— Прекрасно, — она повернулась к остальным и стала тереть сыр. — Ужин будет через полчаса. Картофельная запеканка с сыром вас устроит? Мы решили, что вам не удалось подстрелить кролика.
— Нет, не удалось, — он взглянул на Эллен. Та злобно и вызывающе смотрела на него. Давай, скажи им, если посмеешь!
— Ладно, я спущусь через двадцать минут.
Черт, даже в самых диких снах Фрэнку не могло присниться, что Джейк будет сидеть рядом, когда он будет принимать ванну, страдальчески глядя на хозяина сквозь облако пара. Фрэнк вытянулся в ванне, закрыл глаза и попытался расслабиться в теплой воде. Только дайте мне отдохнуть минут десять от всего этого, пожалуйста, подумал он. Если вы не даете мне спать, то хотя бы позвольте мне спокойно принять ванну. Он старался не слушать, как они ходят по кухне прямо под ним. Их здесь нет, сказал он себе, нет, черт побери! Я один в своем собственном доме. Но это было не так.
Ужин. Прямо как фермер, сидящий за кухонным столом со своей большой семьей. Даже Эллен присоединилась к ним, шумно, с жадностью набросившись на еду. Он понял, что она действует ему на нервы тем, как она сопит и чавкает, макает хлеб в чашку. Отвратительная девчонка, совершенно неуправляемая, избалованная. Если бы она была моей дочерью... Нет, ради Бога, лучше умереть!
— Это было великолепно. — По крайней мере, готовить они умеют; на это он не мог пожаловаться. — Я... хотел...
— Да, Фрэнк? — Саманта внимательно смотрела на него — они все на него уставились — а Эллен глядела с ненавистью.
— Нам кое-что надо выяснить, — сказал он, пожалев, что его слова прозвучали менее уверенно, чем ему хотелось.
— Возникла какая-то проблема? — Саманта была абсолютно спокойна, голос ровный, с лица не сходит улыбка.
— Да, возникла! — Фрэнк с трудом оторвал взгляд от пустой тарелки и оглядел их всех по очереди, затем вновь посмотрел на Саманту. — Я думаю, вы мне солгали вчера вечером, Саманта. Вы все — одна семья.
— О, но я думала, что мы вам так и сказали! — она широко открыла глаза в невинном удивлении.
— Нет, не так, — резко ответил он. — Вы сказали, что вы — вожатая скаутов...
— Но я действительно вожатая! — возразила она с оттенком негодования.
— И что Эллен с вами только потому, что ее родители уехали. — Как ты с этим справишься, добавил он про себя.
— Они и уехали, — последовал незамедлительный ответ. — Ее дедушка и бабушка, мои родители. Может быть, я непонятно выразилась. Эллен — моя младшая дочь, обычно она остается с ними, но на этот раз они уехали. Вот я и прихватила ее с нами. Это отвечает на ваш вопрос, Фрэнк?
— И они все — ваши дочери? Почему же с вами тогда нет других девочек?
— На это существует простой ответ, — Саманта откинулась на спинку стула, зевнула, прикрыв рот ладонью. — Наш отряд скаутов за последние два года уменьшился числом, что очень неприятно, учитывая население... Вулвергэмптона. Я уговаривала своих девочек продолжить деятельность, но нынче весной мы обнаружили, что кроме нашей семьи никого больше не осталось. Я отказываюсь закрывать нашу организацию, и мы упорно продолжаем работать. Правда, девочки?
— Да, Саманта, — опять этот дурацкий хор школьниц.
— Они всегда называют меня так, — пояснила она с улыбкой. — Я думаю, так лучше, мы, знаете ли, очень дружная семья.
— А ваш мух остался дома — он все это время один? — Фрэнк внимательно наблюдал за всеми ними и заметил, как они быстро переглянулись.
— Мой муж умер, — ему показалось, что глаза ее заблестели в свете лампы. — Он погиб в дорожной аварии.
— О, простите, — Фрэнк в замешательстве уставился в свою тарелку и слегка задрожал. Вдова и вдовец под одной крышей, и при нынешних обстоятельствах, — сочетание нехорошее.
— Да, мы и у вас кое-что хотели спросить. В кладовой, кажется, не так много запасов еды. Может быть, у вас еще где-то чулан с едой, Фрэнк?
— Боюсь, что нет, — ответил он. — Все, что у меня есть — в холодильнике и в морозильнике. Да и там не очень много. Я жду парома. В первую очередь, чтобы избавиться от вас, подумал он.
— О Боже! — Саманта скривилась. — Тогда будем надеяться, что запасы скоро прибудут, а то нам угрожает голод. Но, я думаю, вы же сможете подстрелить пару гусей или кроликов.
— Я мог бы, — Фрэнк взглянул на Эллен и встретился с ее злыми глазами. — Если у меня будут патроны.
— А что, у вас и патроны кончаются? — Саманта выглядела озабоченной.
— Осталось не больше десяти патронов, и я не могу гарантировать, что каждым патроном я застрелю гуся или кролика. Я не такой хороший стрелок, — сказал он.
— Я думаю, что мы всегда можем зарезать овцу, если будет уж такое ужасное положение, — тихо, почти шепотом сказала Дебби.
— Нет! — заверещала Эллен и стала колотить кулаками по столу так, что задрожала посуда. — Я вам не позволю! Я лучше буду голодать. Если вы убьете овцу, я брошусь со скал в море!
— Эллен! Не смей так говорить! — Саманта повернулась к девочке. — Это совершенно ужасно. Ты же знаешь, что не сделаешь этого...
— Сделаю, и ты это знаешь! — Эллен отбросила стул, пробежала по комнате, бросилась на свой матрас и отвернулась к стене.
Саманта посмотрела на Фрэнка, и впервые он заметил огонек страха в ее темных глазах: «Знаете, она это может сделать. Что бы не случилось, даже если будем голодать, нам нельзя убивать овцу».
* * *
Снова была ночь, и ничего не изменилось в спальне, только на этот раз Фрэнк поставил ружье у дальней стены, а в кармане куртки, висевшей на стуле, лежали патроны. Другим стулом он подпер дверь; Джейк лежал, ворочаясь, в ногах кровати.
Фрэнк сел в постели и попытался читать журнал — все тот же затрепанный журнал для фермеров. В гостиной была полка с книгами; он понял, что ему следовало взять одну с собой. Но это не имело значения, потому что он совершенно не мог сосредоточиться; книга или журнал, напечатанные слова казались ему массой неразборчивых иероглифов. Он был рад, что дует ветер, потому что ветер заглушил другие звуки; иначе он бы слышал, как они разговаривают приглушенными голосами. О нем. Моя мать и сестры считают вас сексапильным!
У него начали слипаться глаза. Он боролся со сном, как какой-нибудь заблудившийся, занесенный снегом исследователь. Заснуть — значит умереть! Он вздрогнул, как иногда вздрагивал во сне, когда ему снилось, что он падает с лестницы. Он резко проснулся и увидел, что Джейк тоже не спит. Просто лежит там и наблюдает за ним; оба дожидались утра.
Фрэнк знал, что он не выдержит и заснет, что в конце концов усталость победит. Его тело жаждало сна. Голова его клонилась на грудь. Что ж, он оставит гореть свет. Тогда Саманта не сможет придти к нему в его эротических снах. Вот что ему надо было сделать прошлой ночью: не гасить свет! Нет, он зашел уж слишком далеко, когда она появилась; ему надо было сразу зажечь свет. Как сегодня.
И внезапно Джейк зарычал, скорее заурчал — предупреждение!
Фрэнк напрягся, на смену усталости пришел страх. Глядя на пса, он увидел, как тот уставился на дверь, но не собирался вставать. Он предупреждал, но не охранял его. Джейк был страшно напуган!
Прислушиваясь, он проклинал теперь ветер — из-за него он ничего не слышал. Он подумал, что услышал, как скрипнула где-то половица, но в доме каждую ночь скрипели десятки половиц. Он вспомнил, как он впервые увидел эту спальню: простыни откинуты, жильцы исчезли, бежали из дома в таком ужасе, что даже не остановились на скалах, а предпочли броситься в Котел, чем увидеть то, что было сзади них. Он решил прокрасться и взять ружье, зарядить его.
Он поднял палец и дал собаке команду молчать. Слез с постели, осторожно ступая, пытаясь не скрипеть половицами, хотя знал, что это ему не удастся. Два шага, три. Посередине комнаты он услышал легкий стук в дверь, тихий, почти исподтишка; стук этот заставил Фрэнка замереть. Он повернулся, побледнев, молясь, чтобы стул под ручкой двери оказался Достаточно крепким.
— Фрэнк!
Шепот был едва слышен, это был тайный шепот, может быть, испуганный. Даже умоляющий. Жалкий, а он ожидал, что будет зловещий. Ему показалось, что от этого шепота комната закачалась, накренилась; он поискал, за что бы ухватиться, но не нашел. Он чуть не упал, споткнулся, стараясь сохранить равновесие. Стоя там, напрягая слух, он смог услышать только рычание Джейка.
Не отвечай, это все нервы, тебе мерещится, сказал он себе. Но возьми ружье и заряди его — ты почувствуешь себя увереннее! Еще полшага, и голос раздался снова.
— Фрэнк? О, пожалуйста, Фрэнк, откройте. Мне нужно поговорить с вами.
Он знал, что откроет. Он не хотел, но он это сделает. Он забыл о ружье, да оно бы и не пригодилось. Медленно он прошел босиком к двери и начал убирать стул.
И когда он освободил дверь и ручка стала тихо поворачиваться, он уже знал, что на площадке перед дверью стоит не Саманта.
13
Идис прокралась вдоль берега, карабкаясь по скользким скалам; брызги из Котла обжигали ее лицо. Зока не было видно; он перестал ставить капканы и ловушки на морских птиц на берегу с тех пор, как она начала ломать их. По всей вероятности, он ставил капканы где-то в другом месте, может быть, на Торфяном болоте, потому что прошлым вечером они ели дикую утку.
В маленькой пещере была рыба, скумбрия; такая скользкая, что она чуть было не выпала у нее из рук. Тьфу, рыба воняла, и Идис сразу поняла, что это та самая скумбрия, которую Зок нашел на берегу после отлива. Отвратительно! Она выбросила ее и посмотрела, как рыбина поскакала по скале. Прилив принял ее, взял обратно. Идис и не была голодна, потому что поела утиного мяса. Черт бы побрал Зока, он приносит еду в дом, он же должен был морить голодом ее мать и сестер! Она с ним поговорит об этом. Они голодают, но недостаточно.
Она с хитрым видом огляделась вокруг, посмотрела налево и направо. Волны разбивались о скалы, высоко бросая свою пену. Осень переходила в зиму. Идис напряглась, вгляделась пристально; никого не было видно, ни матери, ни сестер, которые недоумевали, куда она исчезает так надолго в последнее время. Не было и Зока, шпионящего за ней. Он теперь боялся ее, так как открыл ей Власть.
Власть была невероятной, она возбуждала ее, но и пугала. Даже лодочник не знал о ее открытиях, о том, с кем она встречалась и разговаривала время от времени. Стоя там и пытаясь удостовериться, что она одна, Идис вспомнила о своей первой встрече с тем, кого она звала «Хозяин».
Однажды вечером в конце лета Идис попала в большую пещеру на коварном берегу Котла. В пещеру ее привело любопытство, а также желание подольше не возвращаться в дом, к ее ненавистным матери и сестрам. Сначала она боялась темноты; черные скалистые стены внутри пещеры были покрыты скользкими водорослями, по ним стекала и капала ледяная вода. Она не знала, насколько глубока эта пещера, но решила пройти немного дальше и посмотреть, где ее конец. Это могло быть началом глубокого туннеля, и в таком случае она не собиралась рисковать и забираться слишком далеко.
Пещера оказалась действительно большой, она образовалась в скалах благодаря размыву; если кто окажется в ней во время большого прилива, его ждет неминуемая смерть. Спастись невозможно; здесь любой утонет. Идис содрогнулась, поиграла с распятьем на шее и перевернула его так, как ее научил Зок; это, конечно, все выдумки, подумала она, но если это заставляло старого лодочника бояться ее, что же, прекрасно, она этим воспользуется.
Внутри пещера была мрачная, ее отдаленные углы окутаны черными тенями. Она прислушалась к шуму отлива, он как будто жаловался, что приходится возвращаться в просторы океана. Она почувствовала отвратительный запах морских растений и задрожала от холода; может быть, ей следует вернуться домой, подумала она. Если она пойдет длинной дорогой, обогнет холм, то вернется уже ко сну.
Внезапно у нее появилось ощущение, что она не одна. Что-то вроде шестого чувства, ничего определенного, но по телу ее пробежали мурашки, как было всегда, когда она думала, что за ней подсматривают. Если здесь кто-то есть, то она знала, что это мог быть только Зок, потому что у других не хватило бы смелости прийти в такое место.
— Зок? — шепот ее был так усилен закрытым пространством, что он рос и отдавался эхом. — Зо-ок?
Она смотрела в темноту, ей показалось, что кто-то там пошевелился, и она чуть было не бросилась бежать прочь. Но она не собиралась бежать от лодочника; если бы она это сделала, она бы лишилась всей власти, которую заимела над ним. Она набрала побольше воздуха и как можно злее и громче сказала: «Зок, не смей шпионить за мной. Я не боюсь тебя!» Она держала в руке перевернутое распятье и видела, как оно ярко вспыхнуло в тусклом свете.
— Ты очень смелая, дитя мое, — из темноты выросла фигура; Идис увидела силуэт высокого, прямо державшегося человека, и это точно был не Зок. Она не могла разглядеть его лица, только глаза, которые, казалось, сверкали как красные угли в затухающем огне. Глаза эти наблюдали за ней, пугали ее. Она открыла рот, чтобы закричать, но не смогла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25