Конечно,
где-то в небе находилось еще с десяток юпитерианских лун, но они были
слишком малы и слишком удалены, чтобы различить их невооруженным глазом.
- Выключаюсь на два часа, - передал Фолкен на корабль-носитель,
который висел в полутора тысячах километрах над пустынными скалами Юпитера
Пять, заслоненный им от планетной радиации.
От этой крохотной луны хоть та польза, что она, словно космический
бульдозер, сгребает почти все заряженные частицы, из-за которых человеку
вредно задерживаться вблизи Юпитера. Под ее прикрытием можно спокойно
останавливать корабль, не опасаясь незримой смертоносной мороси.
Фолкен включил индуктор сна, и ласковые электрические импульсы быстро
убаюкали его мозг. Пока "Кон-Тики" падал на Юпитер, с каждой секундой
ускоряя ход в чудовищном поле тяготения, он спал без сновидений. Сны
придут в момент пробуждения - придут земные кошмары...
Правда, само крушение не снилось ему ни разу, хотя во сне он часто
оказывался лицом к лицу с испуганным супершимпанзе на спиральной лестнице
между опадающими газовыми мешками. Ни один из симпов не выжил. Те, кто не
погиб сразу, получили настолько тяжелые ранения, что их подвергли
безболезненной эвтаназии. Иногда Фолкен спрашивал себя, почему ему снится
лишь это обреченное существо, с которым он впервые встретился за несколько
минут до его смерти, а не друзья и коллеги, погибшие на "Куин".
Больше всего боялся Фолкен снов, которые возвращали его к той минуте,
когда он пришел в себя. Физической боли почти не было, поначалу он вообще
ничего не чувствовал. Только мрак да тишина кругом, ему даже казалось, что
он не дышит. И самое странное - потерялись конечности. Он не мог
пошевельнуть руками и ногами, потому что не знал, где они.
Первой отступила тишина. Через несколько часов - или дней - он уловил
какой-то слабый пульсирующий звук. В конце концов, после долгого раздумья
заключил, что это бьется его собственное сердце. Первая в ряду многих
ошибка...
Дальше - слабые уколы, вспышки света, неуловимые прикосновения к
по-прежнему бездействующим конечностям. Один за другим оживали органы
чувств. И с ними ожила боль. Ему пришлось учить все заново, пришлось
повторить раннее детство. Память не пострадала, и Фолкен понимал все, что
ему говорили, но несколько месяцев мог только мигать в ответ. Он помнил
счастливые минуты, когда сумел вымолвить свое первое слово, перевернуть
страницу книги - и когда наконец сам начал перемещаться по комнате.
Немалое достижение, и готовился он к этому почти два года... Сотни раз
Фолкен завидовал погибшему супершимпанзе, но ведь у него не было выбора,
врачи решили все за него. И вот теперь, двадцать лет спустя, он там, где
до него не бывал ни один человек, летит со скоростью, какой еще никто не
выдерживал.
"Кон-Тики" уже выходил из тени, и юпитерианский рассвет перекрыл небо
перед ним исполинской дугой, когда настойчивый голос зуммера вырвал
Фолкена из объятий сна. Непременные кошмары (он как раз хотел вызвать
медицинскую сестру, но не было сил даже нажать кнопку) быстро отступили.
Величайшее - и, возможно, последнее - приключение в жизни ожидало его.
Фолкен вызвал Центр управления - он должен был вот-вот скрыться за
изгибом Юпитера - и доложил, что все идет нормально. Их разделяло почти
сто тысяч километров, и скорость "Кон-Тики" уже перевалила за пятьдесят
километров в секунду - это величина! Через полчаса он начнет входить в
атмосферу, и это будет самый тяжелый маневр такого рода во всей солнечной
системе. Правда, десятки зонтов благополучно прошли через огненное
чистилище, но ведь то были особо прочные, компактно размещенные приборы,
способные выдержать не одну сотню "g". Максимальные нагрузки на
"Кон-Тики", пока он не уравновесится в верхних слоях атмосферы Юпитера,
составят тридцать "g", средние - больше десяти. Тщательно, не торопясь,
Фолкен стал пристегивать сложную систему захватов, соединенную со стенами
кабины. Закончив эту процедуру, он сам стал как бы частью конструкции.
Часы вели обратный отсчет: осталось сто секунд. Возврата нет, будь
что будет... Через полторы минуты он войдет по касательной в атмосферу
Юпитера и окажется всецело во власти исполина.
Ошибка в отсчете составила всего плюс три секунды - не так уж плохо,
если учесть, сколько было неизвестных факторов. Сквозь стены кабины
доносились жуткие вздохи, они переросли в высокий, пронзительный вой.
Совсем другой звук, чем при подходе к Земле или к Марсу. Разреженная
атмосфера из водорода и гелия переводила все звуки на две октавы выше. На
Юпитере даже в раскатах грома будут звучать фальцетные обертоны.
Вместе с нарастающим воем росла и нагрузка. Через несколько секунд
Фолкена словно сковал паралич. Поле зрения уменьшилось настолько, что он
видел лишь часы и акселерометр. Пятнадцать "g", и еще терпеть четыреста
восемьдесят секунд...
Он не потерял сознания, да иначе и быть не могло. Фолкен представил
себе, какой роскошный - на несколько тысяч километров! - хвост тянется за
"Кон-Тики" в атмосфере Юпитера. Через пятьсот секунд после входа в
атмосферу перегрузка пошла на убыль. Десять "g", пять, два... Потом
тяжесть почти совсем исчезла. Огромная орбитальная скорость была погашена,
началось свободное падение.
Внезапный толчок дал знать, что сброшены раскаленные остатки тепловой
защиты. Она сделала свое дело и больше не понадобится, пусть достается
Юпитеру. Отстегнув все захваты, кроме двух, Фолкен ждал, когда начнется
следующая, самая ответственная последовательность автоматических операций.
Он не видел, как раскрылся первый тормозной парашют, но ощутил легкий
рывок, и падение сразу замедлилось. Горизонтальная составляющая скорости
"Кон-Тики" была полностью погашена, теперь аппарат летел прямо вниз со
скоростью полутора тысяч километров в час. Последующие шестьдесят секунд
все решат...
Пошел второй парашют. Фолкен посмотрел в верхний иллюминатор и с
великим облегчением увидел, как над падающим аппаратом колышутся облака
сверкающей пленки. В небе огромным цветком раскрылась оболочка воздушного
шара и стала надуваться, зачерпывая разреженный газ. Полный объем
составлял не одну тысячу кубических метров, и скорость падения "Кон-Тики"
уменьшилась до нескольких километров в час. На этом рубеже она
стабилизировалась. Теперь у Фолкена было вдоволь времени - до поверхности
планеты аппарату падать не один день.
Но в конце концов он ее все же достигнет, если не принимать никаких
мер. Сейчас шар играл роль всего-навсего мощного парашюта. Он не обладал
подъемной силой, да и откуда ей взяться, ведь внутри тот же газ, что и
снаружи.
С характерным, слегка нервирующим потрескиванием заработал реактор,
посылая в оболочку струи тепла. Через пять минут скорость падения
снизилась до нуля, еще через минуту аппарат начал подниматься. Согласно
радиовысотомеру, он уравновесился на высоте около четырехсот семнадцати
километров над поверхностью Юпитера - или над тем, что принято было
называть поверхностью.
Только один шар способен плавать в атмосфере самого легкого из газов
- водорода: шар, наполненный горячим водородом. Пока тикал реактор, Фолкен
мог, не снижаясь, парить над миром, где разместилась бы сотня Тихих
океанов. Покрыв около шестисот миллионов километров, "Кон-Тики" наконец-то
начал оправдывать свое название. Воздушный плот плыл по течению в
атмосфере Юпитера...
Хотя кругом простирался новый мир, прошло больше часа, прежде чем
Фолкен смог уделить внимание панораме. Сперва надо было проверить все
системы кабины, опробовать рукоятки управления. Определить, насколько
увеличить подачу тепла, чтобы подниматься с нужной скоростью, сколько газа
выпустить, чтобы снижаться. А главное - добиться стабильности.
Отрегулировать длину тросов, соединяющих кабину с огромной грушей
оболочки, чтобы погасить раскачивание и сделать полет возможно более
плавным. До сих пор ему сопутствовала удача - ветер на этой высоте был
устойчивым, и доплеровская локация показывала, что относительно невидимой
поверхности он летит со скоростью трехсот пятидесяти километров в час.
Очень скромная цифра для Юпитера, где отмечены скорости ветра до полутора
тысяч километров в час. Но, конечно, не в скорости дело; турбулентность -
вот что опасно. Если придется столкнуться с ней, Фолкена выручит только
сноровка, опыт, быстрота реакций - все то, чего не заложишь в программу
ЭВМ.
Лишь после того, как он наладил полный контакт со своим необычным
аппаратом, Фолкен откликнулся на настойчивые просьбы Центра управления и
выпустил штанги с измерительными приборами и устройствами для забора
газов. И хотя кабина теперь напоминала неряшливо украшенную рождественскую
елку, она все так же легко реяла над Юпитером, посылая непрерывный поток
информации на самописцы далекого корабля-носителя. И наконец-то появилась
возможность осмотреться...
Первое впечатление было неожиданным и в какой-то мере
разочаровывающим. Если говорить о масштабах, то с таким же успехом он мог
парить над земными облаками. Горизонт - там, где ему и положено быть,
никакого ощущения, что летишь над планетой, поперечник которой в
одиннадцать раз превосходит диаметр Земли. Но когда Фолкен посмотрел на
инфракрасный локатор, зондирующий слой атмосферы внизу, сразу стало ясно,
как сильно обмануло его зрение.
Облачный слой на самом деле был не в пяти, а в шестидесяти километрах
под ним. И до горизонта не двести километров, как ему казалось, а почти
три тысячи.
Кристальная прозрачность водородно-гелиевой атмосферы и пологие дуги
поверхности планеты совершенно сбили его с толку. Судить на глаз о
расстояниях здесь было еще труднее, чем на Луне. Видимую длину каждого
отрезка надо умножать по меньшей мере на десять.
Элементарно и в общем-то ничего неожиданного. Все же Фолкену
почему-то стало не по себе. Такое чувство, словно не в Юпитере дело, а сам
он уменьшился в десять раз. Возможно, со временем он привыкнет к
чудовищным масштабам этого мира, но сейчас, как поглядишь на невообразимо
далекий горизонт, так и чудится, что тебя пронизывает холодный - холоднее
окружающей атмосферы - ветер. Что бы он ни говорил раньше, может статься,
что эта планета совсем не для людей. И будет Фолкен первым и последним,
кто проник в облачный покров Юпитера.
Небо было почти черным, если не считать нескольких перистых облаков
из аммиака километрах в двадцати над аппаратом. Там царил космический
холод, но с уменьшением высоты быстро росли температура и давление. В
зоне, где сейчас парил "Кон-Тики", термометр показывал минус пятьдесят,
давление равнялось пяти атмосферам. В ста километрах ниже будет жарко, как
в экваториальном поясе Земли, а давление примерно такое, как на дне не
очень глубокого моря. Идеальные условия для жизни...
Уже минула четвертая часть короткого юпитерианского дня. Солнце
прошло полпути до зенита, но облачную пелену внизу озарял удивительно
мягкий свет. Лишних шестьсот миллионов километров заметно умерили яркость
солнечных лучей. Несмотря на ясное небо, Фолкен не мог избавиться от
ощущения, что выдался пасмурный день. Надо думать, ночь спустится очень
быстро. Вот ведь еще утро, а будто сгустились осенние сумерки. С той
поправкой, что на Юпитере не бывает осени, вообще нет никаких времен года.
"Кон-Тики" вошел в атмосферу в центре экваториальной зоны - наименее
красочной из широтных зон планеты. Море облаков лишь чуть-чуть было
тронуто оранжевым оттенком, не то что желтые, розовые, даже красные
кольца, опоясывающие Юпитер в более высоких широтах. Знаменитое Красное
Пятно, самая броская примета Юпитера, находилось далеко на юге. Было очень
соблазнительно спуститься там, но южное тропическое возмущение оказалось
слишком велико, скорость течений достигала полутора тысяч километров в
час. Нырять в чудовищный водоворот неведомых стихий значило напрашиваться
на неприятности. Пусть будущие экспедиции займутся Красным Пятном и его
загадками.
Солнце перемещалось в небе вдвое быстрее, чем на Земле; оно уже
приблизилось к зениту, и серебристая громада аэростата заслонила его.
"Кон-Тики" по-прежнему шел на запад с неизменной скоростью трехсот
пятидесяти километров в час, но отражалось это только на экране локатора.
Может быть, здесь всегда так спокойно?
1 2 3 4 5 6 7 8