А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Эвелин дернулась. Что-то острое полоснуло ее прямо по руке. От боли на глазах у нее выступили слезы. Она стоит тут совсем одна. Раненая. Она попыталась посмотреть, сильно ли порезалась, и долго не могла отыскать глазами не то что царапину, а даже собственную руку. Ладонь казалась тусклой, потому что она смотрела сквозь слезы, грязной, потому что она опиралась на ступеньку крыльца, и вдобавок кровоточила — или начинала кровоточить, если присмотреться как следует. Если вместо двери оказался какой-то терновый куст, нечего и думать открыть ее. Эвелин спустилась по ступенькам. Даже дышать было больно.
— Это нечестно, — громко сказала она.
То же самое говорила и Лестер, но если у той это звучало разумным выводом, то Эвелин не рассуждала, она просто жаловалась. В груди полегчало. Заметив это, она заговорила снова.
— Почему мне никто не поможет? — произнесла она, и ей стало еще легче. — По-моему, могли бы и помочь, — от боли осталось лишь легкое неудобство. Правильно, она всегда считала, что лондонский воздух ей не подходит, но они с матерью никак не могли договориться, куда переехать. И вот из-за материнского дурацкого упрямства они продолжали жить в Лондоне. Между прочим, в глубине души Эвелин побаивалась, как бы ее мать тоже не оказалась в этом темном доме. Хотя вряд ли: мать не любила рыбы, да и сама она вовсе не за рыбой сюда пришла. Вот если бы тот высокий был здесь!
Не сводя глаз с двери, Эвелин бочком присела на нижнюю ступеньку. Она почти забыла о царапине и вспоминала о ней, только когда с досадой смотрела на Дверь, прикинувшуюся дверью, а на самом деле скрывавшую терновые заросли. Когда ее донимала боль в легких, она принималась говорить вслух. Скоро, даже не заметив этого, она говорила уже без умолку. Говорила не о себе, а только о других. Она же не эгоистка, просто так получалось. Мужчины и женщины — все, кого она знала, — в ее монологе становились меньше и хуже. Никому не пришло в голову обращаться с ней повнимательнее, и это понятно — среди них не найти ни одного чистого, понимающего человека, не говоря уж про человека нежного и заботливого. Чем больше она говорила, тем темнее становилось утро, а улицы с каждой минутой становились все грязнее, поражая своим убожеством.
Посреди длинной тирады о всеобщей испорченности Эвелин пришлось резко замолчать. Дверь открылась, на пороге стоял Он и снисходительно смотрел сверху вниз, пока она торопливо поднималась на ноги.
У Клерка были причины не обострять назревавший в доме конфликт. Он велел леди Уоллингфорд не выпускать Бетти, а сам отправился в Холборн. Теперь он мог наконец заполучить агента, и еще какого, для работы в местах духовных. Эта тень расскажет ему и о Бетти, и о том, что помешало великому действу. Он знал, что она никуда не денется и будет ждать, околдованная властью перевернутого Имени, открывшегося ей через этот странный запах.
Так и было. Она сидела и медленно задыхалась в нем.
Клерк шевельнул пальцем, и она встала. Он по-прежнему пребывал в своем мире, она — в своем, но они уже могли видеть друг друга. Потом он двинулся вперед, и так быстро, что обычные люди сразу перестали видеть его, а уж Эвелин у него за спиной была и вовсе незримой; так же были незримы для нее улицы настоящего Лондона.
В Холборне он, не оборачиваясь, вошел в дом; прошел длинным коридором в свой тайный зал, подошел к креслу и сел. Эвелин не очень хотелось входить в зал, и она осталась за дверью. Легкие снова разболелись, но теперь она не осмеливалась заговорить без его разрешения.
Правда, она надеялась на доброту повелителя, не может он быть таким жестоким, как Лестер. В сумрачном зале сильно пахло рыбой. Наверное, запах исходил из глубины вод. Эвелин чувствовала, как их толща давит ей на грудь, огромные водные пространства мраком окружали ее со всех сторон. Немного погодя ей стало легче, в голове прояснилось, вот только давление все возрастало.
Эвелин плыла, а где-то позади сидел он, хозяин всех морских чудовищ, и прозревал сквозь хляби, в которых ей надлежало плавать и ждать.
Когда боль стала всерьез тревожить ее, он наконец повернул голову. Глаза приказывали — она подбежала к его трону и пристроилась у ног повелителя так же, как сидела до того на ступеньках крыльца. Приходилось либо парить, либо сидеть съежившись, стоять оказалось намного труднее. Это совсем не удивило ее. Просто раньше она могла делать что-то, а теперь не могла. Клерк, казалось, не обратил на нее внимания, его глаза снова устремились вдаль.
— Что ты знаешь о том доме? — неожиданно спросил он.
Она тут же принялась болтать. Впрочем, после двух предложений выяснилось, что она открывает и закрывает рот, но голоса при этом не слышно. Боль не на шутку терзала ее. Приходилось говорить и говорить, но, видимо, сказать она могла только то, что он хотел знать. На глаза снова навернулись слезы и побежали по лицу. Однако это не помогло. Тогда она взяла себя в руки, заговорила как надо и немедленно почувствовала облегчение.
— Там была Бетти, — сказала она. — К ней Лестер отправилась.
Вот оно что! Имя помехи, имя той девчонки у постели — Лестер. Клерк посуровел. Он-то полагал, что во всех мирах Бетти избавлена от любых подруг. Конечно, всегда существовала возможность, что странная жизнь в духовных глубинах примет какие-нибудь уродливые формы, но уж от человеческих привязанностей он оградил свою дочь достаточно надежно. И вот пожалуйста — всплывает какое-то вполне человеческое имя. Надо разобраться. Он спросил:
— Кто это — Лестер?
— Она училась в одной школе со мной и с Бетти, — заговорила Эвелин. — И что бы она теперь из себя ни строила, тогда от нее Бетти никакой пользы не было.
Она никогда не любила ее. Ее убили — тогда же, когда и меня, — последние слова дались с трудом, ее встряхнула судорога.
— Она была твоей подругой?
— Да, была, ну и что? Злобная, высокомерная гордячка! Мы просто ходили вместе. Лучше бы ей и дальше оставаться со мной. А тут она взяла и бросила меня.
Клерк поразмыслил. Он знал о яростной жажде плоти, которая охватывает порой недавно умерших, даже величайших из них. Он знал о том, что некогда другой чародей из его народа, сын Иосифа, властью, данной ему, вернул душу в собственное тело и поддерживал его в течение сорока дней, пока наконец на склоне горы оно не превратилось в яркое облако. Если уж не устоял сам Иисус бен Иосиф, то что говорить о какой-то ничтожной Лестер. Особенно если ее приманит подружка. Он протянул руку над головой Эвелин, и она ощутила ее вес, хоть ладонь даже не коснулась ее.
— Чего бы тебе больше всего хотелось сейчас? — спросил он.
— Вернуться обратно, — жалобно проскулила Эвелин, — или чтобы было с кем поговорить. Никто меня не слушает.
Лицо Клерка скривила улыбка. Он презирал это жалкое существо и всех, ей подобных. Как же их много — миллионы! Они так и рвутся растратить силы в болтовне о друзьях, в болтовне об искусстве, в болтовне о религии, в болтовне о любви; растворить в пустой болтовне все строгие теории, все доказательства. Нетрудно заставить их гипнотически покачиваться под звуки его неторопливых, обдуманных речей. Они парят, они плавают в пустых словесах, и легко никнут к земле от словес пожестче. Они бегут от действительности. Да, он тоже говорит, но разница в том, что они не знают, что говорят, а он — знает. Поэтому они его слуги и останутся ими до той поры, пока не распадутся и не исчезнут как дым. То же самое ждет и эту. Ну и пусть ее, только она послужит ему инструментом и приманит ту, другую, от постели дочери. Ему не приходило в голову, что и сам он может оказаться только чьим-то орудием и точно так же исчезнуть, когда станет не нужен.
Сара Уоллингфорд, Бетти, Эвелин… Конечно, Эвелин — инструмент поплоше, чем Бетти. Беспомощной, покорной Бетти легче управлять, она больше похожа на точную машину, чем этот жалкий призрак, застрявший меж двух миров.
На самом деле даже для Эвелин существовала возможность спасения — стоило лишь захотеть принять ее. И цена не велика — надо только согласиться замолчать, и молчать, чего бы это ни стоило. Близилось время, когда исчезнет и эта возможность, но оно еще не настало. Теперь же она украдкой посматривала из-под его руки, простершейся над ней, как тень на воде; а он по-прежнему смотрел в сторону.
Молчание все длилось и длилось, пока Клерк наконец не нарушил его.
— Это нетрудно. Я мог бы дать тебе тело. А что до разговоров, с кем бы тебе больше всего хотелось говорить?
Она поняла сразу. До сих пор в этом мире она бормотала едва слышно, а тут воскликнула в полный голос:
— Бетти!
И он ее понял. Желание обладать всего одной душой показалось ему убогим, — он-то считал, что количество принципиально важно, что оно меняет само качество желания, но такое желание он понимал. Потакая себе, даже благородный ум может дойти до такого слабоволия, что в конце концов от благородства и следа не останется. Божественный Мильтон прекрасно знал это, потому и заставил своего Мессию так торжественно отречься от подобного искушения. Рай не для того, кто не грешил, потому что случай не представился, а для того, кто волей своей противостоял собственной немощи.
Он поглядел на нее сверху вниз.
— Я могу отдать тебе Бетти, — сказал он.
Она только подняла голову и посмотрела на него. Он продолжал:
— Но сначала ты должна найти мне эту Лестер. Тогда получишь, что просишь.
— Навсегда? — переспросила она. — Я получу ее навсегда?
— Навсегда, — подтвердил он. Слово приобрело смутно видимые очертания, на миг возникло ощущение бесконечности, которую он назвал. Для них обоих зал изменился. Для Клерка — распахнулся наружу, для Эвелин — сомкнулся. Он видел, как открывается перед ним пространство временного мира; он видел, как один из его двойников распаляет толпу в уральском городишке, а другой сидит в своей комнате в Пекине и диктует страшнейшие заклятия ученым мужам Китая, а за ними зыблются восторженные тени и склоняются знамена Поднебесной Империи. Для нее же зал стал совсем маленькой комнаткой (и она продолжала уменьшаться), там сидели они с Бетти. Она говорила, а Бетти трепетала.
Далекая и близкая бесконечности жили вместе, потому что он произнес одно из названий Города, и тут же Город оказался здесь — такой, как им хотелось.
Он опустил руку еще чуть-чуть. Будь перед ним смертная плоть, он коснулся бы ее, но бесконечность разделяла их, как разделяла она Бетти и Лестер. Он сказал:
— Оторви от нее Лестер и приведи сюда. Тогда ты получишь Бетти. Иди и ищи их, найди и скажи мне. Найди и скажи, тогда ты сможешь говорить с Бетти. Найди и скажи мне. Иди и разыщи ее, найди и скажи мне…
Она хотела немедленно броситься исполнять его распоряжение, она подчинилась. Но она еще слишком недолго пробыла в мертвых, чтобы изучить возможности духа и научиться пользоваться ими. Она не могла мгновенно перемещаться в пространстве или находиться в двух местах сразу. Но он-то хотел от нее именно этого, его сила давила на нее. Ей надлежало быть одновременно с Бетти и с ним, видеть и говорить. Эвелин по-прежнему думала о себе, как о теле. Правда, за последнее время тело как-то потускнело, а тут еще эта боль в груди… Она продолжала воспринимать духовное бытие в телесных ощущениях. Но теперь ее заставляли оказаться в двух местах одновременно, и от этого кружилась голова, да так сильно, что она уже открыла рот, чтобы закричать. В легкие ворвался ветер и привел ее в чувство. Боль была ужасной. Почти в агонии она повисла в воздухе над тем же местом, где сидела, и в той же позе. По-другому представить нематериальное существование духа не получалось. Ей показалось, что она слышит собственный крик, и вместе с тем она знала, что этого не было. Так просто ее мучения не прекратить. Медленно, бессильно опустилась она опять к подножию трона, но теперь фигура ее скрючилась еще сильнее, и только глаза неотрывно следили за хозяином. А Клерк и не смотрел на нее, не обращал внимания на ее боль, он просто ждал известий о помехе, нарушившей его планы.
Именно в этот момент Лестер увидела ее. Она уже поняла, что опять разлучается с Ричардом. Миг, доставшийся им, был дольше и ярче предыдущих, и она уже спокойнее позволила ему уйти. С тех пор как они с Бетти помирились, Лестер начала понимать, что любовь — это единство обладания и не-обладания или даже вообще что-то другое, не она и не Ричард. Скорее она сродни пути познания, познания полного и совершенного. Она начинала жить по-другому. Она заметила, как смотрит Ричард на то место, где она только что была, и поняла, что ему тоже стало полегче. Мужчины вышли из комнаты вместе с леди Уоллингфорд. Комната опустела, не считая двух девушек — живой и мертвой. Теперь они свободно могли говорить друг с другом через разделявшую их преграду.
— Дорогая моя, что случилось? — спросила Бетти.
— Ничего, — отозвалась Лестер. — Ну или почти ничего. По-моему, он пытался затолкать тебя куда-то, а потом… когда у него не получилось, он попытался затолкать туда меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов