Метр. Еще пятнадцать. Шаг… Нет, не могу. Судорога. Искр нет, выпрями ногу, Оуэн! Оуэн, выпрями ногу, больно, знаю, сейчас пройдет. Оуэн, сукин ты сын, шагай. В чем дело? Ну, выпрями еще раз, быстро. Искр нет, держись. Ну. Уже лучше. Не брызгай потом во все стороны! Вперед. Шагай… ШАГАЙ! Дурак… Чего ты ждешь?! Здесь ты можешь дождаться только кремации на изоляторах. Самое большее помешаешь своему «брату» и его дружку, может быть, задержишь их на какое-то время. Но тебе это уже ничем не поможет, ты можешь только… Не опирайся об эту сторону!!! Уф-ф-ф, удалось. Но будь в следующий раз осторожнее. Внимание, все спокойно, беги. Все получится, беги! Боком, вот так, боком. Видишь? По крайней мере два метра, рекорд. Когда вернешься, сообщишь в Секретариат Книги Рекордов Гин… Две, обе с одной стороны, уклоняйся. Так. Одна, одна, одна, три! Не опасные, шаг, еще… Может, лечь на бок? Я тебе дам лечь! И что с того, что пока внизу их идет меньше всего, откуда ты знаешь, что через секунду не будет иначе? Вперед. О! Хорошо. Еще. Хорошо, осталась только половина пути, молодец. Бежишь как сумасшедший. Послушай, у тебя в самом деле есть шанс. Не обращай внимания на ноги, они, как всегда, все портят. Послушай меня, я твой мозг, соображаешь? Ты мне нужен, Оуэн, на самом деле нужен. Я хочу, чтобы ты был при мне еще несколько лет. Пойми. Я и ты, мы созданы друг для друга. Ты не можешь сейчас меня швырнуть на эти чертовы провода. Не провода, ну, стойки. Какая разница?! Говорю тебе: все у нас получится… Хорошо, у ТЕБЯ получится, и тогда мы еще погуляем на славу. А сейчас… Знаешь что? Оуэн, у меня отличная идея: я лишу тебя чувств, тебе легче будет идти… Не всех, согласен, отключаю обоняние, осязание, слух, вкус. Нет, слух оставляю. И зрение. Теперь наверняка лучше, ты уже не ощущаешь вкуса крови на губах. И не чувствуешь, как воняет мочой. Видишь? Совсем другой разговор. Осторожно — летят. Две, четыре, несколько, еще несколько, еще… Уверен, ты выкарабкаешься. Ну вот видишь! О, черт побери, сколько их… ОУЭ-Э-ЭН?! В сторону, в сторону! Ну вот, успел в последний момент, больше так не шути. А то… Угу, ладно, признаюсь — это я шучу, но — осторожно, опять они. Ты их притягиваешь словно большой магнит. Они летят к тебе, ха! Оуэн, шутка удалась, они летят к те… ЛЕТЯТ! Все с этой стороны, прижмись к левой и иди, о господи, иди! Оуэн, не притворяйся, иди, осталось так немного, может, метров шесть, это почти ничего, ты бы посмотрел назад, нет, не смотри, я тебе скажу — две трети позади. Все тихо, отдохни… А может, лучше идти, когда тихо, а? Не обращать внимания на эти проклятые стойки и идти? Нет? Ладно, хорошо. Отдохни. Смахни пот со лба. Ноги? Не чувствуешь? Ну так это и хорошо, мы ведь так и договорились — ты не будешь их чувствовать, не будешь за них переживать. Сам видишь, насколько легче, когда не нужно… Одна, да, летит, отодвинься… Легче, когда не нужно… Что нужно?! Что, черт побери, нужно! Нужно дойти до конца… Зачем тебе слух, зачем тебе слух, мать твою! Даже если услышишь, что кто-то вышибает стекло, то что ты станешь делать? Плюнешь на изоляторы? Топнешь и свалишься вниз? Или… Хорошо, я тебе скажу, когда услышу, скажу! Вперед. ВПЕРЕД ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ ПОЙМИ У ТЕБЯ БОЛЬШЕ НЕТ ШАНСОВ МОЖЕШЬ УСТОЯТЬ НА НОГАХ САМОЕ БОЛЬШЕЕ МИНУТЫ ДВЕ ПОТОМ СВАЛИШЬСЯ ИДИ ИДИ ИДИ ИДИ иди, не дойдешь?.. Дойдешь? Какая разница… Лефферти любил говорить: «Мальчик, девочка — какая в жопу разница?» Лефферти, подчиненный Каш…
Я вздрогнул. Сквозь плавающий перед глазами туман я увидел одиночные искорки, несущиеся в мою сторону. Почти автоматически тело дважды качнулось, искры пролетели мимо. Все это я видел словно в кино, со стороны. Это не я раскачивался в узком проходе, я лишь воспринимал часть импульсов. Я резко тряхнул головой; картинка пошла волнами, словно в испорченном телевизоре, и медленно прояснилась. До конца дорожки оставалось три шага, три нормальных шага, я два раза переставил негнущиеся ноги. Искры не появлялись, я слегка изменил положение ступней, но это тотчас же пробудило затаившуюся где-то в мышцах и костях боль. Я быстро вернулся в прежнюю позу. Теперь, когда я находился вблизи места, где зарождались искры, у меня было мало времени на реакцию, мне требовалось ловкое молодое тело, а не тяжелый мешок с костями на подгибающихся ногах. Хуже всего, что я не видел отсюда никакой разницы между тем местом, откуда начал свой путь, и финишем. Мысль о том, что я сражаюсь с этой адской установкой лишь затем, чтобы убедиться, что дверь с той стороны точно так же заперта снаружи, потрясла меня до глубины души. Я рванулся вперед. Два шага, в сторону, в сторону, в сторону, шаг, шаг, шаг, шаг! ЕСТЬ!!!
Я упал на онемевшие руки, перевернулся на бок и свалился на нагретые плиты. В глазах потемнело. Подняв руку, я положил ее на колено и начал разминать; почувствовав, что в ней начинает восстанавливаться кровообращение, я занялся второй рукой, массируя ее все сильнее и все быстрее, протер локтем лицо… Нога… вторая… ступни… Закололо так, что я едва мог выдержать, вернее, даже не выдержал, но я не слышал собственного крика, вообще ничего не слышал. Прервав массаж, я тряхнул головой, в ушах зашумело, но не более того, я воткнул пальцы в уши, нажал, покрутил. Подействовало — я кое-что услышал, а именно знакомый треск, сначала громкий, затем удаляющийся. Совсем наоборот, чем было в начале пути, — там он сперва был тихим, затем сила звука нарастала. Я вернулся к своим ступням. Стиснув зубы, я услышал скрежет костей, услышал шорох от трения ладони о материю брюк. Я огляделся. Маленькая площадка, три ответвления. Одно мне знакомо даже слишком хорошо, второе, судя по всему, точно такое же, во всяком случае, я видел тот же ряд стоек. Как это называлось в царской армии? Сквозь строй?.. Туда я ни за что не пойду. Оставалось третье ответвление. Я пошевелил ногами и попытался встать, но ноги меня не держали. Упав на спину, я начал размахивать ногами, но мне никак не удавалось приподнять их выше чем на три сантиметра над уровнем пола. Выше. Я сел, затем встал на колени, помогая себе рукой, приподнял одну ногу и поставил на землю ступню — вот, теперь хорошо. Я принялся энергично растирать ногу, не обращая внимания на боль, меня подгоняла мысль о том, что Кашель мог уже разбить стекла и, надеясь на мое вооруженное вмешательство, ворваться в сарай. Прямо под выстрелы Шелтона и Даркшилда. Я поменял ноги и занялся левой, с ней мне удалось справиться несколько быстрее. Переждав болезненную судорогу, я встал и шагнул в сторону. Сбоку затрещали искорки, несколько штук. Я почувствовал, как встают дыбом волосы на голове и сжимается желудок. Меня стошнило желчью, флегмой и страхом. До конца жизни, услышав тихий треск электрического разряда, я буду вздрагивать, словно дрессированная собака Павлова. Сплюнув, я утер рот рукавом. Воздух был сухим и… ломким, он трещал при каждом моем движении. Я сделал шаг, второй, третий. Обойдя угол шкафа, в котором зарождались искорки-путешественницы, я с облегчением обнаружил, что за ним не начинается очередной ряд стоек. Поверхность два на полтора метра занимал люк в полу, при виде его у меня сильнее забилось сердце. Возле того края, где находились петли, стоял маленький шкафчик с простым замком, который можно было бы открыть утренним дыханием с похмелья, но сегодня, сейчас, меня не интересовали ни какие-либо шкафчики, ни их содержимое. Присев возле крышки люка, я обследовал ее ручку и нашел тонкую как волос щель. Я лег на пол и приложил к щели ухо.
— … мог смыться из дома! — Я узнал голос, это кричал Даркшилд. Он не мог так кричать ни на Шелтона, ни на Венди. Логика — мать победы! У них в руках сержант Теодор Л. Лонгфелло… — Заряда было достаточно, чтобы сравнять с землей…
— Согласен, грохнуло неслабо, но я стоял у удачного окна, — спокойно сказал Кашель. — Мы так договорились — встаем возле разных окон и пытаемся выжить. Кто выживет, едет по вашим следам, чтобы отомстить за остальных двоих…
— Двоих? — вмешался в разговор Шелтон-Будда. — А кто может поручиться, что вас не больше? Может, вы все стояли у одного и того же окна?
— Да, мы все там стояли, — презрительно бросил сержант. — Отвали, сволочь.
Я попытался определить местонахождение участников разговора внизу. Сержант явно пытался мне в этом помочь. Я переместился так, чтобы иметь возможность как можно быстрее сбить замок и прыгнуть вниз, одновременно пытаясь восстановить нормальное кровообращение в конечностях. Если я правильно расположил собеседников и если они не двигались с места после произнесения своих реплик, то сержант стоял перед Шелтоном и Даркшилдом, и если бы я прыгнул, то заслонил бы собой сектор обстрела. Но я знал, что даже едва заметный сигнал заставит сержанта отскочить. Наверняка он видел, где находится люк. Только что дальше — допустим, я спрыгну и стану угрожать им оружием, хорошо… Что дальше, какие предложения? Их остановит страх? Вряд ли. Им нечего терять. Особенно Будде, он знает, что у меня есть две причины, чтобы ему отомстить, — личная и служебная. Этого достаточно. Даркшилд может и перепугаться. Так что — застрелить Будду и пригрозить тем же Даркшилду? А если он не послушается? Боже, не слишком ли много для меня? Где Венди? На чьей она сейчас стороне?
— Можешь таращиться туда сколько угодно! — Я услышал презрительный смешок сержанта, явно адресованный мне. Может быть, мне это только казалось, но в его голосе звучало нечто заставлявшее спешить. Кто-то из двоих находился у окна, и сержант по каким-то причинам считал это благоприятным обстоятельством. — И ты тоже, брось свою аппаратуру, и к окну! — крикнул Кашель.
Это уже было сыграно грубо и по-силовому, но теперь я знал достаточно. Схватившись за скобу, я примерился так, чтобы толкнуть крышку и прыгнуть по мере возможности одновременно. Выдернув из-за пояса револьвер, я проверил, где патрон, любовно посмотрел на него, пожелав удачи как ему, так и себе. А потом прыгнул.
На этот раз нам повезло. Кашель услышал шум над головой и — как я и ожидал от профессионала — отскочил с линии огня, даже более того, ударил плечом по лесенке, на которой стоял Даркшилд. Полковник полетел на пол, не представляя пока что для нас опасности. Едва коснувшись ногами пола, я уже видел, где стоит Будда. Он тоже меня увидел и начал поднимать пистолет. Жуткий сдвоенный ствол уставился на меня. Что-то зазвенело позади моего экс-брата, стекло лопнуло с громким треском и полетело на пол, ствол пистолета слегка дрогнул, теряя прицел, но тут же начал возвращаться в исходную позицию. Ждать больше было нечего, я выстрелил, целясь в грудь, и в метнулся в сторону, не спуская глаз с Будды. Моя пуля попала в точности туда, куда я и хотел, — в грудину. Брызнула кровь, обрывки ткани, обломки кости. Шелтон рухнул на спину, словно могучая рука дернула его сзади за ремень. Сделав два шага, я без особых церемоний пнул в промежность пытающегося подняться с пола Даркшилда; сержант возился под столом, связанные за спиной руки мешали ему встать. Полковник взревел, но он меня пока что больше не интересовал, я прыгнул к Будде-Шелтону. Тот дергал головой, пытаясь ее приподнять, кровавое пятно расползлось по всей груди, обрывки рубашки вместе с хриплым дыханием то втягивались внутрь кровоточащей раны, то приподнимались над ней. Его левая рука все еще сжимала пистолет, а указательный палец правой то судорожно сгибался, то выпрямлялся. Он все еще стрелял в меня, пытаясь меня убить. Схватив пистолет, я встал, освободил сержанта, еще раз посмотрел на Шелтона и занялся скулящим полковником. Затем я вернулся к раненому. Ничего не изменилось, все то же злобное выражение лица, бессмысленный взгляд, левая рука судорожно сжата, палец правой — на спусковом крючке… Выстрел, выстрел, рана, смерть, смерть… Я присел рядом с умирающим, пытаясь найти в себе хоть какое-то сочувствие, привязанность или пусть даже ненависть, но я не чувствовал ничего. Подняв ему голову, я подсунул под нее подушку от опрокинутого стула. Он посмотрел на меня более осознанно, пальцы перестали двигаться, но не потому, что он уже не хотел меня убить, — у него просто не оставалось сил.
— Послушай, — сказал я. — Откуда ты знал про тот модуль памяти? Слышишь? Откуда? Ведь ты же не мой брат. Не брат, правда?
Взгляд раненого затуманился, и я неожиданно почувствовал странный спазм в горле, но тут Шелтон снова посмотрел на меня и пошевелил губами. Я не стал наклоняться к нему — у меня вдруг пропало всякое желание знать, кто есть кто.
— О… Оуэн… — прохрипел он. — Ты…
В горле и в ране что-то забулькало, изо рта хлынула теплая кровь, в ране что-то хлюпнуло. Неожиданно любопытство вновь вернулось ко мне. Я склонился над умирающим.
— Ты… Ты…
Глаза закатились и помутнели. Голова упала — странно, ведь он и так не держал ее на весу. Смерть меняет человека, он словно проваливается внутрь себя. Я встал. За головой мертвеца открылась дверь, и вошла Венди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Я вздрогнул. Сквозь плавающий перед глазами туман я увидел одиночные искорки, несущиеся в мою сторону. Почти автоматически тело дважды качнулось, искры пролетели мимо. Все это я видел словно в кино, со стороны. Это не я раскачивался в узком проходе, я лишь воспринимал часть импульсов. Я резко тряхнул головой; картинка пошла волнами, словно в испорченном телевизоре, и медленно прояснилась. До конца дорожки оставалось три шага, три нормальных шага, я два раза переставил негнущиеся ноги. Искры не появлялись, я слегка изменил положение ступней, но это тотчас же пробудило затаившуюся где-то в мышцах и костях боль. Я быстро вернулся в прежнюю позу. Теперь, когда я находился вблизи места, где зарождались искры, у меня было мало времени на реакцию, мне требовалось ловкое молодое тело, а не тяжелый мешок с костями на подгибающихся ногах. Хуже всего, что я не видел отсюда никакой разницы между тем местом, откуда начал свой путь, и финишем. Мысль о том, что я сражаюсь с этой адской установкой лишь затем, чтобы убедиться, что дверь с той стороны точно так же заперта снаружи, потрясла меня до глубины души. Я рванулся вперед. Два шага, в сторону, в сторону, в сторону, шаг, шаг, шаг, шаг! ЕСТЬ!!!
Я упал на онемевшие руки, перевернулся на бок и свалился на нагретые плиты. В глазах потемнело. Подняв руку, я положил ее на колено и начал разминать; почувствовав, что в ней начинает восстанавливаться кровообращение, я занялся второй рукой, массируя ее все сильнее и все быстрее, протер локтем лицо… Нога… вторая… ступни… Закололо так, что я едва мог выдержать, вернее, даже не выдержал, но я не слышал собственного крика, вообще ничего не слышал. Прервав массаж, я тряхнул головой, в ушах зашумело, но не более того, я воткнул пальцы в уши, нажал, покрутил. Подействовало — я кое-что услышал, а именно знакомый треск, сначала громкий, затем удаляющийся. Совсем наоборот, чем было в начале пути, — там он сперва был тихим, затем сила звука нарастала. Я вернулся к своим ступням. Стиснув зубы, я услышал скрежет костей, услышал шорох от трения ладони о материю брюк. Я огляделся. Маленькая площадка, три ответвления. Одно мне знакомо даже слишком хорошо, второе, судя по всему, точно такое же, во всяком случае, я видел тот же ряд стоек. Как это называлось в царской армии? Сквозь строй?.. Туда я ни за что не пойду. Оставалось третье ответвление. Я пошевелил ногами и попытался встать, но ноги меня не держали. Упав на спину, я начал размахивать ногами, но мне никак не удавалось приподнять их выше чем на три сантиметра над уровнем пола. Выше. Я сел, затем встал на колени, помогая себе рукой, приподнял одну ногу и поставил на землю ступню — вот, теперь хорошо. Я принялся энергично растирать ногу, не обращая внимания на боль, меня подгоняла мысль о том, что Кашель мог уже разбить стекла и, надеясь на мое вооруженное вмешательство, ворваться в сарай. Прямо под выстрелы Шелтона и Даркшилда. Я поменял ноги и занялся левой, с ней мне удалось справиться несколько быстрее. Переждав болезненную судорогу, я встал и шагнул в сторону. Сбоку затрещали искорки, несколько штук. Я почувствовал, как встают дыбом волосы на голове и сжимается желудок. Меня стошнило желчью, флегмой и страхом. До конца жизни, услышав тихий треск электрического разряда, я буду вздрагивать, словно дрессированная собака Павлова. Сплюнув, я утер рот рукавом. Воздух был сухим и… ломким, он трещал при каждом моем движении. Я сделал шаг, второй, третий. Обойдя угол шкафа, в котором зарождались искорки-путешественницы, я с облегчением обнаружил, что за ним не начинается очередной ряд стоек. Поверхность два на полтора метра занимал люк в полу, при виде его у меня сильнее забилось сердце. Возле того края, где находились петли, стоял маленький шкафчик с простым замком, который можно было бы открыть утренним дыханием с похмелья, но сегодня, сейчас, меня не интересовали ни какие-либо шкафчики, ни их содержимое. Присев возле крышки люка, я обследовал ее ручку и нашел тонкую как волос щель. Я лег на пол и приложил к щели ухо.
— … мог смыться из дома! — Я узнал голос, это кричал Даркшилд. Он не мог так кричать ни на Шелтона, ни на Венди. Логика — мать победы! У них в руках сержант Теодор Л. Лонгфелло… — Заряда было достаточно, чтобы сравнять с землей…
— Согласен, грохнуло неслабо, но я стоял у удачного окна, — спокойно сказал Кашель. — Мы так договорились — встаем возле разных окон и пытаемся выжить. Кто выживет, едет по вашим следам, чтобы отомстить за остальных двоих…
— Двоих? — вмешался в разговор Шелтон-Будда. — А кто может поручиться, что вас не больше? Может, вы все стояли у одного и того же окна?
— Да, мы все там стояли, — презрительно бросил сержант. — Отвали, сволочь.
Я попытался определить местонахождение участников разговора внизу. Сержант явно пытался мне в этом помочь. Я переместился так, чтобы иметь возможность как можно быстрее сбить замок и прыгнуть вниз, одновременно пытаясь восстановить нормальное кровообращение в конечностях. Если я правильно расположил собеседников и если они не двигались с места после произнесения своих реплик, то сержант стоял перед Шелтоном и Даркшилдом, и если бы я прыгнул, то заслонил бы собой сектор обстрела. Но я знал, что даже едва заметный сигнал заставит сержанта отскочить. Наверняка он видел, где находится люк. Только что дальше — допустим, я спрыгну и стану угрожать им оружием, хорошо… Что дальше, какие предложения? Их остановит страх? Вряд ли. Им нечего терять. Особенно Будде, он знает, что у меня есть две причины, чтобы ему отомстить, — личная и служебная. Этого достаточно. Даркшилд может и перепугаться. Так что — застрелить Будду и пригрозить тем же Даркшилду? А если он не послушается? Боже, не слишком ли много для меня? Где Венди? На чьей она сейчас стороне?
— Можешь таращиться туда сколько угодно! — Я услышал презрительный смешок сержанта, явно адресованный мне. Может быть, мне это только казалось, но в его голосе звучало нечто заставлявшее спешить. Кто-то из двоих находился у окна, и сержант по каким-то причинам считал это благоприятным обстоятельством. — И ты тоже, брось свою аппаратуру, и к окну! — крикнул Кашель.
Это уже было сыграно грубо и по-силовому, но теперь я знал достаточно. Схватившись за скобу, я примерился так, чтобы толкнуть крышку и прыгнуть по мере возможности одновременно. Выдернув из-за пояса револьвер, я проверил, где патрон, любовно посмотрел на него, пожелав удачи как ему, так и себе. А потом прыгнул.
На этот раз нам повезло. Кашель услышал шум над головой и — как я и ожидал от профессионала — отскочил с линии огня, даже более того, ударил плечом по лесенке, на которой стоял Даркшилд. Полковник полетел на пол, не представляя пока что для нас опасности. Едва коснувшись ногами пола, я уже видел, где стоит Будда. Он тоже меня увидел и начал поднимать пистолет. Жуткий сдвоенный ствол уставился на меня. Что-то зазвенело позади моего экс-брата, стекло лопнуло с громким треском и полетело на пол, ствол пистолета слегка дрогнул, теряя прицел, но тут же начал возвращаться в исходную позицию. Ждать больше было нечего, я выстрелил, целясь в грудь, и в метнулся в сторону, не спуская глаз с Будды. Моя пуля попала в точности туда, куда я и хотел, — в грудину. Брызнула кровь, обрывки ткани, обломки кости. Шелтон рухнул на спину, словно могучая рука дернула его сзади за ремень. Сделав два шага, я без особых церемоний пнул в промежность пытающегося подняться с пола Даркшилда; сержант возился под столом, связанные за спиной руки мешали ему встать. Полковник взревел, но он меня пока что больше не интересовал, я прыгнул к Будде-Шелтону. Тот дергал головой, пытаясь ее приподнять, кровавое пятно расползлось по всей груди, обрывки рубашки вместе с хриплым дыханием то втягивались внутрь кровоточащей раны, то приподнимались над ней. Его левая рука все еще сжимала пистолет, а указательный палец правой то судорожно сгибался, то выпрямлялся. Он все еще стрелял в меня, пытаясь меня убить. Схватив пистолет, я встал, освободил сержанта, еще раз посмотрел на Шелтона и занялся скулящим полковником. Затем я вернулся к раненому. Ничего не изменилось, все то же злобное выражение лица, бессмысленный взгляд, левая рука судорожно сжата, палец правой — на спусковом крючке… Выстрел, выстрел, рана, смерть, смерть… Я присел рядом с умирающим, пытаясь найти в себе хоть какое-то сочувствие, привязанность или пусть даже ненависть, но я не чувствовал ничего. Подняв ему голову, я подсунул под нее подушку от опрокинутого стула. Он посмотрел на меня более осознанно, пальцы перестали двигаться, но не потому, что он уже не хотел меня убить, — у него просто не оставалось сил.
— Послушай, — сказал я. — Откуда ты знал про тот модуль памяти? Слышишь? Откуда? Ведь ты же не мой брат. Не брат, правда?
Взгляд раненого затуманился, и я неожиданно почувствовал странный спазм в горле, но тут Шелтон снова посмотрел на меня и пошевелил губами. Я не стал наклоняться к нему — у меня вдруг пропало всякое желание знать, кто есть кто.
— О… Оуэн… — прохрипел он. — Ты…
В горле и в ране что-то забулькало, изо рта хлынула теплая кровь, в ране что-то хлюпнуло. Неожиданно любопытство вновь вернулось ко мне. Я склонился над умирающим.
— Ты… Ты…
Глаза закатились и помутнели. Голова упала — странно, ведь он и так не держал ее на весу. Смерть меняет человека, он словно проваливается внутрь себя. Я встал. За головой мертвеца открылась дверь, и вошла Венди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52