Если это так, то она может попробовать применить и не столь тонкую магивд.
В тот раз она почти одолела его! Подойти так близко и потерпеть неудачу — от этого просто могло разорваться сердце.
Громкий, звенящий крик выпи прокатился на западе.
Затем Лессис заметила высокую фигуру, стоявшую в полном одиночестве на склоне дюны и, казалось, полностью ушедшую в свои мысли. Эта фигура бесшумно появилась из густой тени. Неестественно высокий, с широкими плечами, это не мог быть никто иной. Это был он, Сауронлорд. Телосложение просто выдавало его с головой и было выражением его наслаждения жизнью с силой, безграничной силой.
Она кивнула, отдавая должное мудрости Ирены. Такая грубая сила должна быть уязвима для аккуратного, нежного контрудара, укола иголкой из темноты.
Лессис осмотрела тени позади павильона. Никакой стражи она там не заметила. Лессис даже подивилась такой беззаботности по отношению к убийцам, но потом поняла, что Ваакзаам чувствует себя почти неуязвимым. Что простой человек, даже Мирк, может сделать такому монстру, как Сауронлорд?
Она надула губы. Мирк был смертоносен: он мог найти способ убить кого угодно. Но эта ужасная фигура была насыщена фантастической силой. И с этой силой пришло высокомерие. А высокомерие всегда ведет к слепоте, а вот слепоту можно уже использовать.
Она проскользнула поближе. Было очень важно, чтобы заклинание, которое она несла с собой, было наложено неожиданно. Его эффект зависел от внезапной умственной слепоты.
Высокая фигура так и не двигалась, оставаясь, как и раньше, погруженной в свои мысли.
Еще несколько шажков. Ее сапоги, едва касаясь земли, не издавали не единого звука. Теперь Лессис стояла прямо у него за спиной, так близко, что могла бы спокойно всадить в его спину клинок, если бы таков был их план.
Она отбросила ногой камешек.
Огромная фигура повернулась, и Лессис подняла руки ладонями вперед и произнесла последнюю часть заклинания, которое она несла, и почувствовала, что оно попало в цель, ударив врагу прямо в лицо.
Она действительно застала Ваакзаама врасплох. Обернувшись, он тут же узнал Серую Леди, издав рычание, полное ненависти. А затем случилось так, как будто перед его глазами поставили зеркало и он взглянул себе в лицо и увидел себя таким, каким он был.
Заклинание, которое сконструировали Ирена и Рибела, заставило блеснуть ослепительной вспышкой самосознание, которое нельзя было уничтожить.
Лощеная шелуха завоевания и владычества была сорвана. Все притязания, все увертки оказались обнажены, и весь ужас, который он вносил во Вселенную, оказался для него открытым. Его ненависть к миру уничтожила его самого. Он, тот, кто вызвал эти перемены к существованию, не выполнил свой долг, который заключался в уничтожении себя, чтобы покончить с извращенной магией и высвободить уравновешивающие правила Вселенной.
Он одну за другой делал все новые попытки доказать, что он имеет право экспериментировать над своей жизнью! Вселенная была велика, и он не только наслаждался ею, но и был дополнением к ее великолепию. Он должен был доказать свою правоту! Независимо от того, о чем говорили факты.
Теперь он увидел, что великолепие его дворца в Хаддише, Гептагона, выглядит вполне заурядным по сравнению с вызванным им злом. Он превратился в слабого духом, всего боящегося, жестокого свыше всякого понимания. Сначала конфликт между существами миров Вселенной был для него своего рода соревнованием.
Великая Игра Шаров Судьбы подразумевает игру и игроков. Это случайная война, а война — это ад, но иногда ее надо вести. От уступок войне рождаются другие вещи, ведущие в конце концов к тому, что его собственные города будут купаться в бриллиантах.
Но, чтобы добраться до этих бриллиантовых городов, ему надо будет покончить с миллиардами жизней.
И теперь вся ложь была вырвана с корнем, все попытки избежать правды стали бесполезными. Он увидел сам себя с удивительной четкостью. Он был извращен своей ненавистью, бесчестием и обманом даже самого себя. Не было пути к бегству, не было возможности притвориться, что все это ложь.
И тут на глаза Ваакзаама начали набегать слезы — впервые с того времени, как тело Пуны упало перед ним на пол в древнем Гелдерене много, много лет тому назад. Это первое убийство, удушение прекрасной Пуны, которая видела его насквозь и обвинила его прямо в лицо, это было преступление, с которого началось его постепенное падение. Слезы бежали у него по лицу, и он рыдал от ужаса, осознав, во что он превратился. Он, который когда-то был благородным, таким чистым, с таким блестящим духом созидания.
Теперь он был развращенным сверх всякой меры и совершенно тусклым.
Его плечи опустились, его мышцы ослабли, и он упал на колени на песок, к ногам Лессис. И, даже стоя на коленях, он был выше хрупкой фигурки ведьмы. Глубокие рыдания вырвались из его огромной груди.
— Я заблуждался, — сказал он на интарионе, древнем языке эльфов.
Лессис просто наблюдала, пораженная видом могущественного врага, повергнутого в полное бессилие простым даром внутреннего видения.
— Я всего лишь хотел исправить миры.
Голос его дрожал. Казалось, будто он звучал из далекого прошлого и время съело в нем всю силу.
— В Хаддише, в ранние дни моего царствования, я старался превратить жизнь в рай для глемов, блестящих и неугомонных глемов из Хаддиша.
— Но они никогда не успокаивались. Они воевали друг с другом из-за полоски земли. Я боролся, стараясь найти способ изменить их, получить от них хоть какую-нибудь пользу! Мои создания пасли их и пили их кровь, но все равно глемы оставались гордецами! И тогда я истребил их. Я лишил их существования!
Огромная фигура рыдала и громко всхлипывала. Затем он заговорил другим голосом, словно заговорило совсем другое существо.
— Это оказалось ошибкой. Потому что я все еще продолжал строить Гептагон и мне надо было больше рабочих рук. Глемов надо было кем-то заменить. И так я отправился в Ортонд, где элимы разводили замечательных нилдов. Я привез нилдов в Хаддиш и сделал его процветающим.
Он помолчал. Теперь в его глазах появилось что-то новое, какой-то странный блеск иррациональности.
— Но, видите ли, в конце концов я вынужден был завладеть Ортондом тоже. Я держался в стороне очень долго, потому что элимы были в своем роде великолепны.
За этим опять последовали громкое всхлипывание и долгая тишина.
— Они должны были быть уничтожены, разве вы сами этого не понимаете?
Он умолял Лессис, умолял ее понять, почему он был вынужден уничтожать людей в стольких мирах.
Она не отвечала. Вся работа заклинания должна была производиться внутри, это было ключевым требованием.
Одним из возможных исходов, которые обсуждали ведьмы, было безумие. Ваакзаам Великий жил слишком долго и за это время очень низко пал. Возможно, его мозг просто не сможет вынести самопознания.
Но Ирена и Рибела считали, что наиболее вероятным исходом будет самоубийство. Настолько болезненным будет это самооткровение, что Обманщик отбросит свою ворованную жизнь и перейдет в материю Сфер Судеб. Это было единственным способом прекратить агонию, в которую превратилось его существование.
Гигантская фигура сгорбилась, рыдая. Стоны и тяжелое дыхание не прекращались, пока он извивался на песке перед Лессис, бормоча о бойне на Гефте и опустошении Бар Оба. Ужасные вещи произошли на Гефте; там он зашел слишком далеко, чересчур далеко. Но там просто было слишком много джимми. Они покрыли собой весь Гефт.
Кошмарный конец джимми, казалось, что-то надорвал в рыдающем голосе. В голосе появилась какая-то перемена. Теперь там появились скулящие жалобы.
— Они пришли, они решились на вторжение. После мира между нами. Прошли долгие зоны без вторжения. Они нарушили договор!
«Они» были, конечно, Синни. Высшие, Золотые эльфы самых ранних времен, когда Гелдерен был золотым городом, самым прекрасным и совершенно неиспорченным.
Ваакзаам, торопясь, жаловался, как они нарушили договор и начали вторжение, подняли бунты и мятежи. По раньше он должен был завоевать и подчинить себе Армалль, затем они начали сопротивляться и там. Трудности были бесконечны. Какое-то время иксины, милый народец Армалля, образовали революционную армию. Они сбросили назначенных им правителей и вышли против его собственной армии.
Это была Их работа. И после подавления мятежа он живьем сварил вождей и перебил каждого десятого из основного населения, прежде чем низвел иксинов до уровня скота. Показал им, золотым, детям Лоса: вот что будет, если они опять посмеют вмешаться.
И все это была их вина! Их вина. Если бы они оставили его в покое, он бы сам решил свои проблемы и достиг бы тех бриллиантовых городов, о которых мечтал. Они помешали создать свой шедевр! И это после того, как он принес в жертву своей мечте столько человеческих жизней.
Как они посмели! Как они посмели вмешаться в его работу!
Прекрасное лицо медленно освободилось от маски унижения.
Лессис обнаружила, что смотрит в великолепные золотые глаза, вся голубизна в них исчезла. Лицо было расслабленным, но по-эльфийски холодным и неподвижным. Лессис почувствовала, как по спине побежали мурашки: безумие овладело существом, стоящим перед ней.
И все же мощный удар, который повалил ее на колени, застал ее врасплох.
— Ведьма! Я тебя…
Притаившиеся в овраге на севере Лагдален и остальные были внезапно ослеплены вспышкой зеленого света. Раскат грома потряс небо.
Джилс, наиболее чувствительный, внезапно начал хватать ртом воздух и вытянул руку, чтобы сохранить равновесие..
— Что это? — спросил Мирк.
— Госпожа об этом ничего не говорила, — прошептала Лагдален, лицо ее стало пепельным.
Джилс чувствовал, как горящие глаза Повелителя ищут их.
— Он жив! Он одолел ее.
Глава 33
Луна, желтая и огромная, довольно поздно появилась над горизонтом и поднялась совсем низко. Ее свет, отбрасывая неподвижные тени, падал на песчаные болота. Одинокая сосна и семейка осин, поваленное дерево и заросший тростником берег, — все посеребрил лунный свет.
На валу у Рыболовной заводи стояли в карауле Базил и Пурпурно-Зеленый. Релкин и Мануэль отошли в сторонку, чтобы их не было слышно, и обсуждали непредсказуемый характер Пурпурно-Зеленого. Огромный дикий дракон все еще был не в духе после несчастного разговора, коснувшегося истории, случившейся с Высокими Крыльями и Базилом несколько лет тому назад.
До сих пор Базил воздерживался от, упоминания этого предмета.
Сражение на берегу было слишком тяжелым, чтобы не отложить все остальное на второй план. После битвы они едва успели наточить мечи, как получили приказ выступать. Однако на марше, когда они миновали гору Крюк, Пурпурно-Зеленый впал в нелюдимое мрачное. настроение и излучал раздражение. Все вокруг хранили молчание, даже Альсебра, которая обычно не обращала внимания на капризы Пурпурно-Зеленого. К тому времени, когда они достигли Рыболовной заводи и заняли позицию, настроение у всех было подавленным.
Базил поначалу отказался идти в караул вместе с Пурпурно-Зеленым. Но, подумав, решил, что это даст ему возможность объясниться.
Где-то в болотах затявкали койоты. Откуда-то издалека донесся всхлипывающий голос выпи. Базил бросил взгляд в сторону Пурпурно-Зеленого. Огромный дикий дракон был погружен в себя, его шея изогнулась, и голова почти покоилась на груди. Он уставился в темноту, погруженный в печаль.
— Ты все еще сердишься?
Пурпурно-Зеленый зашипел, но ничего не ответил.
— Это глупо злиться до сих пор. То, что произошло, мы давно уже пережили. Давным-давно.
— Глупо?
— Да.
— Глупо!
— — Да. Какой в этом смысл? Высокие Крылья охотится на севере. Я с тех пор ее больше и не видел. А тебя я вижу постоянно.
— Меня с тех пор никто не побеждал.
— У меня был драконий меч, а у тебя — нет. И как ты мог победить меня?
Пурпурно-Зеленый знал, что это правда, но все равно не мог смириться. Где-то глубоко внутри себя он все еще оставался диким драконом, плохо ладящим с дисциплиной Легионов, социальными правилами и порядком.
— Это было началом конца моей жизни.
— Конца той жизни. Теперь у тебя другая жизнь. И эта жизнь не так уж и плоха.
— Я пошел лечиться в горы, и тут появились эти проклятые грязные бесы.
Застарелый ужас перед пленом вновь нахлынул на дракона.
Его глаза начали сверкать огнем неприкрытой ненависти.
— Они переломали мне крылья.
— Ты и я, мы вновь встретились в смертельном месте. Они попробовали заставить нас убить друг друга, но мы отказались это сделать. Тогда мы сражались спина к спине и с тех пор делаем это постоянно.
— Гы живешь только на земле, ты не можешь рассуждать о жизни дикого дракона.
— Мы можем плавать, — обиженно сказал Базил, гордившийся адаптацией вивернов к береговой жизни. — Это не то же самое, что летать, но мы не привязаны к земле, как ты думаешь.
— Это не то же самое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
В тот раз она почти одолела его! Подойти так близко и потерпеть неудачу — от этого просто могло разорваться сердце.
Громкий, звенящий крик выпи прокатился на западе.
Затем Лессис заметила высокую фигуру, стоявшую в полном одиночестве на склоне дюны и, казалось, полностью ушедшую в свои мысли. Эта фигура бесшумно появилась из густой тени. Неестественно высокий, с широкими плечами, это не мог быть никто иной. Это был он, Сауронлорд. Телосложение просто выдавало его с головой и было выражением его наслаждения жизнью с силой, безграничной силой.
Она кивнула, отдавая должное мудрости Ирены. Такая грубая сила должна быть уязвима для аккуратного, нежного контрудара, укола иголкой из темноты.
Лессис осмотрела тени позади павильона. Никакой стражи она там не заметила. Лессис даже подивилась такой беззаботности по отношению к убийцам, но потом поняла, что Ваакзаам чувствует себя почти неуязвимым. Что простой человек, даже Мирк, может сделать такому монстру, как Сауронлорд?
Она надула губы. Мирк был смертоносен: он мог найти способ убить кого угодно. Но эта ужасная фигура была насыщена фантастической силой. И с этой силой пришло высокомерие. А высокомерие всегда ведет к слепоте, а вот слепоту можно уже использовать.
Она проскользнула поближе. Было очень важно, чтобы заклинание, которое она несла с собой, было наложено неожиданно. Его эффект зависел от внезапной умственной слепоты.
Высокая фигура так и не двигалась, оставаясь, как и раньше, погруженной в свои мысли.
Еще несколько шажков. Ее сапоги, едва касаясь земли, не издавали не единого звука. Теперь Лессис стояла прямо у него за спиной, так близко, что могла бы спокойно всадить в его спину клинок, если бы таков был их план.
Она отбросила ногой камешек.
Огромная фигура повернулась, и Лессис подняла руки ладонями вперед и произнесла последнюю часть заклинания, которое она несла, и почувствовала, что оно попало в цель, ударив врагу прямо в лицо.
Она действительно застала Ваакзаама врасплох. Обернувшись, он тут же узнал Серую Леди, издав рычание, полное ненависти. А затем случилось так, как будто перед его глазами поставили зеркало и он взглянул себе в лицо и увидел себя таким, каким он был.
Заклинание, которое сконструировали Ирена и Рибела, заставило блеснуть ослепительной вспышкой самосознание, которое нельзя было уничтожить.
Лощеная шелуха завоевания и владычества была сорвана. Все притязания, все увертки оказались обнажены, и весь ужас, который он вносил во Вселенную, оказался для него открытым. Его ненависть к миру уничтожила его самого. Он, тот, кто вызвал эти перемены к существованию, не выполнил свой долг, который заключался в уничтожении себя, чтобы покончить с извращенной магией и высвободить уравновешивающие правила Вселенной.
Он одну за другой делал все новые попытки доказать, что он имеет право экспериментировать над своей жизнью! Вселенная была велика, и он не только наслаждался ею, но и был дополнением к ее великолепию. Он должен был доказать свою правоту! Независимо от того, о чем говорили факты.
Теперь он увидел, что великолепие его дворца в Хаддише, Гептагона, выглядит вполне заурядным по сравнению с вызванным им злом. Он превратился в слабого духом, всего боящегося, жестокого свыше всякого понимания. Сначала конфликт между существами миров Вселенной был для него своего рода соревнованием.
Великая Игра Шаров Судьбы подразумевает игру и игроков. Это случайная война, а война — это ад, но иногда ее надо вести. От уступок войне рождаются другие вещи, ведущие в конце концов к тому, что его собственные города будут купаться в бриллиантах.
Но, чтобы добраться до этих бриллиантовых городов, ему надо будет покончить с миллиардами жизней.
И теперь вся ложь была вырвана с корнем, все попытки избежать правды стали бесполезными. Он увидел сам себя с удивительной четкостью. Он был извращен своей ненавистью, бесчестием и обманом даже самого себя. Не было пути к бегству, не было возможности притвориться, что все это ложь.
И тут на глаза Ваакзаама начали набегать слезы — впервые с того времени, как тело Пуны упало перед ним на пол в древнем Гелдерене много, много лет тому назад. Это первое убийство, удушение прекрасной Пуны, которая видела его насквозь и обвинила его прямо в лицо, это было преступление, с которого началось его постепенное падение. Слезы бежали у него по лицу, и он рыдал от ужаса, осознав, во что он превратился. Он, который когда-то был благородным, таким чистым, с таким блестящим духом созидания.
Теперь он был развращенным сверх всякой меры и совершенно тусклым.
Его плечи опустились, его мышцы ослабли, и он упал на колени на песок, к ногам Лессис. И, даже стоя на коленях, он был выше хрупкой фигурки ведьмы. Глубокие рыдания вырвались из его огромной груди.
— Я заблуждался, — сказал он на интарионе, древнем языке эльфов.
Лессис просто наблюдала, пораженная видом могущественного врага, повергнутого в полное бессилие простым даром внутреннего видения.
— Я всего лишь хотел исправить миры.
Голос его дрожал. Казалось, будто он звучал из далекого прошлого и время съело в нем всю силу.
— В Хаддише, в ранние дни моего царствования, я старался превратить жизнь в рай для глемов, блестящих и неугомонных глемов из Хаддиша.
— Но они никогда не успокаивались. Они воевали друг с другом из-за полоски земли. Я боролся, стараясь найти способ изменить их, получить от них хоть какую-нибудь пользу! Мои создания пасли их и пили их кровь, но все равно глемы оставались гордецами! И тогда я истребил их. Я лишил их существования!
Огромная фигура рыдала и громко всхлипывала. Затем он заговорил другим голосом, словно заговорило совсем другое существо.
— Это оказалось ошибкой. Потому что я все еще продолжал строить Гептагон и мне надо было больше рабочих рук. Глемов надо было кем-то заменить. И так я отправился в Ортонд, где элимы разводили замечательных нилдов. Я привез нилдов в Хаддиш и сделал его процветающим.
Он помолчал. Теперь в его глазах появилось что-то новое, какой-то странный блеск иррациональности.
— Но, видите ли, в конце концов я вынужден был завладеть Ортондом тоже. Я держался в стороне очень долго, потому что элимы были в своем роде великолепны.
За этим опять последовали громкое всхлипывание и долгая тишина.
— Они должны были быть уничтожены, разве вы сами этого не понимаете?
Он умолял Лессис, умолял ее понять, почему он был вынужден уничтожать людей в стольких мирах.
Она не отвечала. Вся работа заклинания должна была производиться внутри, это было ключевым требованием.
Одним из возможных исходов, которые обсуждали ведьмы, было безумие. Ваакзаам Великий жил слишком долго и за это время очень низко пал. Возможно, его мозг просто не сможет вынести самопознания.
Но Ирена и Рибела считали, что наиболее вероятным исходом будет самоубийство. Настолько болезненным будет это самооткровение, что Обманщик отбросит свою ворованную жизнь и перейдет в материю Сфер Судеб. Это было единственным способом прекратить агонию, в которую превратилось его существование.
Гигантская фигура сгорбилась, рыдая. Стоны и тяжелое дыхание не прекращались, пока он извивался на песке перед Лессис, бормоча о бойне на Гефте и опустошении Бар Оба. Ужасные вещи произошли на Гефте; там он зашел слишком далеко, чересчур далеко. Но там просто было слишком много джимми. Они покрыли собой весь Гефт.
Кошмарный конец джимми, казалось, что-то надорвал в рыдающем голосе. В голосе появилась какая-то перемена. Теперь там появились скулящие жалобы.
— Они пришли, они решились на вторжение. После мира между нами. Прошли долгие зоны без вторжения. Они нарушили договор!
«Они» были, конечно, Синни. Высшие, Золотые эльфы самых ранних времен, когда Гелдерен был золотым городом, самым прекрасным и совершенно неиспорченным.
Ваакзаам, торопясь, жаловался, как они нарушили договор и начали вторжение, подняли бунты и мятежи. По раньше он должен был завоевать и подчинить себе Армалль, затем они начали сопротивляться и там. Трудности были бесконечны. Какое-то время иксины, милый народец Армалля, образовали революционную армию. Они сбросили назначенных им правителей и вышли против его собственной армии.
Это была Их работа. И после подавления мятежа он живьем сварил вождей и перебил каждого десятого из основного населения, прежде чем низвел иксинов до уровня скота. Показал им, золотым, детям Лоса: вот что будет, если они опять посмеют вмешаться.
И все это была их вина! Их вина. Если бы они оставили его в покое, он бы сам решил свои проблемы и достиг бы тех бриллиантовых городов, о которых мечтал. Они помешали создать свой шедевр! И это после того, как он принес в жертву своей мечте столько человеческих жизней.
Как они посмели! Как они посмели вмешаться в его работу!
Прекрасное лицо медленно освободилось от маски унижения.
Лессис обнаружила, что смотрит в великолепные золотые глаза, вся голубизна в них исчезла. Лицо было расслабленным, но по-эльфийски холодным и неподвижным. Лессис почувствовала, как по спине побежали мурашки: безумие овладело существом, стоящим перед ней.
И все же мощный удар, который повалил ее на колени, застал ее врасплох.
— Ведьма! Я тебя…
Притаившиеся в овраге на севере Лагдален и остальные были внезапно ослеплены вспышкой зеленого света. Раскат грома потряс небо.
Джилс, наиболее чувствительный, внезапно начал хватать ртом воздух и вытянул руку, чтобы сохранить равновесие..
— Что это? — спросил Мирк.
— Госпожа об этом ничего не говорила, — прошептала Лагдален, лицо ее стало пепельным.
Джилс чувствовал, как горящие глаза Повелителя ищут их.
— Он жив! Он одолел ее.
Глава 33
Луна, желтая и огромная, довольно поздно появилась над горизонтом и поднялась совсем низко. Ее свет, отбрасывая неподвижные тени, падал на песчаные болота. Одинокая сосна и семейка осин, поваленное дерево и заросший тростником берег, — все посеребрил лунный свет.
На валу у Рыболовной заводи стояли в карауле Базил и Пурпурно-Зеленый. Релкин и Мануэль отошли в сторонку, чтобы их не было слышно, и обсуждали непредсказуемый характер Пурпурно-Зеленого. Огромный дикий дракон все еще был не в духе после несчастного разговора, коснувшегося истории, случившейся с Высокими Крыльями и Базилом несколько лет тому назад.
До сих пор Базил воздерживался от, упоминания этого предмета.
Сражение на берегу было слишком тяжелым, чтобы не отложить все остальное на второй план. После битвы они едва успели наточить мечи, как получили приказ выступать. Однако на марше, когда они миновали гору Крюк, Пурпурно-Зеленый впал в нелюдимое мрачное. настроение и излучал раздражение. Все вокруг хранили молчание, даже Альсебра, которая обычно не обращала внимания на капризы Пурпурно-Зеленого. К тому времени, когда они достигли Рыболовной заводи и заняли позицию, настроение у всех было подавленным.
Базил поначалу отказался идти в караул вместе с Пурпурно-Зеленым. Но, подумав, решил, что это даст ему возможность объясниться.
Где-то в болотах затявкали койоты. Откуда-то издалека донесся всхлипывающий голос выпи. Базил бросил взгляд в сторону Пурпурно-Зеленого. Огромный дикий дракон был погружен в себя, его шея изогнулась, и голова почти покоилась на груди. Он уставился в темноту, погруженный в печаль.
— Ты все еще сердишься?
Пурпурно-Зеленый зашипел, но ничего не ответил.
— Это глупо злиться до сих пор. То, что произошло, мы давно уже пережили. Давным-давно.
— Глупо?
— Да.
— Глупо!
— — Да. Какой в этом смысл? Высокие Крылья охотится на севере. Я с тех пор ее больше и не видел. А тебя я вижу постоянно.
— Меня с тех пор никто не побеждал.
— У меня был драконий меч, а у тебя — нет. И как ты мог победить меня?
Пурпурно-Зеленый знал, что это правда, но все равно не мог смириться. Где-то глубоко внутри себя он все еще оставался диким драконом, плохо ладящим с дисциплиной Легионов, социальными правилами и порядком.
— Это было началом конца моей жизни.
— Конца той жизни. Теперь у тебя другая жизнь. И эта жизнь не так уж и плоха.
— Я пошел лечиться в горы, и тут появились эти проклятые грязные бесы.
Застарелый ужас перед пленом вновь нахлынул на дракона.
Его глаза начали сверкать огнем неприкрытой ненависти.
— Они переломали мне крылья.
— Ты и я, мы вновь встретились в смертельном месте. Они попробовали заставить нас убить друг друга, но мы отказались это сделать. Тогда мы сражались спина к спине и с тех пор делаем это постоянно.
— Гы живешь только на земле, ты не можешь рассуждать о жизни дикого дракона.
— Мы можем плавать, — обиженно сказал Базил, гордившийся адаптацией вивернов к береговой жизни. — Это не то же самое, что летать, но мы не привязаны к земле, как ты думаешь.
— Это не то же самое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52