Люди везде люди: на конкретном этапе
развития. Что будет позднее, когда все изначальное в человеке проявится -
уже другая история.
Пришел я, стало быть, на железнодорожный вокзал, и первое, чем
занялся: принялся наблюдать за прибывающими и убывающими. Жутко интересное
оказалось занятие - вроде как захватывающий детектив глядишь. В любом
произведении искусства должно быть свойство, делающее его таковым,
отделяющее от халтуры - _н_а_с_т_о_я_щ_е_е_ искусство обязательно должно
з_а_х_в_а_т_ы_в_а_т_ь_ человека, вовлекать в свой, особый, мир,
выдергивать из реальности... Да, так вот, занялся я просмотром детективной
серии: "На вокзале". Как настоящее кино гляделось. С тою лишь разницей,
что здесь развитие сюжета и развязку приходилось воображать, домысливать
самостоятельно, исходя из внешних данных, поведения, наружности, одежды:
исходных данных каждого отдельно взятого персонажа. Из троих коротко
остриженных парней, потребляющих лимонад в буфете, мое воображение
сотворило банду матерых рецидивистов, гастролирующих по городам и грабящих
квартиры и инкассаторов; из бабушки с внучкой, спешащих на пригородный,
получились спекулянтки дарами природы - уж очень выразительно у бабули
мешки пустые из сумки выглядывали; из толстой дамы в импортном шерстяном
костюме образовался великолепный образ жены высокопоставленного чиновника,
посаженного (тогда их еще сажали, блин...) за взятки; все размалеванные
девицы в мини-юпочках, казалось, несли на лицах печати: "ПРОСТИТУТКА" и
"ШЛЮХА"... (О, какой я был наивный, и как позднее изменилось мнение мое о
настоящих профессионалках... О шлюхах не изменилось.) Меня окружали сплошь
негативные персонажи, серо и банально мыслю, я сам знал, но именно в
темном свете я видел окружающих, и мне была интересна исключительно
людская отрицательность. Я уже не верил, что существуют в этом мире иные
человеческие качества, и не испытывал особо острой необходимости верить.
Если бы я взглянул на себя самого со стороны, с намерением вставить и себя
в схему детектива, то вполне вероятно, вообразил бы злостного тунеядца,
бегущего от происков милиции в другие города и веси, либо же перекупщика
дефицитных шмоток, везущего косметику, импортные бюстгальтеры или
аудиокассеты; насчет собственной положительности я не обольщался. Я тоже -
жирный такой минус...
В общем, сижу это я, посиживаю, наблюдаю за уголовно-мещанским
окружением своим, и постепенно прихожу к мысли, что я не отыщу, черт
возьми, на всем белом свете тот уголок земли, где сумею жить по-своему,
так, как хочу, никого не обманывая, тем более, что смутно весьма,
расплывчато и туманно, представляю, чего я, собственно, жажду на этой
земле заполучить. Мыслишка трусливая возникает: "Не стоит и пытаться",
разве так уж гнусно существовал, скажи на милость? говорю себе. Голодным
не был, от холода не умирал, крыша над головой имелась, развлечения
какие-никакие... Чего мне еще надобно?! За каким туманом я прусь неведомо
куда?! Чего мне, собственно, не хватает? Денег больших? Машины? Жратвы
особенной? Шмоток? Развлечений невиданных? Женщин экзотических?.. Ну так
ведь одновременно на двух машинах не поедешь, два бутерброда с черной
икрой в рот не засунешь - да и не люблю я ее, икру эту вонючую! - лучше уж
кабачковую лопать, пусть это и плебейство, блин... На двух яхтах
одновременно не поплывешь, и на двух престижных пляжах зараз не
разляжешься. А женщины - они везде женщины, хоть в Африке (только черные),
хоть на Чукотке, хоть на Таити, хоть в Стокгольме, хоть в Турции, хоть в
Майами-Бич. Везде у всех вдоль. Таких, чтобы впоперек, не бывает, это
дурацкие сказки.
А быть может, ветра свежего?.. Или солнечного восхода? Тихого шепота
речных струй на перекате, лесной травы на укромной поляне?..
Этого? Стало быть, вся загвоздка в том, что мне в городе _д_у_ш_н_о_,
потянуло на природу, зов крови, то, се?.. Мои предки до седьмого колена
крестьяне, соль земли... Отец, получив образование в Одесском Политехе,
стал городским поневоле, а ведь еще дед мой, Григорий Иванович, почти всю
жизнь, за вычетом войны и лагерей, на поле проработал... Прадед, насколько
я понял из рассказов отца - тоже (опять же, за вычетом войн и революций)
пахал землицу и хлеб растил. Но я-то уже оторвался от сохи... А будет ли
мне хватать всего для полного счастья там, в поле, в лесу да понад речкой?
Не затоскую ли я по реву машин на проспектах, по кинотеатрам и концертам,
по троллейбусам и питейным заведениям, видеофильмам и телевизору, асфальту
и бетону? По вокзалу этому вот и по высоким домам вокруг?..
Черт меня побери, чего же мне надо-то?! Для того, чтобы полной грудью
вдохнуть?..
Ощутил я себя вдруг таким ма-а-аленьким, крошечно-беззащитным жучком
на асфальте, никому не нужным и ни на что не годным, но воняющим,
исходящим смрадом собственной значительности; конечно же, не
соответствующей действительности. Нестерпимо захотелось исчезнуть.
Сорваться с асфальта, и улететь куда-нибудь, приземлиться и прижиться там,
где я буду кому-то нужен, буду что-то делать, сознавая, что каждый мой
поступок необходим не только мне, а еще кому-нибудь. Кому я дорог...
Возжаждал я эфемерных категорий, короче говоря. Абстрактных, в среде моего
обитания, понятий. Но тогда, три года назад, у меня ничегошеньки не
получилось, и я вернулся в свою среду, разочарованный и изверившийся. Там,
на вокзале, я собственным умом врубился в простую истину, на понимание
которой иным людям требуется вся жизнь, а многим и ее не хватает: "То, что
нам нужно, никогда не ожидает нас там, где мы его ищем".
И теперь я знаю наверняка, что в тот день у меня все равно бы ничего
не выгорело, я не был готов стать человеком путешествующим, не ведал еще
всех необходимых для перехода в иную среду компонентов внутреннего и
внешнего состояния. И главное: у меня не было Цели. Путешествие за средой
- средство. А без четкой Цели ничего не получится. Всю жизнь проищешь, но
всю жизнь - не там, где следует. Лишь мощный стимул способен
сконцентрировать волю души, собрать в кулак разжатые пальцы настроя,
желания, стремления, вдохновения, отваги, и пробить отчаянным ударом этого
духовного кулака стену, с виду несокрушимую..."
27. ВИТЬКА-МАУЗЕР
...в лихую годину запроторила судьба питерского рабочего паренька
Витюху Сомова на службу в Его Императорского Величества Военно-Морской
Флот.
Весною четырнадцатого года очутился Витюха в матросах балтийского
броненосца. И спустя десяток лет в Париже, и еще пару лет спустя в
Америке, вспоминал он ту весну: последнюю для Российской Империи мирную
весну, с грустною ухмылкой вспоминал, с гримаской, кривящей и без того
покореженные шрамом губы. Длинный шрам - след скользящего сабельного
удара, заполученного в подарок от буденновского конника в южных степях -
тянулся скрозь все лицо, сворачивая набок нос, кроя щеку, уходя под черную
повязку, прикрывающую складчатую впадину на месте, где когда-то был правый
глаз, бороздя лоб и подбородок. От судьбы не уйдешь, думал бывший матрос
Его Императорского Величества Военно-Морского Флота, вспоминая весну
четырнадцатого. И вправду: не избег Витюха Сомов жарких объятий судьбы...
С началом войны, когда Балтика закишела германскими рейдерами и
подводками, русский флот, остервенело огрызаясь, уполз в Заливы,
расчленился и зашхерился в порты, отбивая вражеские наскоки с моря на
Ревель, Кронштадт, Столицу, и линкор "Севастополь", загнанный под Питер,
являлся частью этого затравленного флота. Матрос палубной команды Сомов,
зеленый первогодок, был одним из десятков тысяч российских моряков,
скрипящих зубами и зверски матерящихся в бессильной ярости: на море
германец воцарился намертво, да и на суше лупил в хвост и в гриву
раздетую, разобутую, плохообученную и худовооруженную армию. В воздухе,
еропланами, говорили, вообще подавлял. Ждали победоносного наступления,
ждали виктории доблестной - однако же дождались сплошь сраму и поражения,
смерти и разрухи.
Воевал Витюха Сомов честно, в трюм не хоронился и в штаны не клал:
знал уже, что от судьбы не ускачешь, не улетишь и не упрячешься. Политикой
вначале интересовался мало. Однако к речам агитаторов и беседам
задушевным, толокшимся в кубриках, прислушивался со вниманием частенько. А
когда в феврале семнадцатого кипящим варевом взбурлила в столицах, а затем
и по всей необъятной империи российской, вспенилась пивной шапкой вторая
революция и пронеслась грохочущим валом от края до края, от
Сахалина-острова до западных фронтов, был уже Витюха Сомов, старший матрос
рулевой команды боевого линейного корабля "Севастополь", человеком
политически грамотным, вполне идеологически подкованным: убежденным
сторонником идей товарищей Кропоткина, Бакунина, Прудона.
Так сложилось, что на линкоре большевиков почти что не имелось, но
зато анархистов - как тараканов, тьма-тьмущая. Не меньше, чем крыс в
трюмах, наверное. Судьба, одним словом. От слов черных агитаторов
попахивало сказками-небывальщинами не меньше, чем от красных, но с черным
этим запахом Витюха свыкся...
Напичканный под завязку историческими событиями, прогрохотал
семнадцатый, одарив на излете человечество третьей российской революцией и
лучезарным коммунистическим грядущим. Убежденный анархист Витюха Сомов, к
тому времени уже окрещенный товарищами-синдикалистами "Витькой-Маузером"
за нежную любовь к трофейной системе оружия, которую он таскал на ремне в
деревянной кобуре, не снимая почти что, участвовал в налете на Зимний
(который позднее большевиками был пышно назван "штурмом"), влекомый мощным
зарядом классовой ненависти, полученным на Путиловском еще до войны и на
всю жизнь. Участвовал, подобно многим анархистам и сторонникам других
левых партий, а также многим тем подобно, кои себя ни к одной партии и
организации не причисляли. Бежал Витюха-Маузер по Дворцовой на приступ
царских палат плечом к плечу с большевиками, анархистами-коммунистами,
эСэРами, синдикалистами, просто анархистами, сомневающимися,
колеблющимися, неприслонившимися, прочими "многими". Вместе с ними
врывался во Дворец, размазывая по мраморным стенкам остатки юнкерских
заслонов и топча тяжелой поступью исторической неотвратимости женский
батальон; смели защитников, заграбастали "временных", водрузили свекольное
знамя, ура, товарищи!!! заживем как цари теперича ВСЕ, от судьбы не
спрячешься под кушетками и оттоманками, буржуи да господа помещики,
пожалте на эшафот, возведенный историческим процессом...
Вот тут-то все и началось. Думали: закончилось, ан нет, наоборот
вышло. Такая крутая шрапнельная каша заварилась, с такой первосортной
кровяной колбасой вприкуску, что только держись, братишки!..
А держался кто как, и кто за что, и кто как умел, кто за кого... Кому
какая карта в этой жестокой секе выпала из засаленной, захватанной многими
руками колоды революции. А игра пошла вусмерть, на раздевание, на кресты
нательные даже, на души и тела, непреклонная игра пошла-то, крупнее
некуда, - и банк держали сплошь махлевщики-шулера.
В этом всероссийском отчаянном "очке" Витюха-Маузер, к чести его
будет сказано, идеи товарищей Бакунина и Кропоткина за мандат и партийный
паек не продал, к большевикам не переметнулся, вильнув хвостом от усердия,
а когда те, с кем плечом к плечу бежал через Дворцовую, вместе со
"многими", заклеймили товарищей Кропоткина и Бакунина врагами революции,
шибко застрадал Витюха и подался в южную сторону, к товарищу батьке Махно.
Сманил его на Украину пробираться закадычный кореш, сигнальщик с
незабвенного линкора "Севастополь" Васька Семенов, да не дошел кореш,
сгинул в Воронежской "чеке".
Революционный матрос Витька-Маузер дошел, и водружал черное знамя
анархии над селами в причерноморских степях, вместе со "многими":
братишками с Балтики и Черного, мужиками местными и пришлыми, ветеранами
окопов германской, бывшими красноармейцами, всякими прочими... народными
массами. Союзу батьки с красными не рукоплескал, однако на время стерпел -
господа офицеры-золотопогонники симпатии вызывали еще меньшие.
Когда комиссары надули батьку как сопливого пацаненка и заходились
рубать в капусту его войско, Витюха-Маузер был среди немногих, кто
вырвался из цепких красных когтей вместе с Махно. Черное знамя анархии,
побагровевшее после альянса с большевиками, стало и вовсе зеленым после
разгрома махновской дивизии Красной Армии - с тоски, наверно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
развития. Что будет позднее, когда все изначальное в человеке проявится -
уже другая история.
Пришел я, стало быть, на железнодорожный вокзал, и первое, чем
занялся: принялся наблюдать за прибывающими и убывающими. Жутко интересное
оказалось занятие - вроде как захватывающий детектив глядишь. В любом
произведении искусства должно быть свойство, делающее его таковым,
отделяющее от халтуры - _н_а_с_т_о_я_щ_е_е_ искусство обязательно должно
з_а_х_в_а_т_ы_в_а_т_ь_ человека, вовлекать в свой, особый, мир,
выдергивать из реальности... Да, так вот, занялся я просмотром детективной
серии: "На вокзале". Как настоящее кино гляделось. С тою лишь разницей,
что здесь развитие сюжета и развязку приходилось воображать, домысливать
самостоятельно, исходя из внешних данных, поведения, наружности, одежды:
исходных данных каждого отдельно взятого персонажа. Из троих коротко
остриженных парней, потребляющих лимонад в буфете, мое воображение
сотворило банду матерых рецидивистов, гастролирующих по городам и грабящих
квартиры и инкассаторов; из бабушки с внучкой, спешащих на пригородный,
получились спекулянтки дарами природы - уж очень выразительно у бабули
мешки пустые из сумки выглядывали; из толстой дамы в импортном шерстяном
костюме образовался великолепный образ жены высокопоставленного чиновника,
посаженного (тогда их еще сажали, блин...) за взятки; все размалеванные
девицы в мини-юпочках, казалось, несли на лицах печати: "ПРОСТИТУТКА" и
"ШЛЮХА"... (О, какой я был наивный, и как позднее изменилось мнение мое о
настоящих профессионалках... О шлюхах не изменилось.) Меня окружали сплошь
негативные персонажи, серо и банально мыслю, я сам знал, но именно в
темном свете я видел окружающих, и мне была интересна исключительно
людская отрицательность. Я уже не верил, что существуют в этом мире иные
человеческие качества, и не испытывал особо острой необходимости верить.
Если бы я взглянул на себя самого со стороны, с намерением вставить и себя
в схему детектива, то вполне вероятно, вообразил бы злостного тунеядца,
бегущего от происков милиции в другие города и веси, либо же перекупщика
дефицитных шмоток, везущего косметику, импортные бюстгальтеры или
аудиокассеты; насчет собственной положительности я не обольщался. Я тоже -
жирный такой минус...
В общем, сижу это я, посиживаю, наблюдаю за уголовно-мещанским
окружением своим, и постепенно прихожу к мысли, что я не отыщу, черт
возьми, на всем белом свете тот уголок земли, где сумею жить по-своему,
так, как хочу, никого не обманывая, тем более, что смутно весьма,
расплывчато и туманно, представляю, чего я, собственно, жажду на этой
земле заполучить. Мыслишка трусливая возникает: "Не стоит и пытаться",
разве так уж гнусно существовал, скажи на милость? говорю себе. Голодным
не был, от холода не умирал, крыша над головой имелась, развлечения
какие-никакие... Чего мне еще надобно?! За каким туманом я прусь неведомо
куда?! Чего мне, собственно, не хватает? Денег больших? Машины? Жратвы
особенной? Шмоток? Развлечений невиданных? Женщин экзотических?.. Ну так
ведь одновременно на двух машинах не поедешь, два бутерброда с черной
икрой в рот не засунешь - да и не люблю я ее, икру эту вонючую! - лучше уж
кабачковую лопать, пусть это и плебейство, блин... На двух яхтах
одновременно не поплывешь, и на двух престижных пляжах зараз не
разляжешься. А женщины - они везде женщины, хоть в Африке (только черные),
хоть на Чукотке, хоть на Таити, хоть в Стокгольме, хоть в Турции, хоть в
Майами-Бич. Везде у всех вдоль. Таких, чтобы впоперек, не бывает, это
дурацкие сказки.
А быть может, ветра свежего?.. Или солнечного восхода? Тихого шепота
речных струй на перекате, лесной травы на укромной поляне?..
Этого? Стало быть, вся загвоздка в том, что мне в городе _д_у_ш_н_о_,
потянуло на природу, зов крови, то, се?.. Мои предки до седьмого колена
крестьяне, соль земли... Отец, получив образование в Одесском Политехе,
стал городским поневоле, а ведь еще дед мой, Григорий Иванович, почти всю
жизнь, за вычетом войны и лагерей, на поле проработал... Прадед, насколько
я понял из рассказов отца - тоже (опять же, за вычетом войн и революций)
пахал землицу и хлеб растил. Но я-то уже оторвался от сохи... А будет ли
мне хватать всего для полного счастья там, в поле, в лесу да понад речкой?
Не затоскую ли я по реву машин на проспектах, по кинотеатрам и концертам,
по троллейбусам и питейным заведениям, видеофильмам и телевизору, асфальту
и бетону? По вокзалу этому вот и по высоким домам вокруг?..
Черт меня побери, чего же мне надо-то?! Для того, чтобы полной грудью
вдохнуть?..
Ощутил я себя вдруг таким ма-а-аленьким, крошечно-беззащитным жучком
на асфальте, никому не нужным и ни на что не годным, но воняющим,
исходящим смрадом собственной значительности; конечно же, не
соответствующей действительности. Нестерпимо захотелось исчезнуть.
Сорваться с асфальта, и улететь куда-нибудь, приземлиться и прижиться там,
где я буду кому-то нужен, буду что-то делать, сознавая, что каждый мой
поступок необходим не только мне, а еще кому-нибудь. Кому я дорог...
Возжаждал я эфемерных категорий, короче говоря. Абстрактных, в среде моего
обитания, понятий. Но тогда, три года назад, у меня ничегошеньки не
получилось, и я вернулся в свою среду, разочарованный и изверившийся. Там,
на вокзале, я собственным умом врубился в простую истину, на понимание
которой иным людям требуется вся жизнь, а многим и ее не хватает: "То, что
нам нужно, никогда не ожидает нас там, где мы его ищем".
И теперь я знаю наверняка, что в тот день у меня все равно бы ничего
не выгорело, я не был готов стать человеком путешествующим, не ведал еще
всех необходимых для перехода в иную среду компонентов внутреннего и
внешнего состояния. И главное: у меня не было Цели. Путешествие за средой
- средство. А без четкой Цели ничего не получится. Всю жизнь проищешь, но
всю жизнь - не там, где следует. Лишь мощный стимул способен
сконцентрировать волю души, собрать в кулак разжатые пальцы настроя,
желания, стремления, вдохновения, отваги, и пробить отчаянным ударом этого
духовного кулака стену, с виду несокрушимую..."
27. ВИТЬКА-МАУЗЕР
...в лихую годину запроторила судьба питерского рабочего паренька
Витюху Сомова на службу в Его Императорского Величества Военно-Морской
Флот.
Весною четырнадцатого года очутился Витюха в матросах балтийского
броненосца. И спустя десяток лет в Париже, и еще пару лет спустя в
Америке, вспоминал он ту весну: последнюю для Российской Империи мирную
весну, с грустною ухмылкой вспоминал, с гримаской, кривящей и без того
покореженные шрамом губы. Длинный шрам - след скользящего сабельного
удара, заполученного в подарок от буденновского конника в южных степях -
тянулся скрозь все лицо, сворачивая набок нос, кроя щеку, уходя под черную
повязку, прикрывающую складчатую впадину на месте, где когда-то был правый
глаз, бороздя лоб и подбородок. От судьбы не уйдешь, думал бывший матрос
Его Императорского Величества Военно-Морского Флота, вспоминая весну
четырнадцатого. И вправду: не избег Витюха Сомов жарких объятий судьбы...
С началом войны, когда Балтика закишела германскими рейдерами и
подводками, русский флот, остервенело огрызаясь, уполз в Заливы,
расчленился и зашхерился в порты, отбивая вражеские наскоки с моря на
Ревель, Кронштадт, Столицу, и линкор "Севастополь", загнанный под Питер,
являлся частью этого затравленного флота. Матрос палубной команды Сомов,
зеленый первогодок, был одним из десятков тысяч российских моряков,
скрипящих зубами и зверски матерящихся в бессильной ярости: на море
германец воцарился намертво, да и на суше лупил в хвост и в гриву
раздетую, разобутую, плохообученную и худовооруженную армию. В воздухе,
еропланами, говорили, вообще подавлял. Ждали победоносного наступления,
ждали виктории доблестной - однако же дождались сплошь сраму и поражения,
смерти и разрухи.
Воевал Витюха Сомов честно, в трюм не хоронился и в штаны не клал:
знал уже, что от судьбы не ускачешь, не улетишь и не упрячешься. Политикой
вначале интересовался мало. Однако к речам агитаторов и беседам
задушевным, толокшимся в кубриках, прислушивался со вниманием частенько. А
когда в феврале семнадцатого кипящим варевом взбурлила в столицах, а затем
и по всей необъятной империи российской, вспенилась пивной шапкой вторая
революция и пронеслась грохочущим валом от края до края, от
Сахалина-острова до западных фронтов, был уже Витюха Сомов, старший матрос
рулевой команды боевого линейного корабля "Севастополь", человеком
политически грамотным, вполне идеологически подкованным: убежденным
сторонником идей товарищей Кропоткина, Бакунина, Прудона.
Так сложилось, что на линкоре большевиков почти что не имелось, но
зато анархистов - как тараканов, тьма-тьмущая. Не меньше, чем крыс в
трюмах, наверное. Судьба, одним словом. От слов черных агитаторов
попахивало сказками-небывальщинами не меньше, чем от красных, но с черным
этим запахом Витюха свыкся...
Напичканный под завязку историческими событиями, прогрохотал
семнадцатый, одарив на излете человечество третьей российской революцией и
лучезарным коммунистическим грядущим. Убежденный анархист Витюха Сомов, к
тому времени уже окрещенный товарищами-синдикалистами "Витькой-Маузером"
за нежную любовь к трофейной системе оружия, которую он таскал на ремне в
деревянной кобуре, не снимая почти что, участвовал в налете на Зимний
(который позднее большевиками был пышно назван "штурмом"), влекомый мощным
зарядом классовой ненависти, полученным на Путиловском еще до войны и на
всю жизнь. Участвовал, подобно многим анархистам и сторонникам других
левых партий, а также многим тем подобно, кои себя ни к одной партии и
организации не причисляли. Бежал Витюха-Маузер по Дворцовой на приступ
царских палат плечом к плечу с большевиками, анархистами-коммунистами,
эСэРами, синдикалистами, просто анархистами, сомневающимися,
колеблющимися, неприслонившимися, прочими "многими". Вместе с ними
врывался во Дворец, размазывая по мраморным стенкам остатки юнкерских
заслонов и топча тяжелой поступью исторической неотвратимости женский
батальон; смели защитников, заграбастали "временных", водрузили свекольное
знамя, ура, товарищи!!! заживем как цари теперича ВСЕ, от судьбы не
спрячешься под кушетками и оттоманками, буржуи да господа помещики,
пожалте на эшафот, возведенный историческим процессом...
Вот тут-то все и началось. Думали: закончилось, ан нет, наоборот
вышло. Такая крутая шрапнельная каша заварилась, с такой первосортной
кровяной колбасой вприкуску, что только держись, братишки!..
А держался кто как, и кто за что, и кто как умел, кто за кого... Кому
какая карта в этой жестокой секе выпала из засаленной, захватанной многими
руками колоды революции. А игра пошла вусмерть, на раздевание, на кресты
нательные даже, на души и тела, непреклонная игра пошла-то, крупнее
некуда, - и банк держали сплошь махлевщики-шулера.
В этом всероссийском отчаянном "очке" Витюха-Маузер, к чести его
будет сказано, идеи товарищей Бакунина и Кропоткина за мандат и партийный
паек не продал, к большевикам не переметнулся, вильнув хвостом от усердия,
а когда те, с кем плечом к плечу бежал через Дворцовую, вместе со
"многими", заклеймили товарищей Кропоткина и Бакунина врагами революции,
шибко застрадал Витюха и подался в южную сторону, к товарищу батьке Махно.
Сманил его на Украину пробираться закадычный кореш, сигнальщик с
незабвенного линкора "Севастополь" Васька Семенов, да не дошел кореш,
сгинул в Воронежской "чеке".
Революционный матрос Витька-Маузер дошел, и водружал черное знамя
анархии над селами в причерноморских степях, вместе со "многими":
братишками с Балтики и Черного, мужиками местными и пришлыми, ветеранами
окопов германской, бывшими красноармейцами, всякими прочими... народными
массами. Союзу батьки с красными не рукоплескал, однако на время стерпел -
господа офицеры-золотопогонники симпатии вызывали еще меньшие.
Когда комиссары надули батьку как сопливого пацаненка и заходились
рубать в капусту его войско, Витюха-Маузер был среди немногих, кто
вырвался из цепких красных когтей вместе с Махно. Черное знамя анархии,
побагровевшее после альянса с большевиками, стало и вовсе зеленым после
разгрома махновской дивизии Красной Армии - с тоски, наверно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75