В пятницу вновь избранный Папа должен был лететь в Париж, чтобы начать широко разрекламированный тур по Западной Европе. Без сомнения, первое из чудес она предполагала совершить именно там. Спустя несколько месяцев или Через год весь цивилизованный мир, как и отсталые страны, оказался бы под властью нового божества. И. ее царство на Земле упрочилось бы. Два дня тому назад, когда сотни людей в Нью-Йорке считали, что слушают мою речь, я, невидимый, стоял на ступенях Ватикана и там вырвал сердце из груди женщины, которую любил почти три тысячи лет.
Надолго наступила гнетущая тишина. Казалось, она поглотила даже звуки дыхания.
– Итак, – тихо произнес Сонтайм, – теперь мир скорбит по поводу зверского убийства миротворца, дарителя надежды, святого из святых. Люди рассержены, потрясены и смущены. Но не Папа пал под ножом убийцы. То была просто древняя колдунья, мечта которой превосходила ее возможности. Она не должна больше воскреснуть.
Он встретился с Анной взглядом. И тогда она поняла, что смотрит не в глаза незнакомца, а в свои собственные.
– Нет, – прошептала она.
Он подался вперед, просунул пальцы под цепочку на ее шее, приподнял ее и рассмотрел подвеску. Его прикосновение оказалось холодным, кожа гладкой.
– Божественная власть, – произнес он отстранение и осторожно опустил подвеску на грудь женщины. Безделушка мягко засияла при свете лампы, словно излучала энергию, а не отражала ее.
Анна повторила:
– Нет.
Голос ее дрожал.
Он откинулся в кресле.
– Я повесил ее тебе на шею в том жалком сиротском приюте в Лондоне. Я знал, что Нефар не придет в голову разыскивать тебя в таком месте, а у меня было небезопасно. Я не мог оставить тебя из страха, что она попытается отомстить мне через тебя. Мне не стоило беспокоиться. Она взяла все, что захотела, от нас обоих и не могла представить, что я, любивший ее всю жизнь, пойду против нее. Она просто не могла такое вообразить. Нефар была самой могущественной из детей Дария и самой уязвимой. Он, разумеется, это знал – вот почему и лишил ее жизни. Не будь магия Акана несовершенной, кто знает, какого величия могла бы достичь Нефар.
Улыбка, тронувшая его губы, казалось, выражала искреннюю любовь и даже сожаление. Но при взгляде на Анну улыбка угасла.
– Посмотри, на что она была способна, – сказал он. – Посмотри, как близко подошла она к изменению истории всего мира и положения всего человечества.
А ведь она даже не являлась потомком двух бессмертных родителей. В отличие от тебя.
Пальцы Анны одеревенели, когда она, опустив их под стол, стала шарить в поисках кнопки. Наконец найдя ее, сильно нажала.
Он продолжал:
– Ты – моя кровь, и ее, и даже Акана. Три самых могущественных мага, когда-либо живших на земле, соединили в тебе всю силу генетической тайны, делающей нас тем, что мы есть, возвышающей нас над все-ми людьми на планете и не оставляющей в нас, по сути, ничего человеческого.
– Я хочу, чтобы вы ушли, мистер Сонтайм, – хрипло проговорила Анна.
Она снова и снова нажимала кнопку.
Он улыбнулся.
– Боюсь, охранная сигнализация не сработает. И даже сработай она, каков шанс охранников одолеть меня?
Он поднялся одним неуловимым движением, настолько быстрым и грациозным, что оно казалось нереальным, и взмахнул рукой в сторону окна. Портьера тотчас вспыхнула, и пламя жадно побежало вверх по стене.
Из горла Анны вырвался хрип, она отвернулась от письменного стола и уставилась на пылающую портьеру.
– Ты никогда не задумывалась над тем, – ласково спрашивал Сонтайм, – что психотерапия – это форма алхимии? Ты пытаешься преобразовать умы, возможно, даже души, как и я. И скоро ты в этом преуспеешь. Скоро.
– Нет! – пронзительно закричала Анна.
И в тот же миг по воле великого мага в воздух с устрашающим ревом взметнулась волна огня, пожирающая книги, бумаги, ковры и дерево.
Жар опалил Анне лицо, сильно защипало в глазах. Она попыталась вдохнуть, но закашлялась от дыма. Спотыкаясь, она пошла к двери, но вставшая перед ней стена пламени заставила женщину отступить назад. По другую сторону этой стены Анна увидела Сонтайма, безмятежно наблюдавшего за ней.
– Прекратите это! Не надо! Помогите мне, пожалуйста! – закричала она.
От жара взорвалась хрустальная ваза на книжном шкафу, и Анна закрыла руками лицо. Корешки книг начали плавиться и съеживаться, а страницы плавали в воздухе, как горящие волшебные ковры-самолеты. Жара стала нестерпимой, как и свет. Все прыгало, мелькало в густом черном дыму, отбрасывая тени на потолок и пол, еще не охваченные пламенем. В отдалении послышался высокий и резкий несмолкающий звук – сработала пожарная сигнализация. Теперь он ничего для нее не значил.
Еще один взрыв. Телевизор? Анна упала на пол в приступе кашля, задыхаясь от густого серого дыма. Она попыталась подползти к окну, но ничего не видела – глаза слезились и на время ослепли. Над ней плясали красно-золотые отсветы, и больше не осталось ничего, кроме дымной темноты и жара, жара. Резкая боль опалила ей ногу, и она пронзительно закричала, когда чулок начал плавиться прямо на коже. Потом загорелась шелковая блузка, и Анна принялась кататься по полу, пытаясь смягчить агонию. Но пола не было, только пламя. Вспыхнули ее волосы. Ее легкие отказывались набрать воздух для крика. Последнее, что она увидела, прежде чем закрылись ее расплавившиеся глаза, был Сонтайм, который наклонялся сквозь пламя и запускал маятник антикварных часов.
В течение трех минут откликнулись три пожарные части, но к тому времени, как они прибыли на место, здание было полностью охвачено пламенем. Ровно через шесть минут примчались еще два транспорта с насосами, грузовик с лестницей и спасательная команда, но это не имело никакого значения. Спасти здание не представлялось возможным, и парамедики беспомощно стояли рядом, зная, что единственные, кого им предстоит лечить после этого вызова, – это пожарные. Ни один из находящихся в здании не сумел бы выжить.
Два часа ушло на то, чтобы обезопасить прилегающие строения и взять пожар под контроль. Небольшая толпа, собравшаяся за полицейским ограждением в бледном предутреннем свете, начала рассеиваться, так как смотреть было почти не на что. Несколько случайных языков пламени вспыхнули между камнями и отразились в лужах на мостовой. Поперек разбитого асфальта и тротуара протянулись плоские серые пожарные шланги. Дымились остатки почерневших каменных стен. Усталые пожарные, подняв каски, вытирали лица. В воздухе на несколько кварталов чувствовался запах гари. Дым смешивался с низко стелющимся утренним туманом, образуя отвратительный серый смог, колышущийся вокруг коленей и лодыжек наподобие густого супа. Хрипело радио, урчали двигатели.
И вдруг кто-то сказал:
– Эй!
Позже несколько свидетелей примутся с жаром доказывать, что она появилась из руин дымящегося здания, что она вышагивала по осколкам стекла и наступала на тлеющие обугленные балки, словно прогуливаясь по парку. Другие станут утверждать, что она явно вышла из проулка, где, очевидно, оказалась запертой в ловушке во время пожара. Все они сошлись на том, что женщина выглядела ошеломляюще, и несколько мгновений каждый только и делал, что глазел на нее.
Она была обнажена, а по лицу и телу тянулись черные полосы сажи. На голове не осталось ни единого волоска, но в остальном она выглядела целой и невредимой. На лице ее застыло странное выражение изумления, и все же шла она с определенным намерением, шаря глазами по сторонам, словно что-то разыскивая. Один из парамедиков, придя в себя, бросился к ней с одеялом. Она взяла одеяло, накинула на плечи, но, когда врач попытался отвести ее к машине для оказания медицинской помощи, вырвалась из рук.
Она миновала пожарные и полицейские машины, не обращая внимания на шум и гомон вокруг, протиснулась сквозь плотную толпу, отстраняясь от тех, кто хотел к ней прикоснуться… Как ни странно, никто не пытался ее удержать. И никто потом не смог объяснить почему.
Она остановилась на другой стороне улицы, пристально всматриваясь в туман. Затихло потрескивание голосов из радиоприемников, замедлилось кружение огненных вспышек, и, когда туман рассеялся, она увидела стоявшего там в ожидании мужчину.
Она пошла к нему, словно на край земли. Туман поглотил шум двигателей и звуки голосов, запах пепла, сияние уличных фонарей, даже звук ее шагов. Когда она остановилась перед ним, на свете не осталось больше никого и ничего.
Ее голос, издаваемый только что восстановленными связками, был хриплым и срывался.
– Что ты со мной сделал? Посмотри, что ты со мной сделал! Я этого не хотела, я не просила об этом! Посмотри на меня! – Она показала на свое лицо, торс и ноги, которые должны были сгореть, она прикоснулась к коже головы, которую теперь покрывала шапка мягких, пушистых волос. Это привело ее в ужас, и она отдернула руку. – Господи! – выдохнула она. – Я должна была умереть, но – посмотри на меня!
– Ты – дочь своей матери, – тихо произнес Сонтайм.
– Нет! – Она неуверенно отступила назад, попадая босой ступней на неровную мостовую. – Нет, я совсем на нее не похожа.
Он поднял руку, словно собираясь коснуться ее лица, но она отстранилась. Она вся дрожала – каждой мышцей, каждой жилкой – от сознания того, что с ней происходит: перемещались нейроны, приспосабливаясь к новым источникам энергии; ускорялся метаболизм, чтобы не отстать от требований, налагаемых на него ее вновь сотворенным телом. Казалось, ее сознание на шаг выбивается из ритма, тащась через внезапно ускорившийся поток времени.
– Зачем ты сделал это со мной? – В голосе ее слышалась отчаянная мольба. – Почему не мог оставить меня в покое? Я ничего не хотела знать, мне не надо было знать. У меня нет с тобой ничего общего! Зачем?
Он улыбнулся:
– Нас всегда двое. А иначе как мы могли бы умереть? Я жил так долго и совершил так много. Теперь твой черед.
Она уставилась на него. В ее груди сильно и скоро билось сердце, прокачивая через кровяное русло адреналин. Адреналин или что-то еще? От этого пощипывало кончики пальцев, по коже бегали мурашки, от клетки к клетке шли волны энергии. Если оца поднимет руку, взорвутся ли уличные фонари? Если обратит взор на крысу в канаве, остановится ли сердце твари? Заглохнут ли двигатели, если она к ним прикоснется, взорвутся ли аккумуляторы?
Ах, она это чувствовала. Она чувствовала, как внутри ее разрастается сеть энергии, перестраивающая тело, которое прежде было только бренным, укрепляя волю, некогда слабую. Изменяя всю ее. Ей хотелось это отвергнуть, каким-то образом сопротивляться. Она хотела… и не могла.
Она приблизила к глазам свою кисть, восхищаясь ее формой, текстурой, слабым свечением, ее окружающим и, без сомнения, видимым лишь для ее глаз. Не просто рука, а оружие, заключающее в себе силу, приводящее в трепет. Чувство протеста, лишь мгновение назад казавшееся таким сильным, потеряло остроту, когда она ощутила, как ее наполняет нечто новое и чудесное.
В тумане зашевелился чей-то силуэт и напугал ее. Она инстинктивно обернулась, напряженно выискивая его глазами и мысленно ловя, словно посылая удар или пулю. Она этого не хотела, то есть вроде бы не намеревалась это сделать, но вот на обочину тротуара с хриплым мяуканьем замертво свалилась кошка.
Ее сердце гулко стучало, и в гортани она ощутила вкус перегоревшей энергии, похожей на горьковатый дым. Кошка. Всего лишь кошка. Движущиеся мышцы и ритмичный пульс, остановленные на половине вздоха одной только ее мыслью. Ее наполнил ужас. И восторг.
«Посмотри, что ты сделала», – шептал ей внутренний голос почти без осуждения.
«Посмотри, что ты можешь совершить!» – кричал другой с безудержным восторгом.
Жизнь и смерть. Она обладает властью над жизнью и смертью. Всего лишь кошка, но…
Сонтайм наблюдал за игрой чувств на ее лице, угадывая какофонию ее мыслей. Выражение его лица смягчилось, глаза сделались почти нежными.
– Импульсивная, – снисходительно заметил он, – совсем как мать.
Анна резко повернула голову и сердито посмотрела на него.
– Ничего подобного!
– Она в каждой твоей клетке, как и я. Какое интересное получилось сочетание.
«Самый могущественный волшебник на свете». Эта мысль пришла к ней из ниоткуда. Она постепенно свыкалась с ней – сначала робко, потом более смело. И наконец мысль захватила ее целиком. «Самый могущественный волшебник на свете».
– Я не стану тебя убивать, – твердым голосом произнесла она.
Он улыбнулся. Как утомительно… И как мило с ее стороны.
– Нет, станешь. Это твоя судьба. Но сначала… – Он поднял руку, приглашая последовать за собой. – Тебе предстоит многому научиться.
Анна отвернулась, пристально вглядываясь сквозь туман в огни города, аварийные сигнальные огни, остатки знакомого здания. Они там были; она это знала. Но даже если бы она смогла их разглядеть, они оказались бы неуместными, как чей-то сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Надолго наступила гнетущая тишина. Казалось, она поглотила даже звуки дыхания.
– Итак, – тихо произнес Сонтайм, – теперь мир скорбит по поводу зверского убийства миротворца, дарителя надежды, святого из святых. Люди рассержены, потрясены и смущены. Но не Папа пал под ножом убийцы. То была просто древняя колдунья, мечта которой превосходила ее возможности. Она не должна больше воскреснуть.
Он встретился с Анной взглядом. И тогда она поняла, что смотрит не в глаза незнакомца, а в свои собственные.
– Нет, – прошептала она.
Он подался вперед, просунул пальцы под цепочку на ее шее, приподнял ее и рассмотрел подвеску. Его прикосновение оказалось холодным, кожа гладкой.
– Божественная власть, – произнес он отстранение и осторожно опустил подвеску на грудь женщины. Безделушка мягко засияла при свете лампы, словно излучала энергию, а не отражала ее.
Анна повторила:
– Нет.
Голос ее дрожал.
Он откинулся в кресле.
– Я повесил ее тебе на шею в том жалком сиротском приюте в Лондоне. Я знал, что Нефар не придет в голову разыскивать тебя в таком месте, а у меня было небезопасно. Я не мог оставить тебя из страха, что она попытается отомстить мне через тебя. Мне не стоило беспокоиться. Она взяла все, что захотела, от нас обоих и не могла представить, что я, любивший ее всю жизнь, пойду против нее. Она просто не могла такое вообразить. Нефар была самой могущественной из детей Дария и самой уязвимой. Он, разумеется, это знал – вот почему и лишил ее жизни. Не будь магия Акана несовершенной, кто знает, какого величия могла бы достичь Нефар.
Улыбка, тронувшая его губы, казалось, выражала искреннюю любовь и даже сожаление. Но при взгляде на Анну улыбка угасла.
– Посмотри, на что она была способна, – сказал он. – Посмотри, как близко подошла она к изменению истории всего мира и положения всего человечества.
А ведь она даже не являлась потомком двух бессмертных родителей. В отличие от тебя.
Пальцы Анны одеревенели, когда она, опустив их под стол, стала шарить в поисках кнопки. Наконец найдя ее, сильно нажала.
Он продолжал:
– Ты – моя кровь, и ее, и даже Акана. Три самых могущественных мага, когда-либо живших на земле, соединили в тебе всю силу генетической тайны, делающей нас тем, что мы есть, возвышающей нас над все-ми людьми на планете и не оставляющей в нас, по сути, ничего человеческого.
– Я хочу, чтобы вы ушли, мистер Сонтайм, – хрипло проговорила Анна.
Она снова и снова нажимала кнопку.
Он улыбнулся.
– Боюсь, охранная сигнализация не сработает. И даже сработай она, каков шанс охранников одолеть меня?
Он поднялся одним неуловимым движением, настолько быстрым и грациозным, что оно казалось нереальным, и взмахнул рукой в сторону окна. Портьера тотчас вспыхнула, и пламя жадно побежало вверх по стене.
Из горла Анны вырвался хрип, она отвернулась от письменного стола и уставилась на пылающую портьеру.
– Ты никогда не задумывалась над тем, – ласково спрашивал Сонтайм, – что психотерапия – это форма алхимии? Ты пытаешься преобразовать умы, возможно, даже души, как и я. И скоро ты в этом преуспеешь. Скоро.
– Нет! – пронзительно закричала Анна.
И в тот же миг по воле великого мага в воздух с устрашающим ревом взметнулась волна огня, пожирающая книги, бумаги, ковры и дерево.
Жар опалил Анне лицо, сильно защипало в глазах. Она попыталась вдохнуть, но закашлялась от дыма. Спотыкаясь, она пошла к двери, но вставшая перед ней стена пламени заставила женщину отступить назад. По другую сторону этой стены Анна увидела Сонтайма, безмятежно наблюдавшего за ней.
– Прекратите это! Не надо! Помогите мне, пожалуйста! – закричала она.
От жара взорвалась хрустальная ваза на книжном шкафу, и Анна закрыла руками лицо. Корешки книг начали плавиться и съеживаться, а страницы плавали в воздухе, как горящие волшебные ковры-самолеты. Жара стала нестерпимой, как и свет. Все прыгало, мелькало в густом черном дыму, отбрасывая тени на потолок и пол, еще не охваченные пламенем. В отдалении послышался высокий и резкий несмолкающий звук – сработала пожарная сигнализация. Теперь он ничего для нее не значил.
Еще один взрыв. Телевизор? Анна упала на пол в приступе кашля, задыхаясь от густого серого дыма. Она попыталась подползти к окну, но ничего не видела – глаза слезились и на время ослепли. Над ней плясали красно-золотые отсветы, и больше не осталось ничего, кроме дымной темноты и жара, жара. Резкая боль опалила ей ногу, и она пронзительно закричала, когда чулок начал плавиться прямо на коже. Потом загорелась шелковая блузка, и Анна принялась кататься по полу, пытаясь смягчить агонию. Но пола не было, только пламя. Вспыхнули ее волосы. Ее легкие отказывались набрать воздух для крика. Последнее, что она увидела, прежде чем закрылись ее расплавившиеся глаза, был Сонтайм, который наклонялся сквозь пламя и запускал маятник антикварных часов.
В течение трех минут откликнулись три пожарные части, но к тому времени, как они прибыли на место, здание было полностью охвачено пламенем. Ровно через шесть минут примчались еще два транспорта с насосами, грузовик с лестницей и спасательная команда, но это не имело никакого значения. Спасти здание не представлялось возможным, и парамедики беспомощно стояли рядом, зная, что единственные, кого им предстоит лечить после этого вызова, – это пожарные. Ни один из находящихся в здании не сумел бы выжить.
Два часа ушло на то, чтобы обезопасить прилегающие строения и взять пожар под контроль. Небольшая толпа, собравшаяся за полицейским ограждением в бледном предутреннем свете, начала рассеиваться, так как смотреть было почти не на что. Несколько случайных языков пламени вспыхнули между камнями и отразились в лужах на мостовой. Поперек разбитого асфальта и тротуара протянулись плоские серые пожарные шланги. Дымились остатки почерневших каменных стен. Усталые пожарные, подняв каски, вытирали лица. В воздухе на несколько кварталов чувствовался запах гари. Дым смешивался с низко стелющимся утренним туманом, образуя отвратительный серый смог, колышущийся вокруг коленей и лодыжек наподобие густого супа. Хрипело радио, урчали двигатели.
И вдруг кто-то сказал:
– Эй!
Позже несколько свидетелей примутся с жаром доказывать, что она появилась из руин дымящегося здания, что она вышагивала по осколкам стекла и наступала на тлеющие обугленные балки, словно прогуливаясь по парку. Другие станут утверждать, что она явно вышла из проулка, где, очевидно, оказалась запертой в ловушке во время пожара. Все они сошлись на том, что женщина выглядела ошеломляюще, и несколько мгновений каждый только и делал, что глазел на нее.
Она была обнажена, а по лицу и телу тянулись черные полосы сажи. На голове не осталось ни единого волоска, но в остальном она выглядела целой и невредимой. На лице ее застыло странное выражение изумления, и все же шла она с определенным намерением, шаря глазами по сторонам, словно что-то разыскивая. Один из парамедиков, придя в себя, бросился к ней с одеялом. Она взяла одеяло, накинула на плечи, но, когда врач попытался отвести ее к машине для оказания медицинской помощи, вырвалась из рук.
Она миновала пожарные и полицейские машины, не обращая внимания на шум и гомон вокруг, протиснулась сквозь плотную толпу, отстраняясь от тех, кто хотел к ней прикоснуться… Как ни странно, никто не пытался ее удержать. И никто потом не смог объяснить почему.
Она остановилась на другой стороне улицы, пристально всматриваясь в туман. Затихло потрескивание голосов из радиоприемников, замедлилось кружение огненных вспышек, и, когда туман рассеялся, она увидела стоявшего там в ожидании мужчину.
Она пошла к нему, словно на край земли. Туман поглотил шум двигателей и звуки голосов, запах пепла, сияние уличных фонарей, даже звук ее шагов. Когда она остановилась перед ним, на свете не осталось больше никого и ничего.
Ее голос, издаваемый только что восстановленными связками, был хриплым и срывался.
– Что ты со мной сделал? Посмотри, что ты со мной сделал! Я этого не хотела, я не просила об этом! Посмотри на меня! – Она показала на свое лицо, торс и ноги, которые должны были сгореть, она прикоснулась к коже головы, которую теперь покрывала шапка мягких, пушистых волос. Это привело ее в ужас, и она отдернула руку. – Господи! – выдохнула она. – Я должна была умереть, но – посмотри на меня!
– Ты – дочь своей матери, – тихо произнес Сонтайм.
– Нет! – Она неуверенно отступила назад, попадая босой ступней на неровную мостовую. – Нет, я совсем на нее не похожа.
Он поднял руку, словно собираясь коснуться ее лица, но она отстранилась. Она вся дрожала – каждой мышцей, каждой жилкой – от сознания того, что с ней происходит: перемещались нейроны, приспосабливаясь к новым источникам энергии; ускорялся метаболизм, чтобы не отстать от требований, налагаемых на него ее вновь сотворенным телом. Казалось, ее сознание на шаг выбивается из ритма, тащась через внезапно ускорившийся поток времени.
– Зачем ты сделал это со мной? – В голосе ее слышалась отчаянная мольба. – Почему не мог оставить меня в покое? Я ничего не хотела знать, мне не надо было знать. У меня нет с тобой ничего общего! Зачем?
Он улыбнулся:
– Нас всегда двое. А иначе как мы могли бы умереть? Я жил так долго и совершил так много. Теперь твой черед.
Она уставилась на него. В ее груди сильно и скоро билось сердце, прокачивая через кровяное русло адреналин. Адреналин или что-то еще? От этого пощипывало кончики пальцев, по коже бегали мурашки, от клетки к клетке шли волны энергии. Если оца поднимет руку, взорвутся ли уличные фонари? Если обратит взор на крысу в канаве, остановится ли сердце твари? Заглохнут ли двигатели, если она к ним прикоснется, взорвутся ли аккумуляторы?
Ах, она это чувствовала. Она чувствовала, как внутри ее разрастается сеть энергии, перестраивающая тело, которое прежде было только бренным, укрепляя волю, некогда слабую. Изменяя всю ее. Ей хотелось это отвергнуть, каким-то образом сопротивляться. Она хотела… и не могла.
Она приблизила к глазам свою кисть, восхищаясь ее формой, текстурой, слабым свечением, ее окружающим и, без сомнения, видимым лишь для ее глаз. Не просто рука, а оружие, заключающее в себе силу, приводящее в трепет. Чувство протеста, лишь мгновение назад казавшееся таким сильным, потеряло остроту, когда она ощутила, как ее наполняет нечто новое и чудесное.
В тумане зашевелился чей-то силуэт и напугал ее. Она инстинктивно обернулась, напряженно выискивая его глазами и мысленно ловя, словно посылая удар или пулю. Она этого не хотела, то есть вроде бы не намеревалась это сделать, но вот на обочину тротуара с хриплым мяуканьем замертво свалилась кошка.
Ее сердце гулко стучало, и в гортани она ощутила вкус перегоревшей энергии, похожей на горьковатый дым. Кошка. Всего лишь кошка. Движущиеся мышцы и ритмичный пульс, остановленные на половине вздоха одной только ее мыслью. Ее наполнил ужас. И восторг.
«Посмотри, что ты сделала», – шептал ей внутренний голос почти без осуждения.
«Посмотри, что ты можешь совершить!» – кричал другой с безудержным восторгом.
Жизнь и смерть. Она обладает властью над жизнью и смертью. Всего лишь кошка, но…
Сонтайм наблюдал за игрой чувств на ее лице, угадывая какофонию ее мыслей. Выражение его лица смягчилось, глаза сделались почти нежными.
– Импульсивная, – снисходительно заметил он, – совсем как мать.
Анна резко повернула голову и сердито посмотрела на него.
– Ничего подобного!
– Она в каждой твоей клетке, как и я. Какое интересное получилось сочетание.
«Самый могущественный волшебник на свете». Эта мысль пришла к ней из ниоткуда. Она постепенно свыкалась с ней – сначала робко, потом более смело. И наконец мысль захватила ее целиком. «Самый могущественный волшебник на свете».
– Я не стану тебя убивать, – твердым голосом произнесла она.
Он улыбнулся. Как утомительно… И как мило с ее стороны.
– Нет, станешь. Это твоя судьба. Но сначала… – Он поднял руку, приглашая последовать за собой. – Тебе предстоит многому научиться.
Анна отвернулась, пристально вглядываясь сквозь туман в огни города, аварийные сигнальные огни, остатки знакомого здания. Они там были; она это знала. Но даже если бы она смогла их разглядеть, они оказались бы неуместными, как чей-то сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35