Странное, восхитительное и мучительное состояние, которое нельзя передать одним коротким словом «любовь», нельзя объяснить, описать и во множестве толстых томов. Его можно только ощутить…
— Ритуал, который позволит пробить выход в обычный мир, требует невероятно много магической силы, — продолжала Таяна, не замечая, что Денис погружен в свои мысли. — Не знаю, в чем этот ритуал состоит, Зорген лишь упомянул о том, что нашел решение в одной из книг… но даже если найти это описание, оно не слишком нам поможет. Будь у нас «Синее Пламя», я смогла бы открыть путь. Но кристалла нет, он был единственным, все остальные схроны, что мне удалось отыскать, не вместят в себя и сотой доли нужной энергии. Да и имей я кристалл… Зорген веками стягивал в него Силу, он почти уничтожил свой родной мир ради этого.
— Значит, нужно найти иной путь, — пожал плечами Денис. Он даже не очень прислушивался к тому, что говорила девушка — просто любовался ею. Даже сейчас, уставшая, осунувшаяся, она была все равно прекрасна.
— Мы будем искать его. Мы… мы найдем, я уверена.
— Найдем.
Он накрыл ее руку своей широкой ладонью, и оба замолчали, глядя друг другу в глаза. И Жаров видел в этих красивых, чуть усталых, чуть печальных глазах огромный, необъятный мир, созданный для двоих.
Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания. Где-то между мирами
Небо было затянуто дымом. Жирные черные клубы поднимались вверх, и внизу, у их основания, бушевало пламя. Горело все, что могло гореть, — уже никто не старался потушить пожар, среди всепожирающего огня остались лишь трупы… Мингские войска отошли — ни латы, ни одежда не спасали от жара и удушливого дыма. Очередной — какой уж по счету — штурм был отбит.
Стены Замка, сложенные из светлого камня, теперь стали черными. И не только они — казалось, все вокруг окрасилось в разные оттенки серого, от пепельного до почти сходного с ночным небом. Копоть оседала повсюду, она была на лицах, на волосах, на одежде… в еде и питье, на земле и на оружии. Люди дышали с трудом, часто закрывая рты влажными тряпками, немного защищавшими от удушливого дыма, и шепотом молили всех, кто готов был услышать мольбу, о ветре. Или о дожде… Но небо — там, высоко, за черной пеленой — было чистым, только вот лучи солнца едва-едва пробивались к обожженной земле.
Шенк, грязный, закопченный, напряженно вглядывался вниз, в груду сваленных тел, принадлежавших не так давно живым штурмовикам, пытавшимся взобраться на стены. Катапульты забросали уцелевшие дома города кувшинами с горючей смесью, разделив имперцев на тех, кто уже успел подобраться к стенам вплотную, и тех, кто ждал своей очереди. А потом вниз хлынули потоки смолы и кипятка, посыпались камни и бревна, сшибая лестницы, превращая живых людей в комки изуродованной, обожженной или обваренной плоти. Те же, кто все-таки сумел преодолеть двадцать метров тяжелых камней, сумел подобраться к защитникам на расстояние удара, теперь тоже лежали внизу — изрубленные топорами, пронзенные мечами, утыканные стрелами.
И этот штурм, как и предыдущие, стоил Ордену дорого… Более трех сотен солдат уже не возьмут в руки оружие. Кто-то — никогда, кто-то — в обозримом будущем. То, что имперцев погибло впятеро больше, являлось слабым утешением…
Сейчас вокруг бурлила обычная для осажденной крепости суета. Вниз сносили раненых — пятерым помог Шенк, но почувствовал, что еще немного, и он свалится без чувств. Синтия заметила это, оттолкнула — мол, ты свое дело сделал, теперь эти пятеро, самые тяжелые, наверняка выживут. На стену поднимали бревна, корзины с камнями — этого добра было много, мингские катапульты и требучеты обстреливали Замок почти непрерывно. В ответ тоже летели валуны, но сквозь клубы дыма трудно было точно навести катапульту на цель — мингам проще, по огромному замку не промахнешься.
Под большими котлами непрерывно горел огонь. Эта работа была поручена мальчишкам — таскать дрова, следить, чтобы пламя не потухло. В котлах кипела вода, кое-где — смола, которой, в отличие от горючего зелья, было еще довольно много. На мгновение Шенк представил себя на месте осаждающих — вот он лезет по штурмовой лестнице, а сверху, на голову, льется кипяток, от которого не защитит никакой доспех. Его передернуло, по коже пробежал неприятный холодок.
— Ты что-то увидел?
Синтия стояла рядом — такая же грязная и, кажется, даже уставшая… Ее черные волосы, казалось, поседели — запорошенные пеплом, они лежали на плечах спутанными прядями. Полные губы приоткрылись, обнажая клыки.
— Тебе пора принимать зелье, — тихо заметил Шенк, надеясь, что никто из воинов еще не обратил внимания на смертельную бледность девичьего лица, на огонь в ее глазах. Впрочем, красноватый огонь вполне мог быть отблеском пожара. Она закрыла глаза, сосредоточилась, затем снова взглянула на темплара — просто черными глазами, большими, красивыми… и вполне человеческими. Губы расползлись в улыбке, обнажая ровный ряд молочно-белых зубов.
— Здорово! — Он восхищенно вгляделся в ее лицо. — Ты уже можешь… без снадобий?
— Не могу, — понурилась она, и он увидел, как загар сползает со щек девушки, оставляя лишь бледность. Но потом она все же улыбнулась прежней, леденящей кровь улыбкой вампира. — Надолго не могу, на несколько мгновений, не больше. Но это — первый успех. Дальше будет легче.
— Будет, обязательно будет легче!
Неожиданно для себя самого он обнял девушку, и та вдруг всем телом прижалась к его помятым, местами пробитым доспехам, прижалась, как будто в поисках защиты и понимания… Шенк почувствовал, что вопреки всему на свете испытывает непонятную нежность к этому хрупкому созданию.
Последние слова прозвучали достаточно громко, потому что стоящий неподалеку терц, опиравшийся на тяжелую секиру, согласно пробасил:
— Эт верно, алый… Будет легче. Вон скольких уже положили… в следующий раз задумаются, прежде чем лезть сюда.
Синтия сунула руку в кармашек на поясе, извлекла небольшой пузырек, одним махом вылила в себя. Вздрогнула, смешно сморщилась, по горлу пробежал комок, словно снадобье отчаянно пыталось выбраться наружу… Затем Шенк почувствовал, как напряглись мышцы на ее стройном теле… и вот на него снова глядят черные как ночь глаза, а лицо, под грязью и копотью, уже отливает здоровым загаром.
— Эй, малышка, а у тебя там не винцо ли, случаем? — В глазах терца зажегся неподдельный интерес, он смачно чмокнул, оглаживая заскорузлой ладонью окладистую бороду. — Дай-ка старику горло промочить… А то язык ссохся.
— Не винцо. — Синтия уже без опаски обернулась к ветерану, все еще не переставая страдальчески морщиться. — Болею я… лекарство… Ух, ну и гадость!
Ее передернуло от отвращения. Эликсиры Унтаро никогда не отличались хорошим вкусом — зато действовали.
— Болеешь? — Бородач непроизвольно сделал шаг назад.
Шенк прекрасно понимал его испуг. В осажденной крепости болезни иногда становятся куда более опасным врагом, чем клинки и катапульты тех, кто снаружи. Бывали времена, когда особо долго сопротивляющиеся цитадели забрасывались не камнями и даже не огненным зельем, а трупами умерших от страшных болезней… Это был подлый, жестокий ход, после него на долгие годы к мертвым стенам опасались приближаться даже отчаянные храбрецы. Неведомая смерть, притаившаяся меж камней, ждала свои жертвы — и, несмотря на все предосторожности, обязательно находила их.
— Это обычная болезнь. — Синтия сделала паузу, затем стыдливо потупилась. — Ну… женская, понимаешь?
— А-а… — протянул терц, но все же на прежнее место не вернулся, предпочитая сохранять дистанцию. — Тады ясно… вижу, снадобье мерзкое.
— Кстати, насчет винца. — Шенк отстегнул с пояса небольшую флягу, кинул ее бородачу. Тот, даром что выглядел неуклюжим, поймал легко. Встряхнул, внутри булькнуло. Он торопливо выдернул пробку, припал к горлышку, с наслаждением сделал несколько глотков.
— Ух… — Он тщательно заткнул сосуд, затем, уже ничего не опасаясь, подошел к темплару и протянул ему флягу: — Благодарствую, алый. Хорошее у тебя винцо, ничего не скажешь.
Легран невесело усмехнулся. «Алый»… звучит как издевка, если бы в голосе ветерана не слышалась искренняя приязнь. Его старый плащ, давно уже превратившийся в грязную тряпку, испещренный прорехами от вражеского оружия, пятнами копоти и крови, давно уже ни на что не годен, а некогда сияющие доспехи смяты и изрублены во множестве мест.
— Седни пойдут, как думаешь?
Шенк лишь пожал плечами. Город еще горит, лезть на стены сквозь едкий дым — не самая хорошая идея. Хотя кто знает, может, минги решат, что поднимающийся вверх чад мешает защитникам больше?
Огромный валун пролетел над головой, врезался в стену донжона, во все стороны полетели обломки. Здесь кладка была не чета городской стене, ее так просто не разобьешь. И все же, как говорится, вода и камень точит… у мингов достаточно и времени, и стенобойных машин. И камней, конечно, тоже.
— Нет, не пойдут, — наконец заявил он. — И завтра не пойдут… будут долбить стены. И таран новый делать.
Терц свесился с края стены, бросив взгляд на обгорелый остов, который еще утром был тараном — солидным сооружением, укрытым надежной защитой из толстых бревен и вымоченных в воде шкур. Такая крыша загорится не сразу… и все же таран успел ударить по воротам всего лишь три или четыре раза, а потом горючее зелье победило, и штурмовая машина вспыхнула… оттуда во все стороны бросились солдаты, что раскачивали чудовищный таран. Вряд ли кому удалось уйти, в машикулях привратных башен сидели лучшие стрелки.
— А ров они почти засыпали, — сообщил терц новость, как будто бы темплар и сам этого не знал.
Ров засыпали еще два дня назад. Минги шли на штурм, и те, кто бежал в первых рядах, тащили увесистые мешки с песком — много, сотни, тысячи… Стрелы бессильно застревали в мешках, не в силах пробить и добраться до прячущейся за ними плоти. А потом мешки летели в ров и тут же шли на дно — а поверх них ложился второй слой, третий, пятый… Ров — не река, к тому времени, как штурм все же отбили, мешками и трупами его завалили до краев, особенно у ворот, — и уже на следующий день по этому все еще наполненному влагой «мосту» покатился тяжелый таран… чтобы без особого успеха сгореть.
В Замке Орхаена не было тяжелого каменного катаракта, как в Цитадели, который намертво запечатал бы ворота. Здесь ворота были обычными — тяжелое, окованное металлом дерево уже было помято, местами обуглено. Его непрерывно поливали водой, не давая просохнуть, и пока имперцам не удавалось зажечь старый дуб. Но зажгут… или проломят. А может, все-таки найдут слабое место у одной из стен.
— Как там Штырь? — спросил он Синтию. Та в ответ лишь пожала плечами:
— Что этому медведю сделается? Ты же его подлатал, так что завтра, наверное, будет снова на ногах. Да, он хотел тебя видеть.
Штырь лежал пластом на узкой кушетке в помещении, ранее занимаемом прислугой замка. Сейчас почти все палаты донжона были заняты ранеными — их было несколько сотен, и немногочисленные армейские лекари, направляемые твердой рукой старухи Руж, чуть не падали с ног от усталости. Воздух провонял тяжелым запахом лечебных настоев, крови, гноя… и смерти. Этот, последний, запах был самым страшным — и Шенк не удержался, снова вызвал Знак, затворяя чудовищную рану на животе солдата. Свежую, еще не успевшую воспалиться, — что поделать, его способности имеют свои пределы. Дар Сиксты — для воинов, дабы помочь во время схватки. Когда мясо вокруг раны краснеет, а затем и приобретает черный цвет, Знак уже не поможет.
Раненый выгнулся дугой, засипел, затем сип перешел в обычное дыхание, слабое — но уже непохожее на предсмертный хрип. Будет жить… Тут же склонился над соседом… и отвернулся, чувствуя, как играют желваки на скулах. Этому уже не поможешь… тут бессильна будет и колдунья Руж со своей лекарской магией.
Штырь приподнялся, приветствуя товарищей. Лицо было белое, дышал тяжело, но единственный глаз смотрел с насмешкой. Раны закрылись, оставив после себя лишь круглые шрамы, но бугай потерял много крови, и теперь его свалила бы с ног даже муха.
— Ну, слава Сиксте, пришли, — выдохнул он. Вместо обычного гулкого баса изо рта вырвался тихий шепот, но слова можно было разобрать. — Думал, забыли уж.
— Тебя забудешь, так ты напомнишь, — хмыкнул Шенк. — Долго еще валяться будешь? Твоя секира нужна на стенах.
— Да я бы с радостью, — мясистые губы разбойника расползлись в улыбке, — да старуха не пускает. Ты ж ее знаешь, у этой карги не забалуешь…
Он снова откинулся на кушетку, подозрительно заскрипевшую, затем приоткрыл глаз и уставился на Синтию.
— Слышь, девчонка… ты того, пойди погуляй. Мне бы с алым парой слов перекинуться… без посторонних ушей.
— А эти что, не посторонние? — Синтия надменно вздернула носик и жестом указала на остальных раненых, которых здесь собралось не один десяток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Ритуал, который позволит пробить выход в обычный мир, требует невероятно много магической силы, — продолжала Таяна, не замечая, что Денис погружен в свои мысли. — Не знаю, в чем этот ритуал состоит, Зорген лишь упомянул о том, что нашел решение в одной из книг… но даже если найти это описание, оно не слишком нам поможет. Будь у нас «Синее Пламя», я смогла бы открыть путь. Но кристалла нет, он был единственным, все остальные схроны, что мне удалось отыскать, не вместят в себя и сотой доли нужной энергии. Да и имей я кристалл… Зорген веками стягивал в него Силу, он почти уничтожил свой родной мир ради этого.
— Значит, нужно найти иной путь, — пожал плечами Денис. Он даже не очень прислушивался к тому, что говорила девушка — просто любовался ею. Даже сейчас, уставшая, осунувшаяся, она была все равно прекрасна.
— Мы будем искать его. Мы… мы найдем, я уверена.
— Найдем.
Он накрыл ее руку своей широкой ладонью, и оба замолчали, глядя друг другу в глаза. И Жаров видел в этих красивых, чуть усталых, чуть печальных глазах огромный, необъятный мир, созданный для двоих.
Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания. Где-то между мирами
Небо было затянуто дымом. Жирные черные клубы поднимались вверх, и внизу, у их основания, бушевало пламя. Горело все, что могло гореть, — уже никто не старался потушить пожар, среди всепожирающего огня остались лишь трупы… Мингские войска отошли — ни латы, ни одежда не спасали от жара и удушливого дыма. Очередной — какой уж по счету — штурм был отбит.
Стены Замка, сложенные из светлого камня, теперь стали черными. И не только они — казалось, все вокруг окрасилось в разные оттенки серого, от пепельного до почти сходного с ночным небом. Копоть оседала повсюду, она была на лицах, на волосах, на одежде… в еде и питье, на земле и на оружии. Люди дышали с трудом, часто закрывая рты влажными тряпками, немного защищавшими от удушливого дыма, и шепотом молили всех, кто готов был услышать мольбу, о ветре. Или о дожде… Но небо — там, высоко, за черной пеленой — было чистым, только вот лучи солнца едва-едва пробивались к обожженной земле.
Шенк, грязный, закопченный, напряженно вглядывался вниз, в груду сваленных тел, принадлежавших не так давно живым штурмовикам, пытавшимся взобраться на стены. Катапульты забросали уцелевшие дома города кувшинами с горючей смесью, разделив имперцев на тех, кто уже успел подобраться к стенам вплотную, и тех, кто ждал своей очереди. А потом вниз хлынули потоки смолы и кипятка, посыпались камни и бревна, сшибая лестницы, превращая живых людей в комки изуродованной, обожженной или обваренной плоти. Те же, кто все-таки сумел преодолеть двадцать метров тяжелых камней, сумел подобраться к защитникам на расстояние удара, теперь тоже лежали внизу — изрубленные топорами, пронзенные мечами, утыканные стрелами.
И этот штурм, как и предыдущие, стоил Ордену дорого… Более трех сотен солдат уже не возьмут в руки оружие. Кто-то — никогда, кто-то — в обозримом будущем. То, что имперцев погибло впятеро больше, являлось слабым утешением…
Сейчас вокруг бурлила обычная для осажденной крепости суета. Вниз сносили раненых — пятерым помог Шенк, но почувствовал, что еще немного, и он свалится без чувств. Синтия заметила это, оттолкнула — мол, ты свое дело сделал, теперь эти пятеро, самые тяжелые, наверняка выживут. На стену поднимали бревна, корзины с камнями — этого добра было много, мингские катапульты и требучеты обстреливали Замок почти непрерывно. В ответ тоже летели валуны, но сквозь клубы дыма трудно было точно навести катапульту на цель — мингам проще, по огромному замку не промахнешься.
Под большими котлами непрерывно горел огонь. Эта работа была поручена мальчишкам — таскать дрова, следить, чтобы пламя не потухло. В котлах кипела вода, кое-где — смола, которой, в отличие от горючего зелья, было еще довольно много. На мгновение Шенк представил себя на месте осаждающих — вот он лезет по штурмовой лестнице, а сверху, на голову, льется кипяток, от которого не защитит никакой доспех. Его передернуло, по коже пробежал неприятный холодок.
— Ты что-то увидел?
Синтия стояла рядом — такая же грязная и, кажется, даже уставшая… Ее черные волосы, казалось, поседели — запорошенные пеплом, они лежали на плечах спутанными прядями. Полные губы приоткрылись, обнажая клыки.
— Тебе пора принимать зелье, — тихо заметил Шенк, надеясь, что никто из воинов еще не обратил внимания на смертельную бледность девичьего лица, на огонь в ее глазах. Впрочем, красноватый огонь вполне мог быть отблеском пожара. Она закрыла глаза, сосредоточилась, затем снова взглянула на темплара — просто черными глазами, большими, красивыми… и вполне человеческими. Губы расползлись в улыбке, обнажая ровный ряд молочно-белых зубов.
— Здорово! — Он восхищенно вгляделся в ее лицо. — Ты уже можешь… без снадобий?
— Не могу, — понурилась она, и он увидел, как загар сползает со щек девушки, оставляя лишь бледность. Но потом она все же улыбнулась прежней, леденящей кровь улыбкой вампира. — Надолго не могу, на несколько мгновений, не больше. Но это — первый успех. Дальше будет легче.
— Будет, обязательно будет легче!
Неожиданно для себя самого он обнял девушку, и та вдруг всем телом прижалась к его помятым, местами пробитым доспехам, прижалась, как будто в поисках защиты и понимания… Шенк почувствовал, что вопреки всему на свете испытывает непонятную нежность к этому хрупкому созданию.
Последние слова прозвучали достаточно громко, потому что стоящий неподалеку терц, опиравшийся на тяжелую секиру, согласно пробасил:
— Эт верно, алый… Будет легче. Вон скольких уже положили… в следующий раз задумаются, прежде чем лезть сюда.
Синтия сунула руку в кармашек на поясе, извлекла небольшой пузырек, одним махом вылила в себя. Вздрогнула, смешно сморщилась, по горлу пробежал комок, словно снадобье отчаянно пыталось выбраться наружу… Затем Шенк почувствовал, как напряглись мышцы на ее стройном теле… и вот на него снова глядят черные как ночь глаза, а лицо, под грязью и копотью, уже отливает здоровым загаром.
— Эй, малышка, а у тебя там не винцо ли, случаем? — В глазах терца зажегся неподдельный интерес, он смачно чмокнул, оглаживая заскорузлой ладонью окладистую бороду. — Дай-ка старику горло промочить… А то язык ссохся.
— Не винцо. — Синтия уже без опаски обернулась к ветерану, все еще не переставая страдальчески морщиться. — Болею я… лекарство… Ух, ну и гадость!
Ее передернуло от отвращения. Эликсиры Унтаро никогда не отличались хорошим вкусом — зато действовали.
— Болеешь? — Бородач непроизвольно сделал шаг назад.
Шенк прекрасно понимал его испуг. В осажденной крепости болезни иногда становятся куда более опасным врагом, чем клинки и катапульты тех, кто снаружи. Бывали времена, когда особо долго сопротивляющиеся цитадели забрасывались не камнями и даже не огненным зельем, а трупами умерших от страшных болезней… Это был подлый, жестокий ход, после него на долгие годы к мертвым стенам опасались приближаться даже отчаянные храбрецы. Неведомая смерть, притаившаяся меж камней, ждала свои жертвы — и, несмотря на все предосторожности, обязательно находила их.
— Это обычная болезнь. — Синтия сделала паузу, затем стыдливо потупилась. — Ну… женская, понимаешь?
— А-а… — протянул терц, но все же на прежнее место не вернулся, предпочитая сохранять дистанцию. — Тады ясно… вижу, снадобье мерзкое.
— Кстати, насчет винца. — Шенк отстегнул с пояса небольшую флягу, кинул ее бородачу. Тот, даром что выглядел неуклюжим, поймал легко. Встряхнул, внутри булькнуло. Он торопливо выдернул пробку, припал к горлышку, с наслаждением сделал несколько глотков.
— Ух… — Он тщательно заткнул сосуд, затем, уже ничего не опасаясь, подошел к темплару и протянул ему флягу: — Благодарствую, алый. Хорошее у тебя винцо, ничего не скажешь.
Легран невесело усмехнулся. «Алый»… звучит как издевка, если бы в голосе ветерана не слышалась искренняя приязнь. Его старый плащ, давно уже превратившийся в грязную тряпку, испещренный прорехами от вражеского оружия, пятнами копоти и крови, давно уже ни на что не годен, а некогда сияющие доспехи смяты и изрублены во множестве мест.
— Седни пойдут, как думаешь?
Шенк лишь пожал плечами. Город еще горит, лезть на стены сквозь едкий дым — не самая хорошая идея. Хотя кто знает, может, минги решат, что поднимающийся вверх чад мешает защитникам больше?
Огромный валун пролетел над головой, врезался в стену донжона, во все стороны полетели обломки. Здесь кладка была не чета городской стене, ее так просто не разобьешь. И все же, как говорится, вода и камень точит… у мингов достаточно и времени, и стенобойных машин. И камней, конечно, тоже.
— Нет, не пойдут, — наконец заявил он. — И завтра не пойдут… будут долбить стены. И таран новый делать.
Терц свесился с края стены, бросив взгляд на обгорелый остов, который еще утром был тараном — солидным сооружением, укрытым надежной защитой из толстых бревен и вымоченных в воде шкур. Такая крыша загорится не сразу… и все же таран успел ударить по воротам всего лишь три или четыре раза, а потом горючее зелье победило, и штурмовая машина вспыхнула… оттуда во все стороны бросились солдаты, что раскачивали чудовищный таран. Вряд ли кому удалось уйти, в машикулях привратных башен сидели лучшие стрелки.
— А ров они почти засыпали, — сообщил терц новость, как будто бы темплар и сам этого не знал.
Ров засыпали еще два дня назад. Минги шли на штурм, и те, кто бежал в первых рядах, тащили увесистые мешки с песком — много, сотни, тысячи… Стрелы бессильно застревали в мешках, не в силах пробить и добраться до прячущейся за ними плоти. А потом мешки летели в ров и тут же шли на дно — а поверх них ложился второй слой, третий, пятый… Ров — не река, к тому времени, как штурм все же отбили, мешками и трупами его завалили до краев, особенно у ворот, — и уже на следующий день по этому все еще наполненному влагой «мосту» покатился тяжелый таран… чтобы без особого успеха сгореть.
В Замке Орхаена не было тяжелого каменного катаракта, как в Цитадели, который намертво запечатал бы ворота. Здесь ворота были обычными — тяжелое, окованное металлом дерево уже было помято, местами обуглено. Его непрерывно поливали водой, не давая просохнуть, и пока имперцам не удавалось зажечь старый дуб. Но зажгут… или проломят. А может, все-таки найдут слабое место у одной из стен.
— Как там Штырь? — спросил он Синтию. Та в ответ лишь пожала плечами:
— Что этому медведю сделается? Ты же его подлатал, так что завтра, наверное, будет снова на ногах. Да, он хотел тебя видеть.
Штырь лежал пластом на узкой кушетке в помещении, ранее занимаемом прислугой замка. Сейчас почти все палаты донжона были заняты ранеными — их было несколько сотен, и немногочисленные армейские лекари, направляемые твердой рукой старухи Руж, чуть не падали с ног от усталости. Воздух провонял тяжелым запахом лечебных настоев, крови, гноя… и смерти. Этот, последний, запах был самым страшным — и Шенк не удержался, снова вызвал Знак, затворяя чудовищную рану на животе солдата. Свежую, еще не успевшую воспалиться, — что поделать, его способности имеют свои пределы. Дар Сиксты — для воинов, дабы помочь во время схватки. Когда мясо вокруг раны краснеет, а затем и приобретает черный цвет, Знак уже не поможет.
Раненый выгнулся дугой, засипел, затем сип перешел в обычное дыхание, слабое — но уже непохожее на предсмертный хрип. Будет жить… Тут же склонился над соседом… и отвернулся, чувствуя, как играют желваки на скулах. Этому уже не поможешь… тут бессильна будет и колдунья Руж со своей лекарской магией.
Штырь приподнялся, приветствуя товарищей. Лицо было белое, дышал тяжело, но единственный глаз смотрел с насмешкой. Раны закрылись, оставив после себя лишь круглые шрамы, но бугай потерял много крови, и теперь его свалила бы с ног даже муха.
— Ну, слава Сиксте, пришли, — выдохнул он. Вместо обычного гулкого баса изо рта вырвался тихий шепот, но слова можно было разобрать. — Думал, забыли уж.
— Тебя забудешь, так ты напомнишь, — хмыкнул Шенк. — Долго еще валяться будешь? Твоя секира нужна на стенах.
— Да я бы с радостью, — мясистые губы разбойника расползлись в улыбке, — да старуха не пускает. Ты ж ее знаешь, у этой карги не забалуешь…
Он снова откинулся на кушетку, подозрительно заскрипевшую, затем приоткрыл глаз и уставился на Синтию.
— Слышь, девчонка… ты того, пойди погуляй. Мне бы с алым парой слов перекинуться… без посторонних ушей.
— А эти что, не посторонние? — Синтия надменно вздернула носик и жестом указала на остальных раненых, которых здесь собралось не один десяток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76