Всякая веселость покинула их, пока это место не осталось далеко позади.
«Жаль, что этот лес лежит так близко от дороги», — подумал Релкин. Печальные воспоминания омрачили этот маршрут, который они за несколько лет проделали уже сотню раз, а то и больше.
Это был хороший переход, он укладывался в один день, в основном по ровной местности и с несколькими питейными заведениями по дороге. Если они сохраняли твердый шаг, то обычно приходили в Марнери как раз, чтобы успеть дать драконам обильный обед, после которого те могли поплескаться в купальном бассейне. Кстати, именно эта последовательность событий весьма воодушевляла громадных вивернов, и они до самого Марнери сохраняли быстрый шаг. Но вот сегодня этот марш был омрачен тенью чумы.
Однако Релкин постарался отогнать от себя мысли о могилах и чуме. Он стал думать об Эйлсе, дочери Ранара, которая должна была к этому времени вернуться в город.
После того, как в городах разразилась чума, она уехала в Видарф, где помогала сестрам ухаживать за больными и умирающими Релкин поблагодарил Старых богов, а заодно и Великую Мать, что те помогли девушке пережить все это. Он прекрасно понимал, через какой ад пришлось ей в свое время пройти.
Эйлса выдержала и теперь на короткое время вернулась в Марнери перед поездкой в Ваттель Бек. Она слишком долго не была дома. Ее родные требовали, чтобы она вернулась и приняла участие в жизни клана. Ведь она все еще оставалась дочерью Ранара, а это значит, была его наследницей, носительницей главенства над кланом. По крайней мере, пока не выйдет замуж за кого-нибудь из не входящих в клан. В этом случае главенство переходило к другой ветви семьи. Наиболее вероятно, клан должен был возглавить ее двоюродный брат Доррин.
Конечно, Эйлсу огорчала заметная потеря в статусе, а ее ближайшие родственники не только огорчались, но и, между прочим, все были на нее злы. Тем не менее, она твердо решила идти собственным путем в жизни. В этот путь вписывался и Релкин.
Релкин чувствовал, что ее разрывают переживания. Он чувствовал неприязнь ее родни, граничащую с ненавистью, ведь она стала угрозой их социальному статусу. Он знал, как все это ее мучает, но она продолжала держаться за него. И потому он был готов умереть за нее тысячу раз.
У Релкина были свои секреты, свои провинности, свои, если их так можно назвать, любовные приключения с Лумби и Ферлой, случившиеся за время долгого пребывания в Эйго. Он никогда не говорил о них с Эйлсой, а она никогда, похоже, ничего подобного не подозревала. Получалось так, что она верила, будто у него настолько чистое сердце, что он не может ни при каких обстоятельствах изменить ей.
Но Релкин оправдывался тем, что правда была не такой уж застывшей и раскрашенной в белое и черное и то, что произошло, было возможно только из-за уникальных и странных обстоятельств.
Тогда ему временами казалось вполне возможным, что, если он вообще выживет, то закончит свои дни затерянным в сердце Темного континента. Он будет жить среди Арду, хвостатого народца далеких джунглей. Чувство растерянности и бурные эмоции просто переполняли его. Он занимался любовью с Лумби, а потом с Ферлой, феей волшебного грота Мот Пулка.
Теперь казалось, что все это происходило в какой-то другой жизни.
Он любил Эйлсу больше всего на свете, как грешник любит истинного святого. И он любил ее за то, что она была готова так много отдать за их любовь. Со временем их планы только становились подробнее и четче. Они поженятся в Марнери, а затем переедут в долину реки Бур вместе с драконом, лошадьми и наемными рабочими и там построят собственную ферму.
К несчастью, на ближайшие десять лет Релкин вполне мог отправиться на острова Гуано.
Сто девятый, отдав четкий краткий салют страже, прибыл в Драконий дом с громкими победными криками. Пока подкатывали пиво, драконы разобрали котлы с едой. Мальчики-дракониры тем временем убрали инструмент и оборудование, а затем принялись за собственный обед. Релкин, уже выходя из дверей, прихватил краюху хлеба. Он ел на ходу, и к тому моменту, когда достиг конца идущей зигзагами Водяной улицы, у него осталась лишь небольшая корочка.
А пока он спускался с холма, он покончил и с ней.
К счастью, у Эйлсы была масса причин посетить юридическую контору Лагдален. Тетушка Кири сидела в приемной, пока он встречался с Эйлсой во внутреннем кабинете Лагдален. Это было единственное место, где они могли спокойно побыть вместе без посторонних. Релкин полдороги протрусил вприпрыжку, со все возрастающим возбуждением, и не открыл, а рванул дверь.
Гладколицый охранник внимательно осмотрел его, затем знаком разрешил ему пройти.
Релкин с удовольствием отметил, что со времен Аубинасского бунта поведение охранника улучшилось.
Эйлса ожидала его, очаровательная в своей клановой твидовой накидке и четырехугольной шляпе. Когда он вошел, она бросила шляпу на стул, бросилась к нему, и они обнялись.
Тетушка Кири нахмурилась, застонала и начал молиться, чтобы не только отвлечь себя, но и хоть как-то воздействовать на молодежь.
Когда эмоции несколько поутихли, он обрел голос.
— Я скучал, — сказал он.
— Я тоже очень скучала, — ответила она со слезами на глазах.
На этот раз объятия продолжались еще дольше. Тетушка Кири вынуждена была сосчитать клумбы с розами и одновременно помолиться Великой Матери за эту ветреную девчонку, которую ей приходится оберегать. Наконец молодежь разорвала объятия.
— О, Релкин, дорогой мой, что мы теперь будем делать?
Суд должен был состояться через две недели.
— Будем бороться. Возможно, Боги, наконец, благосклонно взглянут на меня, и мы добьемся правосудия.
— Но пока они чего-то ждут. Из Мирчаза так и нет никаких вестей.
— В этом году их и не будет.
Эйлса, хотя и была переполнена радостью от встречи с Релкином, от того, что видит его живым и здоровым, таким же, как всегда, на самом деле очень беспокоилась о предстоящем суде.
— А ты еще помог этой женщине, — прошептала она. — Ты помог ей спасти ее собственную мать, а она ответила тебе тем, что так несправедливо назначила суд на ближайшее время.
— Ну да, она — судья. Думаю, она должна быть выше добродетели.
— Уж слишком высоко она забралась Я знаю, что ты невиновен. Как они могут осудить, тебя на десять лет, даже не собрав всех доказательств?
— На самом деле это не обязательно будет десять лет.
— Но они уже считают тебя как бы виноватым. Они говорят, что ты признал, что взял золото. А это у них уже считается грабежом.
— Когда я увидел эти золотые таби в полуразрушенной стене дома Мот Пулка, я подумал, что это просто дар Богов Теперь я думаю, это было, наоборот, их проклятье.
В этот момент появилась Лагдален и сообщила им хорошую новость. Судья согласилась отложить заседание, пока Верховный суд не решит, стоит или нет дожидаться ответа из Мирчаза.
— Рада сообщить, что у нас есть много разных оснований, чтобы опротестовать случившееся Судья увидела, что при этом у нас есть шанс добиться оправдания, и сочла вполне резонным предоставить Верховному суду принять решение.
— А Верховный суд будет лучше этого?
— Надеюсь. Трудно быть в чем-либо уверенным, но, думаю, двое из судей будут на твоей стороне Ранимус, конечно, нет, но он из Аубинаса. Подлые бесчестные атаки — вроде этого суда — это все, на что они сейчас способны.
— Ты в последнее время слышала что-нибудь об Аубинасе?
До нас, в Чащу, доходят далеко не все новости.
— Ну, остались еще маленькие группы мятежников в долине Бегущего Оленя. Портеус Глэйвс на свободе, и, похоже, считается у них своего рода вожаком, но в большей части Аубинаса царят мир и покой. Со стороны Неллина особой поддержки они не получат.
— Они борются, чтобы был прощен Вексенн?
— Нет. Многие сообразили, что попросту угодили в рабство, под власть Ужасного, которого разбудил Вексенн. Мало кто высказывается против приговора Вексенну о ссылке на острова Гуано.
— Пожизненно? — спросила Эйлса.
— Никакой надежды на помилование. А многие вообще хотели бы видеть его на виселице.
— Возможно, в один прекрасный день император и простит его.
— Возможно, но только когда он будет уже совсем стариком.
Слишком много жизней стоила его глупость.
— Действительно глупец, — пробормотала Эйлса, на мгновение вспомнив ужасные события мятежа.
— Никто, кроме круглого дурака, не подчинится Ваакзааму добровольно.
Ее слушатели с ней согласились. Они не пострадали непосредственно, как это сталось с Эйлсой, но были свидетелями ужаса, который нес с собой Сауронлорд. Они видели комнаты, забитые измученными детьми, которых он использовал как лабораторных животных. И они прекрасно понимали, что он сотворит с миром, завладей он им.
Глава 16
По дороге, ведущей к огромным Башенным воротам Марнери, скакала рядом с черной каретой тощая фигура на высокой гнедой лошади. Пара кучеров сидела на козлах, окна кареты были задернуты, а двери закрыты. На худом лице всадника заметнее всего был длинный прямой нос, который доходил до верхней губы.
Всадником был Хигуль, прозванный с детства Колченогим.
Его хромота была результатом жестоких побоев, которыми развлекался злой хозяин. Спустя два года Хигуль заколол хозяина в сарае его же собственными вилами. С самого раннего детства у Хигуля хромала душа — так же, как впоследствии захромало и тело, но ум, однако, не пострадал. Он связал свою дальнейшую жизнь с жестоким криминальным миром и уже в молодости добился уважения среди преступников Кадейна. Он был известен своими зверскими избиениями и бесследным «исчезновением» жертв, которых больше никто никогда не видел. Поговаривали, что ведьмы очень интересовались им, что, конечно, не приносило пользы его ремеслу.
Затем, в один прекрасный день, его завербовали на службу Сауронлорду. С этого момента под старой жизнью он подвел черту. Он приспособился к потере свободы и научился искренне служить великой власти. Он все еще был волен по большей части развлекаться, как угодно, но, когда его призывали на службу, он всего себя посвящал ей.
На чем настаивал Повелитель, так это на абсолютном подчинении Ошибки не прощались. Хигуль видел, как его «коллеги» внезапно и без объяснений исчезали. Не задавались никакие вопросы, и Повелитель никогда больше не упоминал о них. Хигуль все понял правильно.
Именно это задание было чрезвычайной важности, и Хигуль приложил великие труды и великое старание, чтобы весь путь проделать по боковым дорогам, часто пешком. Теперь, когда уже видны были стены и стражники у ворот, ему осталось только справиться с этой формальной городской линией обороны, а это будет достаточно просто. Наживка заброшена, и скоро на нее клюнут.
Они находились примерно в миле от ворот, когда Хигуль поднял руку. Как раз в конце дороги, в отдалении, виднелись стены.
Ни одному зданию не разрешалось стоять близко к воротам, чтобы не мешать стрельбе из катапульт на башнях.
— Хорошо, мы — в прямой видимости.
Кучер остановил лошадей. Хигуль поднялся на вершину холма и осмотрел дорогу. Никого не было видно, но в такой близи от города это еще ничего не значило.
Из кареты раздавалось хныкание и царапанье по дереву. Кучер спустился и открыл одну дверцу. Оттуда показался высокий почти голый мужчина с цепью на шее. Он заморгал от яркого солнечного света.
Кучера отошли в сторону.
Это был Портеус Глэйвс, жилы у него на шее вздулись, глаза были вытаращены, рот искривлен, но он не издавал ни звука. Хигуль указал на цепь, прикрепленную к ошейнику на шее пленника, и один из кучеров взял ее конец и передал всаднику. Хигуль сделал заметочку в памяти, что, когда он покончит с этой задачей, перчатки надо будет выбросить.
— Хотите, чтобы мы вас здесь подождали? — спросил кучер.
— Нет. Оставьте карету. Возьмите лошадей и убирайтесь отсюда.
— Оставить карету? Зачем? Она все-таки денег стоит!
— Поверь мне, тебе она не нужна. Тебе больше нечего с ней делать. Возможно, ее теперь сожгут.
Кучер побледнел.
— Чума?
— Я бы на твоем месте такого не говорил, — заметил Хигуль.
Великий был способен на самые неожиданные приступы «предвидения», как он это называл. С тех пор, как Хигуль начал служить Повелителю, его понятия о том, что возможно, а что нет, навсегда изменились. И он видел, как умирают люди за то, что, не подумав, раскрывали рот.
Кучера несколько мгновений смотрели друг другу в глаза, потом принялись поспешно выпрягать лошадей.
Хигуль покрепче прихватил длинную цепь и подстегнул скакуна, направив его в сторону города. Глэйвс, споткнувшись вначале, резко перешел на бег. Дурака надо было доставить по назначению, и Хигуль хотел быть абсолютно уверенным, что так оно и произойдет. Ошибки не прощались.
В то время как лошадь трусила к городу, он аккуратно старался поддерживать между собой и Глэйвсом дистанцию в пятнадцать футов. Он заметил, что охрана у ворот Марнери довольно впечатляющая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52