Нельзя сказать, что он потерял аппетит, но ел он рассеянно. Он сидел в конце стола, и, чтобы видеть Айрин, ему приходилось весьма невежливо выворачивать шею. Когда обед кончился и все пошли пить кофе, он с облегчением вздохнул. Другие домочадцы Хэдфилда уже ждали гостей — две красивые сиамские кошки заняли лучшие места и смотрели на вошедших.
Айрин сказала, что их зовут Топаз и Бирюза, и Гибсон, который любил кошек, стал с ними играть.
— А вы любите кошек? — спросила Айрин у Джимми.
— Очень, — сказал Джимми, хотя терпеть их не мог. — Они тут давно?
— Почти год. Подумайте только, это единственные животные на Марсе!
Интересно, нравится им тут?
— А их не избалуют?
— Они слишком независимы. Мне кажется, они никого не любят, даже папу, хотя он думает иначе.
Джимми ловко перевел разговор на более личные темы; но всякий, кроме него, заметил бы, что Айрин шла все время на шаг впереди.
Оказалось, что она работает в вычислительном центре, знает почти все, что делается в управлении, и надеется когда-нибудь занять там важный пост. Джимми подозревал, что положение отца ей поможет. Однако были тут и некоторые неудобства — в Порт-Лоуэлле царила истинная демократия.
Нелегко было заставить Айрин говорить о Марсе. Ей хотелось послушать о Земле. Она уехала оттуда очень маленькой, и родная планета успела стать для нее сном. Джимми из кожи лез, только бы ей было интересно. Он рассказывал о больших городах, о горах, о синем небе, реках и радугах — обо всем, чего не было на Марсе. И чем он дальше говорил, тем больше подпадал под власть смеющихся глаз Айрин. Другого слова не найдешь — все время казалось, что она знает какую-то смешную тайну. А может, она смеется над ним? Эх, в сущности, все равно!
Говорят, что в таких случаях скован язык. Какая чепуха! Он никогда в жизни не говорил так складно.
Тут он заметил, что все молчат и смотрят на них обоих.
— М-да... — сказал Главный. — Если вы кончили, пойдемте. Через десять минут концерт.
Как все любительские представления, концерт был и хорош и плох.
Музыкальные номера были превосходны, одна певица — на самом высшем земном уровне. У нее было прекрасное меццо-сопрано, и Гибсон не удивился, когда прочитал в программе: «...бывшая солистка Королевской Ковент-Гарденской оперы».
После этого показывали пьесу, где несчастную героиню долго мучил старомодный негодяй. Публика осталась довольна, кричала в нужных местах и много аплодировала.
Затем выступил замечательный чревовещатель, но Гибсон заметил, что в куклу вмонтирован радиоприемник. Правда, конферансье впоследствии честно в этом признался.
Его сменил скетч из марсианской жизни, однако в нем было так много местных намеков, что Гибсон понял далеко не все. Злоключения главных персонажей — например, запарившегося чиновника, похожего на Уиттэкера, — вызвали смех. Но все просто покатились с хохоту, когда появилась причудливая личность с записной книжкой и стала задавать дурацкие вопросы, записывать их, ронять книжку и щелкать камерой направо и налево. Гибсон не сразу понял, в чем дело, а когда понял — побагровел, но решил, что ему остается одно, и захохотал громче всех.
В конце все запели хором. Нельзя сказать, чтоб Гибсон восхищался этим видом искусства. Хотя сейчас песня ему неожиданно понравилась, он даже попытался подпевать; и вдруг презренная сентиментальность нахлынула на него. Он замолчал — один в этом зале — и целую минуту не понимал, что с ним такое.
Вокруг сидели женщины и мужчины, у которых было дело, общая цель.
Каждый из них знал, что нужен. Они изведали чувство свершения, мало кому знакомое на Земле, где все цели давно достигнуты; и чувство это становилось особенно острым оттого, что Порт-Лоуэлл такой маленький и все друг друга знают.
Конечно, такие хорошие вещи долго продолжаться не могут. Колония вырастет, и дух первооткрывателей исчезнет. Все разрастется, войдет в норму. Но сейчас это было здорово. Хорошо почувствовать такое хоть раз в жизни! Гибсон знал, что все вокруг ощущают это постоянно, но сам он не мог. Он был сторонним наблюдателем — он всегда предпочитал эту роль. Но сейчас ему хотелось, если еще не поздно, стать участником игры.
Вероятно, именно тогда изменил Земле Мартин Гибсон. Никто об этом не узнал. Даже те, кто сидел рядом с ним, заметили только, что он замолчал, а потом с удвоенным пылом присоединился к хору.

***
Зрители медленно расходились по двое и по трое, смеясь, напевая и переговариваясь. Гибсон попрощался с Главным и Уиттэкером и пошел в гостиницу. Два человека, которые правили Марсом, подождали, пока он исчез в узких улицах, а потом Хэдфилд обернулся к дочери и тихо сказал:
— Иди домой, дорогая. Мы погуляем. Я приду через полчаса.
Они подождали еще, отвечая на приветствия, пока маленькая площадь не опустела. Уиттэкер предчувствовал, что будет, и немного волновался.
— Напомните мне, чтоб я поздравил Джорджа, — сказал Хэдфилд.
— Хорошо, — сказал Уиттэкер. — Здорово продернули нашего злополучного друга! Вы, наверно, хотите обсудить его последнее открытие?
Главный даже удивился такой прямоте.
— Поздно. И кажется, он ничего не натворил. Я думаю, как бы избежать таких случаев в будущем.
— Водителя винить нельзя. Он не знал о проекте. Просто ему не повезло, вот он и напоролся.
— Как вы думаете, Гибсон что-нибудь заподозрил?
— Понятия не имею. Он хитрый.
— Нашли время посылать корреспондента! Бог свидетель, я сделал все, чтоб этому помешать!
— Все равно рано или поздно разнюхает. Выход один...
— Какой?
— Надо ему сказать. Не все, немножко.
Они помолчали. Потом Хэдфилд заметил:
— Да, смело... Вы считаете, ему можно довериться?
— Я его много видел за эти недели. В сущности, он на нашей стороне.
Понимаете, мы делаем как раз то, о чем он всю жизнь мечтал. Только он никак не может в это поверить. Опасней всего отпустить его на Землю с одними подозрениями.
Молча дошли они до края купола, остановились и стали смотреть на марсианский пейзаж, смутно мерцающий в свете городских огней.
— Надо подумать, — сказал Хэдфилд, поворачиваясь, чтоб идти обратно. — Конечно, многое зависит от того, как быстро все пойдет.
— Когда будет готово?
— А черт их знает! Разве от ученых добьешься точности?
Мимо них прошла под руку пара. Уиттэкер хмыкнул.
— Да, кстати. Кажется, Айрин понравился этот парень, как его, Спенсер...
— Не думаю. Просто здесь редко увидишь новое лицо. И вообще космонавтика настолько романтичнее нашей работы...
— Как поется в песне, «красотки любят моряков»... Ну что ж, только не говорите потом, что я вас не предупреждал.

***
Гибсон вскоре заметил, что с Джимми что-то случилось, и быстро нашел правильный ответ. Выбор он одобрил. Он мало видел Айрин, но она ему нравилась. Довольно наивная, конечно, но это еще ничего. Гораздо важнее, что она веселая и приветливая, хотя раза два Гибсон видел ее мрачной, и это ее тоже не портило. Вдобавок она была очень хорошенькая. Гибсон, по старости лет, знал, что это не обязательно, но Джимми, вероятно, придерживался других взглядов.
Сперва он решил подождать, пока Джимми сам с ним не заговорит. По всей видимости, тот полагал, что никто ничего не замечает. Однако выдержка изменила Гибсону, когда Джимми заявил, что хочет поступить на службу. Ничего странного в этом не было. Космонавты нередко служили здесь, чтобы занять время между двумя полетами. Как правило, они выбирали работу, связанную с их профессией, — Маккей вел вечерние занятия по математике, а бедный доктор Скотт вообще не отдыхал ни одного дня и прямо с космолета направился в больницу.
Но Джимми, по-видимому, хотел перемен. Оказывается, в вычислительном центре не хватало людей, и он надеялся, что здесь пригодится его знание математики. Он приводил на редкость убедительные доводы, и Гибсон с удовольствием его слушал.
— Милый мой Джимми, — сказал он, когда тот кончил, — зачем это мне рассказывать? Идите, кто вас держит...
— Я понимаю, — сказал Джимми. — Но вы часто видите Уиттэкера, и, может быть, если бы вы с ним поговорили...
— Если хотите, я поговорю с Главным.
— Ой, нет, не надо!.. — воскликнул Джимми и тут же попытался исправить ошибку:
— Не стоит беспокоить его из-за таких пустяков.
— Вот что, Джимми, — твердо сказал Гибсон, — чего вы крутите? Это вы сами придумали или Айрин подсказала?
Стоило доехать до Марса, чтоб увидеть сейчас Джимми. Он выглядел, как рыба, которая уже давно научилась дышать, но только сейчас это заметила.
— А-а... — выдавил он наконец, — я не знал, что вы догадались... Вы никому не скажете?
Гибсон сказал было, что все и так знают, но увидел глаза Джимми, и ему расхотелось шутить. Колесо обернулось полностью. Он точно знал, что чувствует сейчас Джимми. И еще он знал: как бы ни сложилось его будущее, ничто не сравнится с чувствами, которые он сейчас открывает, — новыми и свежими, как первое утро мира. Он может влюбляться снова и снова, но воспоминание об Айрин окрасит и сформирует всю его жизнь.
— Я сделаю все, что смогу, — мягко сказал Гибсон. Он действительно так думал. История повторялась и раньше, но никогда — с такой точностью. Что ж, приходится учитывать свои прошлые ошибки. Не все на свете можно планировать; но он знал, что расшибется в лепешку, чтобы помочь Айрин и Джимми. Может, все и выйдет у них тогда не так, как у него.
Глава 11
Загорелся янтарный огонек. Гибсон снова отхлебнул воды, тихо откашлялся и поправил бумаги. Перед каждым, даже самым коротким, выступлением по радио у него першило в горле. В контрольной кабине инженер-звуковик подняла палец. Янтарный свет мгновенно сменился рубиновым.
— Вы слушаете, Земля? Говорит Мартин Гибсон из города Порт-Лоуэлла, Марс. У нас сегодня большой день. Установлен новый купол, и город вырос почти наполовину. Не знаю, как вам передать, что это для нас значит, какая это победа в битве с Марсом. Что ж, попробую.
Вы все знаете, что марсианским воздухом дышать нельзя. Он очень разрежен, в нем практически нет кислорода. Порт-Лоуэлл, наш самый большой город, расположен под шестью куполами из прозрачного пластика.
Они поддерживаются давлением воздуха изнутри. Этим воздухом мы отлично дышим, хотя он и пожиже, чем ваш.
За последний год выстроили Седьмой купол, в два раза больше любого из прежних. Я побывал там вчера, перед тем как его начали наполнять воздухом.
Представьте себе большой круг, метров пятисот в поперечнике, окруженный толстой, в два человеческих роста, стеной из стеклянных блоков. В ней проложены ходы в другие купола и под открытое небо. Эти ходы — просто металлические трубы с дверьми, которые закрываются автоматически, если из какого-нибудь купола начнется утечка воздуха.
Мы тут, на Марсе, рисковать не хотим. Когда я вошел вчера под Седьмой купол, весь огромный круг был покрыт тоненькой пленкой. Она лежала большими складками, а мы копошились под ней. Попробуйте представить, что вы попали в выдохшийся воздушный шар. Эта пленка — очень крепкий пластик, почти абсолютно прозрачный и совершенно гибкий, вроде толстого целлофана.
Конечно, мне пришлось надеть маску, хоть мы и были отрезаны от внешнего мира, — воздуха ведь еще не было. Его стали нагонять как можно быстрее, и прямо на наших глазах складки зашевелились, стали разглаживаться.
Это продолжалось всю ночь. Сегодня, с утра пораньше, я снова пошел и увидел большой пузырь посредине, но края все еще лежали плоско.
Пузырь метров в сто колыхался как живой и все время рос.
К середине утра он до того разросся, что мы уже увидели форму купола. Пластик больше нигде не прикасался к грунту. Работу прекратили, чтобы проверить, нет ли утечки, затем снова дули до полудня. Теперь и Солнце помогало — теплый воздух расширялся.
Три часа назад закончилась первая фаза. Мы сняли маски и заорали.
Воздух все еще был разрежен, но он был: инженеры уже могли работать без масок. Еще несколько дней они будут прикреплять оболочку к упорам и проверять, нет ли дырок. Какие-нибудь да есть, конечно, но, если утечка не выше нормы, это неважно.
Ну вот, сегодня мы чувствуем, что наши границы на Марсе чуть раздвинулись. Скоро под Седьмым куполом построят дома. Мы мечтаем о маленьком парке и даже о пруде — их нет на Марсе, потому что под открытым небом вода здесь долго не держится.
Конечно, это начало, когда-нибудь нам все это покажется чепухой.
Но, как ни говори, мы откусили еще один ломтик Марса. А кроме того, есть где расселить еще тысячу людей. Вы меня слышите, Земля? Спокойной ночи!
Рубиновый огонек погас. Минуту Гибсон сидел, уставившись в микрофон и размышляя о том, что его первые слова, хотя и передаются со скоростью света, только сейчас достигают Земли. Потом он собрал бумаги и пошел в контрольную кабину.
Женщина-инженер держала телефонную трубку.
— Вас спрашивают, мистер Гибсон, — сказала она. — Кто-то очень быстро откликнулся.
— Действительно, — ухмыльнулся он. — Алло!
— Говорит Хэдфилд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21