— А что он, с рождения такой, — спросил Велигой, заворачиваясь в шкуру и пристраивая под голову свернутый плащ, — или потом какое несчастье приключилась?
— Уродился… — махнул рукой коваль. — Да тут еще такая беда — родителей-то его мор унес, когда ему… э-э-э, десять тому… значит, пятнадцать весен было тогда. С тех пор так один и живет. Кое-как. К работе-то ни к какой серьезной не пригоден, за огородом и то уследить не может. Пойдет, к примеру, сорняки полоть и замечтается, на небо глядючи… на весь день. Пока пузо жрать не попросит. Люди помогают, да он гордый, сам не попросит, хозяйство потому вечно запущено…
Велигой невольно сжал зубы. Помогают… Хозяин-то мужик добрый, да вот не все здесь таковы, ох не все… Опять вскипела лютая злоба в душе, когда вспомнил, как летели в Репейку камни, как глумился над ним тот мерзавец. Наверное, думы очень ярко отразились на лице витязя, потому как Тыря посмотрел внимательно, вздохнул.
— Да, рассказывал мне Репейка, рассказывал, как ты Плетенина сына в лоб каменюкой угостил и как Струпня покалечил. Да поделом обоим, я бы еще и добавил — для пущей памяти. Ты, вой, на весь нашу не серчай, разный тут народ живет. И обормотов всяких хватает, но и хороших людей тоже не полторы калеки. Так что, Репейку мы здесь в обиду особо не даем. Бывает, конечно, что и не углядим, обидит какой-нибудь веник не вязаный, что себя шибко умным считает, а по сути, так он, а не Репейка, и есть самый дурак… Ну, добро тебе почивать, вой, да и мне пора на боковую. Завтра ни свет ни заря работать надобно, а кузня лень не любит.
— И тебе добро… хозяин… — пробормотал Велигой уже сквозь сон. Хоть и должен был выспаться за день, но все одно, уснул, как бревно. Сказались три полубессонные ночи подряд — на княжьих пирах, да в дороге…
Этой ночью не снилось ничего, только пошедший заполночь дождик вкрадывался своим мягким шумом в хрупкую ткань сна…
* * *
Утром Велигой вскочил, как заведенный, ни свет ни заря, даже раньше Тыри. Опять же, сработала воинская выучка: бывало, на заставе допоздна с такими же обормотами в кости дулся, с утра просыпался уже в карауле, а как добрался и как на пост встал — напрочь не помнил.
На улице капал мелкий дождик. Голову, слава Богам, вроде отпустило, чувствовал себя бодро. Умылся у колодца, вернулся в избу посвежевший, принялся собирать свои и Репейкины манатки. Пошел в сарай, взнуздал Серка, осмотрел еще раз лошадку, что вчера приметил для дурачка.
Когда вернулся в избу, в горшке на печи уже шкворчала каша, хозяйка улыбнулась приветливо, Тыря прохаживался по горнице, разминая затекшие со сна плечи. Сыновья коваля уже ушли в кузню — разжигать-раздувать горн, пока завтрак готовится.
Почуяв запах каши, с чердака спустился заспанный Репейка, хлопал глазами, ноздри раздувались, как у гончего псяки, что добычу учуял.
Отведали каши, разошлись по своим делам. Тыря с сынами скрылся в кузнице, Велигой битый час угробил на бесплодные попытки обучить Репейку седлать лошадь, наконец плюнул, сделал все сам и вывел обоих коней на двор.
Тырина жинка захлопотала вокруг дурачка, собирая в дорогу, достала новые лапти и одежку потеплее — дождь каплет, застудится дуралей неровен час, потом лечи его, горемычного… Велигой тем временем облачался в доспех — вроде бы до лесу, где всякое может водиться, еще далече, но одеваться потом под дождем ему совсем не улыбалось. Репейка широко раскрытыми глазами наблюдал, как воин влезает в стальную кольчато-чешуйчатую броню, застегивает пряжки наручей, натягивает боевые рукавицы. Меч Велигоя с клинком длинной в четыре с лишним пяди и рукоятью в полторы привычно уместился за правым плечом на хитрой системе ремней и застежек, лук выглянул из-за левого. За голенище сапога скользнул тяжелый боевой кинжал, на поясе уместились в ряд четыре швыряльных ножа и колчан. Голова скрылась в скорлупе шлема с половинчатой личиной в виде широко распахнутых совиных глаз с клювом-наносником.
Велигой накинул на плечи дорожный плащ из тонкой темной кожи, хитро скроенный так, чтобы не мешал в любой миг выхватить из-за спины оружие. Порылся в дорожном мешке, вытащил еще один плащ, отдал Репейке.
Со двора отъезжали, когда в кузне уже во всю гремели молоты Тыри и Дымка. Ковали прервали работу, вышли попрощаться. Репейка долго не мог забраться в седло, садился все время то боком, то задом наперед, и кончилось все тем, что Тыря просто-напросто ухватил дурачка сильными руками и посадил на лошадь как надо. Некоторое время ушло на то, чтобы хоть как-то научить его правит конякой, но с этим Репейка худо-бедно, но справился. Хозяйка вручила ему еще один мешок с харчами — на всякий случай, голод не тетка, хоть и ехать-то день туда, день обратно…
Распрощались, поклонились, поблагодарили за кров, за угощение, тронули коней.
Первое время Репейка путался, потом привык, расслабился, стал поглядывать по сторонам. Велигой задал неспешную рысь, на которой дурачок еще мог справиться со своим скакуном, и таким ходом они выехали из веси.
Погода была пакостная. Дорога, правда, еще не успела размокнуть, но к завтрему, ежели так и дальше будет с небес капать, превратится в настоящее болото, хоть упырей разводи. Слева тянулись пшеничные поля, справа вдалеке виднелся лес. Репейка объяснил, что им на самом деле не туда, это так — перелесок, а Барсук подальше живет. Версты через три надо сворачивать с большака — дальше он забирает на закат, а им к восходу, вдоль опушки этого ближнего лесочка и дальше на полуночь. Репейка утверждал, что хоть лес и непролазный, но к Барсуку ведет тропочка, по которой можно и коней провести, ежели знать, где она. Хитро прячет ее волхв и лешаки охраняют, чтоб кто чужой мудрого старца не потревожил зазря. Ему, Репейке, ведомо де слово заветное, пропустит их лес, а Барсук уж его знает, бегал к нему дурачок много раз еще с тех времен, когда звал мамку с батькой лечить. Не успел тогда Барсук помочь, поздно Репейка к нему побежал. Потом убивался, плакал, просил, от дури излечить, чтоб больше никому беды не было… да только не взялся волхв, видать, и его силе предел есть.
Велигой слушал, вздыхал сочувственно, памятуя вчерашний Тырин рассказ. Так двигались они неспешно по раскисающей на глазах дороге, и через три с небольшим версты свернули на маленькую, почти незаметную тропочку, ведущую через поле в дальний лес…
Глава 5
К полудню дождик перестал, но небо так и не развиднелось. Было сыро, кони ступали по высокой мокрой траве, сбивая с нее прозрачные капли. Ближний лесок придвинулся вплотную, потом остался позади, и теперь ехали по чистому полю. Велигой полной грудью вдыхал свежий, прохладный воздух, чувствуя себя все лучше и лучше. Репейка, наоборот, скуксился, затосковал по солнышку, тем боле, что начали сбываться слова витязя относительно различия между сидением в седле и на лавке.
Поле простиралось окрест, казалось бескрайним. Вокруг ни души, ни звука, только фыркают, глухо стуча копытами, кони, да чивиркает где-то одинокая птица.
Репейке, видно, стало совсем скучно. Он поерзал в седле, устраиваясь поудобнее, стал что-то напевать
— Давай уж тогда вслух, — сказал Велигой. — А я послушаю.
Репейка посмотрел на него сначала удивленно, а потом заулыбался во весь рот, прочистил горло, и вдруг запел. Голос его, неожиданно чистый и звонкий, разогнал тишину над полем, вознесся к хмурому небу, разлился звонкой песней по округе…
Ой ты небо синее, ой ты ясно солнышко
Ой вы ветры буйные, облака высокие
Все вы зрите-видите, обо всем вы знаете
Так о том, что знаете, нынче нам поведайте.
То не туча черная, то не стая волчия
То шагает по полю сила-рать несметная.
Во броне булатныя, о щитах червленыя
Идет рать могучая, князя Володимира
Как ко граду Полоцку подступает, метится.
Звать на брань готовится Рогволда окаянного
За стенами крепкими он кроется-хоронится
Загодя готовит он оборону крепкую.
То не ветры дунули, то не птицы свистнули
То взвилися к небушку стрелушки каленые.
Как звенят о брони-то, да мечи булатные
Льется, льется кровушка, льется речкой мутною.
Оборона крепкая Рогволдом сколочена
Гоже стены слажены, да врата могучие.
Да со стен защитники мечут стрелы острые
Мечут камни тяжкие, губят рать Владимира.
И вскричал Владимир-князь: "До какого времени
Будет гибнуть рать моя, да ворогов радовать?
Где же вы, могучие, где же вы, великие,
Где ж вы, вои ярые, песнями воспетые?"
И явились, вызвались десятеро воинов
Никому не ведомых из земель тиверския.
Вышли, поклонилися князю низко в ноженьки
Поклонились в ноженьки, хробро слово молвили:
"Ой ты княже светлыя, твое слово слышали
Твое слово слышали, и теперь ответствуем
Пусть ворота ладные охраняют ворога
За стенами крепкими пусть Рогволд хоронится
Мы на стену дальнюю, слабо хоронимую
В нужный час поднимемся, ворогом незримые
И к воротам полоцким лютым боем двинемся
Распахнем воротушки пред твоими воями."
Молвил князь, ответствуя, их на рать напутствуя
"Ой вы вои славные, духом-сердцем храбрые
Вся на вас надеженька, сладьте дело правое,
Пусть пребудет с вами в том милость Бога воинов."
И пошли, отправились воины могучие
Да и в час условленный на стену поднялися…
То не ветры буйные, то не звери лютые
То на рать Рогволдову Десятеро ринулись.
Как колосья спелые под косою острою
Падают Рогволдовы под булатом воины
Льется, льется кровушка, льется речкой мутною
Льется речкой быстрою человечья кровушка.
И ворота крепкие, ладно, гоже ставлены
Воины тиверские отворили, отперли
Перед ратью сильною славного Владимира
И во град во Полоцк им дали путь-дороженьку.
Ой ты небо синее, ой ты ясно солнышко
Ой вы ветры буйные, облака высокие
Все вы зрите-видите, обо всем вы знаете
Да о том, что знаете, нынче нам поведали.
Слава сердцу храброму,
Слава сердцу верному
Слава духу сильному,
Да во веки вечные.
Репейка умолк, выжидающе повернулся к Велигою. Витязь молчал, внимательно глядя на дурачка из-за личины шлема.
— Хорошо поешь, — вымолвил наконец Волчий Дух. — Даже очень хорошо. Где песнь услыхал?
— Сам сложил… — Репейка засмущался, как красна девица, которой добрый молодец сделал недвусмысленное предложение.
— Врешь!.. — прищурился Велигой.
— Богами клянусь, сам! Слыхал от воев рассказы про битву за Полоцк, вот и сложил.
Велигой покачал головой, в глазах его появилось неприкрытое изумление.
— Чем дольше тебя знаю, — медленно произнес он, — тем больше удивляюсь. Ты, случаем, еще и волхвовать не умеешь?
— Не-е-е… — протянул Репейка. — На дуде играть умею, а волхвовать… не-е, наверное, не умею.
— Ну, раз «наверное», значит скорее всего умеешь, — улыбнулся Велигой.
— А что, правда хорошая песня? — спросил дурачок.
— Хорошая, — сказал витязь. — Хоть и на правду мало похожа… ну, да молва народная, она скоро так все приукрасит, что и тиверцев станет меньше раз эдак в десять, и стена перед ними сама упадет…
Последнюю фразу Волчий Дух произнес очень тихо, скорее просто подумал вслух, но Репейка услышал. А свое прозвище он носил ой как не зря…
— А что, все не так было? — спросил дурачок.
Велигой встрепенулся.
— Да вообще-то, почти так. — нехотя отозвался он, кляня невольно вырвавшиеся слова. Теперь перспектива отделаться от Репейки представлялась весьма сомнительной.
— А как?
«Точно. Чтоб у меня язык узлом завязался!»
— Почти так. — хмуро ответил витязь.
— Ну как?
«Ну зачем, зачем тебе это? — подумал Велигой, пытаясь скрыть воспоминания за стеной ледяного молчания. — Зачем? Это ведь только мое, личное… Потому такой печалью отозвалась в душе твоя песня, дурашка, потому что… потому. Не хочу говорить об этом, и все тут. Не буду.»
Куда там! Репейка он на то Репейка и есть! Дурачок смотрел таким умоляющим взором, что Волчий Дух не выдержал, начал оттаивать.
— Тиверцев и в самом деле было всего десять, — сказал он медленно, слова упорно не хотели соскакивать с языка. — Но вот про того, кто им на стену взобраться помог, и как, в твоей песне ни слова нету.
— Так я ж вставлю! — воскликнул Репейка. — Расскажи, а? Кто? Как?
— Нет, — отрезал Велигой. — Про него, ты не боись, и без того песни поют, на его век хватит. А раз про ту историю ничего до сих пор не разболтал, значит не хочет, чтоб знали. А раз так, то и я язык распускать не собираюсь.
Репейка внимательно посмотрел на Велигоя. Не такой уж он был дурачок, чтобы в голове две мысли не могли родить третью… Тиверец. Сам сказал, что был под Полоцком. Воин из ближайшего окружения Владимира… а туда просто так не попадают…
А Волчий Дух меж тем замолчал, а потом вдруг выговорил быстро и зло:
— И в «ноженьки» Владимиру никто не кланялся, хотя бы потому, что князя из на… из них никто в глаза не видел. Ха, пробиться к нему было посложнее, чем к Рогволду! А воеводушки княжьи тиверцев в шею, в шею! «Куды, с вашенскими-то рожами, никак подослал хто?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25