короткой. Словно что-то отводило его руку всякий раз, когда он спускал курок. Одна пуля снесла полоску кожи с виска, вторая продырявила черную безрукавку, даже не коснувшись тела. А потом была первая осечка. “Череп” так и щелкал бесполезным стволом, держа его в вытянутой руке, пока “безрукавочник” не приблизился на расстояние удара и не снес ему голову единственным взмахом меча. Голова полетела в сторону и, приземлившись, покатилась кому-то под ноги… “Безрукавочник”, оступившись, потерял равновесие. Лысый бандит метнулся вперед, вырвал из руки безголового пистолет и расстрелял противника в упор. Секунду спустя на него рухнул сверкающий “гладиус” — взявшись, казалось, ниоткуда, словно кара с небес, — и отсек сжимавшую оружие руку аккурат по локоть. Еще один охранник подоспел с другой стороны, без заминки вонзив меч в живот бандита. Рот был широко открыт: “череп” что-то кричал, но из-за царившего вокруг хаоса Курт не слышал ни звука. Из обрубка конечности хлестала кровь, сильными, прерывистыми толчками, в такт еще бившемуся сердцу. Страдания безволосого прекратила автоматная очередь. Пули ударили в бритую голову, пробивая огромные дырки. Череп покосился набок-шейные позвонки наверняка были сломаны. Из автомата палил какой-то лысый ублюдок, не особенно утруждавший себя выбором целей. Собственно, в такой массе “своих” и “чужих” автоматическое оружие производило эффект динамитной шашки, взорванной в колбасном цехе. Неокрепший ум гангстера, судя по всему, порядком тронулся от безумия, в которое превратилась действительность. Гораздо проще считать, что все это — огромная, потрясающая, до жути реальная, но все же компьютерная игра. Стрелять, не столь важно, в кого! На физиономии застыло бескомпромиссное помешательство. Рот оскален, глаза дико выпучены. Но неожиданно с этой физиономии исчезло то самое, что Станиславский истово требовал от своих подопечных. Жизнь. Жуткая маска осталась, а жизнь куда-то пропала. Голова повернулась, и Волк разглядел круглую, аккуратную дырочку возле виска, одну-единственную, из которой показалась струйка крови. Автоматчик выронил свое оружие и плашмя рухнул на кучу-малу. Тому, кто его “ликвидировал”, не было нужды в громоподобных очередях. Этим персонажем, как ни странно, оказался Череп, легендарный бандит собственной персоной. Он вел прицельный огонь с обеих рук, из каких-то длинноствольных пистолетов — определенно антикварных, но по-прежнему находящихся еще в превосходном состоянии, насколько можно было судить по результатам. Курт видел такое оружие в древних фильмах про Вторую мировую. ТТ — Тульский Токарев — вот как они назывались. Таких, вероятно, во всем Мегаполисе днем с огнем не сыщешь. Спросом, впрочем, они пользовались бы не особо большим, современные модели могли похвастаться не меньшей мощностью, но были ощутимо удобнее в эксплуатации, не говоря о цене, доступной как для школьника, так и для пенсионера. Отдача подкидывала стволы кверху, что говорило о значительном дискомфорте стрелка. Но гангстер легко преодолевал дерзкий норов своих игрушек, что говорило о завидном мастерстве. Пули летели сквозь ночь трассирующими кусочками металла; Курт ничуть бы не удивился, если бы на них оказалось тефлоновое покрытие, — некоторые охранники ухитрились сменить безрукавки на бронежилеты. Череп, казалось, держал под визуальным контролем весь внутренний двор. Векторы стрельбы менялись в течение считанных мгновений, перемещаясь от одной мишени к другой. Паузы делались лишь тогда, когда требовалось сменить обоймы — под черным плащом виднелась амуниция, карманы которой таили боекомплекты поистине стратегических масштабов…
А потом Курт увидел совсем другую картину. Тот самый субъект, который ухитрялся оставаться смутным и расплывчатым, когда Волк глядел на него почти в упор. От него по-прежнему исходили волны мрачной электрической силы, но если прежде “череп” (ой ли?) каким-то образом подавлял и держал в узде эту силу, то теперь она расплескалась вокруг неконтролируемым бешеным шквалом. Это могли почувствовать даже безволосые. Многие — в последние секунды своей жизни.
Диковинный безволосый перемещался в эпицентре побоища с легкостью и непринужденностью, более свойственными пастуху, прогуливающемуся среди безобидного сонного стада, но никак не человеку, которого со всех сторон окружали трупы, истекающие кровью раненые, грохочущие пистолетами и размахивающие мечами безумцы. Расплывчатый персонаж, впрочем, передвигался среди этого хаоса с такой непредсказуемой стремительностью, что ботинки его, вероятно, даже не успевали испачкаться в крови. Это было практически равносильно тому, чтобы перейти вброд гидропонический тоннель, ни разу не замочив ног в холодной воде. А именно — невозможно. Но этот “некто” двигался так быстро, что рассмотреть его было ничуть не легче, нежели тогда, когда он сохранял видимый покой. Его не касались ни пули, ни мечи. Сам же он брал жизни “безрукавочников” сосредоточенно и методично, как владелец того самого тоннеля во время сбора урожая.
Большими пригоршнями.
Он делал это не так, как тот, для кого это привычная, каждодневная работа. Неуловимый персонаж убивал и отбирал жизни убитых, будто выполнял чью-то высшую волю. Будто это угодно Судьбе, возложившей на него эту высокую миссию. Так, будто это нечто само собой разумеющееся, порядок вещей, изменить который не может ни один смертный. Убийца отнимал жизни не как обычный вор — скрытно, под покровом тайны, — но так, точно принимал величайший дар. С достоинством, почтением и благодарностью. Собственно, ничего более значительного у жертв и не было — с рождения до самой смерти. Никогда.
Поэтому Курт, по своему обыкновению, присвоил очередное прозвище — Призрак.
Тот, кому оно предназначалось, был действительно похож на бестелесного духа. И, кроме того, убивал с такой серьезной непосредственностью, будто не жил среди живых.
Он ОПЕРИРОВАЛ парой длинных, узких, слегка изогнутых клинков, напоминавших разделочные ножи для рыбы (один такой нож Курт стащил однажды в какой-то захудалой закусочной — для нужд Убежища и Стаи). В руках Призрака эти самые ножи являлись не оружием, но ИНСТРУМЕНТОМ. Определенная работа должна быть проделана точно в срок, в соответствующем объеме и качестве. Для конкретной задачи требовался конкретный инструмент, выбор которого являлся привилегией МАСТЕРА. Столяр, отправляющийся к заказчику для починки стула, не станет брать с собой циркулярную пилу. Так и Призрак не притащил ручной пулемет, а ограничился парой невзрачных, но смертоносных ножей. Радиус поражения у них, впрочем, был весьма велик — триста восемьдесят градусов, потому что незнакомец вертелся, будто волчок. Он даже не останавливался, чтобы кого-то убить. Его ждали, чтобы вручить свой дар, и задерживаться, заставляя других ждать, было невежливо…
Разница в длине “рыбных” ножей и “гладиусов” не имела значения. С аналогичным успехом незнакомец мог быть вооружен пилочкой для ногтей. Это затруднило бы работу, хотя она все равно была бы выполнена, только исполнение замедлилось бы. А такого допустить было нельзя. Вот почему иструмент был выбран соответствующий задаче.
Некоторые охранники даже не успели сообразить, КАК ЭТО произошло, КАК они расстались со своим бесценным даром. В тот неповторимый момент, когда в голове — тише и тише — стучал САМЫЙ ГЛАВНЫЙ вопрос: ПОЧЕМУ ИМЕННО Я? Как можно было ЭТО допустить? Ради кого? Достоин ли он? Но большинство в последние мгновения своей жизни видели только расплывчатые очертания чьей-то спины. Призрак принимал свой подарок, а затем отправлялся дальше. Как Санта-Клаус, только наоборот. Вооруженный парой кривых ножей, с которых не успевала стечь кровь предыдущей жертвы. Два-три “безрукавочника” все-таки заглянули Смерти в лицо, но ничего не смогли предпринять, чтобы как-то изменить или отдалить свою неизбежную участь. Это было невозможно. Походило на тщетные попытки отбиться с помощью граблей от шахтерского лазерного бура.
Казалось, Призрак даже не утруждался уклоняться. “Безрукавочники” были быстры, очень быстры (то обстоятельство, что они успевали разглядеть опасность и пытались нанести упреждающий удар, было невероятно само по себе). Однако в сравнении со скоростью чужака выпады мечей казались такими тяжелыми, медлительными и неуклюжими, словно легкие “гладиусы” весили по меньшей мере тонну. Незнакомцу не было нужды парировать эти удары своими лезвиями. В тот момент, когда мечи находились в самом начале траектории, Призрак был в одном месте.
Но когда клинки достигали места назначения, чужак оказывался вне досягаемости. Он приближался на расстояние удара и лишал кого-то жизни.
Курт видел, как кривые лезвия “рыбных” ножей резали кожу, мышцы, артерии и сухожилия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Это, впрочем, было еще не самое примечательное. Фургон летел прямо на Тарана.
А тот продолжал прохлаждаться на земле. “Безру-кавочники” не обращали на него никакого внимания, у них и без того забот хватало. Оставалось только гадать, рассмотрел Хэнк надвигавшуюся угрозу или продолжает дрожать от страха. Но, когда уже казалось, что широкие покрышки вот-вот сомнут череп безволосого, словно сваренное всмятку яйцо, Таран каким-то образом выскользнул из-под косы самой Смерти — то ли откатился, то ли отпрыгнул, но чудом убрал задницу с опасной траектории.
Курт даже не понял, нужно ли огорчаться, что безволосый избежал заслуженной кары, или же радоваться, что его не лишили шанса собственноручно разобраться с заклятым врагом. Эта перспектива, впрочем, с каждым мгновением отдалялась — “черепа” брали верх.
Фургон застопорил ход со скрежетом, в котором Курту послышалось раздражение оттого, что не удалось размазать по земле чьи-нибудь мозги, по инерции протаранил стену Подворья и затих. Створки кузова распахнулись — изнутри, точно саранча, полезли бритоголовые гангстеры. Никак не меньше десятка. Для Волка осталось загадкой, каким образом всем им удалось поместиться в этой кибитке.
Каким бы, впрочем, ни был ответ — начиная волшебным порталом в иную реальность и заканчивая оборудованием для глубоководного плавания, — бандиты моментально включились в схватку с рвением людей, для которых не существует занятия более привычного, нежели это. Десяток лысых здоровяков ударил “безрукавочникам” в тыл, который, выражаясь профессиональным жаргоном военных, более напоминал “беспросветную жопу”. Охранники Подворья и без того держались из последних сил. Обходной же маневр бандитов поставил крест на любом сопротивлении. Поражение Подворья являлось лишь вопросом времени.
Битва заняла считанные минуты. Как, впрочем, и всегда, когда территория представляет собой замкнутое со всех сторон пространство, а каждый из бойцов вооружен смертоносными игрушками (огнестрельными ли, холодными — не столь важно) повышенной убойной силы. Воздух, словно губка, впитал терпкий аромат крови. Этот запах проникал в ноздри Курта, рождая странные желания и неосознанные влечения.
Взгляд выхватывал из общей панорамы лишь отдельные детали, будучи не в состоянии объять все целиком. Кровавое действо кипело повсеместно, развернулось и раскинулось вширь, точно населенное пираньями тропическое озеро, в которое кто-то загнал табун лошадей. “Черепа” и “безрукавочники” были полностью увлечены взаимным истреблением — эдакий футбольный матч, участники которого по мере своих сил увеличивали обоюдный счет. Где-то, по всей видимости, красовалось электронное табло, отображавшее потери, включая дроби — частичную недееспособность. Во всем этом ощущалось что-то первобытное, какая-то древняя, зловещая сила, заставлявшая людей вновь и вновь убивать себе подобных…
От канонады выстрелов колыхалась даже маскировочная сеть, скрывавшая от равнодушного Купола весь этот потусторонний кошмар. Во внутреннем дворе Подворья гладиаторов происходило побоище, равного которому, похоже, не случалось в Клоповнике уже давно (неделю-две — точно). Яма завистливо вздыхала и косилась на потоки крови. Красная жидкость собиралась в лужи, хлюпала под подошвами.
Курт смотрел во все глаза, завороженный безудержным буйством насилия. Ему открывались отдельные, самодостаточные сцены, будто распахивался некий занавес, за которым менялись актеры, маски и роли. Но самое интересное в этой постановке заключалось в том, что тут убивали ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Вот один из “черепов” взял на прицел “безрукавочника” — тот топал навстречу, вооруженный только мечом. В этом неуклонном продвижении ощущалась какая-то непостижимая, высшая воля. Именно она, одну за другой, отводила от парня пули и, по мере сокращения расстояния, придавала ему сил. Гангстер раз за разом промахивался, хотя дистанция становилась уже смехотворно короткой. Словно что-то отводило его руку всякий раз, когда он спускал курок. Одна пуля снесла полоску кожи с виска, вторая продырявила черную безрукавку, даже не коснувшись тела. А потом была первая осечка. “Череп” так и щелкал бесполезным стволом, держа его в вытянутой руке, пока “безрукавочник” не приблизился на расстояние удара и не снес ему голову единственным взмахом меча. Голова полетела в сторону и, приземлившись, покатилась кому-то под ноги… “Безрукавочник”, оступившись, потерял равновесие. Лысый бандит метнулся вперед, вырвал из руки безголового пистолет и расстрелял противника в упор. Секунду спустя на него рухнул сверкающий “гладиус” — взявшись, казалось, ниоткуда, словно кара с небес, — и отсек сжимавшую оружие руку аккурат по локоть. Еще один охранник подоспел с другой стороны, без заминки вонзив меч в живот бандита. Рот был широко открыт: “череп” что-то кричал, но из-за царившего вокруг хаоса Курт не слышал ни звука. Из обрубка конечности хлестала кровь, сильными, прерывистыми толчками, в такт еще бившемуся сердцу. Страдания безволосого прекратила автоматная очередь. Пули ударили в бритую голову, пробивая огромные дырки. Череп покосился набок-шейные позвонки наверняка были сломаны. Из автомата палил какой-то лысый ублюдок, не особенно утруждавший себя выбором целей. Собственно, в такой массе “своих” и “чужих” автоматическое оружие производило эффект динамитной шашки, взорванной в колбасном цехе. Неокрепший ум гангстера, судя по всему, порядком тронулся от безумия, в которое превратилась действительность. Гораздо проще считать, что все это — огромная, потрясающая, до жути реальная, но все же компьютерная игра. Стрелять, не столь важно, в кого! На физиономии застыло бескомпромиссное помешательство. Рот оскален, глаза дико выпучены. Но неожиданно с этой физиономии исчезло то самое, что Станиславский истово требовал от своих подопечных. Жизнь. Жуткая маска осталась, а жизнь куда-то пропала. Голова повернулась, и Волк разглядел круглую, аккуратную дырочку возле виска, одну-единственную, из которой показалась струйка крови. Автоматчик выронил свое оружие и плашмя рухнул на кучу-малу. Тому, кто его “ликвидировал”, не было нужды в громоподобных очередях. Этим персонажем, как ни странно, оказался Череп, легендарный бандит собственной персоной. Он вел прицельный огонь с обеих рук, из каких-то длинноствольных пистолетов — определенно антикварных, но по-прежнему находящихся еще в превосходном состоянии, насколько можно было судить по результатам. Курт видел такое оружие в древних фильмах про Вторую мировую. ТТ — Тульский Токарев — вот как они назывались. Таких, вероятно, во всем Мегаполисе днем с огнем не сыщешь. Спросом, впрочем, они пользовались бы не особо большим, современные модели могли похвастаться не меньшей мощностью, но были ощутимо удобнее в эксплуатации, не говоря о цене, доступной как для школьника, так и для пенсионера. Отдача подкидывала стволы кверху, что говорило о значительном дискомфорте стрелка. Но гангстер легко преодолевал дерзкий норов своих игрушек, что говорило о завидном мастерстве. Пули летели сквозь ночь трассирующими кусочками металла; Курт ничуть бы не удивился, если бы на них оказалось тефлоновое покрытие, — некоторые охранники ухитрились сменить безрукавки на бронежилеты. Череп, казалось, держал под визуальным контролем весь внутренний двор. Векторы стрельбы менялись в течение считанных мгновений, перемещаясь от одной мишени к другой. Паузы делались лишь тогда, когда требовалось сменить обоймы — под черным плащом виднелась амуниция, карманы которой таили боекомплекты поистине стратегических масштабов…
А потом Курт увидел совсем другую картину. Тот самый субъект, который ухитрялся оставаться смутным и расплывчатым, когда Волк глядел на него почти в упор. От него по-прежнему исходили волны мрачной электрической силы, но если прежде “череп” (ой ли?) каким-то образом подавлял и держал в узде эту силу, то теперь она расплескалась вокруг неконтролируемым бешеным шквалом. Это могли почувствовать даже безволосые. Многие — в последние секунды своей жизни.
Диковинный безволосый перемещался в эпицентре побоища с легкостью и непринужденностью, более свойственными пастуху, прогуливающемуся среди безобидного сонного стада, но никак не человеку, которого со всех сторон окружали трупы, истекающие кровью раненые, грохочущие пистолетами и размахивающие мечами безумцы. Расплывчатый персонаж, впрочем, передвигался среди этого хаоса с такой непредсказуемой стремительностью, что ботинки его, вероятно, даже не успевали испачкаться в крови. Это было практически равносильно тому, чтобы перейти вброд гидропонический тоннель, ни разу не замочив ног в холодной воде. А именно — невозможно. Но этот “некто” двигался так быстро, что рассмотреть его было ничуть не легче, нежели тогда, когда он сохранял видимый покой. Его не касались ни пули, ни мечи. Сам же он брал жизни “безрукавочников” сосредоточенно и методично, как владелец того самого тоннеля во время сбора урожая.
Большими пригоршнями.
Он делал это не так, как тот, для кого это привычная, каждодневная работа. Неуловимый персонаж убивал и отбирал жизни убитых, будто выполнял чью-то высшую волю. Будто это угодно Судьбе, возложившей на него эту высокую миссию. Так, будто это нечто само собой разумеющееся, порядок вещей, изменить который не может ни один смертный. Убийца отнимал жизни не как обычный вор — скрытно, под покровом тайны, — но так, точно принимал величайший дар. С достоинством, почтением и благодарностью. Собственно, ничего более значительного у жертв и не было — с рождения до самой смерти. Никогда.
Поэтому Курт, по своему обыкновению, присвоил очередное прозвище — Призрак.
Тот, кому оно предназначалось, был действительно похож на бестелесного духа. И, кроме того, убивал с такой серьезной непосредственностью, будто не жил среди живых.
Он ОПЕРИРОВАЛ парой длинных, узких, слегка изогнутых клинков, напоминавших разделочные ножи для рыбы (один такой нож Курт стащил однажды в какой-то захудалой закусочной — для нужд Убежища и Стаи). В руках Призрака эти самые ножи являлись не оружием, но ИНСТРУМЕНТОМ. Определенная работа должна быть проделана точно в срок, в соответствующем объеме и качестве. Для конкретной задачи требовался конкретный инструмент, выбор которого являлся привилегией МАСТЕРА. Столяр, отправляющийся к заказчику для починки стула, не станет брать с собой циркулярную пилу. Так и Призрак не притащил ручной пулемет, а ограничился парой невзрачных, но смертоносных ножей. Радиус поражения у них, впрочем, был весьма велик — триста восемьдесят градусов, потому что незнакомец вертелся, будто волчок. Он даже не останавливался, чтобы кого-то убить. Его ждали, чтобы вручить свой дар, и задерживаться, заставляя других ждать, было невежливо…
Разница в длине “рыбных” ножей и “гладиусов” не имела значения. С аналогичным успехом незнакомец мог быть вооружен пилочкой для ногтей. Это затруднило бы работу, хотя она все равно была бы выполнена, только исполнение замедлилось бы. А такого допустить было нельзя. Вот почему иструмент был выбран соответствующий задаче.
Некоторые охранники даже не успели сообразить, КАК ЭТО произошло, КАК они расстались со своим бесценным даром. В тот неповторимый момент, когда в голове — тише и тише — стучал САМЫЙ ГЛАВНЫЙ вопрос: ПОЧЕМУ ИМЕННО Я? Как можно было ЭТО допустить? Ради кого? Достоин ли он? Но большинство в последние мгновения своей жизни видели только расплывчатые очертания чьей-то спины. Призрак принимал свой подарок, а затем отправлялся дальше. Как Санта-Клаус, только наоборот. Вооруженный парой кривых ножей, с которых не успевала стечь кровь предыдущей жертвы. Два-три “безрукавочника” все-таки заглянули Смерти в лицо, но ничего не смогли предпринять, чтобы как-то изменить или отдалить свою неизбежную участь. Это было невозможно. Походило на тщетные попытки отбиться с помощью граблей от шахтерского лазерного бура.
Казалось, Призрак даже не утруждался уклоняться. “Безрукавочники” были быстры, очень быстры (то обстоятельство, что они успевали разглядеть опасность и пытались нанести упреждающий удар, было невероятно само по себе). Однако в сравнении со скоростью чужака выпады мечей казались такими тяжелыми, медлительными и неуклюжими, словно легкие “гладиусы” весили по меньшей мере тонну. Незнакомцу не было нужды парировать эти удары своими лезвиями. В тот момент, когда мечи находились в самом начале траектории, Призрак был в одном месте.
Но когда клинки достигали места назначения, чужак оказывался вне досягаемости. Он приближался на расстояние удара и лишал кого-то жизни.
Курт видел, как кривые лезвия “рыбных” ножей резали кожу, мышцы, артерии и сухожилия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50