Нордхилла здесь лечат, а это не очень приятные процедуры для здорового человека, и он пошел на это… для чего? Только для того, чтобы быть рядом с этой девушкой?
Допустим, — продолжал я, — вы правы, и Нордхилл всех обманул. Как вы объясните результат сегодняшнего сеанса? Для чего ему нужно было делать все наоборот? Он знает о том, что я разбираюсь в спиритизме, у меня большой опыт, разоблачить его у меня гораздо больше шансов, чем у вас и даже доктора Берринсона. И тем не менее он идет на огромный риск и проводит самый необычный сеанс из всех, какие я видел. Либо он полный профан, либо…
— Либо, сэр Артур?
— Либо Нордхилл — самый уникальный медиум из всех, кого я знал. И тогда, согласитесь, дело это предстает в совершенно необычным свете.
— Оно и так более чем необычно, — пробормотал Каррингтон, но не закончил фразу, потому что пришел доктор и объявил, что на сегодня всякие контакты с больными прекращены, оба — Альберт и Эмма-Эмилия — устали, получили дозы успокоительного и теперь до утра будут отдыхать в своих палатах.
— Около палат дежурят сестры и санитары, — сказал Берринсон, быстрыми шагами меряя комнату, — и я надеюсь, что не произойдет ничего такого, что потребовало бы нового вмешательства полиции. Господа, надеюсь, вы окажете мне честь и останетесь здесь до утра? Ужин ждет нас, комнаты для вас скоро будут готовы.
— Звучит зловеще, — хмыкнул Каррингтон.
— О, никаких ассоциаций! — поднял руки доктор. — Гостевые комнаты — их две — расположены в центральной части здания, где нет больничных палат. Предназначены комнаты для врачей-консультантов и для наших сотрудников, вынужденных время от времени оставаться в больнице на ночь.
— Спасибо, доктор, — сказал я. — К сожалению, должен отклонить ваше предложение, но хотел бы, с вашего позволения, завтра вернуться и еще раз поговорить с Альбертом и Эмилией в более спокойной и привычной для них обстановке.
— Да, — согласился со мной Каррингтон, — если вы не возражаете, я бы сопровождал сэра Артура.
— Как вам угодно, господа, — склонил голову доктор. — Удобнее всего — завтра после половины одиннадцатого. Но на ужин вы, надеюсь, останетесь?
— Последний поезд на Лондон через сорок минут, — напомнил я, — и если мы не выедем немедленно, то рискуем действительно заночевать здесь.
— Я велю вывести из гаража машину, — не стал нас более задерживать доктор, и мне показалось — впрочем, я не стал бы утверждать это под присягой, — что в голосе его прозвучало облегчение.
В купе мы с Каррингтоном оказались одни, и разговор, естественно, так или иначе вертелся вокруг недавних событий. Бывший полицейский больше не настаивал на своей версии удивительной изворотливости и прозорливости Нордхилла, но у него возникла другая, не менее фантастическая гипотеза.
— Я готов согласиться с вами, сэр Артур, — говорил он, глядя в окно, где сгустился сумрак и видны были только самые яркие звезды и время от времени — далекие огни деревень, подобные островам тусклого света в океане спрессованной темноты, — готов согласиться, что спириты и медиумы в основе своей — люди душевно здоровые и среди пациентов психиатрических лечебниц составляют малую долю. Но это верно только в среднем и не приложимо к каждому конкретному случаю.
— Определитесь, дорогой Каррингтон, — возражал я. — Считаете ли вы Нордхилла психопатом, талантливым шарлатаном или выдающимся медиумом? От этого зависит ход наших дальнейших рассуждений.
Каррингтон надолго задумался, сопоставляя, еидимо, уже известные ему факты с собственными представлениями о возможном и невероятном.
— Вы, сэр Артур, как мне кажется, уже сделали свой выбор, — пробормотал он.
— Да, — кивнул я. — Сейчас это дело представляется мне совершенно ясным.
— Вы хотите сказать, — недоверчиво обернулся ко мне Каррингтон, — что можете объяснить все многочисленные странности? Включая ту, что не дает мне покоя с того самого момента…
— О какой странности вы говорите, дорогой Каррингтон?
— Послушайте, сэр Артур, мы все как будто об этом забыли! Описание преступника, которое дала девушка!
— Я не забыл, рад, что и вы не забыли тоже. Вы полагаете, эти сведения можно использовать?
Каррингтон долго молчал и заговорил вновь, когда поезд медленно въезжал под крышу вокзала.
— Я попробую, — сказал он неожиданно, и я не сразу понял, что Каррингтон отвечает на мой вопрос, заданный минут двадцать назад. — Продолжим разговор завтра. Пожалуй, сейчас я отправлюсь в Ярд, сегодня дежурит мой старый приятель, комиссар Бредшоу, возможно, мне удастся попасть в архив…
— А я поеду домой, хотя был бы не прочь сопровождать вас, — вздохнул я. — Но ведь меня скорее всего просто не пустят в Ярд, несмотря даже на ваше поручительство…
— Боюсь, что да, — кивнул Каррингтон. — Я не уверен, что мне самому удастся… Но надо попробовать.
— Встретимся завтра в половине десятого на вокзале Виктория, — предложил я.
За ужином Джин пыталась выведать у меня, куда я ездил и почему вернулся в мрачном расположении духа. Мое расположение скорее можно было назвать задумчивым, Джин прекрасно ощущала разницу, но сегодня жена сама была не в лучшем настроении (у Адриана была растянута лодыжка, но остаться дома и прикладывать компрессы он отказался и, презрев настоятельные просьбы матери, отправился на ранее назначенное свидание) и раздражение свое обратила, естественно, на меня.
Мы слишком хорошо, впрочем, знали друг друга, чтобы обращать внимание на не очень приятные стороны наших характеров. Посоветовав Джин почитать перед сном новый перевод Гастона Леру (почему-то так называемые французские детективы чрезвычайно успокаивают нервную систему — наверно, своей назидательностью), я уединился в кабинете и до полуночи перебирал свою коллекцию газетных вырезок. Найти нужное оказалось не так уж трудно.
«Обсервер», 27 мая 1922 года: «Девушка Эмма Танцер исчезла, Скотленд-Ярд не в состоянии раскрыть простое преступление. Старший инспектор Джордж Каррингтон: „Скорее всего это убийство“.
Такими были заголовки, сама же статья не содержала ничего такого, о чем мне уже не было известно со слов бывшего полицейского. Не было новых сведений и в других газетах той недели: краткость заметок показывала, что исчезновение девушки не слишком заинтересовало журналистов.
Суд над Нордхиллом состоялся три с половиной года спустя. Судя по заметке в «Тайме», спиритические сеансы он устраивал на протяжении более чем трех лет и, по словам журналистов, успел за это время заморочить головы не одной сотне клиентов, ничего не понимавших в спиритуализме и знавших только, что с помощью медиума можно поговорить с кем-нибудь из почивших родственников. Похоже, что Нордхилл специально отбирал в клиенты людей не очень образованных, слышавших краем уха о связи земного и небесного миров — в Лондоне он не провел ни одного сеанса, все больше по окрестностям, ездил и на юг, в Саутгемптон и Портсмут, несколько раз — на север, но до Ливерпуля не доехал, устраивал сеансы в пригородах Бирмингема. Свидетели — на суд вызвали пятьдесят три человека, явились чуть больше половины, остальные предпочли остаться дома и не тратить деньги и время на поездку в Лондон — в голос утверждали, что обвиняемый бесчестным путем заставил их выложить за свои так называемые сеансы значительные суммы, но вызванные им духи упорно не желали отвечать, в то Же время сами задавали бесчисленное множество вопросов, на которые отвечал либо сам медиум, либо присутствовавшие на сеансе, в том числе и те, к кому дух обращался лично, требуя ответов и, безусловно, получая их от находившихся во взвинченном состоянии клиентов.
«Касались ли вопросы, задаваемые Нордхиллом, семейных тайн, состояния банковских счетов или другой конфиденциальной информации?» — спрашивал судья Иствуд.
«Да, касались», — чаще всего отвечали свидетели и потерпевшие. Действительно, духи, якобы вызванные аферистом (иначе журналисты Нордхилла не называли), слишком часто интересовались тем, чем души покойных родственников, вообще говоря, интересоваться не должны были: прошлыми связями свидетелей, интимными подробностями их отношений с родственниками, уже подписанными или еще только готовившимися завещаниями. Все это наводило на мысль о грандиозной афере, задуманной Нордхиллом, но так ни разу и не осуществленной — то ли по причине отсутствия у него соответствующих талантов, то ли потому, что он в действительности был человеком со сдвинутой психикой и, реально ощущая в себе некие медиумические способности, ни разу не сумел осуществить связь с высшими мирами, но и поражения своего признавать не хотел, а потому, не отвечая на вопросы клиентов (как он мог на них ответить, если вызванные им духи никогда не являлись?), задавал свои — только чтобы произвести впечатление на участников сеанса.
Психиатры признали Нордхилла не отвечающим за свои поступки, а судья решил, что выпущенный на свободу психически больной человек окажется опасен для окружающих. Изоляция подсудимого в психиатрической больнице показалась судье в сложившейся ситуации наилучшим решением.
В газетах, конечно, не было ни слова о том, почему судья избрал именно лечебницу доктора Берринсона. Не нашел я также ни одной заметки о дальнейшей судьбе Баскетта, освобожденного в зале суда и исчезнувшего из поля зрения газетчиков. Как я и предполагал, фотографии этого человека, помещенные на первых полосах газет, совершенно не были похожи на описание убийцы, данное Эммой-Эмилией во время сеанса.
Внимательно перечитав отобранные вырезки, еще раз тщательно проанализировав сведения и сопоставив прочитанное с тем, что видел собственными глазами, я, разумеется, только утвердился в уже пришедшем мне в голову решении.
Мысли мои начали путаться, трубка падала из рук, и мне дважды пришлось собирать пепел с ковра — Джин очень не любила, когда я пачкал пеплом ее любимые персидские ковры, происходило это, по ее мнению, слишком часто для человека, утверждавшего, что выкуривает в день всего две трубки.
Кое-как приведя в порядок ворсинки, я отправился спать, встретив в коридоре Найджела, проверявшего, все ли двери заперты на ночь и все ли окна закрыты.
— С вами все в порядке, сэр Артур? — спросил дворецкий. — Вы сегодня много путешествовали. Все получилось так, как вы хотели, сэр?
— Все в порядке, — пробормотал я. — Все в полном порядке.
— Позвольте я провожу вас в спальню и принесу горячего отвара.
— Спасибо, Найджел, — сказал я. — Ничего не нужно. Утром я буду завтракать в семь.
— Хорошо, сэр, — наклонил голову дворецкий и прошествовал дальше, а я какое-то время стоял и смотрел ему вслед: что-то в его словах показалось мне важным для моих раздумий, но я так и не понял, что именно, да скорее всего ничего мудрого Найджел и не сказал, просто я в любой фразе искал сегодня намек на решение проблемы, о которой размышлял весь вечер.
Каррингтона я увидел сразу, едва ступив под сумрачный свод вокзала Виктория. Бывший старший инспектор стоял у газетного киоска с утренним выпуском «Тайме» в руках и бегло просматривал заголовки. Он тоже увидел меня и поспешил навстречу.
— Вы знаете, сэр Артур, — возбужденно сказал Каррингтон после обмена приветствиями, — эта Эмма Танцер… Я сразу вспомнил, как только начал копаться в бумагах. Когда девушка исчезла, была объявлена награда тому, кто даст о ней надежную информацию, это обычная практика, правда, редко когда приводящая к реальному успеху. В тот раз тоже деньги так и не были выплачены, но, как это всегда бывает, в первые недели в Ярд пришли или позвонили больше ста человек, видевших Эмму в Лондоне или его окрестностях. Каждое заявление проверялось, и всякий раз оказывалось, что произошла ошибка или ничего уже нельзя было уточнить: скажем, свидетель видел, как девушка, похожая на Эмму Танцер, пересекала улицу в районе Риджент-парка. Что делать с такой информацией? А несколько месяцев спустя, когда начался суд над Баскеттом, звонки прекратились. И все это не имело бы для нас сейчас никакого значения, сэр Артур, если бы не одно обстоятельство, на которое в то время я и не мог обратить внимания, а сейчас это бросилось в глаза. Видите ли, примерно две трети свидетелей (я подсчитал — шестьдесят три из девяноста двух) видели Эмму живой и здоровой в том районе Лондона, где жила Эмилия. Если провести окружность, ограничивающую этот район, то центр окажется в сотне ярдов от дома, где Эмилия Кларсон провела четыре года своей жизни.
— Почему вы лишь сейчас обратили на это внимание? — с упреком сказал я. Мы прошли вдоль вагонов в поисках свободных купе, я уж подумал, что нам придется делить места с какой-нибудь любопытной супружеской парой и потому придется прервать разговор до прибытия на станцию Туайфорд, но в предпоследнем вагоне свободное купе все-таки нашлось, поезд тронулся, мы расположились друг напротив друга, и я повторил свой вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Допустим, — продолжал я, — вы правы, и Нордхилл всех обманул. Как вы объясните результат сегодняшнего сеанса? Для чего ему нужно было делать все наоборот? Он знает о том, что я разбираюсь в спиритизме, у меня большой опыт, разоблачить его у меня гораздо больше шансов, чем у вас и даже доктора Берринсона. И тем не менее он идет на огромный риск и проводит самый необычный сеанс из всех, какие я видел. Либо он полный профан, либо…
— Либо, сэр Артур?
— Либо Нордхилл — самый уникальный медиум из всех, кого я знал. И тогда, согласитесь, дело это предстает в совершенно необычным свете.
— Оно и так более чем необычно, — пробормотал Каррингтон, но не закончил фразу, потому что пришел доктор и объявил, что на сегодня всякие контакты с больными прекращены, оба — Альберт и Эмма-Эмилия — устали, получили дозы успокоительного и теперь до утра будут отдыхать в своих палатах.
— Около палат дежурят сестры и санитары, — сказал Берринсон, быстрыми шагами меряя комнату, — и я надеюсь, что не произойдет ничего такого, что потребовало бы нового вмешательства полиции. Господа, надеюсь, вы окажете мне честь и останетесь здесь до утра? Ужин ждет нас, комнаты для вас скоро будут готовы.
— Звучит зловеще, — хмыкнул Каррингтон.
— О, никаких ассоциаций! — поднял руки доктор. — Гостевые комнаты — их две — расположены в центральной части здания, где нет больничных палат. Предназначены комнаты для врачей-консультантов и для наших сотрудников, вынужденных время от времени оставаться в больнице на ночь.
— Спасибо, доктор, — сказал я. — К сожалению, должен отклонить ваше предложение, но хотел бы, с вашего позволения, завтра вернуться и еще раз поговорить с Альбертом и Эмилией в более спокойной и привычной для них обстановке.
— Да, — согласился со мной Каррингтон, — если вы не возражаете, я бы сопровождал сэра Артура.
— Как вам угодно, господа, — склонил голову доктор. — Удобнее всего — завтра после половины одиннадцатого. Но на ужин вы, надеюсь, останетесь?
— Последний поезд на Лондон через сорок минут, — напомнил я, — и если мы не выедем немедленно, то рискуем действительно заночевать здесь.
— Я велю вывести из гаража машину, — не стал нас более задерживать доктор, и мне показалось — впрочем, я не стал бы утверждать это под присягой, — что в голосе его прозвучало облегчение.
В купе мы с Каррингтоном оказались одни, и разговор, естественно, так или иначе вертелся вокруг недавних событий. Бывший полицейский больше не настаивал на своей версии удивительной изворотливости и прозорливости Нордхилла, но у него возникла другая, не менее фантастическая гипотеза.
— Я готов согласиться с вами, сэр Артур, — говорил он, глядя в окно, где сгустился сумрак и видны были только самые яркие звезды и время от времени — далекие огни деревень, подобные островам тусклого света в океане спрессованной темноты, — готов согласиться, что спириты и медиумы в основе своей — люди душевно здоровые и среди пациентов психиатрических лечебниц составляют малую долю. Но это верно только в среднем и не приложимо к каждому конкретному случаю.
— Определитесь, дорогой Каррингтон, — возражал я. — Считаете ли вы Нордхилла психопатом, талантливым шарлатаном или выдающимся медиумом? От этого зависит ход наших дальнейших рассуждений.
Каррингтон надолго задумался, сопоставляя, еидимо, уже известные ему факты с собственными представлениями о возможном и невероятном.
— Вы, сэр Артур, как мне кажется, уже сделали свой выбор, — пробормотал он.
— Да, — кивнул я. — Сейчас это дело представляется мне совершенно ясным.
— Вы хотите сказать, — недоверчиво обернулся ко мне Каррингтон, — что можете объяснить все многочисленные странности? Включая ту, что не дает мне покоя с того самого момента…
— О какой странности вы говорите, дорогой Каррингтон?
— Послушайте, сэр Артур, мы все как будто об этом забыли! Описание преступника, которое дала девушка!
— Я не забыл, рад, что и вы не забыли тоже. Вы полагаете, эти сведения можно использовать?
Каррингтон долго молчал и заговорил вновь, когда поезд медленно въезжал под крышу вокзала.
— Я попробую, — сказал он неожиданно, и я не сразу понял, что Каррингтон отвечает на мой вопрос, заданный минут двадцать назад. — Продолжим разговор завтра. Пожалуй, сейчас я отправлюсь в Ярд, сегодня дежурит мой старый приятель, комиссар Бредшоу, возможно, мне удастся попасть в архив…
— А я поеду домой, хотя был бы не прочь сопровождать вас, — вздохнул я. — Но ведь меня скорее всего просто не пустят в Ярд, несмотря даже на ваше поручительство…
— Боюсь, что да, — кивнул Каррингтон. — Я не уверен, что мне самому удастся… Но надо попробовать.
— Встретимся завтра в половине десятого на вокзале Виктория, — предложил я.
За ужином Джин пыталась выведать у меня, куда я ездил и почему вернулся в мрачном расположении духа. Мое расположение скорее можно было назвать задумчивым, Джин прекрасно ощущала разницу, но сегодня жена сама была не в лучшем настроении (у Адриана была растянута лодыжка, но остаться дома и прикладывать компрессы он отказался и, презрев настоятельные просьбы матери, отправился на ранее назначенное свидание) и раздражение свое обратила, естественно, на меня.
Мы слишком хорошо, впрочем, знали друг друга, чтобы обращать внимание на не очень приятные стороны наших характеров. Посоветовав Джин почитать перед сном новый перевод Гастона Леру (почему-то так называемые французские детективы чрезвычайно успокаивают нервную систему — наверно, своей назидательностью), я уединился в кабинете и до полуночи перебирал свою коллекцию газетных вырезок. Найти нужное оказалось не так уж трудно.
«Обсервер», 27 мая 1922 года: «Девушка Эмма Танцер исчезла, Скотленд-Ярд не в состоянии раскрыть простое преступление. Старший инспектор Джордж Каррингтон: „Скорее всего это убийство“.
Такими были заголовки, сама же статья не содержала ничего такого, о чем мне уже не было известно со слов бывшего полицейского. Не было новых сведений и в других газетах той недели: краткость заметок показывала, что исчезновение девушки не слишком заинтересовало журналистов.
Суд над Нордхиллом состоялся три с половиной года спустя. Судя по заметке в «Тайме», спиритические сеансы он устраивал на протяжении более чем трех лет и, по словам журналистов, успел за это время заморочить головы не одной сотне клиентов, ничего не понимавших в спиритуализме и знавших только, что с помощью медиума можно поговорить с кем-нибудь из почивших родственников. Похоже, что Нордхилл специально отбирал в клиенты людей не очень образованных, слышавших краем уха о связи земного и небесного миров — в Лондоне он не провел ни одного сеанса, все больше по окрестностям, ездил и на юг, в Саутгемптон и Портсмут, несколько раз — на север, но до Ливерпуля не доехал, устраивал сеансы в пригородах Бирмингема. Свидетели — на суд вызвали пятьдесят три человека, явились чуть больше половины, остальные предпочли остаться дома и не тратить деньги и время на поездку в Лондон — в голос утверждали, что обвиняемый бесчестным путем заставил их выложить за свои так называемые сеансы значительные суммы, но вызванные им духи упорно не желали отвечать, в то Же время сами задавали бесчисленное множество вопросов, на которые отвечал либо сам медиум, либо присутствовавшие на сеансе, в том числе и те, к кому дух обращался лично, требуя ответов и, безусловно, получая их от находившихся во взвинченном состоянии клиентов.
«Касались ли вопросы, задаваемые Нордхиллом, семейных тайн, состояния банковских счетов или другой конфиденциальной информации?» — спрашивал судья Иствуд.
«Да, касались», — чаще всего отвечали свидетели и потерпевшие. Действительно, духи, якобы вызванные аферистом (иначе журналисты Нордхилла не называли), слишком часто интересовались тем, чем души покойных родственников, вообще говоря, интересоваться не должны были: прошлыми связями свидетелей, интимными подробностями их отношений с родственниками, уже подписанными или еще только готовившимися завещаниями. Все это наводило на мысль о грандиозной афере, задуманной Нордхиллом, но так ни разу и не осуществленной — то ли по причине отсутствия у него соответствующих талантов, то ли потому, что он в действительности был человеком со сдвинутой психикой и, реально ощущая в себе некие медиумические способности, ни разу не сумел осуществить связь с высшими мирами, но и поражения своего признавать не хотел, а потому, не отвечая на вопросы клиентов (как он мог на них ответить, если вызванные им духи никогда не являлись?), задавал свои — только чтобы произвести впечатление на участников сеанса.
Психиатры признали Нордхилла не отвечающим за свои поступки, а судья решил, что выпущенный на свободу психически больной человек окажется опасен для окружающих. Изоляция подсудимого в психиатрической больнице показалась судье в сложившейся ситуации наилучшим решением.
В газетах, конечно, не было ни слова о том, почему судья избрал именно лечебницу доктора Берринсона. Не нашел я также ни одной заметки о дальнейшей судьбе Баскетта, освобожденного в зале суда и исчезнувшего из поля зрения газетчиков. Как я и предполагал, фотографии этого человека, помещенные на первых полосах газет, совершенно не были похожи на описание убийцы, данное Эммой-Эмилией во время сеанса.
Внимательно перечитав отобранные вырезки, еще раз тщательно проанализировав сведения и сопоставив прочитанное с тем, что видел собственными глазами, я, разумеется, только утвердился в уже пришедшем мне в голову решении.
Мысли мои начали путаться, трубка падала из рук, и мне дважды пришлось собирать пепел с ковра — Джин очень не любила, когда я пачкал пеплом ее любимые персидские ковры, происходило это, по ее мнению, слишком часто для человека, утверждавшего, что выкуривает в день всего две трубки.
Кое-как приведя в порядок ворсинки, я отправился спать, встретив в коридоре Найджела, проверявшего, все ли двери заперты на ночь и все ли окна закрыты.
— С вами все в порядке, сэр Артур? — спросил дворецкий. — Вы сегодня много путешествовали. Все получилось так, как вы хотели, сэр?
— Все в порядке, — пробормотал я. — Все в полном порядке.
— Позвольте я провожу вас в спальню и принесу горячего отвара.
— Спасибо, Найджел, — сказал я. — Ничего не нужно. Утром я буду завтракать в семь.
— Хорошо, сэр, — наклонил голову дворецкий и прошествовал дальше, а я какое-то время стоял и смотрел ему вслед: что-то в его словах показалось мне важным для моих раздумий, но я так и не понял, что именно, да скорее всего ничего мудрого Найджел и не сказал, просто я в любой фразе искал сегодня намек на решение проблемы, о которой размышлял весь вечер.
Каррингтона я увидел сразу, едва ступив под сумрачный свод вокзала Виктория. Бывший старший инспектор стоял у газетного киоска с утренним выпуском «Тайме» в руках и бегло просматривал заголовки. Он тоже увидел меня и поспешил навстречу.
— Вы знаете, сэр Артур, — возбужденно сказал Каррингтон после обмена приветствиями, — эта Эмма Танцер… Я сразу вспомнил, как только начал копаться в бумагах. Когда девушка исчезла, была объявлена награда тому, кто даст о ней надежную информацию, это обычная практика, правда, редко когда приводящая к реальному успеху. В тот раз тоже деньги так и не были выплачены, но, как это всегда бывает, в первые недели в Ярд пришли или позвонили больше ста человек, видевших Эмму в Лондоне или его окрестностях. Каждое заявление проверялось, и всякий раз оказывалось, что произошла ошибка или ничего уже нельзя было уточнить: скажем, свидетель видел, как девушка, похожая на Эмму Танцер, пересекала улицу в районе Риджент-парка. Что делать с такой информацией? А несколько месяцев спустя, когда начался суд над Баскеттом, звонки прекратились. И все это не имело бы для нас сейчас никакого значения, сэр Артур, если бы не одно обстоятельство, на которое в то время я и не мог обратить внимания, а сейчас это бросилось в глаза. Видите ли, примерно две трети свидетелей (я подсчитал — шестьдесят три из девяноста двух) видели Эмму живой и здоровой в том районе Лондона, где жила Эмилия. Если провести окружность, ограничивающую этот район, то центр окажется в сотне ярдов от дома, где Эмилия Кларсон провела четыре года своей жизни.
— Почему вы лишь сейчас обратили на это внимание? — с упреком сказал я. Мы прошли вдоль вагонов в поисках свободных купе, я уж подумал, что нам придется делить места с какой-нибудь любопытной супружеской парой и потому придется прервать разговор до прибытия на станцию Туайфорд, но в предпоследнем вагоне свободное купе все-таки нашлось, поезд тронулся, мы расположились друг напротив друга, и я повторил свой вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21