Мне не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, как тает застрявший между плитами Вороний клинок — всему иллюзорному приходит конец, когда появляется настоящее. Замок содрогнулся и запульсировал, будто внутри заработал огромный компрессор.
Нужно было поторопиться сделать то, что должно, пока еще оставались силы сохранять человеческую форму. Я поднялась, стряхивая харуна, который уже не представлял опасности, потянулась к нему, с интересом наблюдая, как кожа на руке темнеет и обретает металлический блеск. От этого прикосновения лицо самозванца исказилось судорогой боли, в синих, прежде равнодушных, глазах появился страх. Моя ладонь с легкостью прожгла замызганную куртку, и рука по самое запястье погрузилась в грудь лже-Ворона, обнаружив там лишь пустоту, заполненную черным дымом, который стал ленивыми ручейками вытекать через образовавшуюся дыру. Одежда и оболочка самозванца начали медленно тлеть, а затем он вспыхнул, как праздничная шутиха, озарив уже почти погрузившуюся в сумерки площадку неестественно ярким оранжевым светом. Подоспевший с гор порыв ветра взметнул вверх серый пепел — то немногое, что осталось от голема сабиров.
— Я не Ворон, — повернуться к командору оказалось почти непосильным делом, шея и спина словно окаменели, а ноги стали весить по тонне каждая. — Я всего лишь его меч.
Лицо Стайна исказилось в злой гримасе, когда сабир понял, что проиграл. Но командор был кем угодно, только не трусом — словосочетания «бежать от опасности» он не знал, возможно, потому, что никогда не встречался с опасностью лицом к лицу.
— Не думаю, что это что-то меняет, — прошептал он, извлекая из богато украшенных ножен меч.
Я почти увидела, как над ним непроницаемым щитом сгущается сила. Сабир не понимал, что честной драки не будет. Чувствуя, как постепенно немеет лицо, и с усилием заставляя шевелиться губы, я проговорила:
— Ты зря пришел, старик, — голос стал похож на звук, с которым железо трется о железо. — Твоя сила на исходе. Ведь на этой башне нет шиповника, чтобы удержать камень.
Сабиру понадобился миг, чтобы осознать сказанное, он попытался дернуться в сторону от постепенно сжимающейся арки входа, но его ноги по колено ушли в черную плиту, будто это был не камень, а жадная трясина. Стены сходились медленно, словно им доставляло удовольствие каждое мгновение смертельного ужаса, который испытывал попавший в ловушку командор. Через несколько секунд все было кончено: замок, больше всего на свете ненавидящий людей и вынужденный терпеть их присутствие уже полторы тысячи лет, поглотил его превосходительство Грегора Стайна.
— В тот год, когда предавший обретет свободу и простит, а проклятый предаст и расплатится, — тихий голос Суода, казалось, заполнил собой все вокруг, — Ворон возвратится в родное гнездо, опутанное мертвыми цветами. Легки шаги его по черному камню и снегу, пеплом покрытому, крылья несут погибель всему живому. В его тени — пожарища и мор. Под слепой дланью звери, крови вкусившие и кровью платящие. Следом за клинком, мостящим ему дорогу, войдет Ворон в мир. Меч укажет ему путь и, освободившись, встанет по правую руку его, собирая обильную жатву. Придет с ними конец мира этого. Это предсказание было сделано намного раньше, чем записано в умной книге командора. Он лишь собрал те обрывки, которые смог найти, и соединил их. Неверно соединил.
Я хотела сказать, что не сержусь, не сержусь ни на кого из нелюдей, что они всего лишь подчинялись чужой воле, но голосовые связки уже заросли железом. Раскаленный металл тек по венам, приводимый в движение железным сердцем, постепенно превращая меня в клинок. Своего тела я уже не чувствовала. Слух пропал — мир вокруг погрузился в ватную тишину.
Зрение уходило последним — исчезало медленно, словно с издевкой. Сначала слились в одно пятно темные камни башни под ногами, потом смазались и стерлись горы, небо с уже начавшими проступать звездами и лента реки. Вскоре мне стало казаться, что я вишу среди бесцветного марева и единственное, что остается четким и настоящим, так это фигуры нелюдей. Клинок, в память о нашем с ним долгом знакомстве, позволил мне чуть задержаться. На миг, на долю секунды. Потом, словно клочья тумана под легким ветром, нелюди стали исчезать один за другим — Арк поднял спинной гребень, сделал шаг вперед и растворился в сером мареве, силуэты Рыси и Медведя подернулись дымкой и рассеялись, фигуры сэтов стерло бесцветным ластиком тумана. Последнее, что разрешил мне увидеть клинок — наполненные яростью и детской обидой серые глаза Айса. Я хотела прошептать ему, что все пустяки и дело житейское, что так было предсказано, и от судьбы прятаться глупо и бесполезно, но тут меч сжалился надо мной и забрал последние остатки зрения.
«Вот так, братец волк! Права была бабка Аглая, когда про ножи говорила, только плохо — не предупредила тогда, чем дело кончится, не сказала, что произойдет, если я снесу плотину, которая дар сдерживает. Моя часть сказки подходит к концу. Смотри, как интересно выходит, братец волк, ты все твердил, что мы разные, а оказалось — нет. Если приложить фантазию, меня тоже можно считать за оборотня, железного такого оборотня. Жаль, что так быстро все случилось! И сказать ничего важного толком не сумела», — мысли неслись вперед, как лошади на скачках, обгоняя друг друга, в предчувствии, что скоро и эта малость растворится в сущности клинка.
Интересно, каково мне будет? Не видеть, не слышать, не чувствовать и почти не думать? Или совсем не думать? А только ждать Его прихода, как до меня ждали сотни поколений нелюдей. Сознание медленно гасло, как огонек на фитиле лампадки, в которую налили слишком много масла.
Я уже погружалась в абсолютную темноту, когда последней вспышкой чувств ощутила тепло знакомой ладони. Прикосновение было подобно ожогу, на миг почудилось, что все еще можно вернуть, суперменом завертеть этот проклятый мир в обратную сторону, наплевав на все пространственные законы. Но марево вокруг почернело, сгустилось, и надежда угасла.
«Не бойся, не обижу. У меня хорошая рукоять, тебе будет удобно, Айс», — успела подумать я, прежде чем темнота сомкнулась окончательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Нужно было поторопиться сделать то, что должно, пока еще оставались силы сохранять человеческую форму. Я поднялась, стряхивая харуна, который уже не представлял опасности, потянулась к нему, с интересом наблюдая, как кожа на руке темнеет и обретает металлический блеск. От этого прикосновения лицо самозванца исказилось судорогой боли, в синих, прежде равнодушных, глазах появился страх. Моя ладонь с легкостью прожгла замызганную куртку, и рука по самое запястье погрузилась в грудь лже-Ворона, обнаружив там лишь пустоту, заполненную черным дымом, который стал ленивыми ручейками вытекать через образовавшуюся дыру. Одежда и оболочка самозванца начали медленно тлеть, а затем он вспыхнул, как праздничная шутиха, озарив уже почти погрузившуюся в сумерки площадку неестественно ярким оранжевым светом. Подоспевший с гор порыв ветра взметнул вверх серый пепел — то немногое, что осталось от голема сабиров.
— Я не Ворон, — повернуться к командору оказалось почти непосильным делом, шея и спина словно окаменели, а ноги стали весить по тонне каждая. — Я всего лишь его меч.
Лицо Стайна исказилось в злой гримасе, когда сабир понял, что проиграл. Но командор был кем угодно, только не трусом — словосочетания «бежать от опасности» он не знал, возможно, потому, что никогда не встречался с опасностью лицом к лицу.
— Не думаю, что это что-то меняет, — прошептал он, извлекая из богато украшенных ножен меч.
Я почти увидела, как над ним непроницаемым щитом сгущается сила. Сабир не понимал, что честной драки не будет. Чувствуя, как постепенно немеет лицо, и с усилием заставляя шевелиться губы, я проговорила:
— Ты зря пришел, старик, — голос стал похож на звук, с которым железо трется о железо. — Твоя сила на исходе. Ведь на этой башне нет шиповника, чтобы удержать камень.
Сабиру понадобился миг, чтобы осознать сказанное, он попытался дернуться в сторону от постепенно сжимающейся арки входа, но его ноги по колено ушли в черную плиту, будто это был не камень, а жадная трясина. Стены сходились медленно, словно им доставляло удовольствие каждое мгновение смертельного ужаса, который испытывал попавший в ловушку командор. Через несколько секунд все было кончено: замок, больше всего на свете ненавидящий людей и вынужденный терпеть их присутствие уже полторы тысячи лет, поглотил его превосходительство Грегора Стайна.
— В тот год, когда предавший обретет свободу и простит, а проклятый предаст и расплатится, — тихий голос Суода, казалось, заполнил собой все вокруг, — Ворон возвратится в родное гнездо, опутанное мертвыми цветами. Легки шаги его по черному камню и снегу, пеплом покрытому, крылья несут погибель всему живому. В его тени — пожарища и мор. Под слепой дланью звери, крови вкусившие и кровью платящие. Следом за клинком, мостящим ему дорогу, войдет Ворон в мир. Меч укажет ему путь и, освободившись, встанет по правую руку его, собирая обильную жатву. Придет с ними конец мира этого. Это предсказание было сделано намного раньше, чем записано в умной книге командора. Он лишь собрал те обрывки, которые смог найти, и соединил их. Неверно соединил.
Я хотела сказать, что не сержусь, не сержусь ни на кого из нелюдей, что они всего лишь подчинялись чужой воле, но голосовые связки уже заросли железом. Раскаленный металл тек по венам, приводимый в движение железным сердцем, постепенно превращая меня в клинок. Своего тела я уже не чувствовала. Слух пропал — мир вокруг погрузился в ватную тишину.
Зрение уходило последним — исчезало медленно, словно с издевкой. Сначала слились в одно пятно темные камни башни под ногами, потом смазались и стерлись горы, небо с уже начавшими проступать звездами и лента реки. Вскоре мне стало казаться, что я вишу среди бесцветного марева и единственное, что остается четким и настоящим, так это фигуры нелюдей. Клинок, в память о нашем с ним долгом знакомстве, позволил мне чуть задержаться. На миг, на долю секунды. Потом, словно клочья тумана под легким ветром, нелюди стали исчезать один за другим — Арк поднял спинной гребень, сделал шаг вперед и растворился в сером мареве, силуэты Рыси и Медведя подернулись дымкой и рассеялись, фигуры сэтов стерло бесцветным ластиком тумана. Последнее, что разрешил мне увидеть клинок — наполненные яростью и детской обидой серые глаза Айса. Я хотела прошептать ему, что все пустяки и дело житейское, что так было предсказано, и от судьбы прятаться глупо и бесполезно, но тут меч сжалился надо мной и забрал последние остатки зрения.
«Вот так, братец волк! Права была бабка Аглая, когда про ножи говорила, только плохо — не предупредила тогда, чем дело кончится, не сказала, что произойдет, если я снесу плотину, которая дар сдерживает. Моя часть сказки подходит к концу. Смотри, как интересно выходит, братец волк, ты все твердил, что мы разные, а оказалось — нет. Если приложить фантазию, меня тоже можно считать за оборотня, железного такого оборотня. Жаль, что так быстро все случилось! И сказать ничего важного толком не сумела», — мысли неслись вперед, как лошади на скачках, обгоняя друг друга, в предчувствии, что скоро и эта малость растворится в сущности клинка.
Интересно, каково мне будет? Не видеть, не слышать, не чувствовать и почти не думать? Или совсем не думать? А только ждать Его прихода, как до меня ждали сотни поколений нелюдей. Сознание медленно гасло, как огонек на фитиле лампадки, в которую налили слишком много масла.
Я уже погружалась в абсолютную темноту, когда последней вспышкой чувств ощутила тепло знакомой ладони. Прикосновение было подобно ожогу, на миг почудилось, что все еще можно вернуть, суперменом завертеть этот проклятый мир в обратную сторону, наплевав на все пространственные законы. Но марево вокруг почернело, сгустилось, и надежда угасла.
«Не бойся, не обижу. У меня хорошая рукоять, тебе будет удобно, Айс», — успела подумать я, прежде чем темнота сомкнулась окончательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36