Да уж, Таран чудовище, но есть и другие такие же.
От группы мужчин отделилась статная фигура. Ее обладатель был не намного старше остальных; сложением он отличался от Тарана так же, как стройный тополь от кряжистого дуба — широкоплечий, с длинными, подвижными руками, мощной грудью и мускулистыми ногами. На поясе у него висели два коротких меча — “гладиусы”. Лицо его, суровое и мрачное, не лишено было некоторой привлекательности. С такого расстояния Волк с трудом мог разглядеть детали, в частности, длинные усы и косой шрам на щеке. Глаза смотрели в точности как рентген-аппарат. Вне сомнения, их обладатель многое повидал на своем веку.
Разумеется, это был Джо Стивенсон по прозвищу Клинок.
— Я выслушал тебя, Таран, — сказал он глубоким сильным басом. — Но только, сдается мне, ты решил не очень удачно пошутить. Ты знаешь моих бойцов и видел их в деле. Кто бы ни был твой боец, ему не совладать и с двумя, не говоря уже о четверых…
В толпе раздались одобрительные выкрики.
— Я не шучу, — ответил Таран с вершины Ямы. — И готов делом подкрепить свои слова. Я видел твоих бойцов, а потому повторяю — четверо против одного. Двое — это неинтересно. У меня не так много речного песка, чтобы засыпать им всю Яму, потому как крови там будет достаточно. — Хэнк ухмыльнулся, явно довольный своим ответом.
Стивенсон на глазах менялся в лице — позеленел, а шрам на щеке задергался, точно поплавок.
“Клюет”, — подумал Курт.
— Ты оскорбил честь моей школы, — сказал Клинок. — Если все это просто шугка, тебе придется за нее ответить. Я требую сатисфакции. Здесь и сейчас, на твоих условиях.
Таран расплылся в улыбке, то еще зрелище.
— К этому, собственно, я и веду. Мои условия — четверо твоих против одного моего. В Яме, обычным оружием. Никаких задержек, полный контакт. Только насмерть, никакой первой крови… — Хэнк пренебрежительно кивнул в сторону двоих раненых в стане противника. — Тот, кто сможет покинуть Яму, выиграет бой. Это будет мой боец. Сколько еще мне нужно оскорблять твою школу, чтобы ты перестал зря молоть языком?
Было видно — Клинок в бешенстве и еле сдерживается.
— Что ж, будь по-твоему, — прохрипел он. — Мои парни изрубят это чучело в капусту на твоей же арене… Тебе и впрямь понадобится немало песка. Я принимаю вызов — ты ответишь за оскорбление. Силы явно неравны, однако я сделал все, что мог. Сегодня ты просто-напросто убил этого парня. — Клинок сжал тонкие губы.
Таран удовлетворенно кивнул. У него, несомненно, имелось собственное мнение касательно расстановки сил.
Остальные же пребывали в смятении.
— Эй, как нам делать ставки? — выкрикнул кто-то. Клинок презрительно отвернулся. Хэнк довольно ухмылялся.
— Как заблагорассудится. Дело ваше.
— Так нечестно! — крикнул кто-то еще. — Мы должны хотя бы взглянуть на твоего бойца!
— Вот как? — Лицо Тарана, покрытое множеством шрамов, перекосилось в яростной гримасе. — Мне плевать, честно это или нет. Вы сможете увидеть этого парня лишь тогда, когда ставки будут сделаны, а дверь Ямы — надежно заперта. В противном же случае мальчики Клинка могут просто разбежаться. Делайте ставки на свое усмотрение или проваливайте. Мне все равно — у нас с Клинком давние счеты…
Толпа еще немного поволновалась, но никто не ушел.
Кто-то принялся выкрикивать условия пари — “один к трем на нового…”, “пять к одному на четверку Клинка”, и так далее. Курт понял, что его тут не очень-то ценят. С одной стороны, ему было наплевать, с другой же — крайне не понравились слова про “чучело”, “капусту” и все прочее. О нем говорили так, будто его собственное мнение ничего не значило (вообще-то, так оно и было, но приятнее от этого не становилось). Единственное, что Курт мог сделать в данной ситуации, это доказать Клинку, насколько он ошибся… Ну и, конечно, остаться в живых.
Хэнк махнул рукой. Топор и Нож сразу же ожили, словно глиняные големы.
— Вперед, — буркнул Топор. — И без глупостей…
Парни в безрукавках без напоминаний выстроились по обе стороны, держа дистанцию в пару метров от пленника. Один зашел вперед; Нож с напарником замыкали процессию. Курт почувствовал статическое покалывание в ошейнике и, стиснув челюсти, двинулся с места. Его не подгоняли и не тормозили. Безволосые держали темп шаг в шаг, внимательно поглядывая по сторонам. Каждый был напряжен, то и дело перехватывал оружие в руках поудобнее. Мечи и дубинки чередовались — через одного.
Все это напоминало Курту боксерский матч, когда спортсменов вели по проходу к рингу, только он знал — предстоящий бой будет во много крат страшнее. Такого по головидению не увидишь.
Но, как и на обычных матчах, здесь тоже были фанаты.
Процессия погрузилась в бурлящую толпу безволосых. Те расступались в стороны, хотя и с явной неохотой. “Безрукавочники”, шагавшие впереди, были особенно крепкими, накачанными ребятами, а потому играли роль своеобразного ледокола. Им непрестанно приходилось отпихивать кого-то с дороги, сопровождая каждый свой шаг жуткой руганью. Однако особо настойчивые “болельщики” заходили с флангов или с тыла. К Курту протягивались жадные руки, норовившие сорвать с него капюшон или приоткрыть балахон, чтобы узнать, что за темная лошадка затаилась под ним. Но “безрукавочники” знали свое дело. Они не церемонились и долго не раздумывали. Особо любопытствующие, получив профессиональный тычок в живот или зубы, отлетали в общую массу. Дубинки направо и налево раздавали удары. Даже мечи то и дело опускались плашмя — в кровопролитии пока не возникало нужды. Эти люди пришли сюда, чтобы поглядеть на бой, а не участвовать в нем. Тем не менее Волк едва себя сдерживал, чтобы не протянуть кому-то навстречу лапу — когтистую и волосатую.
Вскоре толпа поредела, приблизилась Яма.
Взгляд Курта неожиданно наткнулся на три знакомые фигуры, стоявшие особняком. Двое высоких по бокам и одна, приземистая, в центре. Тот, что был слева, — здоровенный и грузный, похожий на шкаф. Справа — каланча в бесформенном черном одеянии, из-под которого выпирал горб на спине (это, впрочем, не относилось к содержимому карманов, которое могло бы запросто принадлежать какому-нибудь хирургу-любителю).
Хмырь и Шило.
Безволосый, стоявший между этой парочкой, был невысокий, плотный и абсолютно лысый. Даже брови, казалось, и те присутствовали на угловатом лице почти номинально.
Лысый Хью.
Подрядчик киллеров. Имеет обширные связи в Клоповнике и за его пределами. Именно он — в первую очередь — приложил руку к тому, что Курт Страйкер оказался в рабстве.
Характер скверный. Не женат.
Все три глядели на Волка. Конечно, они не могли увидеть его глаза сквозь прорези капюшона, но и так им не составляло особого труда догадаться, что Страйкер не ожидал их увидеть здесь. Нет, конечно, он мог предполагать, что Хью и его псы заявятся, но одно дело предполагать, а другое — увидеть их на самом деле. Это нелегко — поверить в такую наглость. Появление заклятого врага стало для Курта звонкой пощечиной. Над ним просто издевались, считали щенком, который наконец обрел хозяина с тяжелой рукой… Они думают, что ему уже не сорваться с этой цепи.
Об этом без слов говорили их глаза.
Хмырь глядел с ненавистью и затаенной обидой — тупой ублюдок, неспособный на сложные эмоции. Шило насмехался, демонстрируя кривые зубы — он проиграл поединок, но при этом был из тех, кто не упускает возможности пнуть раненого льва… Что до Лысого Хью, то сей персонаж глядел в оба — как в прямом, так и в переносном смысле. Его Страйкер практически ничем не обидел (за исключением лишь неосуществленного намерения), а даже, напротив, обогатил на энную сумму. И все же Хью поглядывал на приближавшегося Волка с опаской и настороженностью, которым могла позавидовать и грациозная газель.
Подрядчик наемных убийц был жаден, но вовсе не глуп. Он продал Курта в рабство Хэнку Тарану не столько из-за денег, сколько оттого, что это была единственная возможность избежать смерти в волчьих клыках и когтях. Если бы ему удалось то, чего он хотел, то жизнь Страйкера прервалась бы еще до заключения сделки. Живым Волк стоил несоизмеримо больше. Физическая “ликвидация” являлась решением слишком простым и поэтому требовавшим куда больших ресурсов, чем те, что имелись тогда у Хью.
Поэтому пришлось пойти на риск.
Таран, как и ожидалось, захотел оставить Волка себе. Но Хью понимал, что это похоже на русскую рулетку. Когда-нибудь — ну, не сегодня и не завтра, но все равно очень, очень скоро — Страйкер вырвется на свободу. Ведь ярость рвет цепи. А в бумагу огонь не завернешь. Это вопрос времени.
Именно поэтому в глазах лысого коротышки стояла тревога. Он был не дурак, а потому боялся. И бдительно следил за каждым движением Волка. Колеблется вода в темных глубинах. Что-то притаилось там, на самом дне. Прижалось голым брюхом к песку.
Каждую ночь подрядчик киллеров ждал и боялся. Ждал, что именно этой ночью пленник совершит побег. Что это его тень пронеслась за окном. Что под его ногой скрипнула половица за дверью. Что верные телохранители уже висят в гараже вверх ногами, выпотрошенные, будто свиньи на бойне… Что это его силуэт появился в проеме.
Страйкер представлял себе, как Лысый Хью лежит ночью без сна и вслушивается в тишину, и у него становилось легче на душе. Он попытался изменить курс, чтобы вырулить к этой троице. При одном лишь намеке на маневр Хмырь и Шило сразу же посерьезнели, а Лысый Хью нервно передернулся (вероятно, недосыпание сказывалось), но “безрукавочники”, как оказалось, не забывали приглядывать и за мохнатым гладиатором. В шею Курта вонзились сотни электрических жал. Это сразу же отбило всякую охоту к необдуманным действиям.
Всему свое время.
Курт задрал голову и посмотрел на Тарана. Тот кивнул.
— Делай свое дело, малыш, — сказал он так тихо, что услышал только Волк. — Им не устоять против тебя.
Курт отвернулся, ничего не сказав. Конечно, это правда. Но разве надо лишать людей жизни, чтобы доказать эту самую правду? Таран собирался под завязку набить карманы кровавыми деньгами. Ничего страшного, если за это расплатится собственной шкурой какой-то бедолага…
Один из “безрукавочников” подошел к Яме и распахнул решетчатый люк, не издавший при этом ни звука — любимая вещь, которой часто пользуются, не знает недостатка в уходе. Другой парень тем временем тащил длинную лестницу с узкими перекладинами. Она валялась неподалеку и, судя по всему, в это утро неоднократно погружалась на самое дно… При взгляде на лестницу Курту невольно подумалось, каким же образом из Ямы извлекали трупы (или даже раненых). Мгновение спустя его взгляд сам собой нашарил длинные и прочные ремни, висевшие под решетчатым потолком, — в данный момент свернутые за ненадобностью.
Убийство здесь было поставлено на конвейер, потому как приносило изрядный доход.
— Вперед, — буркнул Нож за спиной.
Ошейник вколол в шею Курта энное количество ватт.
Не говоря ни слова, Волк двинулся вперед. Ему оставалось преодолеть какие-то жалкие метры, прежде чем, звеня пластмассовыми цепями, он поравняется с проемом. Оба “безрукавочника” успели отскочить в стороны. Курт переступил металлический порог и, ухватившись за лестницу, стал неторопливо спускаться, чувствуя на себе десятки любопытных взглядов. Все надеялись, что новичок сделает какое-нибудь неловкое движение и балахон распахнется или упадет капюшон. Но ничего не происходило, и взгляды беспомощно терзали плотную ткань, не в силах проникнуть внутрь. Безволосые подошли вплотную к Яме, завороженно наблюдая за широкоплечей фигурой и ее неторопливым скольжением по лестнице. Наконец ноги Волка прочно встали на засыпанный песком пол. Лысый Хью с телохранителями надменно взирали на него сверху вниз, однако у Курта было такое чувство, словно они стоят где-то страшно глубоко.
На дне могилы.
Курт прошел по окружности арены, разминая плечи и руки. Он не хотел грядущего боя и в то же время не мог сделать ничего, чтобы его предотвратить. Эта беспомощность, как ни странно, разбудила в нем зловещие силы. Волк явственно чувствовал, как в его груди нарастает волна напряжения. Это, похоже, и была та самая “контролируемая ярость”, которую любил вспоминать Старейшина… Она досталась Волчьему племени в наследство от четвероногих предков — способность приводить свой организм в состояние повышенной боеготовности, своего рода форсаж, в течение которого даже субъективное время Волка замедляло свой бег…
К дверному проему Ямы, один за другим, подошли четверо бойцов и выстроились цепочкой, дожидаясь своей очереди. Курт, отступив к противоположной стене, наблюдал, как гладиаторы резво спускались по шаткой лестнице. Судя по всему, им приходилось делать это не впервой. Наконец четыре пары ног опустились на засыпанный песком пол; “безрукавочники” втянули лестницу наружу.
Курт, не шевелясь, разглядывал противников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
От группы мужчин отделилась статная фигура. Ее обладатель был не намного старше остальных; сложением он отличался от Тарана так же, как стройный тополь от кряжистого дуба — широкоплечий, с длинными, подвижными руками, мощной грудью и мускулистыми ногами. На поясе у него висели два коротких меча — “гладиусы”. Лицо его, суровое и мрачное, не лишено было некоторой привлекательности. С такого расстояния Волк с трудом мог разглядеть детали, в частности, длинные усы и косой шрам на щеке. Глаза смотрели в точности как рентген-аппарат. Вне сомнения, их обладатель многое повидал на своем веку.
Разумеется, это был Джо Стивенсон по прозвищу Клинок.
— Я выслушал тебя, Таран, — сказал он глубоким сильным басом. — Но только, сдается мне, ты решил не очень удачно пошутить. Ты знаешь моих бойцов и видел их в деле. Кто бы ни был твой боец, ему не совладать и с двумя, не говоря уже о четверых…
В толпе раздались одобрительные выкрики.
— Я не шучу, — ответил Таран с вершины Ямы. — И готов делом подкрепить свои слова. Я видел твоих бойцов, а потому повторяю — четверо против одного. Двое — это неинтересно. У меня не так много речного песка, чтобы засыпать им всю Яму, потому как крови там будет достаточно. — Хэнк ухмыльнулся, явно довольный своим ответом.
Стивенсон на глазах менялся в лице — позеленел, а шрам на щеке задергался, точно поплавок.
“Клюет”, — подумал Курт.
— Ты оскорбил честь моей школы, — сказал Клинок. — Если все это просто шугка, тебе придется за нее ответить. Я требую сатисфакции. Здесь и сейчас, на твоих условиях.
Таран расплылся в улыбке, то еще зрелище.
— К этому, собственно, я и веду. Мои условия — четверо твоих против одного моего. В Яме, обычным оружием. Никаких задержек, полный контакт. Только насмерть, никакой первой крови… — Хэнк пренебрежительно кивнул в сторону двоих раненых в стане противника. — Тот, кто сможет покинуть Яму, выиграет бой. Это будет мой боец. Сколько еще мне нужно оскорблять твою школу, чтобы ты перестал зря молоть языком?
Было видно — Клинок в бешенстве и еле сдерживается.
— Что ж, будь по-твоему, — прохрипел он. — Мои парни изрубят это чучело в капусту на твоей же арене… Тебе и впрямь понадобится немало песка. Я принимаю вызов — ты ответишь за оскорбление. Силы явно неравны, однако я сделал все, что мог. Сегодня ты просто-напросто убил этого парня. — Клинок сжал тонкие губы.
Таран удовлетворенно кивнул. У него, несомненно, имелось собственное мнение касательно расстановки сил.
Остальные же пребывали в смятении.
— Эй, как нам делать ставки? — выкрикнул кто-то. Клинок презрительно отвернулся. Хэнк довольно ухмылялся.
— Как заблагорассудится. Дело ваше.
— Так нечестно! — крикнул кто-то еще. — Мы должны хотя бы взглянуть на твоего бойца!
— Вот как? — Лицо Тарана, покрытое множеством шрамов, перекосилось в яростной гримасе. — Мне плевать, честно это или нет. Вы сможете увидеть этого парня лишь тогда, когда ставки будут сделаны, а дверь Ямы — надежно заперта. В противном же случае мальчики Клинка могут просто разбежаться. Делайте ставки на свое усмотрение или проваливайте. Мне все равно — у нас с Клинком давние счеты…
Толпа еще немного поволновалась, но никто не ушел.
Кто-то принялся выкрикивать условия пари — “один к трем на нового…”, “пять к одному на четверку Клинка”, и так далее. Курт понял, что его тут не очень-то ценят. С одной стороны, ему было наплевать, с другой же — крайне не понравились слова про “чучело”, “капусту” и все прочее. О нем говорили так, будто его собственное мнение ничего не значило (вообще-то, так оно и было, но приятнее от этого не становилось). Единственное, что Курт мог сделать в данной ситуации, это доказать Клинку, насколько он ошибся… Ну и, конечно, остаться в живых.
Хэнк махнул рукой. Топор и Нож сразу же ожили, словно глиняные големы.
— Вперед, — буркнул Топор. — И без глупостей…
Парни в безрукавках без напоминаний выстроились по обе стороны, держа дистанцию в пару метров от пленника. Один зашел вперед; Нож с напарником замыкали процессию. Курт почувствовал статическое покалывание в ошейнике и, стиснув челюсти, двинулся с места. Его не подгоняли и не тормозили. Безволосые держали темп шаг в шаг, внимательно поглядывая по сторонам. Каждый был напряжен, то и дело перехватывал оружие в руках поудобнее. Мечи и дубинки чередовались — через одного.
Все это напоминало Курту боксерский матч, когда спортсменов вели по проходу к рингу, только он знал — предстоящий бой будет во много крат страшнее. Такого по головидению не увидишь.
Но, как и на обычных матчах, здесь тоже были фанаты.
Процессия погрузилась в бурлящую толпу безволосых. Те расступались в стороны, хотя и с явной неохотой. “Безрукавочники”, шагавшие впереди, были особенно крепкими, накачанными ребятами, а потому играли роль своеобразного ледокола. Им непрестанно приходилось отпихивать кого-то с дороги, сопровождая каждый свой шаг жуткой руганью. Однако особо настойчивые “болельщики” заходили с флангов или с тыла. К Курту протягивались жадные руки, норовившие сорвать с него капюшон или приоткрыть балахон, чтобы узнать, что за темная лошадка затаилась под ним. Но “безрукавочники” знали свое дело. Они не церемонились и долго не раздумывали. Особо любопытствующие, получив профессиональный тычок в живот или зубы, отлетали в общую массу. Дубинки направо и налево раздавали удары. Даже мечи то и дело опускались плашмя — в кровопролитии пока не возникало нужды. Эти люди пришли сюда, чтобы поглядеть на бой, а не участвовать в нем. Тем не менее Волк едва себя сдерживал, чтобы не протянуть кому-то навстречу лапу — когтистую и волосатую.
Вскоре толпа поредела, приблизилась Яма.
Взгляд Курта неожиданно наткнулся на три знакомые фигуры, стоявшие особняком. Двое высоких по бокам и одна, приземистая, в центре. Тот, что был слева, — здоровенный и грузный, похожий на шкаф. Справа — каланча в бесформенном черном одеянии, из-под которого выпирал горб на спине (это, впрочем, не относилось к содержимому карманов, которое могло бы запросто принадлежать какому-нибудь хирургу-любителю).
Хмырь и Шило.
Безволосый, стоявший между этой парочкой, был невысокий, плотный и абсолютно лысый. Даже брови, казалось, и те присутствовали на угловатом лице почти номинально.
Лысый Хью.
Подрядчик киллеров. Имеет обширные связи в Клоповнике и за его пределами. Именно он — в первую очередь — приложил руку к тому, что Курт Страйкер оказался в рабстве.
Характер скверный. Не женат.
Все три глядели на Волка. Конечно, они не могли увидеть его глаза сквозь прорези капюшона, но и так им не составляло особого труда догадаться, что Страйкер не ожидал их увидеть здесь. Нет, конечно, он мог предполагать, что Хью и его псы заявятся, но одно дело предполагать, а другое — увидеть их на самом деле. Это нелегко — поверить в такую наглость. Появление заклятого врага стало для Курта звонкой пощечиной. Над ним просто издевались, считали щенком, который наконец обрел хозяина с тяжелой рукой… Они думают, что ему уже не сорваться с этой цепи.
Об этом без слов говорили их глаза.
Хмырь глядел с ненавистью и затаенной обидой — тупой ублюдок, неспособный на сложные эмоции. Шило насмехался, демонстрируя кривые зубы — он проиграл поединок, но при этом был из тех, кто не упускает возможности пнуть раненого льва… Что до Лысого Хью, то сей персонаж глядел в оба — как в прямом, так и в переносном смысле. Его Страйкер практически ничем не обидел (за исключением лишь неосуществленного намерения), а даже, напротив, обогатил на энную сумму. И все же Хью поглядывал на приближавшегося Волка с опаской и настороженностью, которым могла позавидовать и грациозная газель.
Подрядчик наемных убийц был жаден, но вовсе не глуп. Он продал Курта в рабство Хэнку Тарану не столько из-за денег, сколько оттого, что это была единственная возможность избежать смерти в волчьих клыках и когтях. Если бы ему удалось то, чего он хотел, то жизнь Страйкера прервалась бы еще до заключения сделки. Живым Волк стоил несоизмеримо больше. Физическая “ликвидация” являлась решением слишком простым и поэтому требовавшим куда больших ресурсов, чем те, что имелись тогда у Хью.
Поэтому пришлось пойти на риск.
Таран, как и ожидалось, захотел оставить Волка себе. Но Хью понимал, что это похоже на русскую рулетку. Когда-нибудь — ну, не сегодня и не завтра, но все равно очень, очень скоро — Страйкер вырвется на свободу. Ведь ярость рвет цепи. А в бумагу огонь не завернешь. Это вопрос времени.
Именно поэтому в глазах лысого коротышки стояла тревога. Он был не дурак, а потому боялся. И бдительно следил за каждым движением Волка. Колеблется вода в темных глубинах. Что-то притаилось там, на самом дне. Прижалось голым брюхом к песку.
Каждую ночь подрядчик киллеров ждал и боялся. Ждал, что именно этой ночью пленник совершит побег. Что это его тень пронеслась за окном. Что под его ногой скрипнула половица за дверью. Что верные телохранители уже висят в гараже вверх ногами, выпотрошенные, будто свиньи на бойне… Что это его силуэт появился в проеме.
Страйкер представлял себе, как Лысый Хью лежит ночью без сна и вслушивается в тишину, и у него становилось легче на душе. Он попытался изменить курс, чтобы вырулить к этой троице. При одном лишь намеке на маневр Хмырь и Шило сразу же посерьезнели, а Лысый Хью нервно передернулся (вероятно, недосыпание сказывалось), но “безрукавочники”, как оказалось, не забывали приглядывать и за мохнатым гладиатором. В шею Курта вонзились сотни электрических жал. Это сразу же отбило всякую охоту к необдуманным действиям.
Всему свое время.
Курт задрал голову и посмотрел на Тарана. Тот кивнул.
— Делай свое дело, малыш, — сказал он так тихо, что услышал только Волк. — Им не устоять против тебя.
Курт отвернулся, ничего не сказав. Конечно, это правда. Но разве надо лишать людей жизни, чтобы доказать эту самую правду? Таран собирался под завязку набить карманы кровавыми деньгами. Ничего страшного, если за это расплатится собственной шкурой какой-то бедолага…
Один из “безрукавочников” подошел к Яме и распахнул решетчатый люк, не издавший при этом ни звука — любимая вещь, которой часто пользуются, не знает недостатка в уходе. Другой парень тем временем тащил длинную лестницу с узкими перекладинами. Она валялась неподалеку и, судя по всему, в это утро неоднократно погружалась на самое дно… При взгляде на лестницу Курту невольно подумалось, каким же образом из Ямы извлекали трупы (или даже раненых). Мгновение спустя его взгляд сам собой нашарил длинные и прочные ремни, висевшие под решетчатым потолком, — в данный момент свернутые за ненадобностью.
Убийство здесь было поставлено на конвейер, потому как приносило изрядный доход.
— Вперед, — буркнул Нож за спиной.
Ошейник вколол в шею Курта энное количество ватт.
Не говоря ни слова, Волк двинулся вперед. Ему оставалось преодолеть какие-то жалкие метры, прежде чем, звеня пластмассовыми цепями, он поравняется с проемом. Оба “безрукавочника” успели отскочить в стороны. Курт переступил металлический порог и, ухватившись за лестницу, стал неторопливо спускаться, чувствуя на себе десятки любопытных взглядов. Все надеялись, что новичок сделает какое-нибудь неловкое движение и балахон распахнется или упадет капюшон. Но ничего не происходило, и взгляды беспомощно терзали плотную ткань, не в силах проникнуть внутрь. Безволосые подошли вплотную к Яме, завороженно наблюдая за широкоплечей фигурой и ее неторопливым скольжением по лестнице. Наконец ноги Волка прочно встали на засыпанный песком пол. Лысый Хью с телохранителями надменно взирали на него сверху вниз, однако у Курта было такое чувство, словно они стоят где-то страшно глубоко.
На дне могилы.
Курт прошел по окружности арены, разминая плечи и руки. Он не хотел грядущего боя и в то же время не мог сделать ничего, чтобы его предотвратить. Эта беспомощность, как ни странно, разбудила в нем зловещие силы. Волк явственно чувствовал, как в его груди нарастает волна напряжения. Это, похоже, и была та самая “контролируемая ярость”, которую любил вспоминать Старейшина… Она досталась Волчьему племени в наследство от четвероногих предков — способность приводить свой организм в состояние повышенной боеготовности, своего рода форсаж, в течение которого даже субъективное время Волка замедляло свой бег…
К дверному проему Ямы, один за другим, подошли четверо бойцов и выстроились цепочкой, дожидаясь своей очереди. Курт, отступив к противоположной стене, наблюдал, как гладиаторы резво спускались по шаткой лестнице. Судя по всему, им приходилось делать это не впервой. Наконец четыре пары ног опустились на засыпанный песком пол; “безрукавочники” втянули лестницу наружу.
Курт, не шевелясь, разглядывал противников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50