Идиллия. Картинки семейной жизни девиц
из пансиона для благородных. Сестрички. "Каждая из них в свое время вполне
могла для кого-нибудь быть Беверли, единственной и неповторимой, -
тоскливо подумал Грэй. - Но в этом мире царит чистоган, и души - основной
предмет купли-продажи. "Сопли в сахаре", лирика, ахи, вздохи - не валюта,
на рынке судеб свободно не конвертируется". - Присаживайся, Вилли, и будь
пай-мальчиком, ради бога своего, - велел Грэй. Окостеневший в своей
тщательно культивированной ненависти напарник рухнул на кушетку, стоявшую
у двери, и выпучил глаза. Только бы он не начал стрельбу, озабоченно
подумал Грэй. Нонкоруб, е-мое, вышколенный. - Китч говорил... - Грэй с
умным видом заглянул в бумажку, - ...Пэтси и Сэра, кто из вас, а,
крошки?..
- Ты сильно торопишься, котик? - проворчала одна из девушек, жгучая
брюнетка со странным разрезом глаз, по крайней мере, Грэй определить не
сумел, какой нации она уроженка, а он - видал-перевидал...
- Что за клоунские наряды на вас, мальчики? Вы циркачи? -
поинтересовалась вторая, рыженькая пухляночка, веснушчатая и курносая.
- Не торопись, красавчик, до утра далеко, - заметила третья, смуглая
шатенка, и сделала затяжку - папироса в ее длинных пальцах выглядела как
неотъемлемая часть тела.
Тяжелый аромат дешевых духов, женского пота и кофе наполнял комнату.
Ночные пташки из славной когорты "Папы Китча" семью парами глаз ели
пришельцев. Грэй открыл было рот, чтобы ответить, но четвертая,
длинноволосая блондинка, в этот миг проворковала, строя глазки
профессионально отработанной мимикой: - Фу-у, озабоченный какой...
Расслабьтесь, мальчики, посидите с нами, поболтайте... Давайте
познакомимся, меня зовут Беверли, а вас?..
И ВДРУГ В ПАМЯТИ ГРЭЯ РАЗВЕРЗСЯ ПРОВАЛ, И ОН В НЕГО УПАЛ.
- ...Брось ты эту бумажку, поговори со мной, твой голос как
сладчайшая музыка... - сказал он любимой женщине как-то раз, пятнадцать
лет тому назад. - Ты не веришь в гороскопы?! Тебе не хочется знать, что
будет с нами?.. - удивилась Беверли. - Нет, не верю, - ответил Грэй. - Во
что же ты веришь, милый? - пытливо заглядывая ему в глаза, спросила она. -
Во что-то же ты веришь, не может человек не верить ни во что! - и она
прижалась к нему, положила головку на плечо. - Каждый человек во
что-нибудь верит, - задумчиво сказал он, - кто в себя, кто в людей, кто в
так называемые сверхъестественные силы, кто во что горазд... Вера у
каждого - своя, разная. У каждого внутри Свой Бог... Но гороскопы - это,
по-моему, элементарное жульничество. Игра на повышение. Использующая страх
человека перед будущим. Судьбу не обманешь, как сложится, так и сложится,
предвидеть нельзя... А победителя от неудачника отличает то, что
победитель умеет вставать после поражений, и снова в бой... неудачник уже
не встает... он боится судьбы, могущий вновь ринуть его долу... - Грэй
поцеловал Бев в макушку, в волосы, пахнущие шампунем "Ромашка", который он
ей дарил, потому что ей нравился его запах. Ему тоже. Поэтому он приносил
ей пластмассовые бутылочки, повергавшие ее всякий раз в изумление. Он
снова поцеловал ее волосы. И снова. Погладил роскошную золотистую волну,
утонул в ней ладонью. - Поэтому я не верю в гороскопы. Я верю в свою
звезду, девочка моя, но в это слово я вкладываю совершенно иной смысл,
отличный от общепринятого... - он закрыл глаза и крепко прижал к себе
женщину, прильнувшую к нему доверчиво и безоглядно. - Скоро я уйду,
родная, но я хочу, чтобы ты знала... Мне без тебя очень плохо. По дороге
мне встречались и другие женщины, и к некоторым, не скрою, я испытывал
весьма нежные чувства, но с тобой как-то по-другому... Выше. Чище.
Спокойнее и теплее. Я не знаю, но может, это и называется любовью. Раньше
я думал, что ощущение обладания кем-то и страсть - первые признаки, но
теперь... Я хотел бы, чтобы ты всегда была рядом, но к несчастью, так
будет еще хуже... - и когда Бев с гневом и болью, сквозящими в голосе,
крикнула, вырываясь из его объятий: - Почему ты всегда уходишь до
полуночи?! Ты не подарил мне ни одной ночи!! - он не выдержал и все-все ей
рассказал. Она не поверила, конечно, ТАКОЕ просто не могло состыковаться
со всей сложившейся у нее системой представлений о мироздании, но
самоотверженно попросила: - В таком случае забери меня с собой! Не бросай
меня здесь! - на что он, насилуя гортань, ответил: - Родная, я боюсь. Я
обреку тебя на муки. Я не хочу, чтобы ты, как я, стала пленницей Дороги.
Я-то сам выбрал свой путь, ты, выходит, поневоле... - А она заплакала и
сказала: - Ты дурак, ты ничего не понимаешь. Я хочу быть с тобой, и ничего
не имеет значения, только бы ты был рядышком... - Он же закусил губу и
едва слышно пробормотал: - Может быть, когда-нибудь я возьму тебя с собой.
Когда не выдержу без тебя. Я хочу быть с тобой, просто быть... с тобой, но
высокая в небе звезда зовет меня в путь... Когда я отважусь тебя забрать
отсюда и обречь на бездомные скитания, я приду за тобой. Не плачь, родная,
не рви мою душу. - Она спросила дрожащим голоском: - Ты любишь меня,
милый?! Если любишь, забери сейчас... пока не поздно... - и он вынужден
был сказать ей то, что сам считал правдой: - Я преклоняюсь перед тобой, -
запекшимися, иссушенными страстью и тоской губами он собрал слезинки с ее
щек и век, - и это очень важно для меня... сохранить это чувство, не
утратить желания поклоняться женщине... когда-то оно сделало меня таким,
как я есть, хотя среда моего обитания старательно лепила из меня
женоненавистника руками женщин, отталкивающих меня с отвращением либо
равнодушием... и я хочу остаться самим собой, иначе я упаду на обочину...
Между нами, родная, огромная пропасть, и почти непреодолимая стена сразу
же за ней, во всех смыслах, интеллектуальном, этическом, прочих, но! Я все
же отыскал тебя, такую... - он с душевным трепетом прикоснулся к ее губам
кончиками пальцев, а она: - Ты мой единственный, - прошептала в ответ,
отчаянно прижимаясь к нему и пряча лицо на его груди, - неповторимый,
навсегда мой... никому тебя не отдам... ты даже не можешь себе
представить, милый, что я до сих пор умом понять не могу, как ты обратил
внимание на меня, такую никчемную и никому не нужную девчонку, ты, такой
красивый и сильный, такой мудрый и добрый... неужели где-то есть такие
дуры, что отталкивали тебя?.. - шептала она, и он вздохнул, потом шепнул в
ответ: - Не перехвали... - и в ярости подумал: "Боже Мой! Как я хочу,
чтобы ты сказала эти слова _м_н_е_, а не походному боевому скафандру,
принятому твоими глазами за меня, и сбросить который в этом мире я не в
состоянии... я так хотел его надеть когда-то... перестарался в своем
хотении. Дохотелся. Теперь не содрать. Потому-то я и не могу тебя взять с
собой, Бев... ты сжимаешь в объятиях оборотня, девочка... Но как хочется
поверить, что ты говоришь правду, и что _м_е_н_я_ любишь ты, а не желанную
когда-то, теперь опостылевшую, оболочку... Но опыт жизни и Дороги учит
меня, что... если я разочаруюсь в тебе, а это случится, если ты окажешься
такой же как все, увидев меня... то мне будет не просто худо, мне будет
смертельно худо. И поэтому я сохраняю тебя, сохраняю пускай как иллюзию,
но - сохраняю...". Он никогда не позволял себе вторгаться в спектры
излучений ее мозга, ни разу не позволил себе заглянуть в ее душу... А
вокруг царил в тот час восхитительный, тихий вечер. Он пробудил в его душе
какое-то смутное волнующее воспоминание, он не мог точно определить его,
но почувствовал себя вдруг очень молодым. Он знал, что это воспоминание
связано с его юностью, с запахом летнего вечера, с гигантской черной аркой
небосвода над головой, усеянного звездами, со звуками города вокруг него,
мириадами звуков. Соединяясь вместе, они превращаются в один звук,
характерный только для города, и который является его сердцебиением. В
такой вечер, когда на фоне темного неба сверкают, словно драгоценные
камни, огни города, отражаясь в водах лимана, хорошо было ехать на машине
по центральному проспекту, сквозь строй светофоров и светящихся на столбах
"гвоздик". В такой вечер хорошо было слушать песни Леннона. Такой вечер
предназначался для того, чтобы показать человеку, что романтика - это
реально существующая вещь, ничего общего не имеющая с ежедневной мышиной
возней... Он ненавидел родной город, но, ей-богу, проклятый и ненавидимый,
он пел в его крови и звучал наподобие сложной композиции PINK FLOYD. Это
был его город, а он был частью его. - Знаешь, - сказал он Бев, - я никогда
не думал, что отыщу тебя в глубине времени, в лабиринте миров. Мне
казалось, что способность любить во мне атрофировалась, успешно угнетенная
всякими женщинами, предпочитающими тело, в лучшем случае с разумом, но не
душу... Они твердят о приоритете "чуйств", как они их принимают, а требуют
- денег... Нет, конечно, я не совсем правильно выразился, а
приблизительные формулировки - это ложь... я хотел сказать, чувство любви
атрофироваться не может, оно или есть в душе изначально, или его вовсе
нет. Я подразумевал, что после того, как я потерял единственную женщину,
которую воистину любил там, в моем времени, я думал, что ни одна женщина
ее место в моей душе занять не может. И многие из них мне успешно
подтверждали мою правоту... Но, как оказалось, любовь - чувство гораздо
более емкое... всеобъемлющее, и оно шире, чем влечение, даже самое
безумное, к одной женщине... В ней, той, мне кажется, я отыскал лишь
частицу любви, я нашел ее, счел идеалом и наслаждался ею, ты же даровала
мне намного больше, ты подарила мне самого себя. Черт, не знаю я, как
сказать... Но лишь сейчас я понимаю, что значит - любить. Один писатель
хорошо сказал... как это у него... да!.. "Ты потерял любовь или потерял
женщину? - спросил один герой другого. - Если потерял любовь, то да,
надеяться тебе уже не на что. Но потеря женщины, даже той, что дороже всех
на свете, дороже собственной жизни, - это вовсе не потеря чувства любви...
Любят не кого-то и за что-то, а любят - потому что...". - Он помолчал. При
этом подумал: "Наверное, правда это, что любовь - болезнь разума. В
здравом уме разве живое существо поставит хоть чью-то жизнь ВЫШЕ
своей?..". - Ты очень любил ее, милый? - спросила Бев в эту минуту. - Да,
- ответил он, и это было чистейшей правдой, - очень. Если бы я не
расстался с ней, то никогда не решился уйти из дому, знаешь... - а Бев
сказала: - И никогда бы не встретил меня. - Он задумчиво ответил на это: -
Может, вся соль в том, что я слишком поздно родился... Да, конечно. Но как
бы там и тут ни было, я встретил тебя. Судьба это. Дорога это. Предугадать
ее повороты - пустое занятие. Никогда не знаешь, что поджидает за
поворотом, я убедился... И даже когда имеешь возможность послать вертолет
и разведать, что ждет за поворотом, никогда этого не сделаешь, потому что
уже неинтересно будет идти - со знанием в душе. Жизнь полна
неожиданностей, и в этом ее прелесть... И вот, за одним из поворотов меня
ждала ты... Точнее, того, кто придет, того, кто пришел... - раздумчиво
добавил он, и Бев встрепенулась: - А разве пришел не ты?! - на что он
вынужден был ответить: - В определенном смысле да, конечно. Но... - тут он
замолчал. Язык не поворачивался сказать. - О чем не подозреваешь, тем и не
болеешь? - спросил скорее себя, чем ее. - Тот, кто этого не понимает,
равнодушен к тому, кто рядом, и позволяет все о себе знать, не заботится о
том, чтобы близкие не страдали... - после чего она удивленно
поинтересовалась: - Это ты о чем, милый? - и получила разъяснение: - Это я
о том, что если говоришь кому-то "люблю", НЕ ЛЮБЯ, лучше не лги, промолчи.
Тот, кто любит тебя, каждое твое слово принимает за святую правду жизни.
Это я все о ней, Бев... Понимаешь, я очень боюсь, что, прости меня за
откровенность, ты окажешься такой, как она... Я верил ей, и пусть она
обманывала, пусть, но не в этом ее грех. Она не заботилась о том, чтобы я
оставался в неведении. А потом все это переросло в грех самый страшный -
неблагодарность... Я ничего не знал, и по большому счету все было
несправедливо, имея мои недостатки, я не мог требовать трепетного и
восхищенного отношения к себе. Но падение к разрыву началось с того, что
она перестала заботиться о том, чтобы я не знал... - он судорожно
сглотнул. - О чем это ты, милый?! - все не могла понять наивная девочка
Бев. Он вздохнул. - Она была самкой, - слова давались с трудом, но они
должны были быть произнесены вслух. - Слишком низко организованной
натурой, и плоть довлела над разумом и душой. Плоть слишком сильно давила
на ее душу, главенствовала в триединстве, и вполне естественно, ничего
поделать она не смогла, хотя, мне кажется, одно короткое время пыталась,
ради меня, я был очень полезен ей, и она не желала терять выгодного
партнера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75